Атомка

– Так, может быть, на вас напали, оглушили?

– Нет, при осмотре в больнице у меня на теле не оказалось ни единой царапины, ни единого синяка.

– Наркотики?

– И в крови ничего не обнаружили. – Лиз, глядя в пространство, покачала головой. – Знаю, всего этого не понять, но именно так и было. А третье и последнее обстоятельство – телефонный звонок. На станции скорой помощи записали, что звонок к ним был в двадцать три ноль семь, а из воды меня вытащили в двадцать три пятнадцать. Понятия не имею, в котором часу я в озеро свалилась, но без этого звонка, вполне возможно, мы бы сейчас с вами не разговаривали…

– Кто звонил, известно?

– Нет, его так и не нашли. Известно только, что звонок был из телефона-автомата, находившегося метрах в пятидесяти от озера. Совсем рядом с тем местом, где меня выловили.

Люси лихорадочно соображала:

– Там это единственный телефон-автомат?

– Единственный.

– А почему ваш телефонный спаситель не попытался сам вытащить вас из озера?

– Да кто ж станет прыгать в заледеневшую воду, вряд ли вы такого отыщете! Голос был мужской, а сказали вот что: «Поторопитесь, кто-то тонет в озере». Скорая записала этот звонок на пленку, и, когда мне дали прослушать запись, было так странно… Ведь этот человек говорил обо мне! Это я тонула! Сами посудите, если бы он сам на меня напал или сам толкнул меня в воду, зачем же было сразу бежать и звать на помощь?

Люси записала время и все остальное. История Лиз выглядела, на ее взгляд, совершенным безумием.

– Мне кажется, вы не помните, почему оказались в воде, так? – уточнила Люси. – Как вы попали на берег озера? Что вы вообще помните – последнее?

Лиз Ламбер сняла митенки и аккуратно положила одну на другую.

– Тот журналист тоже меня об этом спрашивал. И отвечу я вам так же, как ему. Я смотрела телевизор, рядом сидела моя собака. Все. Между этой минутой и той, когда я очнулась в больнице, огромная черная дыра. Врачи сказали, что амнезия, возможно, стала следствием состояния, в котором пребывал мой организм после погружения в воду. Резкое снижение потребления кислорода помешало последним воспоминаниям отложиться в памяти… в мозгу. Наверное, я попросту забыла, что было со мной перед тем, как упала в воду, несколько часов выпали из памяти. – Она посмотрела на часы, и стало понятно, что теперь ей уже хочется, чтобы от нее отстали. – Полдвенадцатого… В двенадцать пятнадцать я должна встать за кассу в магазине. Только-только успею пообедать. Но это, в общем, и все. Больше рассказать вам нечего. И тому журналисту я столько же рассказала.

Однако у Люси вовсе не было желания останавливаться на достигнутом, и она не пошевелилась.

– Погодите! Значит, вы были у себя дома, смотрели телевизор. Каким же образом вы могли очутиться в озере? Сами-то вы что думаете?

– Иногда я гуляла по берегу с собакой, даже и зимой, и по вечерам. Может, и в тот раз. Гуляла, поскользнулась, упала… Может, даже и стукнулась, а что следов не осталось, так у меня тогда были длинные волосы и…

– Вашу собаку нашли где-то там поблизости? Бродила по берегу?

– Нет, сидела перед нашим домом. – Лиз пожала плечами. – Люди в ту ночь, после несчастного случая, входили туда, выходили… Родители приезжали за вещами – передать мне в больницу…

– А тот, кто позвонил в скорую… Вы считаете, кто бы это мог быть? Может, какой-нибудь посторонний человек подходил к вам за несколько дней до происшествия? Не случалось ли в это время чего-то такого… необычного, о чем вы могли бы мне рассказать? Это очень важно!

Женщина покачала головой:

– Ну вот, сначала этот журналист, теперь вы… Да что вам всем от меня нужно? Говорю же: ничего не помню!

Люси нервно постукивала кончиком ручки по блокноту. Ей не удалось узнать ничего существенного, она услышала лишь чуть дополненный вариант заметки из хроники происшествий. И она решила разыграть последнюю карту.

– Дело в том, что были и другие… – сказала она.

– Какие другие? Вы о чем?

