Подарок к Золотой свадьбе

Для Харитонова не было неожиданностью, что Матвеев купил 70 процентов акций. Об этом уже давно говорили в кулуарах. Можно б было на аукцион и не приезжать, но шеф настаивал и требовал: «Надо всегда держать руку на пульсе!» Пришлось подчиниться. Сергей посмотрел на часы. Еще целых полдня до самолета. Успеем со Светой погулять по Москве. По магазинам она, наверное, уже нагулялась, теперь предстоит культурная программа. Сергей жил в Москве, когда учился в институте, а Света приезжала сюда редко. Она быстро уставала от Москвы. Ее всегда тянуло в родной Ростов. А он любил и Москву, и Ростов.

Аукцион с улыбающимся Самсоновым, толстым важным Матрешкиным, бойцовски настроенным Матвеевым остался позади. Впереди прогулка по Москве часов на пять и самолет в Ростов. Завтра с утра на работу. Сергей любил свою работу. Он легко нашел общий язык со своим генеральным директором Тимофеем Александровичем Андриановым. Был благодарен шефу за то, что он предоставил ему свободу по многим проектам. И всегда оправдывал доверие, увеличивая объем продаж зерна. Света ждала его в метро «Кропоткинская». Сидела на лавке с большим пакетом в руках, выглядела очень уставшей.

– Что с тобой? – испугался Сергей, – ты плохо себя чувствуешь?

– Сережа, как они здесь живут? Как выдерживают этот бешеный темп? Я уже выжатый лимон, а прошло только полдня. Жаль, что ты купил билеты на вечерний рейс, оказаться бы сейчас дома.

– Но ты же сама просила купить билет на вечерний рейс, чтобы подольше погулять по Москве.

– Ничего, это минутная слабость. Пошли, я все же хочу в музей, только, какой выход? Направо или налево?

– ГМИИ имени А.С. Пушкина в ту сторону. Но выглядишь ты совсем уставшей, может, сразу в аэропорт?

– Сначала в музей, когда я еще в Москве буду? Не хочу, чтобы воспоминание о Москве ассоциировались только с магазинами. Смотри, какую красивую шерсть я купила! Цвет высокого-превысокого голубого неба, потрогай! Мягкая, пушистая!

– Замечательная шерсть, что ты из нее свяжешь?

– Свитер для тебя, шаль для твоей мамы, а для себя кофту.

– В таком свитере я буду похож на ангела, очень красивая шерсть. А вот и музей. Странно, почему нет людей?

– Странно. Совсем никого нет. Сережа! Он закрыт! Почему?

– Смотри, здесь написано, что выходной понедельник, а сегодня понедельник.

– А у нас в Ростове в музеях выходной по вторникам. Сереж, поехали тогда на Тверскую, пройдемся, зайдем в какое-нибудь кафе, отдохнем.

– Кафе и здесь есть.

– Я хочу на Тверскую.

– Поехали. Обратно в метро.

– Господи, да как же у них все дорого! Я сегодня в метро уже столько раз заходила! А я всегда считала, что в Ростове маршрутки слишком дорогие! Слишком большой муравейник, уюта нет.

Они не успели пройти по Тверской и нескольких шагов, как кто-то окликнул Сергея, они обернулись. Прямо к ним бежал невысокий парень, улыбаясь во все лицо. Увидев его Сергей тоже заулыбался и объяснил жене, что это его друг, с которым он учился в Плехановском. Валентин потащил их к себе в гости. Заказал две большие пиццы и достал из холодильника коньяк. Для Светы вместе с пиццами принесли кагор. Друзья сели за стол и сразу забыли про еду и коньяк, заговорились. Сначала вспоминали общих друзей. Потом Валентин начал говорить о своей диссертации и уже никто не мог остановить его.

Сергей и не хотел его останавливать, ему самому тоже была интересна тема диссертации друга. Валентин давно преклонялся перед Чаяновым, сейчас только и говорил о кооперации мелких фермерских хозяйств.

