Лихоморье. Viva Umbra

Полина Луговцова

Лихоморье. Viva Umbra

1. Черный человек

Город сиял огнями, затмевая звёзды вечернего неба.

До наступления осеннего равноденствия оставались считанные минуты. Двадцать, может быть – тридцать, не больше. Узнать точно, сколько времени отделяло его от смерти, Марк уже не мог: не хватало сил даже на то, чтобы поднять руку и взглянуть на часы, закрепленные на запястье дорогим золотым браслетом, инкрустированным крупными алмазами. Это были особенные часы, отсчитывающие время назад, от той даты, которую его кредитор назначил крайней для уплаты долга. Срок истекал, и не осталось ни единого шанса, чтобы исполнить своё обязательство.

Обидно было умирать именно тогда, когда в свете открывшихся возможностей жизнь засияла новыми красками! Марк даже не успел как следует распробовать эти возможности: примерить на себя несметное богатство, безграничную власть над людьми и бессмертие, которые достались ему за смешную цену – всего-то и нужно было за каждый год такой жизни платить жизнью другого человека. Главным условием было успеть принести дань до осеннего равноденствия.

Но Марк не смог это сделать: то место, куда требовалось доставить жертву, стало совершенно неприступным. Какая ирония судьбы – умирать, зная, что можно жить сотни и даже тысячи лет – до тех пор, пока не надоест и не захочется перейти на другой уровень, перевоплотиться, обрести новую ипостась.

Слово «ипостась», пришедшее на ум, рассмешило Марка, ведь, насколько он помнил, этот термин обычно употреблялся в богословии. Его же предполагаемая ипостась никакого отношения к богу не имела. Внезапно приступ беззвучного смеха, сотрясавший тело, прекратился, но лишь на мгновение, а затем накатил с новой силой от мысли, что дьявол – это тоже бог, только низвергнутый с небес в преисподнюю.

Разноцветные огни, разгонявшие ночную тьму, дрожали и тряслись в глазах Марка, заходившегося в глухом хриплом хохоте, больше похожем на предсмертные хрипы. Казалось, сам город издевательски подмигивал ему, словно пытаясь сказать этим: «Ну что, горожанин, вот пришел и твой черед! Все однажды уходят, но на моих улицах от этого не становится просторнее, на них по-прежнему тесно в такие вот теплые осенние вечера, а в кафе и барах не найти свободных столиков, ведь на смену уходящим людям всегда приходят новые, и жизнь еще очень не скоро покинет меня, в отличие от тебя».

Порыв ветра принес дразнящие ароматы свежей выпечки, молотого кофе и дорогого парфюма вместе с отголосками дружного смеха разгулявшейся компании. Скорее всего, эти запахи и звуки вырвались из приоткрывшейся двери какого-то ресторанчика, расположенного неподалеку, но Марку почудилось, что это сам город рассмеялся ему в лицо, обдав дыханием яркой и веселой жизни, кипевшей в его каменном чреве.

Марк сидел на тротуаре рядом с широким проспектом, привалившись плечом к бетонному парапету, отделанному плиткой из черного мрамора. По проспекту проносились глянцевые автомобили, сверкая лаком и хромом в свете фонарей и неоновых вывесок, по тротуару прогуливались воркующие парочки, бродили шумные ватаги и торопливо пробегали одинокие прохожие, иногда оказываясь от него так близко, что едва не наступали на его вытянутые ноги, но при этом даже не подозревали о его присутствии. А если кто-то замечал носки его новых кожаных туфель, измазанных грязью, и бросал в его сторону быстрый настороженный взгляд, то сразу отворачивался, пугаясь его вида и наверняка принимая за бездомного больного бродягу, от которого можно подцепить какую-нибудь страшную заразу: Марк давно не смотрелся в зеркало, но понимал, насколько жутко выглядит, судя по тому, как почернела кожа на его руках. Скорее всего, и с лицом произошло то же самое.