– Были жертвы. Женщина, которую вытащили из Волона, это в Верхних Альпах, неподалеку от курорта Динь-ле-Бен. За год до вашего случая с ней произошло в точности то же самое и при тех же обстоятельствах: упала в полузамерзшее озеро, кто-то позвонил в скорую, чудесным образом воскресла из небытия… А кроме нее, еще две женщины, чуть постарше тридцати, брюнетки со светло-карими глазами, – их обеих нашли мертвыми, одну в две тысячи первом, вторую в две тысячи втором. Обе они были похищены из дому, где их отравили, потом брошены в ледяную воду озера – так же, как у вас, поблизости от места, где они жили.

Служащая магазина садового инвентаря, уставившись на Люси, кусала губы. Люси спросила:

– Вам ведь это было известно, да?

Женщина резким движением застегнула доверху молнию на куртке. Молния при этом взвизгнула.

– Ладно. Пошли в буфет. Мне надо рассказать вам, как рассказала тому журналисту, о своих кошмарах.

15

Сразу после совещания Шарко сел за компьютер.

Вот уже и Люси отправилась к Лиз Ламбер, вот уже и все остальные разошлись по своим делам, а комиссар все блуждал по Сети.

Но пробил и его час. Он записал на клейкой бумажке адрес и сунул ее во внутренний карман, распечатал на принтере несколько бланков с найденного им сайта, свернул их трубочкой и отправил вслед за бумажкой с адресом. Еще через несколько минут он заглянул в секретариат, где взял конверт с воздушной подушкой, а потом направился в лабораторию научной полиции, которая тоже располагалась на набережной Орлож – в какой-то сотне метров от дома 36.

Он обошел там несколько отделов, повидался со специалистами. Графологи подтвердили, что записка, найденная в кармане у мальчика, написана Валери Дюпре. Токсикологические анализы проб, взятых при вскрытии, пока не дали ничего интересного, равно как и отпечатки, обнаруженные в квартире Гамблена: все «пальчики» принадлежали жертве. Что касается следов ДНК, то их упорно искали, исследуя сантиметр за сантиметром все вещи Гамблена, – кропотливая работа, требующая много времени.

В конце концов Шарко добрался до отдела, который работал с документами и оставленными на месте преступления следами. Франк был знаком со здешним старшим лаборантом Янником Юбером, поэтому подошел прямо к нему и, поздоровавшись, передал полиэтиленовый пакетик с листком, отклеенным от контейнера для мороженого:

– Можешь что-нибудь тут отыскать? Ну, не знаю… каким клеем намазали, что за бумага, что был за тип принтера… Только учти: это дело совершенно личное!

Юбер кивнул, пообещал сделать все побыстрее, и Шарко удалился из лабораторного корпуса без каких-либо новых сведений, зато с наборчиком для проб слюны и латексными перчатками в кармане. Сел в машину, включил зажигание, тронулся с места. Он ехал, внимательно осматривая все вокруг, переводил взгляд с зеркала заднего вида к окну, рассматривал проезжавших на скутерах и проходивших мимо людей… Психопат вполне мог быть одним из них.

Убедившись, что на этот раз никто за ним не следит, он поставил машину на нижнем уровне подземной стоянки около бульвара Пале, подальше от камер видеонаблюдения, достал из багажника пробирку со спермой и заперся в салоне автомобиля. Там он быстро натянул перчатки, открыл стерильный пакетик, в котором лежали две палочки с накрученной на них ватой для взятия мазка, обмакнул ватные кончики в сперму так, чтобы они хорошенько пропитались белесой слизью, вынул, положил палочки в специально приспособленный для них конверт, запечатал его и поместил в пузырчатый – с воздушной подушкой.

Обычно уголовка работала с Государственной лабораторией научной полиции в Париже, а иногда, если так было удобнее для дела или парижская была завалена работой по горло, – и с частной, в Нанте. Конечно, Шарко мог бы найти возможность передать свои образцы спермы вместе с другими пробами в одну из этих лабораторий, но все-таки это было слишком рискованно. Все, что передается туда на анализ, непременно регистрируют, всякий раз требуется подтверждение, не говоря уж о проблемах с оплатой счета… Ничего, не беда, ведь существует куда более простой и безопасный способ – можно воспользоваться услугами одной из независимых генетических лабораторий, их в Интернете видимо-невидимо…

Шарко выбрал «Бенельбиотек», бельгийскую лабораторию неподалеку от французской границы, – частную фирму с хорошей, насколько ему было известно, репутацией. Работает она шесть дней в неделю, может по образцу слюны, спермы, по кожным чешуйкам, по волоску с головы или откуда-нибудь еще с тела, да по чему угодно, лишь бы там содержалось достаточно ДНК, составить генетический профиль человека. Анонимность гарантируется, ответ через двадцать четыре часа мейлом или почтой. Получив его, Шарко останется только сравнить выявленный «Бенельбиотеком» профиль со своим, зарегистрированным в НАКГО.