– Только так можно защититься от монополий, – горячо доказывал Валентин, – Чаянов всегда прав, на все времена прав. Вырастить пшеницу или что-то другое, пожалуй, любой фермер сможет, а вот продать урожай! Тут конкуренция такая, что засуха, непогода покажутся цветочками. Это требует ого каких бойцовских качеств! Ты вот к земле поближе, скажи, как у вас на Дону? Какая рентабельность у среднестатистического фермерского хозяйства?

– Среднестатистического? Я такого не знаю. Но лично со многими фермерами знаком. Вырастить тоже, знаешь ли, труд большой и не всякому под силу. Но в чем-то ты прав, продать намного сложнее. Тут-то наш «Атлант» на помощь приходит.

– Конечно, не без выгоды для себя. Да вы со своим холдингом всего лишь перекупщики!

– Не ожидал, что ты меня так примитивно поймешь.

– Ладно уж, примитивно. Так что с рентабельностью отдельного фермерского хозяйства?

– Ничего хорошего. Если процентов на восемь выйдет, то уже хорошо.

– Стоит ли фермерством заниматься? Не лучше ли вернуться к крупным агропромышленным предприятиям?

– Где они? Были совхозы, уже почти не осталось.

– Значит, надо новые кооперации создавать.

– Одной кооперацией проблемы не решить. Устрани диспаритет цен, дай крупные инвестиции, особенно в переработку сельхозпродукции, дай господдержку…

– В зубах навяз диспаритет цен. Легче на Марсе пшеницу вырастить, чем решить проблему диспаритета цен. А вот господдержка – это верно, только кому? Не мелким же фермерским хозяйствам, что используют труд членов семьи! Нет! Уж если речь идет о господдержке, то только для крупных сельскохозяйственных предприятий, кооперативов. Один фермер не сможет построить цех переработки, он всегда будет продавать лишь зерно. Только крупные предприятия смогут построить цех переработки и продавать будут уже не зерно, а муку. Их надо поддерживать. Надо вкладывать деньги в новые технологии переработки и хранения сельхозпродукции. А мелкие фермеры вообще не нужны! Они босяки!

– Ну, ты уж чересчур хватил! Конечно, идет расслоение фермеров на бедных и богатых. Но ты в Москве родился и вырос, не знаешь, чем село живет. Бывает, что на одном фермере все село держится. Только он и сможет на своем тракторе соседку в больницу отвезти, если по распутице скорая проехать не может. Один мой знакомый фермер из Ремонтненского района школе тонну картошки бесплатно передал. Дети весь учебный год бесплатно питались! И все это маленький низкорентабельный фермер, у которого всей пашни пять-семь гектаров, а работники – члены семьи. Ты ж смотри со своей идеей о кооперации ребенка вместе с водой не выплесни.

Разошелся! Босяки! Чтобы бедных низкорентабельных хозяйств не было, нужна системная государственная аграрная политика, цель которой – помощь всем селянам, а не только крупным сельхозпредприятиям. А вообще-то, идея кооперации, конечно, хорошая. Кто б с этим спорил. Только вот пойди-ка найди общий язык, сумей договориться. Хотя у нас на Дону фермеры всегда друг другу помогают. Без этого просто не выживут. Спасибо, Валентин, за угощение. Нам пора. До аэропорта добираться долго.

Они попрощались, ушли. Доехали до аэропорта спокойно, регистрацию еще не объявили. Сидели в зале ожидания.

– Понравился тебе мой друг? – спросил Сергей у жены.

– Извини, но… Я бы в него не влюбилась даже в юности.

– Почему? Валентин умный!

– Такой умный, что, не дойдя до тридцати, начал полнеть и лысеть.

– Нет, он на три года старше меня. Ему уже тридцать. Мне с ним интересно говорить, есть общие темы.

– Мне эти темы уже надоели, лучше бы по Тверской погуляли. Он сиднем сидит в своем кабинете, мечтает воскресить Чаянова. Он далек от сельской жизни настолько, что… Он, наверное, даже не знает, чем солома отличается от сена. Ну, какой Чаянов! У нас на хуторе ни о какой кооперации и речи быть не может!

