Я говорил, что скучал по тебе?

– Ты не в курсе, что она тоже прошла через развод? А сколько ей пришлось пережить с Тайлером! Ты не думаешь, как она живет, осознавая, что ее муж годами избивал их сына, а она даже не замечала? Ты не думаешь, что она каждый день просыпается с чувством вины? Ей не легче, так что лучше помолчи!

На самом деле я хочу сказать: «Ты лучшая на свете мама. Пусть тебе приходится каждые три недели подкрашивать отросшие корни, зато у тебя очень красивые волосы. У тебя морщинки в уголках глаз, но ты такая красавица, что это неважно. Да, ты не самый лучший водитель, но в конце концов всегда добираешься от точки А до точки Б. Ты не адвокат, а прекрасная медсестра, которая умеет облегчить страдания, и не только в больнице. Ты не Элла, и я этому рада».

И еще: «Тебе повезло больше. У тебя есть Джек, и он очень славный. А у Эллы – отец, и он сволочь. Кто в выигрыше?»

Только я ничего этого не говорю, потому что она меня раздраконила.

– Ну конечно. – В мамином голосе звучат раздражение и обида. – Она твоя вторая мама, ты ее защищаешь. Похоже, ты променяла меня на нее, как и твой отец.

Я возмущенно смотрю на нее:

– Да что с тобой такое? Откуда столько злости?

Мама включает музыку на всю громкость, так что я перестаю слышать даже собственные мысли, сердито щурит глаза и сжимает губы. Я тоже молчу. Отодвигаюсь от нее как можно дальше, складываю руки на груди и специально забрасываю ноги на приборную доску, потому что это выводит ее из себя. Она не реагирует.

Всю дорогу орет музыка. Мама выключает ее только перед самым домом. Когда мы останавливаемся, она не глушит двигатель и не выпрыгивает из машины, как обычно. Наверное, хочет извиниться. Я поднимаю глаза от пола и жду. Черты ее лица разгладились, напряжение исчезло, но она вдруг широко распахивает глаза и удивленно смотрит куда-то мне за спину. Я резко оборачиваюсь. На коврике у двери сидит, нервно теребя низ белой футболки, не кто-нибудь, а долбаный Тайлер Брюс, собственной персоной.

Теперь он не улыбается. Просто встает с порога и ждет. Неизвестно чего.

– Знаешь, в чем разница между твоим отцом и Тайлером? – спокойно говорит мама. – Твой отец не вернулся.

Глава 5

Как я ни умоляю маму уехать, она отказывается. Выключает двигатель, вертит на указательном пальце ключи от машины и молчит, словно воды в рот набрала. Не уговаривает, не утешает. Мне ничего не остается, как выйти из машины и встретиться лицом к лицу с человеком, на которого я не могу смотреть.

Я еле волочу налитые свинцом ноги, оглядываясь через плечо на маму и посылая ей глазами безмолвный сигнал бедствия, но она лишь пожимает плечами и устремляется к черному ходу, чтобы не мешать нам. Какая трогательная забота!

Тайлер стоит на крыльце, засунув руки в карманы джинсов, и нервно кусает губы.

Я останавливаюсь в нескольких метрах от него и замечаю на щеке красноватое пятно. Мне так стыдно, что я не могу даже посмотреть ему в глаза.

– Извини, что ударила, – говорю я, не поднимая головы.

Он пожимает плечами и трогает щеку.

– Ничего страшного.

Наступает неловкое молчание, от которого мне хочется плакать. Почему так случилось? Как мы до такого дошли? Когда вспоминаю причину, меня вновь охватывает ярость, я с трудом сдерживаюсь. Слышно, как по дороге проезжают машины.

– Ты можешь поехать со мной?

Я наконец осмеливаюсь посмотреть ему в глаза.

– Куда?

– Не знаю, я бы хотел с тобой поговорить.

В его глазах – тревога. Он боится, что я откажусь.

– Пожалуйста, Иден.

