Отвести душу… по-казахски

Алайдар. А, вон ты где, оказывается. Упаси боже от куриной слепоты. У моей жены нет привычки, как у твоей Рысты – запирать в темном сарае, когда ты под мухой. А куриная слепота – это болезнь, которая появляется в таком беспроссветном месте.

Комекбай. Собака, не забываешь про год обезьяны, а? А ведь я из-за вашей вредности оказался запертым в сарае.

Алайдар. Ну, как? Жив, здоров ли, как твоя семья? Почему не заходишь в дом?

Комекбай. Нет, спешу я.

Алайдар. Ну, тогда слушаю тебя.

Комекбай. (Виновато почесывая затылок) Есть поллитровка. Надо ее вдвоем…

Алайдар. Хочешь сказать, надо раздавить ее?

Комекбай. Да, надо бы… раздавить. Залечить раны боевые так сказать …Немного отвести душу.

Алайдар. Дело хорошее, но…

Комекбай. Мы же все-таки одноклассники. Живем в одном ауле, давно не виделись…

Алайдар. Работа же. Сам понимаешь, что жизнь такая штука, надо все время вертеться.

Комекбай. Да, понимаю, но часик-то найдется для меня… Есть разговор…

Алайдар. Комеке, не принуждай меня.

Комекбай. Что случилось?

Алайдар. Через час придет Ниетали. Есть машина картошки, которую нужно отвезти в райцентр.

Комекбай. Ну, успеешь же. (Показывает пакет в руке). Вдвоем быстро справимся…

Алайдар. Комеке, ты в своем уме? Я за рулем, по дороге полно гаишников, или ты хочешь, чтобы я потерял права, которые кормят мою семью?

Комекбай. Ну тогда позвони по сотке Ниетали, скажи, что повезешь завтра. Днем раньше, днем позже – какая разница? Сегодня мы с тобой бухнем, как следует. Сделай так! По-дружеский!..

Алайдар. Нет, Комеке! Нельзя же нарушать договор. К тому же Ниетали один из уважаемых людей этого аула, неудобно как-то.

Комекбай. (Вспылив) Да брось присмыкаться перед этим псом Ниетали! Это же ненасытный обжора, сосущий кровь из нашего аула. Или ты этого не знаешь?

Алайдар. (Удивленно) Эй, Комеке, что с тобой приключилось сегодня?

Комекбай. Со мной ничего не случилось. Я прежний Комекбай. А вот с вами, действительно, что-то произошло. Ну, ладно, скатертью тебе дорога, я пошел.

Комекбай уходит. Алайдар, ничего не понимая, удивленно смотрит ему вслед.

Второй акт

Сцена № 4

Вечер. Огорченный тем, что не смог найти во всем ауле ни одного человека, кто проявил бы готовность распить с ним бутылку водки и выслушать его душевные излияния, Комекбай, в конце концов, опять возвращается в свой двор. Чтобы напрасно не беспокоить домашних, он на носочках прокрадывается в веранду, берет из большого шкафа на торе, предназначенного для лишней посуды и кое-каких продуктов, фонарь, двухсотграммовый граненый стакан, пять или шесть куртов, заворачивает все это в газету, и выходит во двор.

*[Курт – сушеные соленые колобки из творога ]

Затем поднимается по лестнице на кровлю сарая, находящегося напротив дома, устраивается у стога сена, сложенного на плоской крыше в виде покатого конуса для защиты от дождевой воды. Кладет под себя толстым слоем ворох сена, и, скрестив по-турецки ноги, садится на край охапки. Не спеша расстилает перед собой газету в виде дастархана, на нее ставит бутылку водки, граненый стакан, кладет пять или шесть куртов, и пристраивает включенный фонарь. Свет фонаря разбрасывает тьму и придает окружению довольно-таки привлекательный вид. И вот эти приготовления создают посиделкам романтическое ощущение дружеской вечеринки близких людей на лоне природы.

Комекбай некоторое время сидит в раздумье, дескать, «что еще нужно сделать?», затем с решительным видом откупоривает бутылку и принимается с бульканьем наливать жидкость в стакан. Не мешкая, опустив веки, встопорщив брови, двигая кадыком, принимается глотать водку, при этом гортань издает клокочущие звуки. После чего берет с газеты один курт и, сжав его острыми зубами, раздавливая во рту, две-три минуты сидит в туманном забытье, словно ловя кайф.

