Бородавки святого Джона

Михась отчитался позже, что посадил Валерию Павловну на поезд, все чин-чинарем. Первый класс, отдельное купе. Михась?

«Нет, – подумал он. – Это не Михась».

…Элеонора станет главным свидетелем обвинения. Пришел ее звездный час, и она его не упустит. Она выжмет ситуацию, как лимон. Она вывалит их грязное белье к ногам жадно внимающей публики. Андрей словно слышал ее пронзительный голос, видел скорбно поджатые губы, шевелящиеся тараканьи усы, грубую пористую кожу носа. Видел, как она смахивает кружевным платочком несуществующие слезы.

– Он угрожал Лерочке, – скажет эта лицемерная стерва в упоении от главной роли на судилище. – Он не давал ей развода. Он бил ее!

Он ее бил! Негодующий ропот в зале. Подсудимый поднял руку на это неземное создание, которое все так любили! Он не давал ей развода! Он безумно ревновал… Вот оно!

Не все, впрочем, любили его жену. Финансист Ярема пригрозил уйти, если Валерия Павловна будет вмешиваться в его дела. «У меня один хозяин, – говорил Ярема. – На двух я работать не нанимался». Креативный редактор Савелий Зотов избегал Лерку. На него почему-то не действовало ее обаяние.

Андрей затруднился бы назвать точную дату, когда их семейная жизнь стала съезжать под уклон. Примерно года полтора назад или чуть больше. Начались разборки из-за денег. Лерка была страшная мотовка. В бухгалтерии толклись расхлябанные девицы блатного вида, работающие сдельно. Они чавкали жевательной резинкой, окидывая встречных цепкими взглядами. Реализаторы косметики, личная гвардия королевы. Имели место иски разгневанных потребителей. Косметика, несмотря на запредельную цену, была низкого качества и вызывала стойкое раздражение кожи из-за высокого содержания солей свинца. Ведущий инженер-химик по фамилии Гупало оправдывался, что предупреждал об этом, но Валерия Павловна не хотела его слушать.

Постепенно Лерка забрала бразды правления фармацевтической фабрикой в свои руки. Дядя Бен отбился от исков, они выплатили довольно большие компенсации потерпевшим. Дело даже до суда не дошло. Именно тогда юрист и посоветовал Андрею присматривать за женой.

– Ты понимаешь, старик, мы, конечно, не ангелы, – начал Венька, набычившись как человек, принявший решение и готовый стоять насмерть. – Бывает, ситуация заставляет принимать сомнительные решения. Бывает, нет выхода. Но здесь… Ты извини, старик, здесь элементарная жадность, из-за которой ставится под угрозу репутация компании. Народ стал разбираться, что к чему. Рынок насыщается товарами, и, хочешь не хочешь, нужно играть по правилам. Или, во всяком случае, не зарываться. Бизнес наш сравнительно молодой. Мы тратимся на рекламу, вкладываем до восьмидесяти процентов от прибыли в раскрутку. Мы работаем на будущее, сам знаешь. Я пытался говорить с Валерией… но она только смеется… Твоя жена – пацанка, которой нужно все сразу и желательно крупными купюрами. И этот придурок, непризнанный гений-фармацевт, тоже на нее влияет… Тебе надо бы присматривать за ней, что ли…

Андрей, слушая Веньку, испытывал двойственное чувство – раздражение от многословия юриста, мнящего себя на судебном заседании, не иначе, и растущую злость на жену.

Друзья, не торопясь, шли в бар неподалеку расслабиться после рабочего дня. Савелий Зотов, редактор, обещал подгрести попозже. «Я поговорю с Валерией», – пообещал Андрей без энтузиазма, прекрасно понимая, что задача предстоит не из легких.

К его удивлению, Лерка перенесла «воспитательный момент» довольно спокойно. Момент был выбран удачно. Жена струхнула, когда на них подали в суд. И Андрей «взял» ее тепленькой.

