Ход Снежной королевы

Мать вполголоса принялась спорить с отцом, а я воспользовался этим и улизнул лепить снеговика. Потом мы с ребятами начали строить снежную крепость, но тут явилась Клер и велела мне возвращаться. Я показал ей нос и, передразнивая ее манеру речи, сказал, чтобы она сама убиралась подобру-поздорову. Клер ушла, а через несколько минут появился Кэмпбелл и сказал, что его прислала за мной моя мать: она беспокоится, что я могу простудиться. Делать было нечего, пришлось послушаться: Брюс – не Клер, и я вовсе не хотел, чтобы у него были из-за меня неприятности. Когда мы шли обратно в замок, внизу на дороге показалась карета.

– Интересно, кто это? – спросил Кэмпбелл, оглядываясь на нее.

– Наверное, Дезире приехала, – предположил я.

– Дезире? – переспросил учитель.

– Ну да, моя двоюродная тетка.

Мы вошли в замок. Мать сразу же начала причитать, что я наверняка промок, вспотел, могу подхватить воспаление легких и желаю ее смерти. Брюс выслушивал всю эту чепуху с таким невозмутимым видом, что я невольно позавидовал ему. Пока мать отчитывала меня, слуги носили чемоданы и баулы вновь прибывшей, которых набралось никак не меньше двух дюжин, и все тяжеленькие. Отец спустился по лестнице, нервно потирая руки. Мать все еще выговаривала мне, и оттого я не сразу заметил Дезире, когда она вошла. Потом-то, конечно, я понял: не увидеть ее было невозможно, это же все равно что пропустить фейерверк. Она вся словно светилась изнутри, ее глаза блестели, как звезды, а улыбка поражала прямо в сердце (выражение я позаимствовал у какого-то писателя, а у какого – не помню). Вообще Дезире оказалась совсем не такой, какой я ее себе представлял. Во-первых, она была красавица. Во-вторых, она была молодая. А в-третьих… Впрочем, что там еще в-третьих, совершенно несущественно, если есть во-первых и во-вторых (это я уже сам придумал). Арман, который привез ее, переминался с ноги на ногу со смущенным видом, папа расточал улыбки, кланялся и целовал ей руки, мама сказала: «Мы рады видеть вас, мадемуазель Фонтенуа», – но с таким несчастным выражением лица, словно по ее коврам только что прошлась вся армия Аттилы. Про Брюса и говорить нечего – он поправил очки и порозовел, как вишня. А краснолицый доктор, наоборот, даже малость побледнел. Подошли и наши гости. Индюк судья сказал «гм, гм» и многозначительно покосился на депутата Пино-Лартига, химик Северен приосанился и пригладил усы, управляющий Бретель, вместе с которым пришла и его супруга, отчего-то тяжко вздохнул, а помощник депутата Луи Констан – неприятный малый с коротко стриженными седыми волосами – только улыбался и насмешливо поглядывал на всех. Однако папа суетился больше всех: он рассыпался в комплиментах и никак не желал отпустить руку своей кузины.

– Дорогая Дезире, вы ничуть не изменились! – восклицал он. – Как я счастлив приветствовать вас под этим скромным кровом, который…

– Да уж, скромность бы ему не повредила, – хмыкнула Дезире.

Отец растерянно умолк, и его тотчас же поспешил оттереть елейный Пино-Лартиг.

– Я так жалею, – слегка сюсюкая, промолвил он, – что в свое время не стал вашим мужем. – И крохотные глазки его при этих словах сделались совсем маслеными.

– Ну а я жалею, что не стала вашей вдовой, – съязвила Дезире и повернулась к нему спиной. Взгляд ее упал на меня. – Это ваш сын? – спросила она, кивая на меня.

– Да… – начал отец, но Дезире, не слушая его, уже поманила меня пальцем.