Комекбай. (Постепенно приходя в хорошее настроение) Вот собака!.. Есть-таки у этого зелья чертовинка!.. Посмотри-ка, как успокаивается душа, благодать какая!.. (Прыснул от смеха, качая головой). Эх, надо же, котелок-то начинает варить! Да еще как!

И чего я столько времени потратил, упрашивал всякого, мол, пойдем со мной, выпьем, зальем печаль, унижался перед ними? Вот оно как, если есть водка, можно и в одиночку залить горе… Эх-х, хорошо то как!..

Комекбай вновь наливает водку в стакан. На этот раз только наполовину. Затем, словно его осенила некая блестящая идея, с радостным видом вскакивает с места, принимается искать что-то, шаря руками в разных местах покрытия сарая. Через некоторое время находит то, что искал. Это были пустые бутылки. Комекбай три бутылки выстраивает в ряд на дастархане напротив себя.

Комекбай. Как прекрасно! (Потирая ладонями) Рассаживаемся по местам и смотрим! Шоу «Отведение души» начинается!!.....

(Турнув первую бутылку указательным пальцем) Эй, ты будешь поганым Ниетали!.. (Второй бутылке) А ты – хитрец Ермек. (Третьей бутылке) А ты – подлиза Алайдар. Сейчас вы передо мной заговорите по душам. Кстати, вы в курсе дела, что такое говорить по душам? «Нет» – говорите? Конечно, все вы трое сидите и качаете головой, мол, «не знаем». Я и сам так думал. Я же, как пять своих пальцев, знаю вас: все вы плуты, которые никогда не открывали ни газет, ни журналов, да даже не заглядывали в них. Это же средоточие знаний, которые люди, словно пчелы нектар, по крупицам собирали веками, однако вам до них никакого дела нет. И если все честное человечество было занято собиранием таких знаний и умений, вы копили только приемы обмана и мошенничества, хитрости и плутовства, и с их помощью грязными путями собирали наживу.

Утверждаете, что вместо них «смотрите телевизор»? Это правда, не спорю – смотрите. Однако то, что вы пожираете глазами с экранов телевизора, чем наслаждается ваша семья дома, это – одни слезливые сериалы и официальная сказочная новостная лента. Вечером, лежа на диване, взираете краем глаза на экран, пока вдруг не начинаете храпеть. И все. После этого с вами можно попрощаться до утра, говоря по-немецки – «ауфидерзейн!»

А с чего это вы таращите глаза? Или думаете: «Откуда этот Комекбай научился говорить по-немецки?» А как не научиться, если этот ваш покорный слуга некогда целых полтора года служил в рядах Советской Армии на территории ГДР? А вы сами служили, один в нашем Сарышагане, до которого рукой подать, а двое других – в туркменском Ташауызе. Поэтому такие понятия, как Германия, Европа, не говоря уже о другом, вам и не снились. Наши предки казахи таких людей называли словом «невежда». Ладно, не стану вас так обзывать. Тем не менее, скажу я вам, – нет ничего плохого в том, что каждый в этой жизни должен знать свое место и предназначение.

(Комекбай потер обеими ладонями веки, глаза его возбужденно заблестели). Ну что ж, тогда начнем разговор по душам. Кстати, объясню вам, подлецам, смысл этого выражения. Во время Мао Цзе Дуна в коммунистическом Китае была такая политика. «Разговор по душам» называлась. И эту политику с успехом проводили в жизнь на местах хунвэйбины – опричники Мао, то есть политические активисты. И чем они занимались, – спросите вы? Они арестовывали и волокли в тюрьму всех людей, кто не нравился красному коммунистическому режиму Китая, заключали их в лагеря и там проводили пристрастный допрос. И тогда эти несчастные враги народа в кавычках, брали на себя всю вину, и то, в чем провинились, и то, в чем не были виноваты, во всем блеске красноречия признавались во всем этом перед всем народом. И эти хунвэйбины немного смягчались, облегчая тяжесть наказания лишь тем из них, кто красноречивей всех признавался в своих грехах и ошибках.

Конечно, я не хунвэйбин. Поэтому мне будет достаточно, если вы признаетесь лишь в тех реальных преступлениях, которые вы совершили в этой жизни. Потому что я человек, который любит истину и справедливость, поэтому будет хорошо, если вы исповедуетесь мне не так, как это делали китайцы, а откроете душу вполне по-казахски. К тому же ведь я добрый и милосердный человек, поэтому, при условии чистосердечного признания в преступлениях, и просьбы прощения с вашей стороны, нет ничего удивительного в том, что я могу смягчиться. Понятно вам все это?..