Еще сидя в кабинете уголовки, комиссар скачал с сайта «Бенельбиотека» бланк, набрал в оставленных для этого пробелах «образец № 2432-S» плюс все данные для регистрации заказа и номер своего мобильного, распечатал, а теперь он засунул распечатку бланка туда же, в конверт с пузырьками, наконец его заклеил и сразу же отправил письмо в Бельгию через Хронопост. Остается только набраться терпения: о том, что результаты исследования готовы и могут быть высланы мейлом на адрес, который он специально для этого придумал, его известят эсэмэской, результат должен прийти в понедельник в течение дня. Ну да, а четыреста евро он переведет им – тоже с помощью Интернета – ближе к вечеру…

Белланже ввалился в комнату группы, когда Франк, вернувшись к компьютеру, добавлял в учетную запись своей электронной почты новый адрес. Естественно, тот самый, фальшивый: бессмысленную последовательность букв и цифр с окончанием «@yahoo.com».

Шеф был явно расстроен:

– Очень плохая новость. Мне сейчас сообщили из комиссариата Мезон-Альфора, что мальчишка пропал…

– Как это пропал?

Никола Белланже присел на край письменного стола:

– Вчера около десяти вечера медсестра больницы заметила в одном из коридоров тепло одетого – толстая куртка цвета хаки, черные брюки, шапка, перчатки – мужчину, лицо которого было замотано шарфом. Мужчина нес на руках ребенка и, прежде чем сбежать по лестнице и скрыться, успел как следует двинуть локтем в лицо этой самой медсестре, стоявшей у него на пути.

Шарко шепотом выругался. Всегдашняя проблема муниципальных больниц – все двери настежь, и днем-то охраняются кое-как, а ночью так вообще… Туда может зайти кто угодно, кто угодно может бродить с этажа на этаж, кто угодно, воспользовавшись занятостью… или халатностью персонала, может войти в любую палату.

– Версии какие-нибудь есть?

– Пока никаких. Тремор из местной полиции поехал в больницу, хотя медсестра, которую «посетитель» сильно ударил по лицу, толком его не разглядела и показания брать практически не у кого. Местная полиция объявила особый уровень тревоги – «Тревога: киднеппинг», – но фотографии ребенка у них есть лишь те, что были сделаны накануне, когда мальчика нашли, а о похитителе вообще никакой информации, только описание одежды. Да, еще! Тремор сказал, что в лаборатории сделали анализ крови с бумажки, обнаруженной в кармане малыша, и это оказалась кровь Валери Дюпре.

– Значит, она была ранена, когда писала…

Шарко откинулся на стуле, уставился в окно. Однажды мальчонке удалось сбежать от палача, но теперь ему придется пережить те же муки заново…

Комиссар точно знал: надежды на то, что повезет, больше нет.

16

Люси и Лиз Ламбер нашли тихое местечко на этаже, где располагалась закусочная. Обедать было еще рано, но Люси воспользовалась случаем и заказала себе вполне «диетический» набор из жареной картошки, чизбургера и колы. Простых запахов теплого хлеба и горячей говяжьей котлетки оказалось достаточно, чтобы мгновенно пробудился аппетит.

Когда они шли вверх по лестнице, Люси попробовала раздобыть еще немного информации о Кристофе Гамблене. Как Лиз считает: не опасался ли журналист чего-нибудь? Нет, ничего нового узнать, увы, не удалось: приезжий, по мнению несостоявшейся утопленницы, держался вполне естественно и спокойно, говорил, что собирает материал для очередной статьи. Как обычно.