– Но ты уже второй год в Ростове живешь, ты уже не знаешь.

– Это я-то не знаю!? Сколько раз тебе приходится каждому фермеру в ножки кланяться, уговаривать, чтобы отдавали вам зерно на реализацию? Это ты ничего не знаешь, никогда в селе не жил. Ты, наверное, и сейчас абсолютно уверен, что фермер зерно сам выращивает!

– Да, – удивленно ответил Сергей, – оно само не вырастет.

– У тебя не вырастет, а у нашего Федоткина вырастет. Ты у нашего Федоткина на ферме погости во время уборки, хотя бы день. Он со своего поля горсть соберет, зато с соседних полей машинами зерно перекупает, наличкой платит. А сам потом тебе сказки рассказывает про высокую урожайность. Если у Федоткина техника ломается, он ее сам чинит? Нет. Идет в бывшую совхозную ремонтную мастерскую, упрашивает, платит, а иначе не отремонтирует. Самоедство – вот, что такое твое фермерство. Сам вырастил, сам съел.

– В этом фермер не виноват. И не все же федоткины, есть много честных фермеров.

– У тебя всегда никто не виноват. Если все из рук вон плохо, значит, кто-то виноват.

– Время виновато, – ответил Сергей. – Многие селяне ждут, когда время пройдет. Сейчас для многих селян не время, а безвременье. Разрушены вполне рентабельные и даже прибыльные совхозы, крупные коллективные хозяйства. В селе безработица переживается очень болезненно, не то, что в городе. В городе легче найти работу, если, конечно, ты не инвалид. А в селе безработица с гримасой смерти. Смерти и ненависти. Рядом с убогим домиком появляется новая дача богатого человека. Какие чувства дачник вызывает у соседей, которым больному ребенку лекарство купить не за что? И не обязательно больному, просто в школу собрать не всякий может – денег нет. С огорода-то еще кое-как прокормиться можно, а денег нет. Растет злоба, зависть, ненависть. Растет быстро как сорняк.

Объявили регистрацию, они пошли к стойке, возле которой уже выстроилась очередь. Светлана улыбнулась.

– О чем ты? – спросил Сергей, думая о продолжении спора.

– Нет, я о другом вспомнила. Сейчас-то мы в очереди стоим, уважаемые и приличные люди. А я однажды возвращалась домой в 1991 году. Тут такая давка была! Наверное, час простояла в сторонке, не могла пройти, чтобы билет купить. Обратилась за помощью к незнакомому мужчине, который с билетом из водоворота толпы вышел и даже ни одной пуговицы не потерял. Он вначале подумал, что я москвичка, помог мне. А потом, когда узнал, что я из Ростова, испытал шок. Он не мог понять, как ростовчанка не может войти в людоворот и спокойно из него выйти?

– И он сопровождал тебя до самого Ростова?

– Ревнуешь? – засмеялась Светлана, – не надо. Он возвращался домой в Ростов с женой и двумя детьми. Если бы он не помог мне тогда, пришлось бы ехать на поезде. Я не люблю поезд.

– Да, самолетом быстрее, удобнее. Пошли, объявили посадку.

Света с облегчением вздохнула, когда они сели в самолет. Скоро будем дома! Она очень любила Ростов. Когда приехала в Ростов из хутора, то ей казалось, что ей никогда не угнаться за слишком быстрым ритмом городской жизни. В хуторе жизнь протекала медленно, даже немножко сонно. В Ростове – очень быстро. А в Москве и вовсе на запредельной скорости. Домой, принять ванну, лечь спать. Они жили у матери Сергея в трехкомнатной квартире. Места всем хватало, между собой ладили. Ее родители поначалу приезжали к ней, потом перестали. Теперь они с Сергеем ездили к ним. Весной помогали копать огород, осенью – собирать урожай.