А началось все с ногтей. Они отливали синевой с начала лета, после того как Марк целый месяц провел в подземелье заброшенного мерзлотника в Заполярье. Он выбрался лишь чудом, следуя за появившимся там человеком со старинным именем Водима, от которого впоследствии и узнал, что подземельный князь, раздающий великие дары – это не миф, а реальное, пусть и потустороннее, существо. Марк узнал об этом князе из дневника покойного папаши, и, хотя ни единому слову не поверил, но из любопытства все же отправился в указанное место, где и угодил в ловушку, провалившись в подземелье через жертвенную яму на древнем хантыйском кладбище. Резиденцию князя Марк не нашел и прозябал во тьме и холоде до тех пор, пока однажды не услышал шаги Водимы, когда тот явился к князю заплатить свою дань. Благодаря Водиме Марк спасся, а теперь погибал по его же вине, ведь пригоршня огромных алмазов, которую получил от князя его предшественник, стала подтверждением правдивости отцовских откровений, изложенных в дневнике. Алмазы заставили его довести начатое дело до конца.

Марк вернулся в подземелье другим путем, о котором узнал от Водимы, встретился с князем, заключил договор и получил дары, а когда пришло время заплатить дань, вход в резиденцию оказался недоступен: территорию вокруг него обнесли забором и установили круглосуточную охрану. Марку пришлось отпустить на волю приготовленную жертву и вернуться в город, так и не уплатив долг. Какое-то время он надеялся, что его пронесет, но недели две назад синеватые ногти на руках и ногах приобрели угрожающий темно-фиолетовый оттенок, который постепенно сгустился до непроницаемой черноты, а затем начали неметь пальцы. Вскоре конечности потеряли чувствительность, и онемение поползло по всему телу. Страх выгнал Марка на улицу: находиться в одиночестве в ожидании смерти было совсем уж невыносимо. Едва передвигая ноги, он добрался до центра города, собираясь провести там свой последний день и подспудно надеясь на чудо, способное отвратить его гибель подобно тому, которое произошло с ним в мерзлотнике, когда судьба послала ему спасителя в лице Водимы. Может быть, она ему и в этот раз кого-нибудь пошлет?

Но время шло, и прохожих вокруг становилось все меньше, а в последний час уходящих суток Марк и вовсе не увидел ни одного. Поэтому, когда перед ним внезапно возникла женская фигура в чёрном плаще, будто выросла прямо из-под земли, он решил, что его час пробил, и за ним явилась сама смерть.

Однако склонившееся над ним лицо, затененное спущенным на лоб капюшоном, оказалось слишком молодым и привлекательным для «старухи с косой». И отчего-то очень сердитым. В больших, но узких, прямо-таки лисьих глазах, полыхала холодная ярость.

– Как вы допустили такое, Козельский?! – сквозь зубы процедила женщина, глядя на Марка, отчего он решил, что она его с кем-то перепутала.

Фамилию «Козельский» Марк уже где-то слышал, причем не так давно. Ему вспомнился тесный душный офис, заваленный кипами бумаг, тяжелые зеленые портьеры на окнах и низенький лысый человечек с пластиковой папкой в потных дрожащих руках. Нотариус! Тот, кто вручил ему дневник покойного папаши, из-за чего Марк угодил в эту смертельную передрягу. Интересно, как незнакомка могла перепутать Марка, пусть даже он сейчас и неважно выглядел, с этим обрюзгшим дряхлым клерком? Ведь трудно найти более непохожих людей! Или все-таки ей нужен был другой Козельский?

– Простите, пани Божена! – донеслось откуда-то сбоку, и выяснилось, что тот самый нотариус Козельский находится поблизости: скосив глаза, Марк увидел и сразу узнал клерка, переминавшегося с ноги на ногу с кожаным кейсом в руках, громоздким, обшарпанным, похожим на футляр для патефона довоенных лет.

– Бог простит! – огрызнулась женщина, метнув быстрый взгляд в сторону собеседника, и вновь уставилась на Марка со злобным прищуром. Протянув руку к его лицу, она двумя пальцами поочередно приподняла его веки, озабоченно заглядывая под них. – Вам было поручено присматривать за новообращенными! И как так у вас вышло, что этот уже не жилец?!

– Ну, знаете… Они всегда так дурно выглядят, эти мертвяки, – проблеял Козельский, робко выглядывая из-за спины разгневанной дамы. Увидев Марка, он заметно вздрогнул. На лице отразилась смесь неприязни и сожаления. – Как только я понял, что дело плохо, сразу же позвонил вам!

– Поздно! Очень поздно! И толку от того, что я вылетела из Варшавы первым же рейсом? Все равно время упущено! – Женщина нервно дернула плечом, отчего полы плаща на миг разошлись в стороны, открыв стройную фигуру, затянутую в брючный костюм из алой ворсистой ткани вроде бархата или велюра. – Теперь нам не избежать кары того, кто все контролирует, вы же это понимаете?