– Не о чем нам разговаривать.

– Нет, есть.

Несмотря на мое отчаянное сопротивление, я тону в его зеленых глазах, которые всегда обладали надо мной властью. Как я любила эти глаза! Теперь я их ненавижу. Он приготовился к спору, но я не собираюсь спорить с тем, с чем согласна. Тайлер прав: нам есть о чем поговорить, просто я не хочу.

Что делать? Больше всего мне хочется вбежать в дом и запереть за собой дверь, однако я понимаю, что все равно от него не отделаюсь. Надо покончить с этим раз и навсегда.

Я молча киваю, он облегченно вздыхает и достает из заднего кармана ключи от машины, а я ловлю мамин взгляд из-за шторы в гостиной. Заметив, что я смотрю на нее, она наклоняется и исчезает из виду. Я вспоминаю нашу ссору. Мне сейчас легче говорить с Тайлером, чем с мамой.

Что-то не видно его роскошной тачки. Я оглядываюсь по сторонам, вспоминая навороченную спортивную «ауди», которую трудно не заметить: элегантную, отполированную до зеркального блеска, с антрацитово-черными дисками. Однако Тайлер ведет меня к другой машине, припаркованной через дорогу. Черная, четырехместная, колеса покрыты засохшей грязью, а по пассажирской двери тянется пара царапин. Достаточно популярная модель «ауди», которых в городе полно, и не новая. Я удивленно смотрю на него, но он лишь пожимает плечами и говорит:

– Купил машину попроще.

– Почему?

– Поменял приоритеты, – серьезно отвечает он.

Я сжимаю губы и отвожу взгляд. В машине пахнет незнакомым одеколоном. На зеркале заднего вида висят три освежителя воздуха в форме деревьев. Чтобы не пялиться на Тайлера, я рассматриваю салон. Под ногами валяются какие-то брошюры, на приборной панели собралась пыль, на заднем сиденье разложены несколько футболок. Черные кожаные сиденья порядком вытерты.

Несколько минут едем молча, радио выключено, слышно только гудение кондиционера. Тайлер нарушает тишину:

– Мне нравится твоя новая прическа.

Я еще немного не в себе от его появления и не понимаю, о чем он говорит. Опускаю солнцезащитный козырек, вытаскиваю маленькое зеркальце и рассматриваю свое отражение. Ну да, прическа. Мои волосы были в два раза длиннее, а сейчас едва прикрывают плечи.

Ставлю на место козырек и опускаю глаза на прореху в джинсах.

– Угу.

Во мне многое изменилось. Я почти перестала пользоваться косметикой, потому что она размазывалась, когда я плакала. Поменялся и характер. Раньше я была спокойной и собранной, а теперь могу выйти из себя от любой мелочи, потому что меня переполняет ненависть. А еще я набрала пару лишних килограммов.

Многое изменилось, слишком многое.

Я втягиваю живот и приподнимаю колени, чтобы ноги не казались такими толстыми. Расслабляюсь только тогда, когда вижу, что внимание Тайлера полностью приковано к дороге.

Мы практически выехали из города. Час пик, дорога забита, и тишина кажется еще более тягостной. Я не начинаю разговор, потому что мне нечего сказать. Поговорить хотел он, а не я. В неловком молчании проходит целый час. Позади остались Беверли-Хиллз и Вест-Голливуд, и только когда Тайлер сворачивает на Норт-Бичвуд-Драйв, до меня доходит.

– Куда мы едем?

Не глядя на меня, Тайлер пожимает плечами и грустно вздыхает:

– Не знаю, как ты, а я давненько здесь не был. – И поднимает глаза на гигантские буквы вдалеке.

– Нет уж, я туда не пойду. Ты рехнулся? На улице сорок градусов жары.

– Пойдешь, – спокойно отвечает он, – у меня с собой вода.