– Не буду, – обещала Лерка, всхлипывая. – Честное слово, больше не буду!

Андрей так обрадовался мирному урегулированию вопроса, что потерял бдительность и не смог отказать жене, когда та попросила взять на пустующее место специалиста по маркетингу ее старинную подругу Ромашку Сподиевич.

– Она что, уже на свободе? – только и спросил он, не удержавшись.

Лерка захохотала, слезы мгновенно высохли. Ей ничего не стоило раскаяться, пустить слезу, виновато потереться щекой о его руку, куснуть за ушко, примоститься, свернувшись калачиком, у него на коленях. Все ее приемы он знал наизусть и тем не менее попадался снова. Хотя что значит попадался? Он видел жену насквозь – все ее ребяческие смешные гримаски, ужимки, вранье, нахальное и какое-то неуклюжее в то же время, что свидетельствовало о ее глубинной инфантильности. Иногда он вспоминал слова матери о том, что Лерка – взрослая женщина, знающая, чего хочет, но мысленно отмахивался от них, будучи уверенным, что знает жену лучше. Он велся на ее приемы, если не с удовольствием, то, скажем, предвкушая их заранее и забавляясь. Подспудно в нем всегда присутствовало любопытство: что она еще выкинет, как выкрутится? Тогда он еще любил ее и думал, что ему невероятно с ней повезло.

А потом он нашел драгоценности. Как-то в поисках иголки – оторвалась и осталась в ладони пуговица от рукава пиджака, – он стал шарить в Леркиных шкатулках. Его внимание привлекла ярко-красная китайская шелковая сумочка на кнопочной застежке. Машинально он раскрыл сумочку и вытащил оттуда бирюзовый кулон на длинной цепочке. Вещица была очень красивая, незнакомая и, видимо, недешевая. Крупный овальный зеленоватый камень в массивной золотой оправе, усыпанной мелкими бриллиантами. Он недоуменно вертел кулон в пальцах, высекая из камушков снопы искр. Вещица не вязалась с дешевой китайской сумочкой. «Маскировка, – подумал Андрей. – «Свой» футляр привлек бы внимание. Откуда?»

Он выдвинул ящики ее туалетного столика, заглянул в разнокалиберные коробочки со всякой дребеденью и нашел много интересного. Ошеломленный, он смотрел на сверкающую груду золотых и платиновых вещичек, лежащую перед ним на полированной столешнице. Насколько он понял, это были не простые ювелирные изделия, а антикварные. Он повертел в руках платиновую брошь-перышко, усыпанную бесцветными камешками, осторожно положил ее на стол. Вытащил колье – массивное, сплетенное из золотых колосьев, перевитых тонкой ленточкой белого металла. Браслет с изумрудами…

Он вспомнил восторженный визг Лерки, когда он подарил ей на день рождения платиновое колечко с сапфиром и двумя бриллиантами. Не далее, как три недели назад. Колечко, стоимость которого не шла ни в какое сравнение со стоимостью его находок. Он вдруг вспомнил свое изумление, когда узнал, что ее «левый» заработок намного превышает его собственный. Его словно жаром обдало. Он перевел взгляд с блестящей горки на свое отражение в зеркале и испугался. На него смотрел незнакомый человек с мгновенно усохшим и посеревшим лицом, с взглядом, не предвещавшим ничего доброго.

Он просидел у туалетного столика, сторожа€ драгоценности, пока не услышал скрежет ключа в замочной скважине. Лерка влетела в квартиру, промчалась ураганом через комнаты и остановилась на пороге спальни, удивленная. Взгляд ее скользнул по лицу мужа, по столику… Впервые Андрей увидел ее растерянной. Но лишь на миг.

– Привет! – закричала она радостно. – Ты уже дома? О, ты нашел мои сокровища! – Она словно сейчас только заметила блестящие вещички. – Правда, прелесть?

