Бессмертные

Отстраненно кивнул дежурной сестре на посту. Она была не из персонала больницы. Ее, как и еще двух медсестер, Янсен нанял для круглосуточного дежурства у постели Уивера.

Пирс вытащил планшет, помещенный в специальное отделение в изножье кровати, и заглянул в него. Без изменений. Он тщательно изучил лицо старика, напоминавшее посмертную маску. Пациент дышал все так же тяжело, с хрипами; и бесцветные веки по-прежнему прикрывали запавшие глазные яблоки.

Чем он был? Назовем его мистер Пять миллиардов долларов. Он олицетворял собой Деньги. В данный момент его жизни он был совершенно бесполезен; он ничего не давал ни обществу, ни своему народу. Он был слишком занят, чтобы жениться, слишком поглощен делами, чтобы стать отцом. Основное занятие: накопительство. Он копил деньги и власть; ему всегда было мало.

Пирс вовсе не считал, что человек с деньгами непременно должен быть злодеем. Но любой, кто сделал состояние в один или несколько миллиардов долларов, точно был отчасти хищником, отчасти сорокой.

Пирс знал, почему волновался Янсен. Когда умрет Уивер, вместе с ним умрут Деньги и Власть. Деньги и Власть далеко не вечны, и когда им приходит конец, вместе с ними обычно рушатся империи.

Пирс изучающе рассматривал Уивера, и все эти мысли проносились в его голове. Но это ничего не меняло. Несмотря ни на что, он являлся личностью, человеком. И он все еще был жив. А значит, его стоило попробовать спасти. Никакие другие соображения здесь роли не играли.

Три пластиковых пакета были закреплены на капельнице – один с пятипроцентным раствором глюкозы для внутривенного питания, другой с физраствором, а в третьем находилась та самая темная живительная влага. Тройники сводили множество трубок в одну, проходящую через инфузионную помпу, закрепленную на капельнице и подключенную к ближайшей розетке. Трубка, выходящая из помпы, соединялась с катетером, введенным в латеральную вену, выступающую на сгибе локтя пациента.

– В хранилище не оказалось готовой эритроцитарной массы первой отрицательной группы, – сказала сестра. – Пришлось брать цельную кровь.

Пирс кивнул, и медсестра перекрыла зажимом трубку с внутривенным питанием и ослабила зажим, закрывающий трубку с физраствором, прежде чем сделать то же самое на трубке с кровью. На короткое время жидкости смешались, а затем чистая кровь потекла, преодолевая длинный путь по прозрачной трубке со встроенным фильтром к вене пациента, даря новую жизнь старому, изношенному механизму на жесткой больничной койке.

Молодая кровь для старика, – подумал Пирс. – За деньги можно купить что угодно.

– Чуть побыстрее.

Медсестра настроила помпу. Время от времени помпа издавала предупреждающий сигнал, и медсестра вносила изменения в настройки. Уровень живительной влаги в пакете начал понижаться быстрее.

Жизнь. Капающая. Текущая. Обновляющая старое.

Старик глубоко вздохнул. Его грудная клетка, до сих пор едва шевелящаяся, стала опускаться и подниматься быстрее.

Пирс изучал лицо старика, его нос, похожий на клюв, тонкие, бескровные губы, даже сейчас придающие этому лицу выражение жестокости. Возможно, новая жизнь? Но ничто не обернет вспять разрушительное воздействие прожитых лет. Тела изнашиваются. И новым старое тело сделать невозможно.

Капля за каплей текла кровь из пакета по трубке в вену старика. Кто-то отдал или продал ее. Кто-то молодой и здоровый, чей организм может выработать сколько угодно красной жидкости, насыщенной эритроцитами, активными белыми чистильщиками, тромбоцитами, неисчислимыми протеинами; кто-то способный восстановить отданное меньше чем за девяносто дней.

Пирс вспомнил о жившем в XVII веке в Англии враче, Ричарде Лоуэре, который произвел первое в мире переливание крови, и об иммунологе из Вены, Карле Ландштейнере, который в начале XX века открыл группы крови и их совместимость, сделав переливание крови более безопасным.

И вот теперь совместными усилиями Лоуэра, Ландштейнера и неизвестного донора этот старик получал новую кровь. Кровь тем более необходимую ему, поскольку его организм был уже не в состоянии производить красные кровяные тельца так быстро, как он их терял.

По трубкам капельницы струилась сама жизнь, дар молодого старому, здорового больному.