Комекбай. (Повернувшись к Ниетали). Эй, пес, сначала ты исповедуйся передо мной. Так как среди этих ты самый бесчестный, самый ненасытный, самый хитрый, чье плутовство не знает границ. А ну-ка скажи, что это вранье! Ну-ка, подними голову, не притворяйся безвинным и кротким. Словно искушенный лис… – пропади пропадом твой вид, чтоб ты сгинул! Ну, говори, откройся!.. Или хочешь сказать: «Умираю от стыда, не могу найти слова»? Действительно, с каким видом стал бы ты находить слова? Вот это твое лицо – не лицо, а два куска кожи, выделанные из шкуры мертвого верблюда!.. Мертвой кожи!..

Если тебе действительно стыдно, я сам расскажу про твой собачий характер. Внимательно слушай! Ни кто иной, как я все лето без отдыха вкалывал в твоем товариществе. Правда – ведь? Правда! На своем стареньком тракторе пахал землю, высадил дыни, полол картофель, косил сено. Еще ухаживал за целым гектаром своей тыквы. А теперь, когда собран и сдан урожай, сколько ты намерен заплатить мне за все это? Всего 120 тысяч!.. Не долларов, а тенге. И это цена пяти месяцев беспрерывной работы!..

Ну-ка, попробуем посчитать. Килограмм картофеля стоит на базарах и района и областного центра в среднем самое большее – 50 тенге. Я тебе сдал 5 тонн картофеля. Следовательно, это целых 250 тысяч тенге.

Дыни и арбузы везде стоят по 40 тенге за килограмм. Их я сдал тебе 12 тонн. Два на четыре – восемь, четыре умножим на десять, итого – сорок восемь. Плюс три ноля. Сколько получилось? 480 тысяч

А теперь перейдем к тыкве. Килограмм тыквы по 60 тенге. Их я сдал тебе 6 тонн. Значит, здесь сумма в 360 тысяч. А теперь все это надо сложить. Я уже давно это сделал. Всего получается один миллион девяносто тысяч тенге.

Хорошо, попробуем пересчитать с тратами: допустим, половина этой суммы ушла на налоги, транспортные расходы, спекулянтов, на твою ненасытную утробу, все равно при всем этом мне должны достаться как минимум 500 тысяч тенге. А ты собираешься сунуть мне всего-навсего 120 000! Как мне этими деньгами кормить до следующего лета пятерых маленьких детей, разъяренную, ревущую, как медведица, бабу?

А сам я как буду жить? Каждый день нужно кушать, нужна одежда, нужны сигареты, время от времени появляется нужда в такой бутылке, чтобы залить горе и печаль. Я ведь тоже такой же человек, как ты. Ты думал обо всем этом?!.

Конечно, ты не думал об этом. Потому что ты с лихвой получил свою прибыль. Поэтому, какое тебе дело до остальных. Эй, да ты, оказывается, прожженный плут – нечисть!.. Что мне с тобой делать?! Что?!!

Комекбай берет с газеты стакан и принимается неторопливо поглощать водку. Затем берет один курт и надкусывает его острыми зубами.

Теперь перейдем к тебе. (Комекбай начинает допрос Ермека). Ну-ка, говори! Ты почему молчишь, словно в рот воды набрал? Ведь ты у нас обычно такой оратор. Или в тебе тоже проснулась совесть, и ты теперь не осмеливаешься? Однако, откуда взяться совести и чести в вас? Вы же напрочь забыли о том, что такое человечность, дружеское чувство, вы днем и ночью думаете только о деньгах, как будто сможете завтра унести их с собой на тот свет.

А я ведь испытывал к тебе теплое чувство, дескать, сосед, к тому же родственник. При всем этом ты оказался негожим разделить со мной мою печаль. Говорят, печаль к печали, мысль пробуждает мысль, ты же сам знаешь, что восемь лет назад, оставив Екпинди, уповая на то, что возвращаемся к родственникам, туда, где родились и выросли, мы переехали в Кентуп. В те времена ты был одним из провонявших соляркой шоферов этого аула. Скажи, что это неправда! Не скажешь. И вот, собирая металлом, сдавая за деньги, ты немного поправил дела. Ты стал агентом по сбору металла в этом ауле. И от этого начал гордиться, не так ли? «Компаньоны», «компаньоны» – твердишь ты, делая из мухи слона. Еще увидим мы, как эти городские плуты поднимут тебя до небес. Ладно, разговор с тобой короткий, на этом я закончу. Говори с таким толстокожим, не говори – все равно без толку.