Он смотрел на нее, ловя себя на безумном желании услышать достоверное объяснение из ее уст и вернуть все на круги своя.

– Это от бабушки, – сказала Лерка, усаживаясь ему на колени и целуя в щеку. – Отец отдал мне еще зимой, когда приезжал из Польши, я собиралась тебе показать, засунула в ящичек и совсем забыла.

Он не мог не восхититься ее актерским талантом. Голос жены был абсолютно естествен, она даже не покраснела. Он понял то, о чем лишь догадывался, никогда не додумывая мысль до конца. Лживость была ее второй натурой. Она лгала так же легко, как дышала, не испытывая ни малейшего при этом смущения. Ей не было стыдно. Стыдно стало ему.

А может, и правда от бабушки, подумал он вдруг, глядя в честные Леркины глаза. Отец ее занимал в свое время видный пост в торговле, был при деньгах. Возможно, скупал золотишко, а ей сказал, что от бабки. Могло так быть или нет? Могло, признал Андрей.

Лерка смеялась и тормошила его. Она надела золотое ожерелье, нацепила на руку браслет с изумрудами, продела в мочку длинную сложно устроенную серьгу.

– Только одна, представляешь? Так жалко…

Застыла, улыбаясь шаловливо, глядя на него сияющими глазами, приглашая полюбоваться…

Это был второй звоночек. Третьим звонком стала еще одна находка – пачка сигарет в Леркиной сумочке. Да, да, он опустился до того, что как-то обыскал одну из ее сумочек. Не намеренно, просто она попалась ему на глаза. Лерка не курила, так, баловалась иногда. Что привлекло его внимание? Некая странность… Запах! Он закурил сигарету, и сладковатый удушливый дымок поплыл по квартире. Андрей никогда не курил, но курили его одногруппники, и он понял, что это такое. Сигареты с травкой! Их не курят в одиночку. Для этого нужна подходящая компания.

Он положил пачку назад в сумочку и отворил окна. А когда пришла Лерка, небрежно спросил: «У тебя не найдется сигаретки?» Он долго репетировал эту фразу, стараясь, чтобы не дрогнул голос. Но не дано было ему лицедействовать. По выражению Леркиного лица он понял, что она мигом просекла обстановку. «Запросто», – сказала, доставая из сумочки сигареты и протягивая ему. Он, как дурак, закурил. А что ему еще оставалось? А Лерка, улыбаясь выжидательно, смотрела на него. Он, чертыхаясь в душе, изобразил недоумение, закашлялся, взглянул вопросительно. Она расхохоталась.

– Привет от Ромашки! Это ее подарок. Вся их тусовка балуется. Нас приглашала, пойдем?

Она легко и непринужденно навязала ему свою линию поведения, и Андрей понял, что Лерка ему не по зубам. Она змейкой выскальзывала из рук.

Он поймал себя как-то на мысли, что становится подозрительным, стал чаще звонить домой, когда задерживался, а потом спрашивал, где она пропадала. У подруги? Кто такая? Телефон? Ему самому было противно, но он ничего не мог с собой поделать. Лерка хохотала: «Ты меня ревнуешь?» – но глаза ее становились все холоднее.

А потом ему доложили, что ее видели в ресторане с Речицким. Был такой предприниматель у них в городе, в свое время подкатывавшийся к нему, Андрею, насчет продажи фабрики. К Лерке у него такой же интерес? Или другой?

Она не изменилась. Была, как всегда, смешлива, жизнерадостна, ластилась к Андрею. Но подспудно он чувствовал, что она знает! Знает, что ему известно, если не все, то многое из ее тайной жизни, что он не верит ей больше. Они напоминали кружащих по рингу боксеров, выжидающих, когда противник приоткроется и можно будет нанести удар. Причем Андрей знал, что она ударит больнее, не связанная ни малейшими понятиями морали или жалости.