Приехали домой. Вкусно пахло пирогом. У свекрови всегда получался очень вкусный пирог с мясом. Умылись, сели за стол.

– Ну что, сынок, – спросила мать Сергея, – как твой аукцион?

– Можно было бы и не ездить. Заранее все было известно. Сыграли как по сценарию.

– Как это не ездить? – возмутилась Света, – я великолепную шерсть купила и еще много чего.

– Ну и то хорошо, – согласилась свекровь, – шерсть и впрямь красивая. Будете в свитерах, как два ангела.

– Света, конечно, ангел. Она мой ангел-хранитель. Но я? Я на звание ангела не претендую, но от свитера не откажусь, – улыбался Сергей.

За окном уже сгустились сумерки, затих шум. Тихая летняя ночь принесла долгожданную прохладу и покой, а они втроем все сидели за столом, говорили о Москве, о Ростове, о хороших людях.

***

Трубников и Саша приехали в Запрудню вечером. Старик Шаховской ждал их. Сразу хотел посадить за стол, накормить, но они отказались. Пока еще не стемнело, хотели посмотреть дом, в котором жил его сын со своей семьей. Он повел их в дом. Их удивило множество цветов во дворе.

– Это Томка любит, то есть любила, – сказал Шаховской.

Он открыл дверь своим ключом, его руки дрожали. Зашел, включил свет.

– Заходите. Я здесь не прибирал, но вроде бы чисто. Проходите в гостиную. Томка здесь в кресле сидела, вязала. Дима на диване любил, а Сережа все время возле компьютера, играть любил. Да, я же забыл вам сказать, завтра к девяти часам меня следователь Валуев вызвал. Так что с утра пораньше уеду в Песчанокопское. Вам ключи оставлю, вы уж сами. Только не здесь, у меня, в моем доме. Пыль. Я скажу соседке, чтоб прибрала. Настя – соседка. Она цветы во дворе поливает. Огород тоже. Проходите сюда. Здесь спальня их.

Они зашли в небольшую комнату: кровать, прикроватный столик, в углу туалетный столик, шкаф. На полу ковер. Зашли в детскую. Старик увидел разбросанные игрушки и схватился за сердце. Саша отвел его в гостиную, посадил в кресло, принес воды из кухни. Присел рядом. Трубников сам осмотрел кабинет Дмитрия. Включил компьютер, ознакомился с содержимым: зерно, цены, снова зерно… Открыл почтовый ящик, спросив пароль у Шаховского. Все то же зерно. Он общался с фермерами. Чаще всех с Владимиром Болботовым.

Трубников вышел в гостиную, спросил у Шаховского, кто такой Владимир Болботов?

– Сгорел он недавно, – устало сказал старик, – пошли отсюда, уже три часа здесь, больше не могу. Никогда плаксивым не был, а тут комок в горле. Пошли ко мне, там расскажу.

Они вернулись в дом Сергея Андреевича. Он достал бутылку водки: «Помянем?» Тушенка у меня есть наша. У нас в селе производят. Говяжья тушенка. Что-то у меня открывашка из рук выпадает.

Саша забрал у него банку тушенки, открыл ее, переложил в тарелку. Сели за стол. В это время в дверь кто-то постучал.

– Десятый час вечера, – удивился старик, – кто бы это мог быть?

Пошел открывать. Вернулся со старым и невероятно худым мужчиной и мальчиком лет семи. Старик устало присел на стул, мальчик стоял рядом. Шаховской подал старику рюмку водки: «За Диму, за Тому, за Сережу!» Старик выпил махом.

– Это два Данилы, – сказал Шаховской, обращаясь к Трубникову, – Данила Иванович дед и Данила Иванович внук Трифоновы.

– Так вы сыщик из Ростова? – спросил у Трубникова Данила-дед, не дожидаясь ответа, продолжал, – внук мой часто сюда в гости захаживал, дружил с Сережей. Вот он знает.

– Верно, дружил, – закивал головой Шаховской.