Веки старика дрогнули.

* * *

Когда Пирс завершал свой утренний обход, старик уже смотрел на него своими выцветшими голубыми глазами. Пирс удивленно моргнул и привычным движением снова взял высохшее запястье пациента.

– Вам лучше?

Тут Пирс удивился еще больше. Старик кивнул.

– Отлично, мистер Уивер. Сейчас мы вас немного покормим, а там, глядишь, вы уже и к работе сможете вернуться.

Пирс внимательно посмотрел на показания мониторов, закрепленных на стене. С выражением удивления на лице, он аккуратно положил руку старика рядом с тощим телом, укрытым простыней.

Затем присел у кровати в глубокой задумчивости, не обращая внимания на хлопочущую медсестру. Учитывая ужасное состояние здоровья Уивера, нынешнее улучшение было весьма неожиданным. Пульс – сильный и ровный. Кровяное давление поднялось. Как будто переливание запустило некие скрытые механизмы сопротивления в его организме, высвободило спрятанную в нем энергию.

Уивер начал бороться.

Пирс ощутил странный и крайне непрофессиональный прилив восторга.

На следующий день Пирсу показалось, что глаза старика странным образом прояснились и не выглядят такими выцветшими, как раньше.

– Вам удобно? – спросил он.

Старик кивнул. Пульс был практически идеальным для человека его возраста; кровяное давление упало; уровень кислорода в крови повысился.

На третий день Уивер заговорил.

Слабым, еле слышным голосом старик озвучивал свои несвязные, порой бессмысленные воспоминания. Пирс кивнул ему, делая вид, что понимает. Затем кивнул сам себе, осмысливая процесс, который явно двигался к завершению. Артериосклероз оставил свои следы: хронический цирроз почек, повреждение левого желудочка сердца, нарушение работы мозга, вызванное одним или двумя кровоизлияниями в мозг.

На четвертый день Уивер уже сидел на кровати и разговаривал с сиделкой слегка надтреснутым, но бодрым голосом.

– Таа-ссс, – прошепелявил он. – В тот день я утер им нос. Показал им, это уж точно. Вдарил прямо между глаз. Всегда терпеть не мог этих сопляков. А вы, наверное, доктор, – внезапно повернулся он к Пирсу. – Вы мне нравитесь. Прослежу, чтобы вам как следует заплатили. Забочусь о тех, кто мне нравится. Да и о тех, кто не нравится, тоже.

И он хихикнул; это был злой смешок избалованного ребенка.

– Вам не стоит об этом беспокоиться, – мягко заметил Пирс, взяв Уивера за запястье. – Сосредоточьтесь на выздоровлении.

Старик кивнул с довольным видом и засунул палец в рот, чтобы почесать десны.

– Вам жаплатят, – пробормотал он. – Уж вы не бежпокойтесь.

Пирс взглянул на запястье, которое держал. Оно как будто налилось силой. Ничего подобного раньше видеть ему не доводилось.

– Что с вашими деснами?

– Чешутся. – Уивер вытащил палец изо рта. – Просто-таки огнем горят.

На пятый день Уивер самостоятельно дошел до туалета.

На шестой день принял душ. Когда Пирс вошел, Уивер сидел на кровати, свесив ноги. Он настороженно глянул на Пирса, и тот заметил, что глаза старика уже не выглядят запавшими. Его кожа будто светилась здоровьем изнутри. И так же как его запястье и рука, лицо тоже налилось и округлилось. Даже его ноги теперь выглядели более крепкими, почти мускулистыми.

Здоровое сбалансированное больничное питание помогло ему окрепнуть, нарастить жирок и увеличить мышечную массу.

Теперь со своими ухоженными белоснежными волосами он стал походить на идеального дедушку из рекламы.

На следующий день его волосы потемнели у корней.

– Сколько вам лет, мистер Уивер? – спросил Пирс.

– Восемьдесят, – гордо ответил Уивер. – Как раз исполнилось восемьдесят 5 июля. Родился в Вайоминге, парень, в горной хижине. В те года там еще медведи вокруг бродили. Не раз видел их – вот как тебя сейчас. И волков тоже. Хотя к нам они никогда не лезли.

– Какого цвета были ваши волосы?

– Цвета воронова крыла. Самые черные, самые блестящие волосы во всей стране. Помнится, девчонки в очередь выстраивались, чтобы их потрогать. – Он ностальгически усмехнулся. – А я был не против. Кучу черноголовых ребятишек оставил, прежде чем уехал из округа Уошеки.

