Остерия «Старый конь». Дело второе: Браватта

– Да ты что, Мерино?! – нешуточно возмутился келлиарец. – Стал бы я вас ей кормить тогда? Матросы у дикарей специально все выспросили – можно ли ее в еду использовать и как. Жако говорил, что они всей командой ее пробовали, но только горошины эти, не саму траву. В маринад мясной добавляли, и никто даже животом потом не маялся! А я добавил совсем немного, три горошинки этих в фарш смолол!

– Хорошо-хорошо! Не обижайся! Но я же должен был спросить! Однако название у травки совсем неподходящее, согласись! Представь, как это будет выглядеть в меню? «Утка, запеченная с кошачьей травкой!» Или с жыылом, что даже похуже получается.

Фабио на секунду задумался и кивнул. Он бы сам поостерегся заказывать что-либо с таким сомнительным названием.

– Надо придумать что-то более благозвучное и экзотическое! – предложила Карла. – Если в городе эта травка еще не имеет хождения, то мы вполне можем стать законодателями.

– А много твой племянник привез? – уточнил Мерино у Фабио.

– Два мешка с меня весом. Я обещал, что мы выкупим… – добавил он с сомнением.

– Цену оговорили?

– Да как? К чему привязаться?

– Предлагаю по пятьдесят золотых ори за мешок.

– А это разумно? – вмешалась Карла. – Это же огромные деньги!

Мерино, чуть рисуясь, кивнул. Ему доставляли удовольствие восхищенно-недоверчивые взгляды Карлы, когда он спокойно расходовал за раз годовой пансион полковничьей вдовы. Которые она продолжала на него бросать даже после того, как он в подробностях рассказал об основном источнике своих доходов.

– Если мы с ним договоримся о поставках с каждого плавания на эксклюзивных условиях, то затраты покроем с хорошим наваром! – кивнул Мерино. – Просто чувствую – травка эта вызовет восторг не только у меня. А если угостить ею господина барона да Гора…

– Не стыдно на воспитаннике наживаться? – ухмыльнулся Бельк, наблюдавший за всплеском предпринимательской активности друга от дверей.

– А кто на нем наживается? Угостим, а там он сам разнесет! Осталось название придумать.

Спустя примерно час споров было решено назвать кошачью травку «пинканелла». Мерино даже придумал обоснование этому названию из сложения трех слов: пряный, жгучий и новый. Правда, логику использования этих слов в новом названии заморской пряности видел только он. Но возражать никто не стал – название удивительным образом ей подходило.

«В удивительное время мы живем! – с воодушевлением подумал Мерино в завершении разговора. – Состояние можно сделать, не рискуя жизнью и здоровьем, не верностью или подлостью, а лишь вложив деньги в какую-то пахучую траву!»

Правда, и Мерино старательно напоминал себе об этом аспекте коммерческой деятельности, и прогореть можно столь же легко. К примеру, торговые компании снимали с колониальной торговли доходы, порой доходящие до тысячи процентов. А иногда теряли все, да еще и в долгах оставались.

Как получилось с тем же Туманным караваном. Флот из пяти торговых судов и двух военных кораблей вышел из Наветренной бухты форта Лантана на Оонмару и попросту пропал. Вышел, как рассказывают очевидцы, в туман, густой, словно молоко в утренней чашке. Два года прошло, а моряки так и не нашли ни обломков кораблей, ни спасшихся матросов, ни даже слухов о том, что произошло с караваном в семь вымпелов. А ведь, по словам очевидцев, торговые суда были плотно загружены дарами острова: черепашьими панцирями величиной с карету, драгоценным белым дубом, специями, диковинными животными и, конечно, золотом, ценимым аборигенами Оонмару не больше, чем яблоки селянами.

Сколько тогда разорилось торговцев? Сотни! Два торговых судна принадлежало «Кампании южного моря» полукровки-иррианонца ал Аору, а остальные три были снаряжены и зафрахтованы в складчину дельцами не в пример мельче. И если для крупного судовладельца, которого еще часто называли морским князем, потеря двух кораблей была существенным, но не смертельным ударом, то для остальных наоборот.

Такой риск, по мнению владельца остерии, оправданным не был. Слишком легко приходившие барыши делали из приличных людей скотских нуворишей, жрущих в три горла и покупающих только те товары, которые стоили дороже других. А вот небольшие финансовые операции, вроде вывода на рынок новой специи, хоть и не сулили сказочные доходы, были тем не менее весьма выгодны и, главное, куда менее рискованны.