– А эти дураки говорят, что мой внук хулиган! Ну, дураки! Разве Сережа стал бы дружить с хулиганом? Мы с Данилкой и дрова сами пиляем, и по хозяйству. А вот сын-то мой – Иван – настоящий дурак! И жена у него такая же! Вы на них посмотрите! Она в уборщицах, он в дезинсекторах! Работа грязная, ну просто омерзительная! Крыс травить. Плотят гроши! А он за эту работу держится. Знаете, почему так? Потому что они оба боятся! Ванька боится уехать в Ростов на заработки. Танька всегда всех боится. Если на их зарплату надеяться, с голоду умрешь. Только что моя пенсия и огород, да куры. Они оба жизни боятся. Всегда такими были. Помню на всех совхозных собраниях они всегда послушными одобрямсами работали. «Кто за? Кто против? Кто воздержался?»

Да что я вам говорю? Этот молодой, – он кивнул в сторону Саши, – а вы и сами знаете, как обычно все единодушно голосовали. Все были верноподданными, все были послушными, а за послушание у всех была работа и зарплата, кров и хлеб. Ты посмотри, Данилка на своего отца! Его верноподданническое послушание уже не требуется, а он по-другому жить не умеет. А ты сумей! Уезжай в Ростов, когда школу окончишь, уезжай в Москву! Пробуй, рискуй! Не бойся! Твой отец всю жизнь всего боится и что? Чего он добился? На портки денег не хватает! Не будь таким! Врежь всем как следует! Пусть даже упадешь! Упадешь, поднимешься! Дай судьбе хорошего пинка!

– Значит, – сказал Трубников, – чтобы дать жизни пинка, надо уехать в Ростов или в Москву? А в Запрудне, почему пинаться нельзя?

– Потому что его детей убили, – ответил Трифонов, показав пальцем на Шаховского.

– Уж Димка-то не боялся жизни! Уверенно шел, гордо! Дело знал, землю любил! Пахарь!

– Так вы думаете, что Дмитрия и его семью убил кто-то из Запрудни?

– Индюк думал, да в суп попал! Нет у нас в Запрудне таких уродов. Не наши это!

– Да, – отозвался Шаховской, – чужие. Ладно, Данилы. Спасибо, что заглянули на огонек, пора и честь знать. Это с собой возьмите.

Он достал из холодильника банку тушенки и отдал ее старику. Проводил их, закрыл за ними дверь. Вернулся в кухню, присел на табуретку:

– Так вы спрашивали про Вовку Болботова? На свадьбу поехал к родителям, на Золотую свадьбу и погиб. Все, кто там был, погибли. Пожар. Да вы, наверное, и сами читали в газетах, по телевизору тоже показывали пожар в Шахтах. Недавно совсем. Дима тоже собирался туда поехать, но Сережа руку сломал, поэтому и не поехал. Родители у Володи в Шахтах, а сам он женился в соседнем селе и остался. Фермерством занялся. Отец у него шахтер, а дед где-то на Кубани, тоже пахарь. Он и два его брата фермерами стали, в деда пошли. Ну и правильно. А зачем в шахтеры? Шахты закрываются. Только сгорели все, дети тоже. Они с детьми поехали. Горе у них. Сережа хотел поехать, но не поехал, все равно погиб, словно рок какой-то!

В дверь снова постучали.

– Тю, – только и сказал Шаховской, – кого еще нелегкая?

Пошел открывать. Вернулся в сопровождении большой компании мужчин и женщин.

– Присаживайтесь, я сейчас стулья принесу, – Шаховской ушел в комнату за стульями.

Трубников представился, представил своего помощника.

– Щербакова Татьяна Ильинична, – подала ему руку маленькая женщина неопределенного возраста с короткой стрижкой каштановых волос и слегка вздернутым носом. – Раньше была главным бухгалтером совхоза, теперь фермер.

– Локтев Виктор Семенович, – представился большой грузный мужчина, – бывший главный инженер, теперь фермер. Собственно говоря, мы все фермеры. Узнали, что приехал сыщик из Ростова, решили зайти. Вдруг будем полезны? Хочется помочь расследованию.