Он сунул палец в рот и начал ожесточенно тереть десны.

– Все еще чешутся? – спросил Пирс.

– Будто вайомингский клещ цапнул. – Он снова хихикнул. – Ты знаешь, что со мной, парень? У меня второе детство. Вот так. Зубы режутся.

На вторую неделю Уивера перевели из интенсивной терапии в частную палату, и он снова вспомнил о бизнесе, оставив воспоминания о прошлом позади. Рядом с его кроватью установили телефон, и, пока он бодрствовал, добрую половину его времени занимали короткие, резкие разговоры о непонятных сделках и сложных махинациях. Другую половину он посвящал Янсену, который всегда столь уместно оказывался у босса под рукой, будто поселился прямо в больнице. По крайней мере, Пирсу казалось, что он точно прикупил здесь комнату.

Уивер выбирал наследника своей империи.

И пока его мозг был занят вопросами сохранения и приумножения его владений, тело восстанавливалось, как хорошо отлаженная самодостаточная машина. Вылез его первый зуб – это был клык. За ним довольно быстро прорезались остальные. Его волосы ощутимо потемнели; когда парикмахер пришел подравнять их, Уивер велел ему срезать всю седину и остался с ежиком таких черных волос, какими они, по его словам, были раньше. Его лицо округлилось, морщины разгладились, как воды озера в безветренный день. Тело стало мускулистым и полным энергии; вены больше не выделялись, просвечивая сквозь кожу тонкими нитями. Даже в его глаза будто синьки плеснули.

Лабораторные анализы только подтвердили то, что начал подозревать Пирс. Артериосклероз никогда не поражал эти вены; или, точнее, каким-то невероятным образом, все скопления бляшек рассосались сами собой. Почки работали превосходно. Сердце, словно помпа, работало, как никогда, мощно и бесперебойно. Не осталось и следа от кровоизлияния в мозг.

К концу недели Уивер выглядел на тридцать с небольшим, и его тело было телом зрелого, полного сил и энергии мужчины.

– Карл, – говорил Уивер, когда Пирс вошел в комнату. – Мне нужна женщина.

– Какая-то конкретная женщина? – кивнув, спросил Янсен.

– Ты не понимаешь, – заявил Уивер тоном, полным нетерпения, который он использовал в разговоре с теми, кто напрямую зависел от его прихоти. – Я хочу жениться. Я уже допустил ошибку однажды и не собираюсь ее повторять. Человеку с моим положением необходим наследник. И он у меня будет. Да, Карл, – и свой скептицизм, будь добр, прячь тщательнее – «в моем возрасте»! – Он резко повернулся к Пирсу: – Не так ли, доктор?

Пирс пожал плечами:

– Нет ни одной физической причины, препятствующей вам стать отцом.

– Вот так, Карл. Я умен и силен, как прежде, а может быть, даже больше. И некоторые скоро почувствуют это на своей шкуре. Мне дан второй шанс, правда, доктор?

– Можно и так сказать. И как вы собираетесь его использовать?

– Я все сделаю наилучшим образом. Не так, как раньше. На этот раз я не допущу ни одной ошибки. А вы, доктор, знаете, чем займетесь?

– Тем же, чем занимался до сих пор: буду делать свою работу настолько хорошо, насколько это возможно.

Уивер впился взглядом в лицо Пирса.

– Думаете, я тут просто болтаю? Ошибаетесь. Вы должны выяснить причину.

– Причину чего?

– Причину моего выздоровления. Не пытайтесь меня надуть. Вы с таким никогда прежде не сталкивались. Мне больше не восемьдесят лет. Моему телу тоже. И мозгу. Почему?

– У вас есть какие-либо догадки?

– Мне не нужно гадать. Мне нужно знать. Я получаю факты от тех, у кого они есть, а потом решаю, как с ними поступить. И вот что мне от вас нужно – факты. Я омолодился.

– Вы разговаривали с доктором Истером?

– Конечно. Он мой личный врач. С него-то я и начал.

– Но вы говорите не его словами. Он бы никогда не стал использовать слова вроде «омоложение».

Уивер исподлобья глянул на Пирса.

– Что со мной делали?

– Какое это имеет значение? Если вы «омолодились», этого должно быть достаточно для любого человека.