Фабио, оставив кухню на Карлу и Гвидо, унесся в порт заключать контракт с племянником, а Бельк, взяв Мерино за локоть, качнул головой к выходу из кухни. Явно намереваясь поговорить. Примерно понимая, о чем пойдет речь, Мерино прихватил с кухни еще парочку торт с пинканеллой и направился к кабинету.

– Ты серьезно про Бенито? – спросил северянин, закрыв за собой дверь.

Трактирщик кивнул. И рассказал другу о доводах Карлы. Внимательно все выслушав, Бельк кивнул.

– Справедливо. Только из-за этого?

Мерино вперил в северянина пристальный взгляд, сдвинул брови.

– Что ты имеешь в виду?

– Это не страх перед поражением? Кавальер ди Одатэре нас в прошлый раз здорово носом в дерьмо макнул.

– Ну и это, наверное, тоже, старина. Если смотреть на вещи честно, не настолько мы хороши.

– За себя говори.

– Ну ладно! – улыбнулся Мерино. – Я не настолько хорош. Что я в том деле с чертежами такого сделал?

– Все. Люди Бенито не сделали и половины.

– Они только в начале пути, Бельк! Все эти коронные сыски, судебная инквизиция – им же отроду столько же, сколько всему герцогству. Бенедикт людей собирает отовсюду, я не удивлюсь, если у них даже архива своего еще нет! Все на коленке и, согласись, в довольно жестких условиях! Трудно винить их в неопытности!

– А кто винит? Мы говорили, что стоит помочь. Научить. Не совершать нами сделанных ошибок. А сейчас ты – в сторону. Это неправильно.

Говоря эту довольно длинную для него речь, Бельк смотрел исподлобья, следя за реакцией друга. Тот вскинул руки.

– Ты пойми, я ведь не отказываюсь! Да, слова Карлы пробили серьезную брешь в моих доводах, а новых им на смену я еще не придумал. С бароном да Гора нам в любом случае нужно поговорить…

– Тебе поговорить.

– Ну да, мне! Но я не представляю, что и как ему сказать. С одной стороны, он наш воспитанник, которого мы гоняли до семи потов, а с другой – взрослый человек и, что важнее, государственный чиновник на высоком посту. Как он мои слова воспримет? Не сочтет ли за обиду? Не посчитает, что мы до сих пор видим его мальчишкой? Да и потом, Бельк, а мы ему нужны вообще?

– Сам как думаешь?

– Сам я уже не знаю, что думать… – вздохнул Мерино. – Все мозги… продумал!

– Тогда я тебе скажу. – Бельк сделал шаг вперед, нависая над сидящим другом, и проговорил нарочито раздельно: – Мы. Ему. Нужны.

– А зачем, каро мио? У него под рукой есть поумнее и помоложе нас. И их много!

– Затем, что опираться здесь, – Бельк обвел рукой помещение, но явно имея в виду весь мир, – можно только на своих. А таких всегда немного.

Мерино устало прикрыл глаза. Бельк в складывании слов, может, и не был силен, но зато умел смотреть в суть и бить в цель. Сумел, преисподние, снова поднять в нем сомнения! И прав во всем, отчего совсем не легче!

Бенедикту, скорее всего, их помощь нужна. Не может быть не нужна! Времена для Великого герцогства наступают такие, что каждой паре рук будешь рад! Вот-вот разразится война со Скафилом, и это уже настолько не тайна, что любой торговец с рынка с уверенностью назовет дату начала кампании. Это север. На востоке – Речная республика и королевство Товизирон, на юге – Келлиар. У каждого к Фрейвелингу счеты потолще иных бухгалтерских книг. У всех свои шпионы, свои политические интересы и свое понимание правильного будущего. И за это будущее готовы бороться. Всеми методами. Любыми. А войны тайные, как метод, порой куда эффективнее, чем явные, со всей этой красивой и бряцающей железом кавалерией и пехотой.

Карле он сказал правду. Остерия – его дом. И люди в этом доме – его семья. И это для него самый главный, самый высокий приоритет. Но вот о чем он ей не сказал, так это о грызущем в последнее время понимании. Если он хочет все это сохранить, нужно бросать к демонам игры в нейтралитет и выбирать сторону. Даже не выбирать, что там выбирать, выбор давно сделан. Признать и бороться за то, что его.