Козельский издал тонкий нечленораздельный звук, похожий на крысиный писк. Но, кажется, его спутница, которую он называл Боженой, расслышала в этом какой-то вопрос, потому что пустилась в рассуждения:

– Ну, даже не знаю… Такая попытка может очень дорого обойтись! У меня имеется скромный запас недожи́тка, но что, если его не хватит? Пожертвуете своим? Так с вас и взять-то почти нечего. Жалкие крохи! И это при ваших-то возможностях! Что вы там бормочете? Исправитесь? А успеете ли? Обещаниями ничего не исправить. Лучше отправляйтесь-ка в пекло да толкните Вия вилами в правый бок, чтоб он на левый перевернулся и тем самым притормозил вращение Земли! Тогда равноденствие наступит чуть позже обычного, и у этого недотепы появится шанс.

Марк догадался, что «недотёпа» относилось к нему. Глаза Козельского округлились от ужаса. Заметив это, женщина откинула голову и расхохоталась. Капюшон соскользнул на плечи, и россыпь белокурых локонов задрожала на складках шелковой ткани.

Марк решительно ничего не понимал, но особенно и не пытался, убежденный в том, что наблюдает галлюцинации, сопровождающие его смертельную агонию.

– Успокойтесь, я пошутила насчет пекла! – сообщила женщина Козельскому, отсмеявшись. – Послушайте, да не тряситесь так, не то, чего доброго, уроните и расколотите очень ценную вещь! И что тогда? Ведь старина Эдисон не вернется с того света, чтобы починить аппарат. Он слишком зол на этот мир за то, что у него украли его изобретение. После смерти Томас ни разу не вышел на связь, а зря. Думаю, ему было бы любопытно увидеть, как мы усовершенствовали его устройство. Берегите наследие великого изобретателя, как зеницу ока. И поставьте уже его на землю, умоляю! Целее будет!

Козельский так поспешно выполнил приказ, что переусердствовал, и дно чемодана звонко клацнуло о выпуклую брусчатку тротуара. Перепугавшись, клерк принялся усердно смахивать пыль с кожаных боков ценной ноши, но это не уберегло его от очередной гневной тирады, тотчас разнесшейся по пустынной улице.

Марку порядком надоела эта нервная особа, и он хотел было послать её куда подальше заодно с нотариусом, но вместо слов из его горла вырвался жуткий хрип. Бойкая дама тотчас замолчала, потеряла интерес к Козельскому и принялась торопливо рыться в складках своего демонического наряда. Вскоре в ее тонких пальцах появилась маленькая склянка вроде флакончика духов. Сжимая ее острыми ноготками, бурыми и отливающими нездоровой зеленью, какая бывает на подгнившем мясе, незнакомка открутила золоченую крышечку и, присев рядом с Марком, ткнула горлышком склянки прямо ему в нос. В его ноздрях тотчас защекотало, и, отдернув голову, он увидел струйку серебристой пыли, вьющуюся у его лица. А внутри склянки бушевал настоящий вихрь из такой же пыли, продолжая выбрасывать сверкающие пылинки через узкое отверстие в горлышке. «Черт, что еще за колдовство?» – подумал Марк, но не испугался: едва ли эта женщина собиралась таким образом убить его, ведь он и так был без пяти минут трупом. Тем более, ему сразу же полегчало после того, как пыль, попавшая в нос, проникла глубже: он почувствовал приятное покалывание в голове, и сознание немного прояснилось.

Женщина отняла от его лица флакончик, медленным поглаживающим движением закрутила колпачок и, прищурив без того узкие лисьи глаза, устремила пристальный взгляд сквозь стекло. Пыль, кружившаяся внутри флакона тонкой змейкой, плавно улеглась на дно, и брови красотки изогнулись, складываясь «домиком»: кажется, ей было очень жаль истраченного порошка.

Она с неприязнью взглянула на Марка.

– Вставай, рухлядь! – Это была первая фраза, адресованная непосредственно ему.