– Когда мистер Уивер задает вопросы, – холодно вставил Янсен, – мистер Уивер привык получать ответы.

Уивер отмахнулся от него.

– Доктор Пирс не из пугливых. Но он разумный человек. Он верит фактам. Основа его жизни – логика, так же как и у меня. Поймите меня, доктор! Сейчас-то мне, может быть, и тридцать, но мне же снова будет восемьдесят. И к этому времени я хочу знать, как снова стать тридцатилетним.

– А, – вздохнул Пирс. – Вы сейчас говорите не об омоложении. Вы говорите о бессмертии.

– А почему нет?

– Оно не для людей. Тело изнашивается. Семьдесят лет. Примерно столько всем нам отпущено. После этого мы начинаем разваливаться на части.

– Я прожил свои семьдесят и даже немного больше. А теперь начну заново, с тридцати. У меня впереди еще сорок, может, пятьдесят лет. А что потом? Еще сорок-пятьдесят?

– Мы все умрем, – заметил Пирс. – Этого ничто не сможет изменить. Ни один рожденный человеком не минует могилы в итоге. Эту болезнь мы подхватываем при рождении, и ни одному из нас ее не победить; она неизлечима. Это смертность.

Похоже, кто-то все-таки смог с ней справиться?

– Не нужно понимать мои слова слишком буквально. Я не имел в виду, что смертность – это какая-то определенная болезнь, – пояснил Пирс. – Мы можем умереть по многим причинам: несчастный случай, инфекция.

И старение, – подумал Пирс. – Насколько нам известно, это болезнь. Точнее, могла бы быть болезнь. Этиология: Вирус, открытый, латентный, попадает в организм при рождении или вскоре после него – может передаваться при зачатии.

Процент заболеваемости: 100 %.

Симптомы: медленный распад физической сущности, проявляющийся вскоре после вступления в зрелость, растущая слабость, нарушения в работе кровеносной системы, вызванные артериосклерозом и болезнями сердца, отказ иммунной системы, нарушение работоспособности органов, в том числе и органов чувств, потеря способности клеток к восстановлению, восприимчивость к внешним вторжениям…

Прогноз: 100 %-ная вероятность летального исхода.

– Все умирает, – продолжил Пирс без паузы. – Деревья, планеты, звезды… Это естественно, неизбежно…

Хотя нет. Естественная смерть – это сравнительно новое понятие. Оно появилось только тогда, когда жизнь стала многоклеточной и сложной. Может быть, такова цена за сложность, за способность мыслить.

Простейшие не умирают. Многоклеточные – губки, плоские черви, кишечнополостные организмы – не умирают. Некоторые виды рыб не умирают, не считая несчастных случаев. Полёвки никогда не перестают расти и не стареют. Где же я это читал? И даже ткани высших позвоночных бессмертны при определенных условиях.

Каррел и Эбелинг это доказали. Обеспечь клетке бесперебойное правильное питание, и она никогда не умрет. Клетки каждой части тела сохранялись живыми в пробирке неопределенно долгое время.

Дифференциация и специализация – вот причина того, что отдельно взятая клетка никогда не развивалась в идеальных условиях. Помимо сохранения жизнеспособности, у клетки, как у части целого, было множество других функций. Правдоподобное объяснение, но соответствовало ли оно истине? Оно так же правдиво, как и утверждение, что клетка умирает потому, что нарушается работа кровеносной системы?

Если кровеносная система будет здоровой, действующей, регенерирующей, то все тело может стать бессмертным.

– Когда мы называем что-то естественным, это значит, что мы отчаялись понять, что это такое, – сказал Уивер. – Вы сделали мне переливание. Истер сказал мне, что иммунитет может передаваться с кровью. Кто был донором этой крови?

Пирс вздохнул:

– Данные доноров конфиденциальны.

Уивер насмешливо фыркнул.

* * *

Хранилище располагалось в подвале. Пирс прокладывал путь по людным, шумным коридорам, заполненным пациентами на колясках, которые ждали своей очереди на рентген или другие исследования. Некоторых пациентов в лаборатории и назад в комнаты доставляли на каталках.

– Если вы достаточно умны, – сказал ему Янсен, спускаясь по ступеням, – то вы поймете необходимость сотрудничества с мистером Уивером. Сделайте то, о чем он просит. Скажите ему то, что он хочет знать. И вы не останетесь внакладе. А если нет… – Лицо Янсена искривила неприятная ухмылка.