Бельк не прерывал размышлений друга. Молчаливый, как камень, и столь же надежный, он просто ждал, когда Мерино сделает выбор. И когда тот был сделан, лишь пожал плечами в ответ.

– Значит, все-таки надо поговорить?

– Слова по твоей части, Праведник, – подвел северянин черту под разговором. – Ты что-нибудь придумаешь.

И, открыв дверь, двинулся к кухне, бросив через плечо:

– Там после тебя еще остались эти лепешки?

Мерино привычно подавил желание догнать друга и от всей души отвесить ему хорошего пинка. Эта его манера подвести разговор к тому, что он сам считает правильным, но свалить решение на другого, то есть на него, выводила из себя чрезмерно! Пожалуй, как-нибудь надо его стукнуть. Попробовать, по крайней мере! И плевать на последствия. Не убьет же он его, в самом-то деле?

Голубая папка

12 ноября 783 года от п.п.

Капо Пульо не смог вас застать, а сам умчался по какому-то важному делу. Еле уговорил его составить рапорт, как положено, а не малевать каракули на клочке бумаги, как он обычно делает.

Наши агенты в Речной республике не могут отыскать следов тайного посольства, отправленного маркизом Фрейлангом к баронессе фон Красс. Никаких. Известно, что они покинули Фрейвелинг и въехали на территорию речников. По вашему приказу был повторен их путь следования. Есть свидетельства того, что они добрались до Февер Фесте, в основном показания содержателей постоялых дворов. Дальнейшая их судьба неизвестна. Никто не выходил на связь с местной агентурой, равно как и не было встречи баронессы фон Красс с эмиссарами. Боюсь, они уже мертвы, шеф!

Глава 2

В которой читатель знакомится с судебным инквизитором Роберто Карелла и его напарником Ипием, имеющим несолидное для серьезного мужчины прозвище – Папочка. Также тут представлены дела рук убийцы и осложнения, с этими делами связанные.

Она лежала в узкой щели между домами. Так сказали городские стражники, нашедшие тело. Сначала они решили, что это шлюха. Район-то подходящий, на самой границе с Пыльником! Но, присмотревшись, заметили золотую серьгу в ухе. И, конечно, тут же бросились вытаскивать тело на улицу! Нарушив в процессе все формуляры, регламентирующие действия стражи при обнаружении на улице мертвеца. Формуляры, которые инквизиторы уже устали вдалбливать в пустые стражничьи головы!

Когда тело уже можно было рассмотреть, эти болваны обнаружили, что убитая не только полностью раздета, но и имеет все признаки насильственной смерти, нетипичной для убитой шлюхи. А именно, что у нее был буквально выгрызен живот. Стражники улицы топтали уже давно и мертвецов за годы насмотрелись, но тут обоих вытошнило, словно беременных девок от вида еды.

С жертвой Лунного Волка этим двоим пришлось столкнуться впервые.

Сам же Роберто Карелла стоял над трупом совершенно спокойно – точнее, мастерски делал вид, что вид зверски убитой женщины его совершенно не волнует. Привык, мол, знаете ли! Пятый случай, как-никак! Тут не захочешь – привыкнешь! Свои слегка дрожащие руки он при этом засунул за ремень, на котором висел уставной корд[12], не использовавшийся по назначению ни разу за все время службы. И с задумчивым видом покачивался с носка на пятку – не привычка, скорее, подражание старшим инквизиторам.

Другими словами, всеми силами демонстрировал окружающим, что на место преступления прибыл опытный следователь. И неважно, что с совершеннолетием этого следователя согласится только вербовщик, набирающий «добровольцев» в очередную пикинерскую баталию. Как неважно и то, что из пяти жертв Лунного волка ему довелось видеть только двух.

Внешность была бедой судебного инквизитора. В возрасте двадцати пяти лет он выглядел как сбежавший от родителей, мечтающий попасть в армию семнадцатилетний мальчишка. Слишком худой, слишком высокий, слишком нескладный. На лице росли не волосы, а маловнятный пушок, который приходилось начисто сбривать. Но и это не спасало – под этим пушком лицо было детским до полной невозможности: мягкие губы, плавные изгибы скул, тонкий, чуть вздернутый нос и огромные, обрамленные густыми ресницами глаза перепуганного олененка. Как воспринимать серьезно такого человека не знал и сам Роберто, с ненавистью глядя по утрам в маленькое зеркальце на стене снимаемой у доброй вдовы комнаты. Которая наверняка пустила его на постой исключительно из жалости!