Я начинаю лихорадочно придумывать причины, почему не могу в данный момент карабкаться на Голливудский холм: я в своих лучших джинсах и новой футболке; мне это неинтересно; сейчас слишком жарко; и наконец, я не хочу идти туда с Тайлером. Но это еще утомительнее, чем само восхождение. Поэтому я молчу и хмурю брови.

Мы проезжаем мимо поворота на ранчо «Сансет» и останавливаемся на небольшой стоянке, откуда начинается пешеходная тропа. Как и Тайлер, я здесь сто лет не была. Собственно, я поднималась к знаку один раз в жизни, три года назад, и тогда все было совсем иначе. Тайлер глушит мотор, выходит из машины и смотрит в небо. Я тоже покидаю салон, подхожу к нему и заявляю:

– Я не собираюсь туда идти, понял?

Он открывает багажник, полный всякого хлама – бумажки, куртка, какие-то провода, пустые банки из-под пива, – достает бутылку воды и протягивает мне.

– Пошли!

Я медленно плетусь за ним, размахивая бутылкой с теплой водой. Если Тайлера это и раздражает, то он не подает виду. Через несколько минут я осознаю, что веду себя как капризный ребенок, и ускоряю шаг. Мы молча идем дальше. Навстречу едут какие-то девчонки верхом на лошадях, проходит пара мужчин среднего возраста, видно, фотографировались на фоне надписи. Все это время мы тонем в молчании. За год разлуки мы потеряли все: понятные только нам шутки, проницательные взгляды, наши особенные моменты и клятвенные обещания, наше мужество и нашу тайну. Потеряли любовь и страсть. Осталось только молчание.

Мы поднимаемся все выше по тропе, ни разу не остановившись отдохнуть. Я начинаю идти задом наперед, потому что отсюда открывается умопомрачительный вид. Уж лучше смотреть на город, чем на Тайлера.

Мне становится грустно. Зачем я тащусь под палящим солнцем вверх по склону, поднимаясь к кучке букв на горе? В прошлый раз я поднималась сюда с друзьями, во всяком случае, так я считала. Тогда все было проще и все казались лучше. Тиффани, Рейчел, Меган, Джейк, Дин. Мы беспечно смеялись, передавали друг другу воду, перелезали через изгороди. За эти три года мы пережили многое: ссоры, падения, разрывы. Мы выросли.

Правильно сказал Тайлер прошлым летом в Нью-Йорке: мы разошлись, отдалились, практически прекратили общение, после школы каждый пошел своей дорогой. Наши колледжи разбросаны по всей стране. Иллинойс, Огайо, Вашингтон, Калифорния. Пару месяцев назад я узнала от Рейчел, что Дин в этом году поступил в Беркли. Конечно, сам он мне не сказал: была охота общаться с бывшей девушкой, изменившей ему с лучшим другом! Я знаю, Дин меня ненавидит, но я хочу, чтобы у него было все хорошо, и мне до сих пор жаль, что я так с ним обошлась. Я рада, что он будет учиться в Беркли, о котором так мечтал.

Далеко внизу виднеется Бербанк. Я этого не помню. В прошлый раз меня интересовала только надпись. Солнце слепит глаза – в отличие от Тайлера, я не захватила солнечные очки.

– Это все долина Сан-Фернандо, – показывает он вниз.

– Знаю, – сухо роняю я. – Я здесь живу, между прочим.

А вот и он, знаменитый голливудский знак. Огромные буквы, привлекающие внимание миллионов туристов, гордо возвышаются на склоне Маунт-Ли. Их защищает изгородь и видеокамеры, которые вдребезги разбивают мечты тысяч людей – потрогать буквы не получится.

Вокруг ни души, мы одни. Тайлер подходит к сетке и вздыхает.

– Ты намерен перелезть? – спрашиваю я.

Мне совсем не хочется проходить через это снова: дотронуться до буквы, а потом лететь вниз по склону горы, рискуя напороться на полицию или сломать себе шею. Я сажусь на тропинку, скрестив ноги. Земля теплая.

Тайлер оборачивается и смотрит на меня через плечо. Сейчас он выглядит старше своего возраста. Он повзрослел. Слишком повзрослел.