Я подошел, чувствуя, как у меня подгибаются ноги. Почему-то я не мог смотреть ей в лицо, как не смог бы смотреть на солнце, и уставился на ее платье. Но она взяла мою голову за подбородок и заставила меня поднять глаза.

– А я тебя знаю, – заявила она. – Я помню, как ты лежал в колыбельке и был похож на большую лягушку. – И она улыбнулась, отчего ее глаза замерцали янтарем.

Я даже не успел обидеться на то, что меня сравнили с лягушкой, потому что вмешался мой отец.

– Ты не могла его видеть, Дезире, – сказал он. – Люсьен появился на свет уже после нашей… э… размолвки. Ты в ту пору уже жила в Петербурге.

– Люсьен? – поразилась Дезире. – А где же Гийом?

Отец тревожно шевельнулся. Глаза матери наполнились слезами, и неведомо откуда взявшаяся Клер тотчас же поднесла ей вышитый платочек.

– Гийом погиб на корабле во время крушения, – мрачно ответил отец. – Несколько лет тому назад. Ты, конечно, не знала об этом.

– А, ну да, ну да… я что-то такое слышала… – равнодушно отозвалась Дезире и обратилась ко мне: – Так сколько тебе лет, Люсьен?

– Одиннадцать, – поколебавшись, признался я. – Почти двенадцать.

– И кем ты хочешь стать?

– Он собрался податься в мушкетеры, – ответил за меня отец.

Я готов был провалиться сквозь землю. Пино-Лартиг хихикнул, его помощник презрительно улыбнулся.

– Да, ты не слишком-то похож на отца, – заметила Дезире. – И слава богу. Месье Лефер! Будьте добры, подайте мне вон тот чемоданчик.

Учитель фехтования поспешно поднес ей то, о чем она просила, и Дезире извлекла из чемодана какой-то небольшой сверток в красивой подарочной упаковке.

– Вот, – сказала она, протягивая его мне. – Это тебе. Обещаешь мне быть хорошим мальчиком?

И она заглянула мне прямо в глаза.

– Обещаю! – горячо ответил я.

– Что это? – нервно спросила моя мать, с подозрением косясь на сверток.

– Рождественский подарок, – пояснила тетя, оборачиваясь к ней.

Дрожащими руками я развязал тесемки и снял пеструю обертку. Внутри была книжка на английском языке. Название – Treasure Island, автор – Роберт Льюис Стивенсон. Кэмпбелл с любопытством взглянул на обложку.

– Я не знаю этого автора, – промолвил он. – Какая-то новая книга?

Дезире кивнула.[4]

– Ты забыл поблагодарить тетю за подарок, – сухо заметил отец, которого, похоже, покоробило предыдущее замечание его кузины.

– Спасибо, – искренне сказал я. – Большое спасибо! – И поцеловал ей руку, как взрослый. Присутствующие снова заулыбались, но мне уже было все равно.

3. Запись на отдельном листке, сделанная неизвестным

Она здесь.

Как только я увидел ее сегодня, я сразу же понял, что это значит. После того дела прошло уже более трех лет, и, надо отдать им должное, они хорошо потрудились. Никто не ушел от них, кроме меня. Я – последний, и оттого я так нужен им. Конечно, у них нет никаких доказательств моего участия… или почти никаких, однако вряд ли для них это так уж существенно. Ясно, я приговорен. Едва она вошла, я прочел смерть в ее глазах.

Конечно, они допустили просчет, прислав ее. Они думали, я не смогу ее узнать… Как глупо с их стороны! Впрочем, если правда то, что я о ней слышал, она всегда действует одна. И, стало быть, у меня есть шанс.

Я еще обдумываю, как мне повернее избавиться от нее. Жаль, что у меня под рукой нет яда – он был бы надежнее и эффективнее всего прочего. Огнестрельное оружие слишком шумно и может привлечь ко мне излишнее внимание. Шпага или нож подошли бы, но… как-то не хочется мараться. В конце концов, она же женщина. Не то чтобы я был сентиментален, но…

Конечно, можно попробовать задушить ее, как я задушил выследившего меня агента, однако вся эта возня, хрипы… Опять же, она такая женщина, которая вряд ли позволит спокойно прикончить себя.