Но даже с этим фактом, точнее, со своим внешним видом, смириться было можно. Однако принять отношение своих сослуживцев, этих кряжистых, бородатых, из-за любви к выпивке и жареному мясу выглядящих лет на десять старше своего возраста, инквизиторов было гораздо сложнее. Роберто был умнее их, он прочитал столько книг, сколько они даже не видели в своей жизни, он вообще был единственным судебным инквизитором, если уж на то пошло, который соответствовал своей должности! А они до сих пор обращались к нему не по имени или фамилии, а просто «эй, малец!» Кроме одного, который взял его своим напарником и старался (было видно, что он именно старался!) относиться к нему серьезно.

Осложнялось непростое положение Роберто еще и тем, что судебная инквизиция, созданная около полугода назад для расследования тяжких преступлений (по факту, всех тех, с которыми городская стража не могла справиться, а коронный сыск счел недостаточно серьезными), до сих пор не раскрыла ни одного сколько-нибудь значимого дела. В котором можно было бы проявить себя и избавиться от покровительственного отношения коллег!

Поэтому Роберто, как ни жаль бедных жертв Лунного волка (жестоким или черствым человеком он себя не считал), был безумно рад появлению в городе Сольфик Хун сумасшедшего убийцы. Это была та самая возможность, которую он долго и, казалось, безуспешно ждал!

Внимательно осматривая убитую, Роберто все же испытывал нервную дрожь, успешно, впрочем, скрываемую. Красивая женщина, даже после такой страшной смерти красивая. Густые темные волосы, бледное аристократическое лицо, тонкие и изящные руки, небольшая, но привлекательная грудь… Кем нужно быть, чтобы взять такую красоту и испохабить ее, превратить в забитую тушу на скотобойне?

«И ни капли крови вокруг, что характерно! – подумал он. – Так же, как и на месте обнаружения вчерашней жертвы. Невозможно же нанести такую рану, от грудины до паха, и не оставить ни капли крови! Значит, ее, как и дочку барона да Николь, убили и разделали не здесь. А здесь только выбросили тело!»

Как выглядели места преступления в первых трех случаях, Роберто не знал, делами занималась (если можно так сказать) городская стража. Парни в кирасах под тулупами и в шапках с красными околышами особо не мудрствовали, места преступления не осматривали, а просто торопились убрать страшные находки с улиц. К чему пугать добрых горожан, исправно платящих налоги?

Первую жертву Лунного волка, Рыжую Кармеллу, и вовсе похоронили в тот же день на городском кладбище в какой-то безымянной могиле. Вторую, Риту Маттеи, и третью, Анджелу Беллони, отдали родственникам для захоронения, и теперь даже думать нельзя было о том, чтобы выкопать тела и осмотреть их на предмет схожести нанесенных ран. Так что собирать улики и строить версии можно лишь на основании четвертого и пятого преступления изувера. Баронессы Дорины да Николь и вот этой пока еще безымянной женщины.

Гул человеческих голосов за спиной Роберто, основными тонами которого был мутный страх и черное любопытство, периодически разрывался окриками красноголовых, требующих не напирать и расходиться по домам. Привычный шум стал понемногу отступать на задний план, пока инквизитор погружался в свои мысли.

«Итак, ее привезли сюда в таком виде. Уже голую и выпотрошенную. Что это значит? Что убийца человек, а не какой-то мифический зверь, посланный Сольфик Хуну Единым в качестве наказания. И у этого человека есть телега и какая-никакая лошадь – не на горбу же он нес сюда убитую через ночной город! Арендованная? Взятая у знакомого? Или своя? Скорее своя! Убийца – человек хитрый и неглупый, зачем ему привлекать внимание, беря у кого-то телегу? А ну как на ней потом кровь останется? Объясняйся потом с хозяином! Нет, телега своя! Значит, есть и дом в городе хотя бы с небольшим двориком, где он эту телегу ставит. Не то чтобы след, в Сольфик Хуне таких домов три четверти, но все же!»

Роберто оторвал взгляд от мертвой женщины и огляделся по сторонам.