Комекбай достает из кармана пачку сигарет, не спеша прикуривает, молчит, следуя прихоти каких-то мыслей. Затем, выпустив колечко из табачного дыма, пробует сделать фокус.

Комекбай. Когда-то давно, после окончания школы, не в силах оставить старых родителей одних в ауле, я махнул рукой на свою мечту стать журналистом. И, словно навечно привязали меня к тарахтелке – перелатаному трактору «Беларусь», вся моя дальнейшая жизнь проходила в ауле. Иначе, кто знает, быть может, закончив журфак КазГУ, я, бедняга, гулял бы сейчас с сокурсниками где-нибудь в Алматы или в Астане. Эх, не работала эта моя голова, не работала! Эти мои старики, – говорю об отце и матери, – все равно один через пятнадцать лет после моего окончания школы, другой через семнадцать лет, поумирали один за другим. За это время можно было получить не одно, а три высших образования. Что поделаешь, если голова безмозглая! Вот теперь болтайся, прислуживая всяким. Что и говорить, из меня вышел бы неплохой журналист. Разве не является доказательством этому то, что мой очерк, написанный в десятом классе и напечатанный в районной газете, был признан самым лучшим публицистическим произведением года?

Ладно, на этом закончим эту беседу, вернемся к казахскому разговору по душам. (Комекбай теперь грозно уставился на Алайдара). Эй, рыжая нечисть, теперь твоя очередь. Ну-ка, приступай к исповеди, говори, как на духу, пой соловьем, изливай все без остатка. Только говори правду, ты меня не сможешь обмануть, потому что мы десять лет учились в одном классе, в одной школе, поэтому, если скрытые свойства лошади известны хозяину, твои тайны известны мне. Так что, я тебя насквозь вижу! Давай-давай, докладывай! Я тебя очень внимательно слушаю.

Комекбай, положив в рот половину откушенного курта, начинает пережевывать.

Комекбай. (Вперив в Алайдара горящие гневом глаза) Что, что?! Говоришь, что не можешь найти подходящие слова? Конечно, откуда подойдут слова к такому рту, – ведь почти все зубы у тебя съедены гнилью пародонтоза так, что чернеют одни дыры. И на этот рот ты ссылаешься снова и снова? Ладно, опять мне придется говорить и за тебя. Говорят: бедняга раб должен работать до упада, что делать, если надо, значит надо…

Мы с тобой целых десять лет учились в одном классе. Не говоря об ином, в молодости вместе ходили по девушкам. А ведь это было только частью дела. Ведь ту самую толстую бабу, ничем не уступающую тем пяти жирным кобылам, что стоят у тебя в сарае на привязи, в свое время я высватал для тебя. В те времена она была рыжей свежей девчушкой с тонкой, словно ива, талией. Наверное, помнишь, как мы своровали ее. Эту операцию, рискуя своей головой, возглавил я, твой лучший друг Комекбай. Если бы тогда ее родители или родственники написали заявление в милицию, для меня наступили бы трудные времена, мог бы потерять свободу. Спасибо им за это, в конце концов, все закончилось благополучно. Ты, наверное, все это не забыл?! Конечно, не забыл, потому что я до сей поры еще не слышал, что Алайдар страдает такой пропащей болезнью, как склероз.

И вот как ты сегодня поступил с таким другом, как я? От стыда заставил меня едва ли не провалиться сквозь землю. Ты выступил на стороне моего заклятого врага Ниетали. Что хуже этого ты можешь еще сделать для меня? Ладно-ладно, когда-нибудь я тебе припомню это твое предательство. Ты знаешь, что я слов на ветер не бросаю.

Я считал тебя настоящим другом. А ты не сподобился хоть раз разделить со мной горе и печаль мою. В таких случаях все невольно вспоминается: как-то прошлой зимой из Сарыбулака, из этого самого края земли, без лишних слов приволок по льду и снегу тебе тележку сена. Если не забыл, было сорок градусов мороза, до сих пор помню, что отморозил тогда себе край одного уха.

А в позапрошлом году, когда женился твой рыжий брат, толстяк Жидебай, ничем не отличающийся от тебя? И это было время наступления первых заморозков. Ты, подлец, тогда заявился ко мне с просьбой: «Зову в гости из города новых своих сватов, а мой скот весь стоит тощий. Дай в долг одного своего барана». Я не стал возражать, в сарае стоял у меня на откорме коричневый холощеный баран, я отвязал его и отдал тебе. Откуда мне было знать, что ты такой подлец. Глупый ведь я, в голове мозгов нет.