Впрочем, выбора у меня нет. Или – или. Или она, или я. Лично я предпочитаю, чтобы из нас двоих выжил все-таки я. Конечно, это эгоизм, но, согласитесь, эгоизм простительный. Я не имею права рисковать собой из-за каких-то пустяков.

Только что посмотрел за окно, и мне в голову пришло одно занятное решение. Великолепно, просто великолепно! Никакого шума, никаких последствий. Просто и элегантно. И пачкаться совсем не придется.

Так я и поступлю. Остается только дождаться вечера… Поскорее бы он пришел!

Глава 2

Надпись на зеркале

1. То, что произошло в красной гостиной около четверти восьмого вечера

Франсуаза закончила уборку в комнате, которую занимал судья Оливье Фирмен, и перешла в красную гостиную. Здесь пыли было совсем немного. Сначала Франсуаза навела порядок на каминной полке, после чего принялась за столы и стулья. Сама того не замечая, она принялась тихонько напевать себе под нос мотивчик популярной песенки. Красная гостиная была последней комнатой, за которую отвечала горничная. Как только Франсуаза покончит с ней, она пойдет навестить кучера Альбера. Кучер был статный, пригожий малый, и сердце девушки сладко замирало всякий раз, как она думала о нем. Он нравился ей куда больше, чем лакей Маню, который прямо-таки не давал ей прохода. Конечно, у Маню водились кое-какие денежки, и все же со своей противной обезьяньей физиономией он не шел ни в какое сравнение с красавцем Альбером. Не так давно последний вроде бы дал ей знать, что он к ней тоже неравнодушен, и, осторожно вытирая хрупкие фарфоровые игрушки, Франсуаза погрузилась в пленительные грезы.

«Скопим немного деньжат, а потом… Говорят, на Рождество все слуги получат хорошие подарки… Может, нам с Альбером и удастся пожениться… Как было бы славно!»

Тут же она вспомнила, как старый Пино-Лартиг игриво ущипнул ее за бок, причем в присутствии невыносимой Клер, которая наверняка воспользовалась случаем, чтобы разболтать про это остальным слугам. Все радужное настроение девушки куда-то улетучилось. Ах, Альбер, Альбер! И надо же было такому случиться!

«Да нет, – успокоила она себя, – вряд ли он придает рассказу Клер особое значение… В конце концов, господа есть господа, с ними не поспоришь… А месье Пино-Лартиг никого не обошел своим вниманием, приставал и к Марианне, моей подруге, и к Полине, горничной мадам… Нет, Альбер не мог подумать обо мне дурно, я уверена!»

Франсуаза оставила фарфоровые безделушки и стала вытирать большое зеркало, стоявшее напротив старинных позолоченных часов.

«Но у Клер такой змеиный язык… Она просто не может без того, чтобы не делать гадости. – Губы девушки страдальчески кривились, на переносице между светлыми бровями пролегли тоненькие морщинки. – И за что она меня невзлюбила? Что я ей такого сделала?»

Франсуазе стало жаль саму себя. Не удержавшись, она шмыгнула носом и совсем расчувствовалась. Тонкая прядка волос выбилась из прически и норовила угодить в глаз. Франсуаза машинально поправила ее и посмотрела в зеркало, чтобы проверить, все ли в порядке. Но то, что она в нем увидела, заставило ее забыть и о прическе, и о вредной Клер, и даже об Альбере.

Поперек зеркала крупными алыми буквами, выведенными кровью, шла надпись:

Вы все умрете здесь.

Мгновение Франсуаза, ничего не понимая, смотрела на алые потеки и коряво начертанные слова, но этого мгновения оказалось вполне достаточно, чтобы дикий, нечеловеческий ужас заполонил все ее существо. Выронив тряпку, девушка с громким криком бросилась прочь из гостиной.