Пирс рассмеялся:

– И что же Уивер может мне сделать?

– Лучше бы вам этого никогда не узнать, – посоветовал Янсен.

Хранилище отличалось от других кабинетов чистотой, высокой функциональностью и в данный момент было пустым, не считая лаборанта. Когда Янсен попросил предоставить информацию о переливании крови Уиверу, лаборант ввела его имя в компьютер.

– Уивер? – уточнила она. – Вот здесь. На четвертой.

Ее палец скользил по экрану.

– Первая отрицательная.

– Были ли поступления крови из офиса мистера Уивера? – спросил Пирс лаборанта.

– Ни одного, кто назвал бы себя.

– Вы все усложняете, – сказал Янсен. – И, хотя правила о возмещении крови не существует, не волнуйтесь: будет вам кровь прямо завтра. Кто был донором?

– Такую информацию мы не предоставляем, – сказала лаборант.

– Мы можем в течение двух часов предоставить вам распоряжение суда, – ответил Янсен.

– Ответьте ему, – сказал Пирс. – Под мою ответственность.

Лаборант нажала еще одну кнопку, и на экране компьютера замелькали данные.

– Маршалл Картрайт, – сказала она. – Первая отрицательная. ЭДС в норме. Теперь припоминаю. Он пришел на следующий день после выхода на экраны нашего объявления. Нам не хватало первой отрицательной, и из списка постоянных доноров уже не к кому было обратиться… Реакция на объявление была довольно слабая.

– Помните его? – спросил Янсен.

Она наморщила лоб и отвернулась к окну.

– Он приходил третьего числа. К нам приходит более двадцати доноров в день. А с тех пор прошла неделя.

– Вспоминайте! – потребовал Янсен.

– Я пытаюсь, – бросила она. – Что вы хотите узнать?

– Как он выглядел. Что говорил. Его адрес.

– Какие-то проблемы с кровью?

Пирс внезапно усмехнулся:

– «Задом наперед, совсем наоборот», – сказал Траляля».

Быстрая улыбка скользнула по лицу лаборанта:

– Нечасто к нам поступают подобные жалобы. Я легко найду вам его адрес. – Она нажала несколько клавиш на компьютере.

– Забавно. Он продал свою кровь однажды, но больше решил этого не делать.

– Картрайт. Маршалл Картрайт. «Эббот-отель». Телефон не указан.

– «Эббот», – задумчиво повторил Янсен. – Похоже на какую-то ночлежку. Что-нибудь еще вспомнили? – настойчиво спросил он лаборанта. – Он не захотел, чтобы его имя вносили в список доноров?

Она медленно, с явным сожалением покачала головой.

– К чему все это? Уивер? Это не тот ли богатый старичок из триста пятой, который чудесным образом поправился?

– Верно, – угрюмо буркнул Янсен, отметая дальнейшие расспросы. – Мы бы хотели получить копии компьютерных данных.

– Вы получите эти данные, как только лаборант подготовит их к передаче.

– Не позднее чем через час, – заявил Янсен.

– Не позднее чем через час. – Пирс не стал спорить.

– Тогда на этом все, – сказал Янсен. – Если что-нибудь вспомните, свяжитесь с мистером Уивером или со мной. Меня зовут Карл Янсен. Вам это может быть полезно.

Полезно, полезно, – подумал Пирс. – Жизненное кредо людей подобного типа.

– Полезно ли это человеческой расе? Не важно. Главное, чтобы вы получили то, что нужно вам.

– Как всегда, – жестко ответил Янсен. – И мистер Уивер, и я – мы оба получаем то, что нам нужно. Запомните это!

Пирс помнил об этом, пока помолодевший старик по имени Лерой Уивер отращивал новые зубы, ослепительно белые по контрасту с его черной шевелюрой, пока он управлял своей империей из больничной палаты. Не забывал, и когда Уивер начинал нервничать из-за того, что Пирс все еще не дал ему ответа, из-за постоянных анализов и вынужденного безделья, и когда тот приставал к медсестрам, дежурившим днем. Пирс не пытался выяснять, что тут происходило ночью.

Еще до конца недели Уивер решил покинуть больницу, а Пирс нашел частного детектива.

Черные буквы на матовом стекле двери складывались в надпись:

ДЖЕЙСОН ЛОКК

ЧАСТНЫЕ РАССЛЕДОВАНИЯ

Однако сам Локк нисколько не соответствовал представлениям Пирса о сыщике. Он не выглядел крутым парнем, по крайней мере снаружи, тем не менее явно был покрепче многих других, но никак не выказывал своих скрытых достоинств.