Рядом с ним стоял нервный, весь в движении, очень худой маленький мужчина. Он подал влажную руку Трубникову:

– Абалешев Сергей Владимирович, бывший ветеринар и нынешний ветеринар. Совхоза нет, а ветеринар и сейчас всем нужен. Только теперь я индивидуальным предпринимателем стал.

– Попова Светлана Вадимовна, – пожала руку женщина, похожая комплекцией на Людмилу Зыкину, у нее и голос был сочный и очень громкий. – Бывший председатель сельсовета, а это мой муж, – кивнула она в сторону мужчины, стоящего у плиты, – Олег Васильевич.

Шаховской принес стулья и сам у себя спросил:

– А зачем в кухне? Пошли в зал!

– Не надо в зал, – раздалось несколько голосов сразу,– – нам в кухне привычнее.

Все расселись и, не сговариваясь, молча смотрели на Трубникова. Он начал говорить:

– Спасибо, что зашли. Всех вас, наверное, уже допрашивал следователь. Я не пытаюсь превзойти его в искусстве допроса и выведать нечто тайное. Сомневаюсь, что такое имеется. Все вы хотите узнать, кто убил Дмитрия Шаховского и его семью? Насколько мне известно, следствием сейчас отрабатываются две версии: личная месть Дмитрию или его жене Тамаре…

– Хм, – громко произнес Локтев и добавил, когда все взгляды устремились на него, – чушь собачья!

– Допускаю и такую возможность, – невозмутимо ответил Трубников, – вторая версия – профессиональная деятельность Дмитрия или его жены.

– Бред сивой кобылы, – сказал Локтев.

– Присоединяюсь к этому мнению, – вмешалась Светлана Вадимовна Попова. – Я – фермер. Дима был фермер. Вы не путайте хлеб с автоматом Калашникова.

– Пока идет расследование, – продолжал Трубников, – нельзя отрицать никакую версию, даже самую, казалось бы, нелепую и глупую. Надо очень внимательно рассмотреть все версии, чтобы найти единственно верное решение. И поэтому я прошу вас отвечать на мои вопросы, даже если они покажутся вам нелепыми и глупыми. Начнем с вас, Татьяна Ильинична. – Убийца может сейчас находиться в селе Запрудня?

– Вы в своем уме? – возмущенно воскликнула Щербакова, – ни сейчас, ни раньше, ни позже!

– Вы сказали категорическое нет. Ответ принят. Ваше мнение, Виктор Семенович?

– Абсолютно присоединяюсь к уже озвученному. Видите ли, мы все родом из Запрудни. А село наше, хоть и большое, но это не Ростов. Я у себя дома чихну, все село: «Будь здоров» скажет. Лукавить не стану, есть и у нас воришки и пьянчужки. В семье не без урода, но таких злобных на нашей земле не родится. Чужаки убили.

– Сергей Владимирович?

– Не наши это, чужие..

– Светлана Вадимовна?

– Полностью присоединяюсь к общему мнению.

– Олег Васильевич?

– Чужие.

Ваше мнение, Сергей Андреевич, мне уже известно.

– Я вам об этом еще тогда говорил, – ответил Шаховской, – не надо искать там, где светлее. Почему вы так настаиваете на том, что свои убили?

– Пока, – сказал Трубников, – я только подготавливаюсь к тому, чтобы иметь возможность составить собственное мнение о произошедшем. Сейчас я снова хотел бы выслушать вас в том же порядке. Вы все единодушно пришли к мнению, что убили Дмитрия, Тамару и Сережу Шаховских чужие. Кем, по-вашему, могут быть эти чужие?

– О-ооох, – тяжело вздохнул тучный Локтев, – кабы я знал или хотя бы предполагал, кто это, то казнил бы судом линча. Никаких версий у меня нет. Ни у кого версий нет, а то бы мы к вам за помощью не обращались. В том-то и беда, что сами ничего понять не можем! Кто со мной согласен? Поднимите руки. – Локтев осмотрел поднятые руки, – единогласно!