2. Из дневника Армана Лефера

За окнами выла и бесновалась метель, когда около семи часов мы сели ужинать.

– Похоже, дорогая кузина, вы привезли с собой петербургскую погоду, – шутливо заметил граф Коломбье.

Всего за столом нас оказалось пятнадцать человек: во главе – граф Эрнест с супругой и сыном Люсьеном, подле графа – депутат Пино-Лартиг, управляющий Филипп Бретель с женой Эдмондой, дородный судья Оливье Фирмен, который почти все время молчал, поглощая пищу, потом химик Андре Северен, чьи длинные костлявые пальцы были все в пятнах от кислот и каких-то реактивов. Мадемуазель Фонтенуа сидела рядом с Люсьеном, который то и дело украдкой поглядывал на нее взором, полным обожания. По другую руку от его тети Дезире расположился доктор Эмиль Виньере, а возле него оказалась Матильда, чьим соседом с другой стороны был Луи Констан, помощник депутата. Констан – маленький, жилистый, скуластый, глаза у него пронизывающие, уши плотно прижаты к черепу, и чем-то он неуловимо смахивает на старого боксера. Чувствуется, что он сильно себе на уме и никого не принимает всерьез, кроме, пожалуй, себя самого. Трое учителей, включая и вашего покорного слугу, сидели в самом конце стола, лишь изредка вмешиваясь в общий разговор. От нечего делать я разглядывал мадемуазель Фонтенуа, которая занимала меня все больше и больше. К ужину она переоделась в роскошное темно-красное платье из тяжелого бархата, а на корсаже у нее сверкала изящная брошка в виде выложенной рубинами мыши с алмазным хвостом и изумрудными глазками. Обычно люди выглядят как неудачные дополнения к своим драгоценностям, но с Дезире все обстояло как раз наоборот. Казалось, что эта милая безделушка создана для нее, как, впрочем, и она сама – для своей брошки. Они поразительно подходили друг другу – иного слова не подберешь.

– Должно быть, вам тяжело было привыкнуть к Петербургу после нашего климата, – заметила Эдмонда.

– О мадам, – беспечно отозвалась Дезире, – любовь делает чудеса!

В ее словах не было решительно ничего необычного, однако все присутствующие почему-то заулыбались. Все, исключая, пожалуй, женщин.

– В Петербурге проживает много народу? – с деловитым видом осведомился математик Ланглуа.

– Я не считала, но, похоже, много, – ответила кузина графа.

Я терялся в догадках: и когда она успела раскусить этого педанта?

– А вы видели царя? – спросил депутат, подавшись вперед.

– Какого царя? – подняла брови Дезире. – Я знала двоих царей.

Граф Коломбье кашлянул.

– Неужели вас принимали при дворе, дорогая кузина? – с сомнением в голосе осведомился он.

– А почему бы и нет? – спокойно парировала Дезире. – Вас, дорогой кузен, ведь тоже принимали когда-то при французском дворе, и император даже пожаловал вам графский титул… за заслуги в области производства пушечного мяса.

Случайно или намеренно, но она наступила Коломбье на самое больное его место. Свой титул он получил за сделанное им изобретение, а вовсе не по наследству, как большинство дворян. И, разумеется, многие из них не упускали случая посмеяться над графом Эрнестом, называя его между собой «графом с голубятни»[5]. Поэтому Коломбье был очень чувствителен к любым разговорам на данную тему.

Заметив, что ее муж находится в затруднении, графиня поспешила к нему на выручку.

– Мы слышали, что вы с князем собираетесь скоро сыграть свадьбу. Это правда? – вкрадчиво осведомилась она.

Насколько мне было известно, ни о какой свадьбе пока речи не шло, но замужние женщины так устроены, что не могут не чувствовать своего превосходства над теми, кто еще не вступил в законный брак. С точки зрения света, положение Дезире было весьма шатким, но она лишь улыбнулась, словно замечание жены кузена несказанно ее позабавило.