Он стал проверять ее сумочки и карманы. Звонить подружкам, если не заставал ее дома. Как-то тайком пошел за ней. Ему было стыдно, но он не мог остановиться. Его желание вывести ее на чистую воду стремительно превращалось в наваждение. Она, не возмущаясь, глядя на него в упор, отвечала на вопросы. Андрею казалось, что она издевается над ним.

Постепенно они перестали разговаривать. Они не ссорились, просто перестали говорить друг с другом. Внешне все было как обычно. Но у каждого из них завязывалась какая-то своя, независимая жизнь. Он стал задерживаться на работе. Лерка приходила поздно. Кричала из прихожей: «Ты дома? А я была в театре!» Или на концерте, или в гостях у школьной учительницы, или… да где угодно! Жена, улыбаясь, смотрела на него, и он знал, что она лжет. Вопросов он больше не задавал.

Однажды Андрей не сдержался и спросил прямо, есть ли у нее любовник. Лерка смотрела на него взглядом раненого животного, со слезами на глазах, горестно приоткрыв рот. А его не покидало чувство, что он присутствует на бездарном спектакле, и главная героиня, играя надоевшую сцену в стотысячный раз, презирает публику, приходящую на это смотреть.

А потом Лерка вдруг потребовала переписать фабрику на нее. Почему? Объясняла это более чем странно. Она не чувствует себя там полной хозяйкой, люди ее не слушаются, решения принимает он, Андрей. Это было неправдой! Он не вмешивался в дела фабрики. Он, Андрей, устает, продолжала Лерка, хватит с него одного издательства. Они никуда не могут поехать вместе. Люди отдыхают на Багамах и в Мексике, а они были раз в Италии, да и то он звонил в издательство днем и ночью. Ей надоело ждать, жизнь проходит. Все это не лезло ни в какие ворота. Андрей подумал, что она собирается бросить его и готовит запасной аэродром, и еще подумал о Речицком и сказал нет. Она зарыдала, он вышел из комнаты. На миг ему показалось, что роли их меняются, и он становится хозяином положения.

Разговор возобновился накануне ее отъезда в Севастополь и закончился безобразной сценой. Впервые было произнесено слово «развод». Экономка подслушивала под дверью…

Все это Андрей вспоминал, сидя в кресле в спальне их дачного домика. А перед ним лежала на кровати Лерка, и на шее ее наливались синевой следы пальцев убийцы. Волосы ее, блестевшие в слабом свете из коридора, были еще живыми…

Позже ему казалось, что он с самого начала знал, что сделает. Спрячет труп и промолчит. Чтоб никакого шума… Главное, первые несколько дней, а потом… Он не знал, что потом. Почему-то он считал, что самое главное, это первые несколько дней! Возможно, помрачение нашло. Андрей испытывал страх, почти животный. Он знал заранее, что никто ему не поверит. Что приговор ему вынесут сразу и бесповоротно. А люди будут показывать на него пальцем…

Он тяжело поднялся с кресла, вышел на крыльцо. Ночь стояла темная, очень тихая и какая-то безнадежная. Сеялся мелкий, по-осеннему холодный дождь. Вдалеке мутно светил неподвижный уличный фонарь. Он нашел в сарае лопату и пошел в лес, прямо к глухому топкому месту, на которое нечаянно набрел неделю назад.

Он сделал еще одну ходку в глубину леса, взвалив на плечо завернутое в одеяло тело жены, скользя по мокрым листьям и глубоко проваливаясь в мягкую почву…

Уже потом, по дороге домой, он впервые подумал, что больше никогда не увидит Лерку, почувствовал резь в глазах и тупую боль в груди. Ему пришлось съехать на обочину и остановить машину. Сухие рыдания разрывали горло…

Глава 5

КТО?