Собеседница Люси машинально развернула сэндвич – привычные жесты, каждый день одни и те же, да и дни похожи один на другой, как близнецы, – и сама вернулась к теме, которая интересовала лейтенанта Энебель:

– Первый раз это случилось три года спустя после несчастного случая – в две тысячи седьмом, до того были только какие-то мимолетные воспоминания, такими вспышками… И вот когда начались эти мучительные кошмары, – женщина вздохнула, – мне захотелось во что бы то ни стало убраться подальше от Амбрена, от озера, от… от гор… А тут не сразу привыкла, трудное было время… – Она не сводила ореховых глаз с Люси и перемежала фразы долгими паузами. Господи, эти глаза видели смерть вблизи, наверное, тогда и потеряли свой природный блеск… – Я очень хорошо помню, как все началось. Была середина лета, стояла ужасная жара. Дом у меня был старый, случился засор, и надо было прочистить трубу, а для этого – пойти в глубину двора, к сточной яме… Простите меня, если у вас пропадет аппетит, потому как то, что я собираюсь рассказать, не… не очень…

– Ничего, не беспокойтесь.

– Короче, я собиралась вылить в сточную яму каустик, которым промывала трубы, чтобы убрать оттуда всю грязь, ну а когда приподняла крышку, оттуда пошел очень сильный запах тухлых яиц, и я… Даже и не знаю, как бы это получше объяснить… помню, я упала там, рядом с этой крышкой, прямо на землю, почти без сознания… Можно было бы подумать, будто это от жары или вони из стоков, но дело было совсем не в том. Передо мной поплыли, одна за другой, картинки, каких я сроду не видела… Картинки эти впечатывались в меня так, будто их внутрь молотком вбивают, будто силой втискивают… И с того дня они стали меня преследовать, почти каждую ночь приходили ко мне в страшных, страшнее некуда, кошмарах…

Люси отложила едва надкушенный чизбургер, наклонилась вперед и слушала во все уши.

– Запах тухлых яиц пробудил в вас вытесненные воспоминания, как мадленка у Пруста…

– Вот-вот. Я сразу же поняла, что ощущала именно такой запах в тот вечер, когда упала в озеро, за три года до промывки труб. У меня появилась уверенность в этом.

Теперь Люси была убеждена, что напала на след. Связь между двумя убийствами и двумя мнимыми утоплениями бросалась в глаза: пресловутый запах сероводорода, особенный, ни с каким другим не спутаешь.

– В тот вечер вы сидели на диване с собакой, смотрели телевизор, да? Откуда же было взяться этому запаху?

– Не знаю, нет, правда не знаю! Он был вокруг меня… И во мне, внутри!

Люси вспомнила, что говорил о сернистом водороде судмедэксперт. В больших дозах этот бесцветный газ убивает, но, если вдохнуть его всего разок, причем низкой концентрации (так он, кстати, ужаснее всего и воняет), просто потеряешь сознание. К тому же наличие его в организме выявляется с трудом, вот почему в сделанных Лиз Ламбер в больнице анализах крови и не было ничего особенного. Может быть, убийца воспользовался сульфидом водорода как своего рода наркозом и для того еще, чтобы жертва не наглоталась воды в озере? Но зачем ему все это понадобилось, зачем?

– Расскажите мне о ваших кошмарах. Что именно за картинки вас преследовали?

– Всегда одни и те же. Кто-то бьет в барабан. Я узнаю заставку передачи, которую смотрела в тот вечер. Потом… потом на стене гостиной появляется тень и пляшет там… на стенах пляшет, на потолке… Эта тень то растет, то уменьшается, она вертится вокруг меня и ужасно меня пугает… Как будто рядом злодей или типа того…

– А кто-нибудь мог проникнуть в ваш дом? Кто-то чужой?

– Я и сама об этом думала. Нет, никто не мог. Я всегда запираю дверь на ключ, это у меня вроде мании. Замок никто не взломал, даже не поцарапал. Все ставни как были закрыты, так и остались. Без ключа в запертую дверь не войдешь… Ну и потом, собака же наверняка бы залаяла!

– А если вашу собаку первой вывели из строя? А если у кого-нибудь был ключ от вашего дома?

– Нет-нет. Ни у кого никогда не было ключа от моего дома!

– Вы никогда не теряли ключей? Никогда не делали дублей?

– Нет. И журналисту так сказала. Нет и нет, категорически.

– Хорошо. Продолжайте, пожалуйста.

Лиз машинально царапала ногтем стол. Люси чувствовала, как трудно ей говорить.