– Ну, в мои двадцать шесть лет это никогда не поздно, – заметила она, с нарочитой скромностью опуская ресницы.

– В тридцать четыре, дорогая, – тихо напомнил граф.

– Я и говорю, в мои двадцать девять лет, – покладисто согласилась Дезире.

Луи Констан фыркнул. Ветер за окном засвистел еще яростнее, чем прежде, и в его вой внезапно вплелся истошный женский крик.

Граф подскочил на месте и уронил вилку. Матильда вздрогнула, Брюс Кэмпбелл озадаченно нахмурился.

– Что еще такое? – пробормотал судья.

Коломбье знаком подозвал дворецкого Лабиша и шепнул ему что-то на ухо. Тот кивнул и на цыпочках удалился.

– Сейчас узнаем, – буркнул граф, вновь принимаясь за еду.

– У вас тут случайно не водятся привидения? – поинтересовалась Дезире, мельком улыбнувшись своему юному соседу.

– О, что вы! – воскликнула Матильда. – Никаких привидений у нас нет.

– Есть, – внезапно проговорил Люсьен. – Одно точно есть.

Слова мальчика были встречены всеобщим молчанием.

– Люсьен, – недовольно сказал граф, – положительно, ты читаешь слишком много книжек. Не обращайте на него внимания, кузина. Ручаюсь вам, ни единого призрака в Иссервиле нет и никогда не было!

– Нехорошо вводить в заблуждение людей, Люсьен, – назидательно заметила мать.

– Но я его видел! – принялся настаивать ее сын, покраснев до ушей. – Честное слово! Видел своими глазами!

– По-моему, юноша, у вас слишком разыгралось воображение, – проговорил Констан, не сводя с него тяжелого взгляда. – И на кого же было похоже привидение, позвольте вас спросить? Белая прозрачная фигура летала по коридорам и кричала страшным голосом?

Люсьен покраснел еще гуще.

– Нет, – выдавил он из себя, – призрак был в черном. Но я видел его, уверяю вас!

– Наверное, то был кто-нибудь из слуг, – предположил доктор.

– Нет, – решительно ответил Люсьен. – Как только он заметил меня, он метнулся в стену и исчез.

3. Из зеленой тетради Люсьена дю Коломбье

Стоило мне упомянуть про стену, как все посмотрели на меня так, словно я и был тем самым привидением. Папа побледнел, а мама поднесла ладонь ко лбу.

– Люсьен, ну что ты такое говоришь? Как же можно, в самом деле! Ты совсем не жалеешь свою бедную мать!

Выходило, словно я нарочно выдумал историю о призраке, чтобы ей досадить, но я-то знал, что все сказанное мной было правдой! Как-то ночью – несколько недель назад, вскоре после нашего переезда в замок – я поднялся с постели и вышел в коридор. Едва я сделал по нему несколько шагов, как уловил в темноте какое-то движение.

– Эй, – тихо спросил я во мрак, – кто здесь?

Я стоял, затаив дыхание. Никто не отвечал мне, но я был уверен – сам не знаю отчего, – что оно тоже стоит и выжидает. В то мгновение, как и месье Виньере, я не допускал мысли, что мне мог встретиться кто-то, кроме слуг. Может, лакей Маню опять лазил в буфет – воровать оттуда кофе? Не ощущая ни малейшего страха, я двинулся вперед, как вдруг мрак колыхнулся со всхлипом, от которого у меня мороз по коже пошел. Закутанная в черное фигура бросилась от меня прочь, и, наверное, оттого, что она убегала, я, не раздумывая, кинулся бежать за ней. Кажется, я крикнул что-то вроде:

– Подожди! Стой, куда же ты?