Марк не собирался подчиняться этой чересчур самоуверенной особе, но отчего-то против воли конвульсивно дернул ногами. Задники туфель стукнули по брусчатке. И хотя Марк ждал смерти, которая должна была наступить с минуты на минуту, а все же не стал списывать это движение на предсмертные судороги, потому что ему становилось все лучше. Он даже смог поднять и поднести к глазам левую руку, чтобы взглянуть на часы. Золотые стрелки блеснули в свете фонарей, показывая полночь. Осеннее равноденствие наступило. За три тысячи километров отсюда, на северном полюсе, началась полярная ночь: солнце скрылось за горизонтом и теперь вернется только через полгода. Последний час отпущенного Марку срока истек, но, как ни странно, он все еще был жив!

– А ну, пошевеливайся! Хватит притворяться трупом! – снова раздался над ним грозный окрик. – Недожи́тка в тебя вошло лет на десять, не меньше! А он, между прочим, не задаром мне достается.

– Что за недожи́ток? – промямлил Марк, догадываясь, что речь идет о серебристом порошке из флакончика.

– О! Заговорил! Оклемался, значит! – радостно сообщила Божена Козельскому. – Помогите же ему встать! У меня терпения не хватит дождаться, пока этот чахлик соизволит воспользоваться халявой, которую только что получил! И отряхните, что ли, его, а то нас с ним не пустят в такси!

– Такси? – удивился Козельский. – Но до штаб-квартиры всего пара шагов! Или вы надумали поехать в другое место?

– Нет, не надумала, но так будет быстрее, чем волочь на себе этого жалкого мертвяка, который все еще сомневается в своей способности передвигать ногами.

Слово «такси» прозвучало так обнадеживающе, что Марк даже не стал огрызаться на «чахлика» и «мертвяка». Его собирались отвезти на какую-то квартиру! Кажется, смерть пока откладывалась. Не зря он весь день проторчал на этом тротуаре! Чудо все-таки произошло: судьба послала ему спасение в лице загадочной незнакомки, и хотя это не означало прощения долга и даже наоборот, Марк еще глубже погряз в нем, но, похоже, ему продлили срок кредита!

Козельский подхватил Марка под мышки, поставил на ноги и осыпал похлопываниями сверху донизу, смахивая пыль с одежды так же тщательно, как недавно – с чемодана.

Закутываясь в плащ, Божена отступила на шаг, презрительно сморщив свой изящный тонкий носик:

– Фу, сколько грязи! Как с придверного коврика, который тыщу лет не трясли! Гляньте, у него все плечи в птичьем помете! Боюсь, что в такси нас все-таки не пустят.

Но их пустили, и еще как! Водитель даже выбрался из-за руля, чтобы открыть им двери и почтительно кивнул Марку, будто узнал в нем важную персону.

– Ведь можешь, когда захочешь! – прошипела Божена, когда уселась рядом с Марком на заднее сиденье, предложив Козельскому устроиться впереди.

Марк сам удивился тому, что дар сработал, и откуда только силы взялись? Благодаря этому дару он мог заставить людей видеть себя тем, кем хотел казаться, и сейчас предстал перед таксистом успешным бизнесменом, образ которого нашел в его же, таксиста, памяти.

До нужного места домчались за считанные минуты. Марк хорошо знал город и помнил, что в двухэтажном доме дореволюционной постройки, протянувшемся вдоль улицы на добрую сотню метров, помимо ресторанчиков и бутиков, располагались многочисленные выставки и антикварные лавки, но жилых квартир там точно не было. Хотя… кажется, речь шла о штаб-квартире, а ведь это совсем не то же самое. Такие квартиры, как правило, бывают засекречены и находятся под прикрытием чего-то другого, обыденного.

Отпустив таксиста, отказавшегося брать с них плату за проезд, Божена и Козельский повели Марка вдоль фасада этого старого, но хорошо отреставрированного дома, затем свернули в сквозную арку в центре здания и, миновав короткий, но очень темный тоннель, вышли во двор.

Несмотря на поздний час, откуда-то сверху полилась музыка, что-то сказочное вроде знаменитой композиции «В пещере горного короля» Грига, с такими же колдовскими нотками и медленно нарастающим ритмом. Длинные тени зашевелились на стенах, будто толпа мистических существ подкрадывалась к ним со всех сторон, и Марк то и дело боязливо озирался, опасаясь, что в спину вот-вот вцепится какой-нибудь злобный тролль. В темноте метались огоньки – возможно, лишь отблески кошачьих глаз, но уверенности в этом у Марка не было. Не было уверенности даже в том, что центр города – его лучшая историческая часть с ярко освещенными улицами – по-прежнему находился в паре десятков шагов за сквозной аркой: кирпичные стены окружали двор со всех сторон и, казалось, смыкались где-то в незримой вышине подобно пещерным сводам. С некоторых пор Марк жутко боялся пещер. Странно, что, прожив всю жизнь в городе, он понятия не имел об этом дворе.

