(Не) зажигай меня

Пока опрашивают кучеров и записывают их показания, я выхожу на улицу и устраиваю Герхарду форменную истерику со слезами и заламыванием рук: я ни за что не хочу встречаться больше с Аязом. Медведь, видя, что вокруг уже собираются зеваки, неохотно мне уступает – не потому, что жалеет, а чтобы больше его не позорила. Кучер сбрасывает вниз два моих сундука и саквояж, и мы заселяемся в лучшую гостиницу Даньска с гордым названием «Золотой петух». Что будет дальше с дилижансом и как ювелир поедет один, меня совершенно не интересует.

Дед должен встречать меня в Аранске. Я быстро пишу записку, что из-за ранения своего охранника вынуждена задержаться в Даньске и вручаю ее кучеру. Заодно выдаю мужчине целый империал с твердым наказом Аязу про меня не рассказывать. Возможно, его бы это не остановило, но медведь в сторонке объяснил обоим кучерам и торговцу, что он с ними сделает, если узнает, что они проболтались… Думаю, будут молчать.

Ничего, два дня как-нибудь переживу. Тем более, что гостиница действительно роскошная: здесь и целитель свой имеется, и водопровод, и кухня выше всяких похвал. А еще банк недалеко, и я смогу получить деньги по векселю и потратить целый день, гуляя по славским лавкам. Но сначала нужно написать письмо матери. До нее обязательно дойдёт весть о нападении на дилижанс, будет волноваться. Моё письмо ее успокоит.

Если бы мама была огненным магом, я бы просто послала ей птичку, но увы – наши стихии не совпадали. Зато у Эстебана дар был такой же, как у меня.

Я присела рядом с горящим камином, протянула руку к огню и позвала искру. На мою ладонь скользнул маленький язычок пламени. Пара движений пальцами – и огонь принимает форму небольшой птички навроде воробья.

– Ваше величество… Эстебан… Злишься на меня? Я в Славии. Всё хорошо.

Кинула посланника обратно в камин, села рядом, обхватив колени. Теперь его величество получит послание, как только приблизится к источнику огня – к камину ли, к свече… Несмотря на широкую применимость маг-светильников, огневики обожают свечи. Король вечером, как стемнеет, зажигает несколько штук и работает с бумагами при их свете. К тому же горящий огонь – это безопасность. Чтобы зажечь пламя из пустоты, требуется время и концентрация. Чтобы подхватить уже имеющееся – много сил не требуется. Огненный маг всегда готов к нападению, если рядом горит хотя бы одна крошечная свеча. Ах, отчего я не догадалась взять огонь из печки кареты?

Я завороженно смотрела на танец пламени, не сразу заметив, что в огне уже скачет птица размером с дрозда. Не веря своим глазам, я ткнула в нее пальцем и услышала любимый голос:

– Радость моя, за что мне на тебя сердиться? Я рад, что ты добралась благополучно. Береги себя и молись за своего короля.

Невольно вздохнула: не то я бы хотела услышать. Что ж – он ответил, и быстро. Значит, ожидал.

В дверь постучались: горничная принесла выглаженное платье и помогла мне переодеться. Восхищаясь моими волосами, девушка распустила надоевшие мне косы, так мешавшие в пути – я постоянно на них садилась – и уложила в сложную прическу.

– Если позволите, госпожа, я бы помогла завтра вам вымыть голову. Такая роскошь! И длина почти до полу, и красивые такие, блестящие!

Да-да, и тяжелые еще, так что часто к вечеру голова болит. И цепляются за всё, что можно. И хватают меня за косы кому не лень, да еще, видимо, завтра весь день с ними провозимся. Вот тебе, Виктория, и магазины. Вот тебе и новые наряды.

Что делать, сегодня пойду.

Герхард был на меня дюже обижен: не любил он, когда люди на него глазели да смеялись, но после некоторых уговоров признал, что так лучше вышло. И рану его целитель залечил, и гостиница хорошая. А иначе бы трясся в дилижансе и стонал от боли до самого вечера. Огнестрельное ранение – это вам не шутки. Я благоразумно промолчала, что услуги целителя понадобились и мне: проклятая вдова одарила меня огромным кровоподтёком под ребрами. Не стоит ему об этом знать. И без того его мужская гордость задета тем, что какой-то мальчишка играючи раскидал десяток человек, пока он стоял столбом.

– Не поверишь, Ви, я глазом не успел моргнуть, а степняк уже своим кнутом «щелк-щелк», и тетка по земле катается и воет от боли, а двое замертво лежат. А ты молодец, сообразила под карету запрыгнуть. Правильно сделала, правильно.