В той части замка коридор круто забирал вправо, упираясь в тупик. Впереди не было ни одной двери, куда неизвестный мог бы скрыться от меня. Он мчался так, словно у него выросли крылья. Я отстал, а когда наконец повернул вправо, передо мной открылся конец коридора, освещенный яркой луной, заглядывавшей в окно. Коридор был пуст.

Кажется, я увидел край тени, ускользавшей в стену, и остановился, как громом пораженный. Незнакомец исчез! Он прошел сквозь стену, потому что никаких дверей тут не было. Но если он обладал способностью проходить сквозь стены, значит… значит, это был вовсе не Маню. И это не мог быть человек!

Мне стало по-настоящему страшно. До меня донесся какой-то странный шум, и я не сразу сообразил, что так громко клацают мои собственные зубы. Через мгновение я уже несся обратно к себе в комнату – так быстро, как только мог. Я запер дверь, но все равно еще долго не мог заснуть.

Однако утром, хорошенько поразмыслив над случившимся, я решил, что мне все привиделось. Наверняка в том коридоре была дверь, о которой я не знал или которую раньше попросту не заметил. Мне вовсе не хотелось возвращаться туда, но я вспомнил о д’Артаньяне и решил, что мне стыдно трусить. Переборов свой страх, я снова пришел в коридор и, тщательно обследовав его, убедился, что он глухой. Здесь не имелось ни двери, ни выхода – ничего. Значит, я не ошибся и той ночью мне и в самом деле довелось встретиться с привидением.

О том, что тогда произошло, я никому не стал рассказывать. Я полагал – и не без оснований, – что взрослые засмеют меня. Так оно в конце концов и получилось.

Я сидел рядом с тетей Дезире, сгорая от стыда, но тут вошел взволнованный дворецкий, и все, к счастью, забыли обо мне.

– Что там случилось, Антуан? – спросил месье Бретель.

И дворецкий, замешкавшись, признался, что горничная Франсуаза увидела на зеркале в красной гостиной надпись, сделанную кровью.

– Вот как? – заметил судья. – Любопытно! И что же там было, в той надписи?

Антуан смешался.

– Она говорит, месье Фирмен, там значилось: «Вы все умрете здесь», – пробормотал он. – Франсуаза очень испугалась, я никак не мог успокоить ее.

Доктор Виньере поднялся с места.

– Пожалуй, – проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь, – пойду и взгляну, что с ней.

– Обыкновенная истерика, скорее всего, – пробормотал папа, пожимая плечами.

Я заерзал на месте. Франсуаза всегда казалась мне очень уравновешенной девушкой… Или это Клер довела ее до такого состояния? Подумав, я решил, что подобное тоже могло быть.

– А надпись? – подала голос тетя Дезире. – Вы видели ее?

Дворецкий сказал, что нет.

– Так пойдемте взглянем на нее, – предложила тетя, поднимаясь с места.

Папа попытался удержать ее.

– Дорогая кузина, неужели вы верите россказням какой-то взбалмошной горничной?

Тетя улыбнулась.

– Конечно, не верю, – певучим голосом отозвалась она. – Именно поэтому я и хочу видеть надпись. – Она обернулась ко мне: – Проводи-ка меня в красную гостиную, Люсьен!

И я вскочил на ноги так быстро, что едва не опрокинул стул.

Доктор отправился успокаивать Франсуазу, а я повел тетю Дезире в красную гостиную, которую мы называем так из-за цвета обивки на стенах. Вслед за нами потянулись и все остальные, включая даже невозмутимого Кэмп– белла.

– Глупости какие-то, – проворчал по дороге депутат.

– Совершенно с вами согласен, – поддержал его Констан.

Мы вошли в гостиную, и с порога я сразу же увидел большое зеркало, о котором говорила Франсуаза. Возле него на полу валялась тряпка – одна из тех, какими наши горничные стирают пыль.

На зеркале ничего не было.

– Я же говорил! – воскликнул Пино-Лартиг. – Все это выдумки!