– Нет.

Он подходит ближе и садится на землю почти рядом со мной, вытянув ноги вперед и опираясь на руки. Его тревога передается мне, и по виску стекает струйка пота. Это просто от жары, говорю я себе.

Даже не верится, что совсем рядом шумный, наполненный движением город. Здесь тихо. Я вспоминаю крышу дома в Нью-Йорке, где мы чувствовали себя отрезанными от всего мира.

Тайлер молчит. Зеленые глаза слегка прищурены и устремлены вдаль, губы плотно сжаты. Впервые с сегодняшнего утра я позволяю себе его рассмотреть. У него отросли волосы, а на лице – трехдневная щетина, которая мне когда-то так нравилась. Я перевожу взгляд с лица на руки и вдруг замечаю свое имя. То ли не обращала внимания, то ли временно ослепла – совсем забыла об этой татуировке. Я и раньше считала ее глупостью, а сейчас – тем более. Буквы чуть потускнели, зато вокруг них теперь целая картина, занимающая почти всю верхнюю часть руки: циферблат часов и переплетенные венки роз. Очень красиво получилось, но я думаю только об одном: почему он не убрал мое имя?

Я сглатываю и отворачиваюсь. На моем запястье больше нет набитых тогда слов, их закрывает летящая голубка, которую я заполучила на весенних каникулах в Сан-Франциско. Рейчел решила украсить свою попу цветочной композицией, и когда подруга наконец перестала рыдать от боли, а я – от смеха, она сунула мне стопку альбомов:

– Выбирай!

Я заявила, что с меня хватит татуировок, а она ответила, что мне нужно изменить старую, и я согласилась. Художник сказал, что голубка символизирует новое начало, ну, там Ной с его ковчегом и все такое. Я не слишком религиозна, однако новое начало мне пришлось по душе. В тот день я окончательно перестала ждать Тайлера, и слова «No te rindas» – «Не сдавайся!» – навсегда исчезли. Я прячу руку и закусываю губу, чувствуя себя виноватой, что уничтожила девиз, согласно которому мы прожили наше лето. Тайлер тяжело вздыхает, понурив голову.

– Ты на меня злишься, – говорит он.

– Ты удивлен?

Он медленно поднимает голову и ловит мой взгляд.

– Я не знал, как ты к этому отнесешься. Но почему-то думал…

– Что я обрадуюсь? – перебиваю я. Как ни странно, я почти спокойна. Хотя мы оба говорим негромко и мягко, атмосфера постепенно накаляется. – Что я буду ждать тебя целый год?

– Наверное, да… Я думал, ты поймешь, – еще тише произносит он и вновь тяжело вздыхает.

Я долго молчу, пытаясь привести в порядок спутанные мысли, затем набираю воздуха и начинаю объяснять:

– Сначала так и было. Я поняла, что на тебя слишком много всего навалилось. Твой отец, наши родители… мы.

Я запинаюсь на последнем слове, отвожу взгляд от Тайлера и снова смотрю на знак, сжимая в руке бутылку с водой.

– Ты никогда не задумывался, что мне тоже было нелегко? Ты сбежал, как последний трус, оставил меня разгребать дерьмо. Я смогла уехать в Чикаго только в сентябре, мне пришлось сидеть в городе два месяца. Отец не пускал меня на порог и не разговаривал со мной, только угрожал, что не будет оплачивать учебу. Элла не могла смотреть мне в глаза, и ты вообразить не можешь, что вытворял Джейми. Ты, мать твою, даже не представляешь себе, какая он сволочь, ведь тебя здесь не было. Он ненавидит нас обоих. И кстати, весь город о нас знает. Люди шепчутся у меня за спиной и смотрят, как на последнюю шлюху. Ты ничего не знаешь, потому что сбежал. А я осталась. Одна. Я так хотела услышать твой голос, мне так нужно было, чтобы ты просто сказал: «Все будет хорошо», а ты ни разу даже на звонок не ответил.