«Еще должно быть место, где убийца вершит свое кровавое дело. Не у себя же дома он это делает! Место должно быть безлюдным и тихим. И при этом не слишком удаленным, ведь чем дальше тело потом везти, тем выше риск попасться на глаза не в меру бдительным стражникам. Хотя о чем это я?! Бдительные стражники, ха! Да они с наступлением темноты только по освещенным улицам ходят, коих в городе, не сказать, чтобы много».

Роберто представил карту, мысленно наложил на нее места, где находили убитых женщин… Никакой системы! И доки, и купеческий квартал, и Пыльник, и торговые ряды. Будто этот Лунный волк плевать хотел на осторожность и колесил на своей телеге по всему городу, никого не опасаясь! Демоны! Демоны!!! Ведь ни одной зацепки, одни домыслы!

– А я ее знаю! – раздался за его спиной голос.

Роберто приложил массу усилий, чтобы испуганно не подпрыгнуть. Увлекся осмотром и не заметил, как подошел его коллега, старший инквизитор Ипий Торуго.

– Это госпожа Брунетто, не помню, как ее по имени, мамка из публичного дома на Пыльнике!

– И откуда же ты знаешь содержательницу публичного дома? – вполголоса пробормотал Роберто, радуясь тому, что внешне не проявляет волнения. Вопрос был, скорее, риторическим, но напарник его услышал. И ответил поучительным тоном:

– Это называется работа с агентурой. Ты в книжках своих не встречал такого понятия?

Замечание было произнесено до крайности ехидным тоном, но без желания задеть или принизить значение этих самых «книжек», как и сведений, в них содержащихся. Скорее, это была подначка, беззлобная и привычная.

Ипий Торуго по прозвищу Папочка (в последнее время его все чаще так и именовали – Папочка Ипий) был противоположностью своего молодого напарника: средних лет, приземистый и плотный. Если Роберто старался одеваться изыскано, в некотором подражании благородному сословию (что все равно не спасало его внешности), то старший коллега выглядел как мастеровой из ремесленных рядов. Даже его лицо, круглое, с густой черной бородой, было лицом работяги, редко принимая какое-то иное выражение, кроме вечной усталости. И при всем при этом выглядел он на порядок представительнее Роберто, спускавшего на одежду и книги почти все свое жалование!

– Шлюха, купеческая дочь, торговка с рынка, дворянка и мадам с Пыльника, – проговорил Ипий. – Тебе не кажется, что наш убийца пошел на второй круг? И следующей будет кто-то из купеческого сословия?

– Я вообще не вижу никакой системы! – зло бросил Роберто. – И чем дальше все это заходит, тем меньше я понимаю! Должна быть система! Должна! Тит Красный…

– Ох, только не начинай, Роберто!

– Тит Красный, – упрямо продолжил молодой инквизитор, игнорируя реплику напарника. – Изучал буйных сумасшедших во многих лечебных и монастырских приютах по всей бывшей империи. И вывел, что при кажущейся нелепости их действий в них имеется логика и система. Которая не видна с первого взгляда нормальному человеку, однако, если ее обнаружить, действия безумца становятся понятны и предсказуемы!

– Твой Тит Красный – книжный червь и теоретик! – устало возразил Ипий, тоном демонстрируя, что ему уже до крайности надоели разговоры на эту тему.

– Тит Красный – единственный исследователь, который смог собрать и систематизировать знания, которые различные следователи, дознаватели и инквизиторы считали своим жизненным опытом или лично разработанным методом поиска преступника! Его работы!..

– Хватит! – резким тоном, подобным тому, каким отец останавливает разыгравшегося ребенка, сказал Ипий. – Здесь не место для подобных споров! Святые пророки! Ты инквизитор или студиозус? Развел диспут на пустом месте, начитанностью свое кичишься! Попроще будь, Роберто! Мне известно, что ты умный, а ей уже все равно!

Тот вспыхнул, как девица, которой гвардеец сделал непристойное предложение, и опустил голову.

«Вот почему я не могу сам остановиться?! Вечно ставлю себя в глупое положение!»

– Расскажи, что уже успел узнать и сделать, – словно предыдущей фразы и всего этого спора о Тите Красном не было, проговорил старший инквизитор. – Чтобы мне не дублировать твои распоряжения красноголовым.

Роберто кивнул и сжато поведал напарнику о своих приказах (довольно стандартных: оцепление места преступления, опрос соседей, поиск следов) и умозаключениях.

– Телега? Хм! Может быть! А может быть, не телега, а? Может, карета?