Папа повернулся к дворецкому и велел ему привести Франсуазу. Мне показалось, что он очень рассержен. Констан и управляющий обменивались довольно нелестными для Франсуазы замечаниями, но я пропустил их мимо ушей, потому что во все глаза следил за тетей Дезире. Она потрогала зеркало, внимательно обследовала тряпку, которая валялась на полу, и недоуменно повела плечами. Папа с иронией наблюдал за ее манипуляциями.

– Дорогая кузина, – промолвил он, – неужели вы хотите сказать, что приняли всерьез вздор, пришедший в голову какой-то служанке? Кровавые буквы, «вы все умрете здесь»… Такое подошло бы скорее для какого-нибудь готического романа, но уж никак не для реальной жизни!

Дезире улыбнулась, и ее глаза сверкнули золотом.

– Иногда жизнь превосходит любые романы, Эрнест, – заметила она.

Но тут дворецкий вместе с доктором ввели Франсуазу, которая все плакала и никак не могла успокоиться. Заметив горничную, моя мать распрямилась, как струна.

– Скажите мне, дорогая, – сердитым тоном осведомилась она, – что вы тут такое напридумывали? Как вам не совестно!

– Клянусь, мадам! – всхлипнула Франсуаза. – Зеркало… оно… на нем были… ужасные буквы… Честное слово, я ничего не выдумываю!

– Да вот оно, ваше зеркало, – вмешался папа, указывая на него. – Когда мы пришли сюда, оно было совершенно чистое! Что на вас нашло, мадемуазель?

Франсуаза хлюпнула носом и покосилась на зеркало. Я заметил, что она вовсе не хотела на него смотреть, но ей все же пришлось. Поняв, что никакой угрожающей надписи там нет и в помине, она побледнела и переменилась в лице.

– Но… я ничего не понимаю, месье… – в крайней растерянности пролепетала она. – Те ужасные слова… я видела их так же, как сейчас вижу вас… Господи! – Она заломила руки. – Господи! Что же это такое?

Кто-то легонько дотронулся до моего плеча. Я обернулся и увидел тетю Дезире, которая чрезвычайно внимательно наблюдала за происходящим.

– Ты хорошо знаешь девушку? – вполголоса спросила у меня тетя.

Я ответил, что да, что она давно мне знакома.

– Не замечал в ее поведении никаких странностей? – продолжала тетя, пытливо глядя на меня.

Я честно сказал, что прежде ничего подобного за Франсуазой не водилось.

– Может быть, она пьет? Среди ее ближайших родственников не водилось умалишенных?

Мне не очень понравилось, что тетя готова напуститься на бедняжку вместе с остальными.

– Нет, – сердито проговорил я, – Франсуаза не пьет. Вот ее подруга Марианна – та любит пропустить стаканчик-другой, но так, чтобы никто не видел. И никаких сумасшедших родственников у Франсуазы нет, ее отец держал бакалейную лавку, но разорился и помер.

Меж тем отец допрашивал Франсуазу, но не мог добиться от нее ничего вразумительного. Но девушка упрямо настаивала: она видела надпись, и та не могла ей померещиться. Франсуаза убирала в гостиной, как всегда, а когда подошла к зеркалу…

– Ты же обычно протираешь тут все по утрам, а не во время ужина, – вмешался дворецкий. – Разве нет?

Девушка обиженно ответила, что всегда готова выполнять свою работу, и вообще, у господина графа собралось столько гостей, что лишняя уборка комнатам не повредит.

Мне стало жалко Франсуазу, потому что она выглядела такой растерянной, а папа, вместо того чтобы отпустить ее, все допытывался, куда же могла исчезнуть надпись кровью, если она и в самом деле тут была. Привлеченные случившимся, в дверях столпились слуги, и то и дело в комнату заглядывала чья-нибудь любопытная физиономия. Само собою, явилась и Клер – как всегда, со своей ядовито-понимающей улыбочкой на лице, которую я терпеть не мог.