– Отрицательный результат – тоже результат, – сказал Трубников.

– На завтра меня Валуев в Песчанокопское вызвал к девяти, – сказал Шаховской, – вдруг что-то сумел раскопать?

– Уже третью неделю копает, а воз и ныне там, – сказала Татьяна Ильинична. – Так тебе завтра спозаранку? Расходимся. Уже полночь скоро.

Они попрощались и ушли. Шаховской проводил их, присел на порог, закурил.

– Там, в двух комнатах диваны есть, подушки… На меня не смотрите, бессонница.

– Трубников и Саша сидели рядом со стариком на крыльце.

– Данила Трифонов прав был, – сказал Шаховской, – Дима мой ничего и никого не боялся, уверенно шел, спокойно. Все правильно делал. Сорт пшеницы сам вывел. На экспорт на семена продавал. Хотел организовать фермеров на строительство цеха переработки, чтоб не зерно продавать, а муку, крупу. Всех, кто только что ушел давно уговаривал, уже почти уговорил. Сам хотел кредит для цеха в банке взять, я отговаривал, а он очень хотел цех построить.

Там у вас в Ростове, небось, не видать, что на земле происходит. Не люблю я иностранных слов, но называют этих людей трейдерами. Они каждое лето здесь околачиваются, уговаривают им зерно продать. Были недавно трейдеры из Турции. У нас зерно покупают, у себя в Турции из него муку, потом продают втридорога. Абсурд! Почему самим нельзя мукой, а не зерном торговать? Дима правильно мыслил, я в душе с ним согласен, но кредит брать! Я за него очень боялся. А оно вон как вышло! Не почуял, откуда опасность идет. Сейчас беда случилась, в упор расстреляли всех троих, ребенка не пожалели. А я опять не понимаю, откуда беда пришла? Никто не понимает. Все село в страхе живет, все чего-то боятся или кого-то… Двери на замки запирать стали, окна на ночь… Атмосфера страха.

Утром чуть свет на пороге дома появился мальчик в очках, одетый, как джентльмен в отглаженный костюм, несмотря на летнюю жару.

– Вася! – удивился Шаховской, – тебе чего не спится?

– Я пришел, чтобы рассказать вашим гостям о нашем селе.

– Хм, – улыбнулся старик, – ну, пошли в дом, они уже проснулись, на кухне сидят.

Шаховской вместе с Васей зашли в кухню. Старик представил мальчика:

– Вася Гонзар, наш краевед. Мама его в библиотеке работает, а Вася уже автор нескольких краеведческих статей. Их местная газета печатает. Пришел, чтобы рассказать вам о Запрудне.

– Рассказать и показать, – вмешался мальчик, – если, конечно, гости не возражают.

– Нет, Вася, – улыбнулся Трубников, – мы не возражаем, только давай-ка сначала позавтракаем.

– И то верно, – сказал Шаховской, ставя перед Васей тарелку с яичницей, – садись за стол. Знакомиться лучше всего за столом.

Шаховской доел свой завтрак и поспешил в Песчанокопское. Вася повел Сашу с экскурсией по селу. Трубников остался дома. Объяснил, что ему требуется уединение.

Вася уважительно посмотрел на него:

Конечно, вам же надо убийцу найти. Желаю вам успеха.

***

Запрудня – село большое, – рассказывал Вася Гонзар, – о нем можно рассказывать очень долго. Конечно, Сергей Андреевич рассказал бы лучше, чем я. Но я постараюсь быть хорошим гидом, покажу местные достопримечательности. Село наше расположено по берегам реки Большая Сандата, ее устье находится в 55 километрах по левому берегу реки Егорлык. В Большую Сандату впадает Малая Сандата. Мой дом тоже стоит на берегу Большой Сандаты. Река очень большая и красивая, много рыбы, есть места для отдыха. Можно искупаться и позагорать. Еще я очень люблю рано утром с удочкой посидеть, клев хороший. Но я отвлекся.