…Вот и все. Зачем он это сделал? С точки зрения здравого смысла поступок его был просто дик. С точки зрения инстинкта самосохранения его, пожалуй, можно объяснить. Страх, что ему никто не поверит… Поймут – возможно. Поймут, но не поверят. Андрей вспомнил, как после трех-четырех рюмок виски в баре совсем недавно он сказал: «Я готов придушить ее…» Он, такой осторожный, сдержанный, немногословный! Дядя Бен, пряча глаза, рассказал ему, что видел Лерку с Речицким. Добавил: «Надо бы повлиять…» «Как?» – подумал он тогда.

Кому выгодно? Сколько людей хотели бы его утопить? Далеко ходить не нужно. Речицкий. «Я поступил правильно, – в который раз подумал Андрей. – Главное, выиграть время». У него три недели… до возвращения Лерки. Возвращения? Его передернуло. Через три недели она не вернется, он станет звонить в Севастополь, и женщина, присматривающая за их домом, скажет, что Валерия Павловна там не появлялась. Он вызовет Михася… Тот поклянется, что посадил Лерку на поезд. Андрей обратится в полицию, и закрутится тяжелая неповоротливая следственная машина.

Он, разумеется, окажется под подозрением. Ему придется объяснить, почему он ни разу за три недели не позвонил жене и почему его не удивило, что не позвонила она сама. Они проверят его алиби, узнают, что он ночевал на даче спустя пару дней после ее отъезда. Он не вспомнит точно даты…

«А если свяжут исчезновение Лерки с его ночевкой и станут искать вокруг дачи? – обожгла его мысль. Мгновенно покрылась испариной спина. – Не свяжут, – успокоил он себя. – С какой стати? Она уехала, есть свидетель. Михась отвез ее, посадил в поезд…»

А что было потом? Она вернулась. Сошла с поезда, возможно, на следующей станции. Допросят проводника, он должен помнить. Ее встретили и увезли… на дачу. Кто? Любовник.

Ему будут сочувствовать или смеяться в спину. Пока ее не нашли, он – муж-рогоносец. Когда найдут – убийца. Если найдут.

Можно сказать Михасю, что был вчера на даче… Он поежился, вспомнив взгляд шофера.

– Нет, – одернул он себя. – Не суетись, держись, как обычно: ни многословия, ни мрачности, ни задумчивости. Все, как обычно.

Он слонялся по пустой квартире, натыкаясь на Леркины вещи – красные шлепанцы, отороченные птичьим пухом, черный атласный халат с красными пионами, всякие мелкие кружевные вещички. Он не мог заставить себя дотронуться до них. Он открывал дверцы шкафчиков в ванной, рассматривал бесчисленные баночки, бутылочки, тюбики. Отдельную полку занимали всякие «хербалайфы», как он называл их: витамины и диетические добавки в пестрых нарядных упаковках. «St. John’s Wоrt», – прочитал он на зеленой пластиковой баночке. «Трава святого Джона». Раскрыл, высыпал на ладонь несколько зеленых капсул, задумался. Кто-то привез Лерке упаковку «травы» из Нью-Йорка, и она убеждала всех в чудодейственных ее свойствах. Тонизирует, успокаивает, спишь, как младенец! Заставляла его попробовать. Безуспешно. Он вообще не доверял лекарствам, тем более незнакомым. Он усмехнулся. Теперь в самый раз попробовать. Он проглотил две капсулы, запил водой из-под крана.

Около года назад Лерка слямзила американское название для аналога, который стала выпускать их собственная фабрика, чем страшно гордилась. Леркиной продукции Андрей тоже не доверял.

Потоптавшись на кухне, он достал коробочку кофе, налил воды в кофеварку. Передумал. Кофе не хотелось. Ему ничего не хотелось. В голове тревожно били молоточки, словно торопя и требуя что-то немедленно делать и куда-то бежать. Только вот что и куда?