Музыка звучала все громче и быстрее, но ни в одном из окон не горел свет. Зато откуда-то потянуло запахом хорошей еды: жареного мяса, свежей выпечки, душистыми пряностями. На Марка накатил острый приступ голода, и в животе тоскливо завыло. Он не помнил, когда ел в последний раз.

– Э-э… А там, куда мы идем, найдется что перекусить? – спросил он, отыскав взглядом Божену. Ее черный, с глянцевым блеском, плащ развевался впереди.

– Там, куда мы идем, лучшая еда в мире! – донеслось в ответ. – Нас ждет царский ужин. Ты-то, конечно, ничего подобного не заслужил, но скверной еды там не подают, потому как недостойных людей не принимают. Только ради меня для тебя сегодня сделают исключение.

Звуки ее голоса гулко отражались от стен.

Божена остановилась перед дверью, наполовину скрытой кованой оградой. Полы плаща плавно осели и прильнули к ее бокам подобно крыльям летучей мыши. Лязгнул замок, и ажурная металлическая дверца распахнулась. Божена тенью проскользнула в образовавшийся проем.

– Осторожнее, здесь спуск, шесть ступенек вниз! – Послышалось ее предостережение, явно адресованное Марку, потому что Козельский, несмотря на объемный чемодан в руках, слишком уверенно двигался за своей спутницей, и это наводило на мысль о его причастности к числу почетных гостей, которых тут потчевали кулинарными изысками. Перед входом в здание нотариус пропустил Марка вперед, вошел следом и запер дверь. Запах еды усилился, а музыка стала ближе, сотрясая пространство трубным ревом и барабанным грохотом.

Узкая деревянная лестница, ведущая наверх, надрывно застонала под ногами гостей, выдавая свою ветхость и преклонный возраст. Ее тяжкий стон прокатился до самого верха, а оттуда послышались чьи-то торопливые шаги. Кто-то спускался им навстречу, гнусаво бормоча: «Приехала! Надо же, приехала!» А затем явно простуженный мужской голос просипел очень близко, прямо над головой:

– Милости просим, пани Божена! Заждались вас, заждались!

Над перилами этажом выше замаячило чье-то безбородое вислощёкое лицо, снизу освещенное дрожащим пламенем свечи, которую встречавший держал в руках. По его лицу скользили тени, отчего казалось, что человек гримасничает.

– Грабарь, вы там совсем страх потеряли, что ли? – вместо ответного приветствия возмущенно отозвалась Божена, запрокидывая голову и посылая ему испепеляющий взгляд.

– Ох, простите меня, остолопа! Совсем забыл! Как там погода?

– Будьте здоровы! – громко и отчетливо, но совершенно невпопад ответила она, и Марк догадался, что это был такой явочный пароль.

Догадку подтвердили следующие слова Божены:

– С такой беспечностью вы нас когда-нибудь всех погубите, Грабарь! Дверь не заперта изнутри на задвижку, как было велено делать в таких случаях, а вы не глядя сыплете приветствиями! А вдруг это пришла бы не я?! Вы ведь прекрасно знаете, какая на нас идет охота!

– Простите, пани Божена! По случаю вашего приезда я совершенно потерял голову! Вы так редко радуете нас визитами! – Суетливо переминаясь с ноги на ногу, встречавший покосился на Марка. – А… кто это с вами?

– С этого надо было начинать, а теперь уже поздно задавать вопросы. Я представлю его на собрании. Лучше скажите, все уже в сборе? Или ждете еще кого-то?

– Все, все здесь, и давно!

– Тогда выключите эту музыку, она действует мне на нервы! – потребовала Божена, устремляясь вверх по лестнице. Каблуки ее туфель яростно застучали о старые ступени.

– Но… вы сами выбрали Грига в качестве позывного! – робко возразил мужчина, почтительно отступая к стене и давая дорогу важной гостье.

– Верно. После премьеры в тысяча восемьсот девяносто шестом этой мелодией было очаровано всё мировое культурное общество, включая и меня. С тех пор эта музыка мне порядком приелась! – поравнявшись с собеседником, Божена на секунду остановилась, смерила его недовольным взглядом и повернула к следующему лестничному маршу. Полы плаща разметались в стороны и с шуршанием заскользили по стене и перилам.