Тайлер молчит, внимательно вглядываясь мне в глаза. Я тяжело дышу, у меня горят щеки. «Не плакать! – повторяю я как молитву. – Не плакать, не плакать, не плакать!»

Как я его ненавижу! И я не заплачу.

– Я не знаю, что тебе на это сказать, – тихо, почти шепотом говорит он. Его голос предательски дрожит.

– Для начала мог бы извиниться.

Взгляд исподлобья. В глазах – тревога и боль. Лоб пересекает глубокая морщина. Тайлер поворачивается и кладет руку мне на колено:

– Извини. Мне очень жаль.

Я смотрю на его руку. Прикосновение мне неприятно. Сжав губы, я сбрасываю руку и поворачиваюсь к городу. Воздух подернут дымкой, но Голливуд красив в любую погоду. Разглядывая панораму Лос-Анджелеса, я гадаю, что значит для Тайлера это «извини». Он жалеет, что уехал? Или что наша семья ополчилась против меня? Что так долго не приезжал? Или что все испортил?

Тут простого извинения недостаточно.

– Мне правда жаль, – говорит он и сжимает мою руку. – Черт, мне очень жаль. Я не знал.

– Ну да, конечно.

Я вырываю руку и отталкиваю его, потому что меня это бесит.

– А на что ты надеялся? Думал, вернешься и все обрадуются? Я буду любить тебя по-прежнему, наши родители сойдут с ума от счастья, и все будут считать нас крутыми? Так вот, мой отец по-прежнему в бешенстве, все считают нас уродами…

В заключение я произношу, глядя ему прямо в глаза:

– И я больше тебя не люблю.

Тайлер отшатывается, как от удара. Он в смятении. В его взгляде – миллионы вопросов. Он упирается локтями в колени и прижимает руки к лицу, а затем проводит ладонями по волосам. Его руки падают, словно подстреленные птицы, и он поднимает голову к небу, закрыв глаза.

Мне хочется домой. Что я здесь забыла? Я подбираю несколько камешков и швыряю в сторону изгороди, надписи, города. Это меня отвлекает: как бы я ни уговаривала себя, что мне безразлично, я не хочу видеть его мучений.

– Почему?!

– Что «почему»? – Моя рука зависает в воздухе.

– Почему ты… – Его голос срывается, он недоуменно трясет головой. – Что случилось?! Что… поменялось?!

Я опускаю руку и презрительно смеюсь:

– Ты шутишь? Ты издеваешься, на фиг?

У меня темнеет в глазах, сейчас взорвусь от злости. Я закрываю глаза, глубоко дышу и считаю до трех, а затем открываю их и смотрю на этого кретина.

– Ты пропал на целый год и надеялся, что я буду сидеть здесь и ждать, пока ты соизволишь вернуться? Так вот, я училась в колледже, встречала замечательных людей, и, несмотря на всю эту чушь, с которой мне приходилось справляться, у меня был чертовски хороший год. Если ты до сих пор этого не понял, пойми: я прекрасно обхожусь без тебя! Я способна прожить свою жизнь без великого Тайлера Брюса!

Мой запал кончается, и я умолкаю, хотя еще много чего могла бы сказать. Но я не намерена говорить ему всей правды. Я не скажу ему, сколько слез пролила в первые дни после его отъезда, не признаюсь, что причина лишних килограммов – мороженое и сладости, которыми я заедала горе, и он никогда не узнает, что чем дольше его не было, тем больше во мне накапливалось злости.

– Поехали со мной, – слишком быстро говорит Тайлер надломленным голосом. – Поехали со мной, хоть на пару дней, и я тебе покажу, чего я добился, и насколько лучше стал, и как я сожалею… Позволь мне… позволь… – Он переводит дыхание и произносит едва слышно: – Позволь мне все исправить.

– Куда мы поедем? Твой дом – здесь.