– Потом все так смутно, ну, как в любом кошмаре… Я уже не в гостиной, а «там». Мне кажется, я плыву в черноте и вижу перед собой два огромных глаза, которые время от времени мигают… Точнее, эти два прямоугольных глаза бьют светом мне в лицо каждые пять секунд. Потом мое тело приземляется, и я оказываюсь на чем-то мягком, таком… плотном. Может быть, это простыни… Много-много простынь, десятки, сотни белых простынь, и они окутывают меня как саван. Мне чудится, будто я умерла и меня хоронят. Подо мной, вокруг меня… что-то гудит и грохочет – такой непонятный, металлический, резкий звук, трудно его описать… А потом все прекращается, и на меня обрушивается громадный водопад. И как будто вода хлещет прямо с черного неба, затопляет меня, я захлебываюсь в ней… И у меня начинается агония, и я чувствую, что умираю, и я… – Лиз крепко вцепилась в свой картонный стаканчик с колой, тряхнула головой. – …И все! Тут кошмар обрывался, и я каждый раз просыпалась в своей постели, задыхаясь и вся в поту. Это было ужасно, и просто счастье, что теперь уже эти видения меня не преследуют.

Лиз потерла ладони одну о другую. Люси пыталась понять, в чем смысл ее кошмаров, но разгадать их не получалось. Она все записала и решила сменить тему:

– Вы знаете такую горнолыжную станцию – Гран-Ревар?

– Конечно знаю, – помолчав, ответила Лиз. – Я несколько раз там бывала, когда еще каталась на лыжах, но потом бросила их окончательно. За год до того, как тонула в озере.

Люси сделала в блокноте еще одну запись. Теперь у нее появилась ниточка, на этот раз она была почти уверена: именно там, на лыжной станции, убийца тем или иным способом добывал ключи от домов своих будущих жертв.

– Наверное, вы останавливались в отеле? В каком – помните?

– Помню. В «Барм».

– А в «Ле Шанзи» – никогда?

– Нет-нет. Только в «Барм». Я уверена.

Люси записала название гостиницы. Она была разочарована: ниточка ускользала, связь между жертвами терялась – во всяком случае, здесь. Она минутку подумала и задала еще несколько вопросов насчет пребывания на горнолыжной станции – нет, в ответах снова никаких зацепок.

Вскоре Люси выдохлась, пришла к выводу, что из упрямой Ламбер больше уже ничего не вытянешь. Оставалось только распрощаться, но она не хотела уходить побежденной, она не могла бросить след, едва на него ступив. Теперь уже нет пути назад.

Она зацепилась за слово «бросить», и слово это навело ее еще на один вопрос:

– Вы сказали «пока не бросила лыжи окончательно»… А почему вы бросили лыжи? Из-за чего-то? Из-за кого-то?

Лиз подняла рукав свитера, показала длинный шрам:

– Я сломала локоть на «черной» трассе. Знаете, что такое «черная» трасса? Трасса самой высокой сложности… Натерпелась тогда страху, как никогда в жизни, и зареклась становиться на лыжи.

Так. Люси насторожилась. Теперь, кажется, в яблочко.

– С этим переломом вас, должно быть, отправили со станции в больницу?

– Ну да… Как ее… хм… А-а, вот! Мне кажется, клиника называлась «Солнечные склоны», это в Шамбери.

Люси записала и обвела кружком название клиники. Постаралась припомнить страницу дорожного атласа: Экс-ле-Бен, а прямо под ним – Шамбери, самый центр района, в котором действовал убийца. Она достала мобильный.

– Скажите, а Кристоф Гамблен вас об этом спрашивал?

– Нет, вроде нет…

– Я сейчас вернусь.

Она вышла на улицу, набрала номер Шене и, поздоровавшись, сразу же перешла к делу:

– Я насчет двух жертв из озера. Помнишь те факсы, ну, присланные из Гренобля?

– Ух ты! Я как раз собирался сам тебе звонить насчет того же! У меня новость. Но давай сначала выкладывай, что там у тебя… Есть какие-нибудь подвижки?

– Вроде бы есть. Только, к сожалению, нет перед глазами протоколов аутопсии. Можешь быстренько сказать, были ли у жертв отмечены какие-нибудь переломы или другие повреждения, характерные для горнолыжников?

– Сейчас гляну, подожди…

Люси слышала, как Поль шуршит страницами. Стоять на месте было слишком холодно, и, чтобы не закоченеть окончательно, она принялась ходить туда-сюда перед дверью закусочной.

– Знаешь – были! Одна сломала ключицу, другая – ногу. Ну, это самые такие заметные травмы, тут отмечены и другие, менее значительные, причем много…

– А могли тамошние полицейские не обратить внимания на то, что обе жертвы побывали в свое время в одной и той же клинике?