Он сидел со стаканом водки перед телевизором, тупо глядя на осиротевшую рок-группу «Голоса травы», дающую концерт в память безвременно почившего месяц назад товарища и лидера Майкла Миллера. Правая рука Майкла, Сеня, говорил что-то в микрофон. Не стесняясь слез, уцепившись за микрофон, стараясь сохранять равновесие, он клялся в вечной любви к Майклу. Андрея раздражал рев музыки, он считал, что рок такой же дурман, как любая другая наркота. Он собирался уже выключить звук, оставив изображение, чтобы не быть одному, как вдруг услышал флейту. Играл человек в черном пончо и сомбреро. Лицо его было сумрачным. Густые брови сошлись на переносице, усы печально повисли. Андрей не знал, что это Рауль Рохас со своим соло-импровизом, который сейчас превосходил самого себя. Флейта плакала и жаловалась тонким переливчатым голосом, в котором Андрею почудились Леркины интонации…

Он снова просидел почти до утра, вырабатывая тактику поведения с друзьями, сослуживцами, полицией, Элеонорой, которая, пользуясь отъездом жены, уехала на неделю к родственникам. И доведя себя до полного изнеможения всякими запретами, вдруг подумал о том типе, с которым Лерка была на даче…

Кто? Самый главный вопрос – кто? Кто был с ней на даче? Конфеты, коньяк, смятые простыни… Андрей спросил себя, догадывался ли он, что у жены есть любовник? И не мог ответить на этот вопрос. Скорее, да, чем нет. Догадывался, но до конца не верил. Надеялся, что нет. Трещина пролегла между ними и с каждым днем становилась все шире. Они принимали гостей, выезжали вместе. Не сговариваясь, играли на публике роль «прекрасной пары», как их называли. Андрея не оставляло чувство, что Лерка наблюдает за ним из-под опущенных ресниц. Что-то происходило, что-то менялось. Последние скандалы, ее требования переписать на нее фабрику… Она стала другой. Исчезли привычная легкость, игривость кошки, трогающей лапой мышь… В ее словах звучала ненависть, такая яростная и неприкрытая, словно она сбросила с себя маску и стала наконец собой. Их последний скандал стал оглушительным финальным аккордом, после чего наступила не менее оглушительная тишина.

Кто? Речицкий?

Кому довериться, раздумывал Андрей. Креативному редактору Савелию Зотову? Нет. Савелий пуглив, как лань. Он живет в своем книжном выдуманном мире и боится мира реального.

Тепе? Это даже не смешно.

Дяде Бену? Пожалуй. Он самый сильный из всех. Прагматик. Кроме того, он юрист. Венька самый подходящий кандидат в доверенные лица. Но… А чего он, собственно, ожидает от доверенного лица, вдруг пришло Андрею в голову. Сочувствия? Совета? Нельзя рассказать человеку о том, что произошло, и попросить никому об этом не говорить. Рассказать кому-то об убийстве Лерки – значит сделать его сообщником, втянуть в грязную орбиту преступления, испачкать, поставить перед выбором: донести, пряча глаза, на друга или умолчать, соучаствуя. Помочь ему никто не может, пришел Андрей к выводу. Ему просто никто не поверит.

Андрей постелил себе в кабинете, где спал уже около года, хотя раньше во время отъездов жены возвращался в спальню. Не смог лечь в супружескую постель, где Лерка провела последнюю ночь.

Он еще долго ворочался на своем кожаном диване. Видимо, действие травы святого Джона нейтрализовалось алкоголем. Иногда проезжала машина за окном или шумел лифт – возвращались подгулявшие соседи. А в лесу тихо, подумал он вдруг. Шелестит дождь, облетают последние листья. Деревья стоят, подняв холодные ветки, как руки, к черному беззвездному небу. Он вдруг испытал непреодолимое желание немедленно поехать туда. Зажечь сильный фонарь, положить его на землю, как тогда… и стать, прислонясь спиной к кривоватой березе…

Уснул он только под утро и, засыпая, думал с тоской, что прошли сутки, а он так ничего и не решил. Мысль истончалась, превращалась в паутину и наконец исчезла…

* * *

Днем Андрей позвонил Ромашке Сподиевич, задушевной подруге жены, участнице прошлых полукриминальных Леркиных дел, и, следуя неясно намеченному в полусне плану, предложил встретиться. Ее звали Рамона, но при ее среднеславянской неброскости и белесости, имя Ромашка подходило ей много больше.