Я кивала головой, кисло улыбаясь: слышать даже имя Аяза мне совершенно не хотелось.

Зато Герхард перестал злиться на мою выходку и наивно согласился пойти в банк, а потом за покупками, не понимая, чем это ему грозит. Не просто пошел – побежал вприпрыжку, как молодой козлик. Соскучился по движению, да город поглядеть интересно. Выдержал он даже дольше, чем я ожидала, сломавшись аж на седьмой лавке. Да и то скорее оттого, что она была чисто дамской: с чулками да панталонами. Еще дура-модистка начала ему строить глазки, здраво рассудив, что коли мужчина в лавку заглянул, надо хватать его тепленьким. Не знает, что медведь женщин побаивается. С ним так нельзя, надо издалека начинать: улыбнуться робко, глазки опустить. Через неделю гляделок можно попробовать заговорить, но осторожно и недолго: про погоду там или про происшествие какое. А эта сразу нахваливать его начала, вот он и сбежал.

На этом наши покупки окончились, да и ладно: у меня уже ноги едва ходили. Всю обратную дорогу Герхард ворчал как… медведь. Хорошо, что по-галлийски; на славском он ругательств не знает, матушка такому не учила. Вот если бы он с леди Милославой всю жизнь прожил, то всякие слова бы понимал. Иногда мама бывала ой как несдержанна, особенно если отец перебирал с выпивкой. Такое случалось не часто, лорд Оберлинг всё же очень воспитанный человек. Но бывало, батюшка надирался с редкими гостями (особенно с дядей Киром), а уж как близнецы родились, даже мне порой хотелось выпить чего-то крепкого. Не бренди и не виски, конечно. Я и то, и другое пробовала – чуть не померла с одного глотка. Если бы матушка узнала о моих опытах – наверное, славских ругательств в моей памяти стало бы больше. А может, и не стало бы. Все же она любит меня и зазря не бранит.

Но Герхард ни о чем таком не знал, да и никто посторонний не знал, и оттого люди вокруг, хоть и смотрели с любопытством (особенно женщины), но в драку никто не полез. Видимо, галлийский не разумеют.

А дамы на моего спутника ой как как заглядывались, да и не удивительно! Здоровый он, раза в три меня больше, и в тоже время далеко не урод. Бородат, конечно, и волосы не стрижет – в хвост связывает. Виски, как у всех военных, выбриты. А глаза у него карие с золотыми крапинами и зубы белые и ровные. Как сберег в драках – не ведаю. К тому же, как он ни сопротивлялся, я ему новый кафтан купила и пару рубашек расшитых, как здесь носили – его-то одежда рваная и окровавленная. Горничные, разумеется, почистили и зашили, вроде и незаметно почти, но я б ни за что не надела подобные вещи.

Конечно, в Славии не различают оборотней и оттого, наверное, думают, что мы с Герхардом пара. Он ничем не похож сейчас на охранника, да и я не леди. Я купила себе простое верхнее платье из коричневого хлопка, надела его на белую батистовую сорочку, а волосы скрыла под цветастой шалью. Была леди Оберлинг, а стала… кто стал? Провинциальная девица, никак?

Кого я обманываю? Провинциальные девицы не снимают лучший номер в самой дорогой гостинице города. У провинциальных девиц нет банковских векселей. И кос у них таких нет, на которые две служанки извели целый день. Впрочем, им, кажется, в радость расплетать мои волосы, полоскать их в огромной фарфоровой ванной, поливать из кувшина, втирать благовонные масла, промывать сначала простоквашей, затем травяными отварами. После они сушили волосы мягкими полотнами и долго расчесывали деревянными гребнями. Волосы сделались мягкими, сияющими, в них появились огненные всполохи. Вот только простоволосой ходить нельзя, и девушки заплели мне косу вокруг головы. В Славии две косы, как я люблю, мне носить не след: так сосватанные невесты ходят. А коли у девицы одна коса – она свободная.

Я нынче свободная лордова дочка, кнесинка по-местному наречию. Кнес – это тот же лорд, землевладелец. Его жена, стало быть, кнесса, а дети – кнесинки и кнесичи. Есть кнесы простые, а есть сиятельные, то государевы ближние родственники.

Мой дед – кнес обычный, да и волость его небольшая и далеко от столицы. Тем не менее, он приближен к государеву двору за свою мудрость и верность.

Считается он человеком зажиточным, если не сказать богатым. Хотя с Оберлингами ему не сравниться, отцовский род обладает рудниками да серебряными шахтами.