– Карета? – молодой инквизитор округлил глаза. Тут же одернул себя – такое проявление удивления делало его лицо еще более детским и глупым, чем обычно. – Ты хочешь сказать, что убийца – аристократ?!

– Почему нет? Карета закрыта, внутрь стражники заглядывать не станут, если совсем из ума не выжили. И потом, именно у благородного сословия, и гораздо чаще, чем у других, появляется интерес к таким забавам. Ну, ты понимаешь, браки между близкой родней, вырождение и так далее.

– Это… – Роберто задумался на секунду, кивнул. – Очень возможно…

– Вот и я говорю! Как версия – вполне себе! Но чтобы ее нормально проработать, нам нужно поговорить с начальством.

На этой фразе Ипий помрачнел. Роберто знал, что с кансильером судебной инквизиции Джованни Торре́ отношения у того были весьма сложные. С одной стороны, старика (кансильеру уже было хорошо за шестьдесят) Ипий уважал как профессионала, сумевшего из разнородного людского материала построить вполне работоспособную структуру всего за несколько месяцев. А ведь многие считали, что невозможно заставить работать вместе, именно как команду, бывших дознавателей городской стражи, кондотьеров, бретеров и аристократов, пусть и низкородных или младших сыновей.

Ну а с другой стороны, кансильер Торре, к слову сказать, опоясанный рыцарь, произведенный в титул из низкого сословия, был человеком едким, как негашёная известь, и злопамятным, словно старая дева. И имел в дополнение ко всему вышеперечисленному характер и манеры армейского сержанта, хотя и покончил с армейской службой в звании капитана. Ипия он невзлюбил сразу же за манеру брать под опеку молодых инквизиторов. И наградил прозвищем «Папочка», прилипшим быстро и намертво. Что, разумеется, любви со стороны старшего инквизитора ему не прибавило.

Роберто же кансильера просто боялся. Но понимал, что без разговора и, соответственно, разрешения с его стороны, браться за изучение «дворянского следа» не стоит.

Ипий покивал каким-то своим мыслям и довольно улыбнулся. Вероятно, ему пришло в голову, что Торре придётся ужом под каблуком крутиться, если он даст разрешение на допросы благородного сословия. Все эти обиды аристократов, вся эта оскорбленная честь! И все на его седую голову!

Мелочная бытовая месть, а душу старшему инквизитору согрела, несмотря на холод в городе и неважное начало дня в виде очередной жертвы Лунного волка.

– Ладно! – сказал он, приободрившись. – Давай здесь со всем заканчивать, а потом ты с телом на ледник – вскрытие проводить и отчет писать, а я к начальству.

Роберто посмотрел на своего старшего товарища тоскливым взглядом, но вслух ничего не сказал.

* * *

Спустя час, стоя перед столом кансильера судебной инквизиции, Ипий Торуго уже не радовался, что его голову посетила идея с каретой. Вернее, идея-то была отличной, но…

– То есть ты считаешь, что этим Лунным волком, палаш ему в глотку, может быть кто-то из дворян?

Скрипучий, но все еще громкий и хорошо поставленный командирский голос Джованни Торре дрожи у Ипия не вызывал – не мальчик! Но все же заставлял довольно критически рассматривать свою версию и, что особенно неприятно, находить в ней дыры размером с кулак.

– Да, супремо[13].

– А может, и не быть, верно?

– Да, супремо.

– И опираясь на эту блестящую догадку, сынок, ты хочешь, чтобы я дал добро на допрос дворян?

«Какой я тебе, к демонам, сынок?!»

– Нет, супремо.

– А чего же ты хочешь, Торуго?

– Разрешения проработать этот след, супремо. Просто выяснить – может такое быть или нет.

– И как ты намерен это сделать?

– Ну, для начала я опрошу ночную смену стражи. Узнаю, не видел ли кто из них карету неподалеку от места преступления.

– А если кто-то видел карету?

Старик сидел за столом, нахохлившийся, как старая птица. Плечи его были укутаны двумя или тремя пледами, но он, судя по всему, все равно мерз – замок Иверино, в котором располагалось ведомство, вообще был местом холодным, а уж приморской зимой особенно. Морщинистое лицо кансильера судебной инквизиции было обращено к Ипию, на нем застыло выражение доброжелательного внимания. Что инквизитора совершенно не обманывало. Он знал, что облик доброго дедушки не более чем маскировка хищника, скрадывающего жертву.