Только теперь я понимаю, что, чем быть с тобой в друзьях, гораздо лучше быть другом белого ишака моего соседа, старика Калдыбека. Благодаря ишаку Калдыбека, наши дети вот уже два года спокойно перевозят воду из дальнего родника, что на краю аула, и пьют. На этой арбе, в которую запрягают белого ишака, без проблем помещаются все фляги Калекена и нашего дома. Одно удовольствие – нашим детям и Ырысты больше не приходится таскать воду коромыслами в ведрах из собачьей дали. И вот я говорю, кто после этого истинный друг нашему дому, мой одноклассник Алайдар или этот белый ишак? Конечно, белый ишак. Однако мы, твари божьи, не можем различить, кто в этом мире нам настоящий друг, а кто лжец. Слепые мы, слепые…Только тогда, когда попадаем в переплет, наши глаза открываются. Однако, потом, когда ситуация меняется, мы опять становимся тварями божьими. Вообще то, поделом нам. Ух, сегодня я как никогда излил свое горе и печаль, и мне стало намного легче. Хорошо то как!..

Был у меня в этой жизни настоящий друг. Его звали Турсун. Если бы он был жив, сегодня, конечно, был бы рядом со мной. От природы добрый, щедрый, сложенный, как палуан*, был он, бедняга, добродушным, миролюбивым джигитом. На мою беду десять лет назад погиб он в автокатастрофе. Кстати, почему это я, вместо того, чтобы найти Турсынжана и поговорить по душам с ним, который час сижу и болтаю, развязав язык, тратя время на всяких проходимцев и мошенников? Сейчас, сейчас, как бы то ни было, я найду его и приведу сюда.

*[Палуан – борец-атлет]

Комекбай, пошатываясь, поднимается, начинает в темноте искать Турсына, шаря вокруг себя. Через некоторое время на другой стороне кровли сарая он находит деревянную кадушку, приносит ее к дастархану. Поставив кадушку на назначенное место, вытащив из кармана брюк платочек, вытирает пыль с боков посудины. Затем нежно обняв ее с неподдельным выражением сочувствия и приязни, продолжает свой длинный монолог.

Комекбай. Турсынжан, я сильно соскучился по тебе. Ты же сам знаешь, что в этом мире больше нет никого, кто, как ты, мог бы понимать меня. Поэтому, я сейчас чувствую себя таким одиноким. А ты там не чувствуешь себя одиноким? Однако ты же добродушный, благородный человек, наверное, собрал там много друзей, похожих на меня, поэтому, возможно, ты не так одинок, как я.

На самом деле я хочу сказать не об этом. Хочу сказать о том, что в этом ауле, кроме Зибаш, не осталось никого, кто мог бы понять меня. Большинство людей считает меня придурком, человеком, у которого поехала крыша. Одна из них моя жена – Рысты. Если твоя собственная жена думает так, что спрашивать с остальных? Вот поэтому сейчас я, как шаман старины, сижу и исповедуюсь, говорю сам с собой. Можно было бы поговорить по душам с Зибаш, но ведь, к сожалению, она же не мужчина. Если попытаешься уединиться с ней для такого разговора, народ начнет сплетничать. К тому же моя баба сидит и ярится, дескать: «Если застану тебя с этой стервой, оборву вам волосы и …». От нее все можно ожидать, в гневе она не знает удержу, ты же кое-что видел, знаешь о ней.

Турсын, возможно, ты спросишь: «Друг мой, что тебя так мучает, отчего, от какой печали тебе так горько?» Скажу, если ты просишь. Меня делает несчастным неприкрытое насилие и грабеж небезызвестного в нашем ауле Ниетали, которого ты сам давно знаешь. Сейчас он не является одним из тех бухгалтеров, что некогда, как конторная крыса, корпели над бумагами в канцелярии совхоза, а нешуточный начальник одного из товариществ. Я не против, пусть будет бастыком, все равно кому-то ведь нужно быть начальником. Однако он превратился в самого настоящего ненасытного проглота. Средь белого дня грабит походя, легко так. Твой труд обращает в ничто, кровь и пот – в прах, все силы вытягивает из тебя, а платит за все жалкие копейки. Ладно, бывает, хочешь удовлетвориться и этим, однако на тиынки семью же ведь не прокормишь. Ты же сам знаешь, у меня дети – один меньше другого. А потом ведь есть чувство элементарной справедливости! Однако окружающие не издают ни звука, все привыкли к рабскому поведению. Все подхватили заразную болезнь, которая называется «басекизм»*. Если Ниетали чихнет, все кругом начинают угодливо бить поклоны, мол, «Будь здоров, господин!..» И больше ничего знать не хотят. Никому нет никакого дела до Бога, Справедливости, Истины. Не знаю, что с ними со всеми случилось, думаю, это все-таки, по-моему, какая-то заразная болезнь.