– Нет, – убежденно заявляет он, глядя на меня такими умоляющими глазами, что мне становится неловко. – Я здесь больше не живу. Просто приехал на пару дней, чтобы… увидеть тебя. Я приехал вчера вечером, и мама поселила меня в дурацкий модный отель возле школы, чтобы не узнал твой отец. В понедельник возвращаюсь домой.

– Что? – тупо моргаю я, не в силах сообразить, что он говорит.

Наверное, я что-то пропустила. Куда он возвращается? Его дом – здесь. Он должен снова влиться в свою семью, должен возмущаться, что его комнату превратили в кабинет, и ссориться с Джейми. Вот что означает приехать домой.

– Ты снова уезжаешь?

– Да, – кивает Тайлер. – И я хочу, чтобы ты поехала со мной. Я теперь живу в Портленде…

– В Портленде? – Я прерываю его так резко, что он замирает с открытым ртом. – В Портленде?!

– Это первое, что пришло мне в голову, – признает он.

Я сжимаю бутылку с водой так сильно, что она сейчас лопнет. Вскакиваю на ноги.

– Ты все это время был в Портленде?!

Да, я ненавижу Портленд. И мне должно быть безразлично, где был Тайлер, потому что это не имеет значения. Какая разница, где он прожил этот год, бросив меня. Но меня возмущает тот факт, что он жил в моем родном городе, ходил по улицам, которые я считала своими. Он не имел права забирать у меня мой город. Почему из всех городов в этой проклятой стране он выбрал именно Портленд? Еще больше меня удивляет, что я ничего не знала. Я целый год терялась в догадках, куда он пропал. Вначале я думала, что он снова поехал в Нью-Йорк. А ему оказалось достаточно гребаного Портленда с его гребаными дождями и гребаными горами.

– Поехали со мной, – умоляет Тайлер. Встает, делает шаг и обнимает меня за талию. – Пожалуйста, поехали со мной. Дай мне шанс исправить все это дерьмо. Хоть на несколько дней, и клянусь: если ты решишь, что я того не стою, то уедешь обратно. Это все, чего я прошу.

Я внимательно смотрю в глаза, которые совсем не изменились. В них легко прочесть все его тайны и скрытые чувства. Я вижу ужас, страх и боль. Невозможно поверить, что я так любила этого человека. Остались только обида и презрение. Нет, я не поеду с ним в Портленд.

– Все, поговорили, – шепчу я и снова отталкиваю его. Он сжимает зубы, засовывает руки в карманы и смотрит на меня с такой болью, что я отворачиваюсь. Ему больше нечего сказать. Я в последний раз окидываю взглядом панораму города и медленно отхожу назад. – Все кончено, Тайлер.

Глава 6

Обратная дорога кажется мне еще невыносимее. Спускаясь с горы, я шла впереди, а Тайлер плелся метрах в двадцати сзади. Теперь мы молчим, сидя вдвоем в замкнутом пространстве. Мы сказали друг другу все, что считали нужным. В воздухе висит напряжение, но я рада, что мы перевернули эту страницу. Пробки рассосались, дорога свободна. Нас не было четыре часа; надо написать маме, что я еду домой, но потом я вспоминаю, что мы поссорились, и стираю сообщение. Краем глаза смотрю на Тайлера. Он держит обе руки на руле и смотрит прямо на дорогу пустым взглядом. Вместо мамы пишу Рейчел. Она рада весточке, потому что бабушка с дедушкой, как обычно, ее достали. Я рассказываю ей все: как Элла заманила меня в засаду, как я поссорилась с мамой, как Тайлер поджидал меня возле дома и потребовал разговора и о чем мы говорили. И что Тайлер все это время скрывался в Портленде, и о его безумной просьбе поехать с ним.

Рейчел скора на ответ:

«Вернулся? О господи, ты правда его ударила? А что он забыл в Портленде? Без обид. Он возил тебя к знаку? Надеюсь, ты его не простила».

Переписка с Рейчел немного скрашивает обратную дорогу.