Но самое главное то, что дед мой – едва ли не самый сильный водный маг Славии. Матушка всегда говорила, что ей до отца далеко. А уж она одна из сильнейших известных мне магов. Каков тогда дед – мне представить страшно. Говорят, он когда-то пожар в Степи три дня без роздыху один удерживал. Вот это силища!

Жду- не дождусь, когда его снова увижу. Наверное, сейчас он покажется мне другим, не таким, как десять лет назад.

11. Дед

Дед раньше казался мне глубоким стариком, но теперь я знаю, что он не намного, всего на каких-то пять лет старше моего отца. Как странно – отец ведь не старик. Напротив, он видный мужчина: высокий, стройный, с широкими плечами и военной выправкой, с гривой седых волос. Ему и шестидесяти нет!

А кнес – мужчина грузный и бородатый, со светлыми волосами, стриженными «под горшок». То ли русые они у него, то ли пегие – и не поймешь, что почти седой.

Я его с первого взгляда и не признала. Зашел во двор какой-то мужчина в простом зеленом кафтане поверх расшитой рубахи, даже не подпоясанный. Портки полосатые в высокие сапоги заправлены, шапка с меховой оторочкой набекрень, борода лопатой – поди угадай, что кнес, а не купец какой-то или вовсе сапожник.

Вот когда побледнел и за могучую грудь в районе сердца схватился, да окликнул меня: «Милослава, дочка!» – тут я и поняла, что дед приехал.

Он, впрочем, свою ошибку быстро понял: не сказать, что я как две капли воды на мать похожа. Нос разве что одинаковый, брови да косы. Глаза у меня папины, щеки тоже с ямочками – от Оберлингов. А что худая – так и мама как тростинка, и отец не толстый.

– Волосы-то как у матери, – растерянно и грустно сказал дед и вдруг отвернул лицо. – Помню, нашел я косы ее…

Тут мне его жалко стало, сил нет: подошла, к груди прижалась.

А он меня стиснул в объятьях да троекратно расцеловал.

– Бедовая ты девка, Виктория! – заявил он весело. – Только явилась, а уж сразу в историю попала. Хорошо, что невредима осталась. Я как письмишко твоё получил да про ограбление узнал, так чуть не помер. Веришь-нет, сам на коня вскочил и помчался в Даньск. Вон Яра даже обогнал! Эх, староват я стал такие скачки устраивать: спину ломит теперь.

– Вы, дедушка, кокетничаете, – пожала плечами я. – Ничего вы и не старый. Сил полны.

Дед цепко ухватил пальцами мой подбородок, повертел лицо.

– Разговорчивая ты уродилась, да? Дерзкая? Мать-то тихоней была. Хорошо, что ты смелая. Нравишься ты мне.

Я потрогала подбородок. А мне что-то дед не больно по душе. Скользкий какой-то. А ведь мама предупреждала, а я не верила.

– Отец, ты бы шубу надел, – раздался от ворот густой мужской голос. – Опять спину застудишь!

Я выглянула из-за дедова бока: никак дядько мой объявился? Помню, лупцевала я его знатно, а он ничего, не жаловался. Терпел все мои выходки. Ай хорош детинушка! Высоким не вырос, не в кого – дедова жена Линда маленькая, как птичка – но сложен отменно. Кудри огнем горят, а кожа чистая, смуглая. Несправедливо, конечно: у меня весь нос конопатый, а у этого рыжего – ни одной веснушки!

Дядько Ярослав был меня всего на год старше – родился он уже после того, как мать в Галлию уехала. Оттого и заставляли его со мной возиться, когда я здесь гостила. Его, да сестрицу мою двоюродную Людмилу, дочь лесного оборотня Волчека. Всё лето мы втроем и бедокурили. Яр обычно вину на себя брал: и поле сожженое, и гусей испуганных, и битву на яйцах. Но вот свиней в телегу он придумал запрягать, я побоялась.

Сейчас стоял он с дедовой бобровой шубой в обнимку и рассматривал меня с самым серьезным видом.

– Что я вижу! – наконец, широко улыбнулся он. – И эта красавица – моя племянница? Та, что меня в речке едва не утопила? Та, что мне глаз яблоком подбила? Поверить не могу! А косы-то какие отрастила, гляди – оттаскаю!

– Догони сначала! – привычно огрызнулась я. – Рыжий-бесстыжий!

Мы переглянулись и расхохотались – словно и не было тех долгих лет разлуки. Яр сбросил шубу отцу, а сам шагнул ко мне и крепко обнял.

– Целоваться не будем, – предупредил он. – А то ты мне нос откусишь, волчица!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.