Она не удивилась. Ромашка вообще ничему не удивлялась, видимо из-за недостатка воображения. Но и не обрадовалась, что его задело. В свое время Ромашка откровенно вешалась ему на шею, не стесняясь присутствием Лерки. Он, разумеется, не ответил взаимностью, и ему казалось, что она затаила обиду. «Как тебе не стыдно, – смеялась Лерка, – знаешь, как Ромашка теперь убивается? У нее развивается комплекс неполноценности». Сначала он принял ее слова за шутку, но потом ему пришло в голову, что, возможно, бывали в их биографии моменты, когда они делили одного мужчину на двоих… В конце своей супружеской жизни он готов был поверить во что угодно.

Ромашка была такой же незрелой, как Лерка, но не столь красивой. Она одевалась в нелепые розовые и желтые одежки, какие-то детские, как казалось Андрею: распашонки, короткие юбки поверх рейтуз, подтяжки, которые она носила с майками. Ему было бы неловко появиться с ней на людях. Он старался не думать, в каком виде явится Ромашка на свидание, удивляясь своей озабоченности подобными мелочами. Он репетировал про себя вопросы, которые собирался ей задать. Вопросы о любовнике своей жены. Если он узнает, кто этот тип, тогда… Андрею было не совсем ясно, что «тогда», но он сказал себе, что решать вопросы будет по очереди и, получив ответ на один, думать над следующим.

Ромашка опоздала на двадцать минут. Приплыла, как мечта, в розовом лакированном коротком плащике и такой же шляпке с полями на своей крошечной головке микроцефала. «Мне ликер», – сказала вместо приветствия, плюхаясь на стул напротив Андрея.

– Как жизнь? – спросил он, чувствуя себя не в своей тарелке под пытливым взглядом ее непропорционально больших навыкате водянистых глаз. Ромашка из-за незаметной косинки в правом глазу всегда казалась слегка пьяной или «подкуренной».

– Как в сказке, – ответила она без улыбки, не обнаруживая ни малейшего желания изображать заинтересованность беседой. «Тебе надо, – казалось, говорил ее независимый вид, – ты и старайся!»

«Дрянь! – подумал Андрей. – Я взял тебя на работу, я твой хозяин. Неблагодарная скотина!»

Видимо, она почувствовала его настроение. Пригубила ликер, облизнулась и выдавила из себя:

– Как там Лерка? Я звонила, мобильник не отвечает. Выключилась подруга, кайф ловит. – Последняя фраза прозвучала двусмысленно. – А знаешь, я с ней ехать набивалась. Люблю Севастополь, мужики там классные, офицерики морские…

– Она оставила мобильник дома, – сказал Андрей.

Лерка действительно оставила телефон в спальне на тумбочке, видимо забыла.

– А-а-а… – протянула Ромашка. – А я звоню, звоню… Телефончик дашь?

Она со всеми была на «ты», что безмерно раздражало Андрея, но поставить ее на место он не решался – подруга жены все-таки.

– Можно, – он был готов к такой просьбе. – Завтра перезвоню, нет с собой.

– Не помнишь телефона собственного дома? Ну, мэн, ты даешь!

После «мэна» ему захотелось уйти, не прощаясь. Вместо этого он сказал небрежно:

– А что тебе помешало поехать с Леркой?

Ромашка пожала плечами, быстро взглянула на Андрея, словно сомневаясь, сказать или промолчать.