Локк был крупным человеком средних лет, с проглядывающей в волосах сединой и строгим, загорелым лицом, одетым в хорошо сидящий летний костюм цвета какао с молоком; он выглядел как руководитель процветающего предприятия. Но предприятие, похоже, не слишком-то процветало: обшарпанный офис, мебель среднего качества и ни секретаря, ни приемной.

Именно такой человек и был нужен Пирсу.

Он выслушал Пирса, не сводя с него взгляда своих темных, спокойных глаз.

– Мне нужно, чтобы вы нашли человека, – начал Пирс. – Маршалл Картрайт. Последний адрес: «Эббот-отель».

– Зачем?

– Это имеет значение?

– Я хотел бы сохранить лицензию – как, впрочем, и свою свободу.

– Никакого криминала, – сказал Пирс, – но это может быть опасно. Я не обманываю вас, речь идет о медицинской проблеме, суть которой я не могу объяснить. Для меня очень важно, чтобы вы нашли Картрайта. И для него тоже – от этого может зависеть его жизнь. Более того, это может быть важно для всего человечества. Опасность состоит в том, что его ищут и другие люди; и если они вас засекут, то могут применить силу. Я хочу, чтобы вы нашли Картрайта раньше их.

– А кто это «они»?

Пирс пожал плечами:

– Пинкертон, Бернс, Международное детективное агентство – я точно не знаю. Одна из крупных фирм, скорее всего. Может быть, частная группа.

– По этой причине вы к ним и не обращаетесь?

– Это одна из причин. Хотя я не стану ничего скрывать от вас. Их наниматель – Лерой Уивер.

В глазах Локка зажегся огонек интереса.

– Я слышал, старикашка снова в деле. У вас есть фото, описание или еще что-нибудь, что может помочь мне в поисках этого Картрайта?

Пирс уставился на свои руки.

– Ничего, кроме имени. Он молод. Он продал пинту своей крови третьего числа. Он отказался от внесения его имени в список постоянных доноров. Тогда он указал отель «Эббот» в качестве места проживания.

– Я знаю это место, – сказал Локк. – Клоповник на Девятой улице. Я бы сказал, что он уже уехал из города.

– Почему вы так считаете?

– Для того он и сдавал кровь. Чтобы выбраться из города. Он отказался сдавать кровь повторно, потому что не собирался здесь задерживаться. А те, кто обычно останавливается в местах вроде «Эббота», никогда не упустят шанс время от времени урвать деньжат без особого напряга.

– Я так и подумал, – согласился Пирс. – Так вы возьметесь за это дело?

Локк крутанулся в кресле и уставился в окно, на фонарные столбы, трансформаторные будки и линии электропередач Двенадцатой улицы. Смотреть там было не на что, но ему этот вид, казалось, помог принять решение.

– Двести пятьдесят долларов в день плюс расходы, – заявил он, повернувшись к Пирсу. – И пятьдесят сверху, если придется выехать из города.

Во второй половине дня Пирс обнаружил, что за ним следят.

Было тепло, он не спеша шел по осенней улице – мимо безразличных ко всему толп неизвестных, спешащих куда-то покупателей, которые расступались в стороны и смыкались за его спиной, – и с каждым шагом его уверенность крепла. Он проходил через кондиционированные помещения магазинов, иногда быстро, иногда задерживаясь, чтобы рассмотреть выставленные на стойке дезодоранты, невзначай оглядываясь в попытке скрыть свое беспокойство, ничего не замечая, но все больше убеждаясь в том, что он под наблюдением.

Симптомы были ему знакомы. Они характерны для паранойи, для того мучительно-тревожного периода в жизни, когда человек, достигая средних лет, понимает, что нереализованные планы оборачиваются сожалениями, и ищет, кого бы в этом обвинить, кроме себя. Пирс не ожидал, что ему придется столкнуться с подобным: неприятное покалывание в районе затылка и лопаток, вызывающее желание передернуть плечами, сковывающее шаг желание поторопиться, пуститься бегом, нырнуть в дверной проем, в лифт…

Пирс кивнул своим мыслям и замедлил шаг. К своей машине он шел медленно, перед отъездом остановился на минуту поболтать с охранником на парковке и направился прямиком домой.