*[ Басекизм – ироничное от казахского «басеке», то есть начальник.]

Кстати, Турсынжан, говоря только о себе, я забыл спросить тебя: как там – имею в виду в том мире – живется тебе? Хорошо ли чувствуешь себя? Приходят ли райские девы с приятными манерами и речами? Все вы, наверное, гуляете в свое удовольствие в саду Эдема? Там, наверное, предостаточно прозрачных ручьев, всевозможных фруктов и ягод, налитых ароматными соками. Рано или поздно и я отправлюсь туда, прибереги рядом с собой местечко для твоего непутевого друга. Хотя бы там повидаю те прелести жизни, которые не удалось мне встретить здесь.

Турсын, прости меня, желая рассказать обо всем, забыл поведать тебе о самой главной новости. Представляешь, когда ты отбыл туда – в мир иной – через пять или шесть месяцев, словно только этого и дожидался, рухнул Советский Союз. Вместо него возникли пятнадцать независимых государств. Знаю, знаю, сейчас ты не поверил мне, мол: «Комеке, брось так шутить, это же невозможно!» Если бы на твоем месте был я, я тоже не поверил бы.

Где-то там, в Алматы или в Астане, не помню, один крупный писатель сказал: «Япырай*, бывает же такое! Я раньше считал, что скорее рухнут пресветлые горы Алатау, однако этот красный монстр по имени Советский Союз никогда не шелохнется. Оказывается, если есть на то воля Аллаха, то, нет ничего невозможного на этом белом свете». Поэтому я сейчас нисколько не шучу, а рассказываю тебе самую настоящую правду.

*[Япырай – возглас удивления]

Ты, наверное, понимаешь, почему я так подробно излагаю тебе это. Помнишь, в молодые годы, ты мечтал: «Эх, если бы Советский Союз распался, а вместо него возникло бы Казахское государство». Мы тогда над тобой издевались, как над неисправимым фантазером. Вот Бог осуществил твою мечту, она сбылась. Хочешь, сейчас я расскажу тебе о своей мечте. Правда, моя мечта рядом с твоей выглядит скромной. Это пожелание о том, чтобы, подобно прежнему Советскому Союзу, Ниетали с треском скатился с должности директора ТОО «Акбулак». Не удивляйся, сейчас в этом мире у меня нет никакой другой заветной мечты.

Турсеке, ты же хорошо знал Александра и Константина Эрлихов, живших в нашем ауле. В 1993 году они вернулись на свою историческую родину – Германию. В прошлом году они всей семьей приезжали к нам на отдых. Мы все приглашали их в гости. Кое о чем поговорили (гапляштик). Похоже, положение у них прекрасное. Саша – механик на одном заводе, Костя работает шеф-поваром в одном из больших ресторанов Мюнхена. В месяц они получают от 2 до 3 тысяч евро. Живут припеваючи, как говорится, пей, ешь – не хочу. Каждое лето в отпуск всей семьей едут в круиз. Не говоря о Европе и Азии, побывали в Африке и Америке, даже успели съездить к папуасам, если не забыл, кажется, их земля называется Новая Гвинея. А я мыкаюсь здесь, не в силах заработать ни на еду, ни на одежду. Поэтому, когда я ссорюсь с аульчанами, любителями покорности, мне тоже хочется переехать в Германию. Однако зачем им никудышный тракторист-казах, провонявший соляркой, к тому же не знающий их языка?

Дорогой друг, возможно, ты не согласишься с этой моей мыслью. Ты, наверное, скажешь: «Чем быть султаном на чужбине, лучше быть стелькой в ботинке в своей стране, Комеке. Откажись от такого вредного мнения». Потому что, когда мы учились в школе, ты был патриотом среди нас. Однако, скажи сам, до каких пор быть мне стелькой под ногами такой сволочи, как Ниетали, ведь я тоже из рода человеческого.