* * *

Мы возвращаемся почти в семь вечера. Солнце клонится к горизонту, и я неотрывно наблюдаю за закатом, пока не замечаю, что Тайлер свернул на Дидре-авеню, к отцовскому дому. Я поднимаю солнцезащитный козырек и поворачиваюсь к нему:

– Я живу у мамы.

– Знаю, – не глядя мне в лицо, отвечает Тайлер, глушит двигатель и отстегивает ремень. – Дело в том, что моя мама хочет видеть нас обоих.

Он открывает дверь, но почему-то не выходит. Проследив за его взглядом, я вижу на подъездной дорожке отцовский «лексус». Отец дома. А где ему еще быть? Обычно он приезжает с работы в начале седьмого. Джейми тоже здесь – колеса его «БМВ» прижаты к бордюру. Элла сто раз говорила ему, чтобы не гробил диски, но это ведь Джейми, ему все пофиг.

– Ты понимаешь, что мой отец вызовет полицию или еще что-нибудь устроит? Он ненавидит тебя даже сильнее, чем меня, – говорю я.

Тайлер захлопывает дверцу, и я начинаю надеяться, что все же попаду сегодня домой. Не тут-то было: он достает мобильный и звонит Элле. С тех пор как мы спустились с холмов, Тайлер старательно избегает смотреть мне в глаза, и мне трудно понять, что он чувствует – расстроен или злится.

– Привет, мы возле дома, – говорит он, когда Элла берет трубку. – Я думал, ты не хочешь, чтобы Дейв знал о моем приезде.

Выслушав ответ, он бросает взгляд на меня и понижает голос:

– Мам, ты же знаешь, он вцепится мне в глотку, если я появлюсь на пороге с Иден.

Снова пауза. Мне до смерти любопытно, что скажет Элла.

– Ладно, как хочешь, – говорит Тайлер и кладет трубку.

Я вопросительно поднимаю брови.

– Мы зайдем с черного хода.

Миленькое объяснение! Мне ничего не остается, кроме как последовать его примеру и выйти из машины. Трава на газоне жутко сухая, местами виднеются коричневато-желтые пятна, но мы вынуждены с этим мириться, как и все жители штата. Если включить полив, можно схлопотать штраф за неэкономное пользование водой во время засухи. С апреля не было дождя.

Тайлер идет быстрым, решительным шагом, словно выполняет секретную миссию и хочет успеть, пока его не поймали. Собственно, так и есть: он избегает встречи с моим отцом. Мне она тоже ни к чему, поэтому я чуть ли не наступаю ему на пятки. Мы проходим по иссохшему газону во внутренний дворик. На дне пустого бассейна валяется парочка футбольных мячей. Внезапно появившаяся за стеклом Элла торопливо открывает раздвижную дверь и запускает нас в дом, прижимая палец к губам. Мачеха в деловом костюме, но без туфель.

– Стой в коридоре, пока не позову, – шипит она Тайлеру, а меня хватает за руку и тащит через кухню.

Я все еще не понимаю, что происходит и зачем меня сюда позвали. Эллу не смущает, что мы с Тайлером вместе, у нее какие-то свои соображения.

– Можно спросить? – бормочу я.

Она ослабляет хватку и оглядывается на меня через плечо:

– Да.

– Что все это значит?

– Семейное собрание, – не поведя бровью, заявляет Элла и бросает строгий взгляд на Тайлера, озадаченного не меньше меня. – Жди здесь.

Он прислоняется к стене и засовывает руки в карманы. В гостиной на другом конце коридора работает телевизор и слышен голос отца.

– Извини, – говорит мне Элла, когда мы оказываемся в комнате.

Я не понимаю, за что она извиняется, меня охватывают тревога и неуверенность. Зачем она привела меня сюда? Сначала столкнула с Тайлером, теперь с отцом. Может, это выпад против отца? Он развалился на диване с чашкой кофе в руке, поставив ноги на кофейный столик, и даже не считает нужным уменьшить звук.