– Конечно, – помолчав, ответил Шене. – Все лыжники падают, даже самые лучшие. Мой коллега отметил, что, судя по степени рекальцинации костной мозоли, ее созревания, перелом у одной женщины был за год до смерти, у второй – еще раньше. Короче, ребятам из Гренобля там не за что было зацепиться. В любом протоколе вскрытия больше шестидесяти страниц, ну и вы, полицейские, их ведь, как правило, только пролистываете, правильно? Думаешь, есть смысл покопать в этом направлении?

– Думаю? Не то что думаю – более чем уверена! Можешь проверить, в каких больницах лечили жертв после переломов? Случайно, не в «Солнечных склонах», это Шамбери?

– Увы, мне труднее, чем тебе, получить доступ к информации подобного рода, это же, считается, частная жизнь, так что патологоанатом тут вроде бы ни при чем… Хотя… хотя стой! Что-то такое я про «Солнечные склоны» слышал или читал… Большая клиника, да?

– Понятия не имею.

Люси услышала, как Поль щелкает мышкой.

– Ага, точно! – воскликнул Шене. – Вычитал сейчас в Интернете, что «Солнечные склоны» – медицинский центр, издавна славящийся своим отделением кардиохирургии. Туда то и дело приезжают на операцию из-за границы: итальянцы, швейцарцы… Тамошние врачи были первооткрывателями совершенно нового метода – холодовой кардиоплегии.

– А если попроще?

– Если совсем просто, то можно объяснить так: перед операцией в аорту больного вводят специальный, сильно охлажденный раствор, который вызывает быструю остановку сердца минут на двадцать – двадцать пять, – сама понимаешь, это сильно облегчает хирургическое вмешательство. А после операции температуру миокарда постепенно повышают, и омываемая теплой кровью сердечная мышца согревается…

Благодаря объяснениям Шене в голове Люси кое-что стало выстраиваться. Остановка сердца при охлаждении, возобновление работы сердечной мышцы при согревании… Смерть, жизнь, холод… Очень похоже на то, что произошло на озерах! Нет, такое нельзя списать на простое совпадение. Теперь Энебель и впрямь была почти уверена, что убийца работал – или даже работает? – в «Солнечных склонах». Вполне возможно, именно там он впервые и увидел своих будущих жертв: после несчастных случаев на лыжне. Интересно, а Кристоф Гамблен сумел напасть на этот след?

– Огромное спасибо, Поль! Но ты сказал, что сам хотел мне позвонить?

– Хотел, да. От токсикологов пришли результаты анализов нашей жертвы из морозильника. Припоминаешь: у него в желудке и мочевом пузыре было много воды?

– Да.

– Так это оказалась соленая вода с невероятным количеством микробов и бактерий. Кроме того, в ней нашли микроскопические остатки кератина, чешуйки кожи и волоски нескольких разных особей…

Люси забыла о холоде. Раскрасневшаяся от мороза, она так и замерла посреди стоянки с прижатым к уху телефоном:

– Волоски разных особей?! Что это еще за хрень?

– Ну-у, не могу сказать со стопроцентной уверенностью, но сдается мне, что речь тут о так называемой святой воде…

– Святой?!

– Это только предположение, но его, на мой взгляд, вполне можно обосновать. В какой соленой воде случается обнаружить органические отходы, принадлежащие разным лицам?

– Фонтан? Море?

– В фонтанах вода пресная, а в морской воде полно других элементов. Нет. Возможно, это была вода из кропильницы или, еще вернее, из чаши, в которую люди окунают пальцы. Думаю, твой убийца заставил жертву наглотаться воды, предназначенной для изгнания бесов.

Люси сначала онемела, а когда голос вернулся, спросила:

– А в желудках других жертв? Тех, из озера? Там было что-то…

– Понимаю, куда ты клонишь. Вот только в протоколах ни о чем подобном нет ни слова. Ну ладно, пока! Кстати, я ведь вчера так и не послушал Мадонну, а жена концерт не записала. Как это пережить!

Шене отключился. Энебель, потрясенная услышанным, сломя голову помчалась наверх. Теперь еще и святая вода, изгоняющая бесов! Ой, лучше пока об этом не думать, лучше пока размять только что возникшую версию: все четыре «озерных» жертвы были связаны медицинским центром «Солнечные склоны» в Шамбери. Мотивы убийцы пока еще не ясны, но путь она выбрала, теперь уже совершенно ясно, верный.