Подняв свечу над головой и потрясая круглым брюшком, человечек поспешил вслед за гостьей, не замечая Марка и Козельского, оставшихся позади.

– На что прикажете поменять? На Вивальди? Или на Моцарта? А может, лучше подобрать что-нибудь современное? – услужливо бормотал он, тяжело топая и шумно дыша.

– Вы меня утомили, Грабарь! Не надо ничего менять, просто выключите. Не в музыке дело, неужто не ясно?

– Понял, понял! – ответил тот, запуская руку в карман полосатого жакета. Музыка внезапно смолкла, как по волшебству. По всей видимости, в кармане у Грабаря лежал пульт от стереосистемы с большим радиусом действия. Теперь лишь скрипы старой лестницы и звуки шагов нарушали тишину.

Перед входом в коридор Марк споткнулся о порог, чертыхнулся и сердито воскликнул:

– Почему везде темень такая? Что, света нет?

Божена вдруг встревожилась и злобно зашипела, но почему-то не Марку, а их провожатому:

– Надеюсь, вы сегодня не пользовались электричес-ским с-светом?!

– Нет-нет, что вы, как можно! – испуганным голосом заверил ее Грабарь. – Мы никогда не нарушали ваших указаний! Сегодня жгли только свечи! Мы даже в стереосистеме убрали все лампочки!

– Смотрите у меня! Это не шутки!

Сгорая от любопытства, Марк рискнул поинтересоваться:

– А что такого ужасного в электрическом свете?

Божена презрительно фыркнула, но все-таки ответила:

– Электрическое поле от ламп накаливания создает помехи, которые искажают запросы, отправленные машиной Эдисона в потусторонний мир. Великому изобретателю не повезло, он умер, так и не узнав главную причину неудачных опытов общения с духами. Но, к счастью, нашелся умелец, усовершенствовавший его устройство. Он разработал лампы, вырабатывающие свет другого качества и создающие особое поле, в котором растворяются границы материального и нематериального миров. Это поле несовместимо с электрическим. Даже если лампы накаливания выключить за час до начала сеанса, все равно может возникнуть сбой, поэтому я требую, чтобы за сутки до моего приезда такими лампами в доме не пользовались.

– Интересно. Никогда не слышал ничего подобного! – недоверчиво воскликнул Марк.

– Ты даже не представляешь, как много интересного еще не слышал! – Божена надменно хохотнула, и Марк подумал, что смех у нее даже более неприятный, чем голос.

Неожиданно в разговор вклинился молчавший все это время Козельский:

– Пани Божена, мне кажется, что новообращенный уже достаточно окреп и может понести ваше устройство дальше!

– Дальше? – удивился Марк. – Разве мы еще не пришли?

– Почти пришли, но впереди нас ждет довольно трудный участок пути, – загадочно произнесла Божена. – Пожалуй, Козельский прав. Возьми-ка у него мой багаж!

Нотариус тут же сунул чемодан в руки Марку и предостерег:

– Неси его осторожно, ты ведь понял, какую ценность тебе доверили!

– Тоже мне, нашли тяжесть! – усмехнулся Марк, пробуя ношу на вес. – Да тут десять кило, не больше.

Но, как оказалось, дело было не в весе, а в необъятных габаритах старого баула, который с трудом проходил в те узкие лазейки, через которые им пришлось протискиваться. Марку показалось, что он попал в лабиринт с секретными переходами: они были замаскированы под глухие шкафы, ростовые зеркала и огромные, во всю стену, картины. Порой потайные ходы обнаруживались в совсем уж неожиданных местах вроде санузла или окна, которое выходило не наружу, а в другую комнату, и нужно было перелезать через подоконник. Но самый неожиданный лаз поджидал их в чучеле двухметрового медведя – дверца, скрытая под шерстью, вела прямо внутрь его туловища, прикрывавшего проем в стене.

На двери, ведущей в помещение с медведем, висела табличка. Пока Грабарь отпирал замок, гремя огромной связкой ключей, Марк успел прочесть надписи на сверкнувшем в пламени свечи золотистом прямоугольнике:

ВЫСТАВКА ЧУЧЕЛ

Мастер-таксидермист Грабарь А.П.

Ниже мелким шрифтом были указаны часы работы: «Понедельник-суббота с 10.00 – 21.00, воскресенье – выходной».