Изгнание дьявола из моей лучшей подруги

– Так красиво… – Гретхен говорила это как раз, когда Эбби тихонько спустилась обратно. Некоторое время подруги молча смотрели на луну, стараясь вызвать у себя приход, но луна оставалась на своем месте, не проявляя нестандартного поведения. Затем Гретхен стянула футболку и с криком «Берегитесь моих великолепных сисек!» бросилась к причалу, сбрасывая одежду и расстегивая лифчик на ходу. Со своими длинными ногами она скрылась во тьме чуть ли не в два широких шага.

– Стой! Сейчас отлив! – крикнула Маргарет, но Гретхен не остановилась. До подруг донесся стук ее ног по деревянному причалу.

– Гретхен, не прыгай! – закричала Эбби, и они с Маргарет бросились к воде, Гли позади, по дороге наступая на шорты и белье Гретхен, валявшиеся в траве. Впереди раздался «Плюх!» в мелкой воде.

– Сука, – сказала Маргарет.

Добравшись до воды, они убедились, что действительно был отлив – лишь тонкая грязная серебристая водная нить пробегала между двумя высокими отмелями. Эбби так и видела, как Гретхен разбивает себе колени о землю или падает в лужу, рассекая себе все лицо об устричную банку, которой не видно под водой глубиною в метр.

– Гретхен! – позвала она, добежав вместе с Маргарет до перил у конца причала, но ответа не было.

– Где Гретхен? – спросила Гли, догнав их.

– Прыгнула, – ответила Эбби.

– Дерьмо… Она жива?

Они несколько раз позвали Гретхен и посмотрели в обе стороны ручья, над которым разносилось эхо, но ее нигде не было. Эбби спрыгнула с причала на понтон.

– Здесь водятся аллигаторы! – предупредила Маргарет. Эбби снова позвала:

– Гретхен!

Тишина. Эбби поняла, что ей придется искать.

– У тебя есть фонарик? – обратилась она к Маргарет. – Надо вытаскивать лодку.

– Чтобы наехать этой лодкой ей на голову? Гениально!

– А что тогда делать?

– Она может на сто лет дыхание задержать. Подожди, пока вылезет!

Понтон покачивался на волнах.

– А вдруг она ударилась головой? – спросила Эбби.

– А тут правда водятся аллигаторы? – спросила Гли.

Камыши зашевелились, и Эбби дернулась – может, это аллигатор?! Какие звуки издают аллигаторы? Это ночные животные? Эбби не знала. Почему в школе не учат ничему полезному?!

Эбби очень не хотелось прыгать в воду, и она снова заскользила глазами вдоль ручья в поисках Гретхен. На другой стороне камыши тоже зашевелились – приглядевшись как следует, Эбби различила тень, вышедшую из темноты и направившуюся к воде. Продолжая вглядываться во тьму, она увидела не похожий на человека силуэт – он прополз по отмели к черному потоку, несущемуся в море, и с глухим плюхом упал в воду. С воды подул резкий ветер – стало холодно. Лето вдруг закончилось.

– Гретхен!!! – крикнула Гли.

– Где? – воскликнула Эбби.

– Вон там, куда я показываю!

– Темно, я не вижу, куда ты показываешь!

– Налево, на излучину!

Эбби посмотрела, куда показывала Гли, закрывая глаза рукой от ярко-оранжевой луны. Далеко внизу по течению, где ручей исчезал за покрытым камышом берегом, поворачивая к океану, она увидела бледную высокую фигуру ростом с Гретхен, пробиравшуюся по чернозему к деревьям.

– Гретхен! – крикнула Эбби, сложив руки рупором, но фигура не остановилась. Эбби окликнула Маргарет:

– Как туда спуститься?

Над Эбби раздался щелчок зажигалки, за которым последовал запах мяты и ответ Маргарет:

– Видишь, с Гретхен все хорошо.

Но Эбби знала, что не хорошо – Гретхен страдала топографическим кретинизмом и, скорее всего, не смогла бы найти дорогу к дому. А вся ее одежда осталась у Эбби, кроме, разве что, кроссовок.

– У тебя есть фонарь? – повторила Эбби.

– Не разводи кипиш, она через пять минут будет здесь!

– Пойду за ней, – сказала Эбби, поднимаясь по трапу. – Дай-ка мне сигарету.

Маргарет протянула ей сигарету и сверкнула Эбби в глаза оранжевым огнем. В следующий миг Эбби втягивала мятный дым, глядя на световые зайчики перед глазами. Ее сердце колотилось, как бешеное, хотя она ни за что не призналась бы в этом подругам.

– Скоро буду.

– Смотри, тут змеи! – крикнула Маргарет ей вслед. Очень вовремя.

Эбби пересекла луг, заросший высокой травой, и скрылась среди деревьев, мгновенно потеряв дом, звезды и небо – над головой была только черная масса веток. Единственными звуками были крики цикад, листья, хрустевшие под ногами, и иногда свист комаров над ухом. Эбби казалось, будто кто-то подслушивает ее шаги – она старалась ступать как можно тише и держаться речки. Слева от нее начиналась совершенная тьма.

Когда Эбби достигла небольшой поляны у излучины, сигарета уже сгорела до самого фильтра. Эбби бросила окурок в воду, надеясь, что Гретхен тут же появится с требованиями не обижать мать-природу, но тщетно.

– Гретхен? – прошептала Эбби во тьму. Нет ответа.

– Гретхен? – повторила она чуть громче.

Эбби увидела дорожку, где камыш был притоптан, а ил покрыт следами – наверно, это Гретхен выбиралась из воды. Эбби встала на верху берега, куда вела дорожка, и вгляделась в рощу. Листья шелестели на сильном ветру, а цикады все так же кричали, но тут где-то послушался одинокий гулкий стук, от которого у Эбби сжалось сердце.

– Гретхен! – воскликнула она нормальным голосом, но деревья по-прежнему не отвечали. Эбби поскорее шагнула в рощу, чтобы не струсить и не передумать. Она шагала прямо, стараясь думать, как Гретхен: куда бы она пошла? Куда бы повернула? Пара секунд, и Эбби со всех сторон окружила тьма, так что взгляду было не за что зацепиться. Ее глаза расфокусировались, беспомощно скользя по мраку и пытаясь выявить в нем очертания предметов, но Эбби продолжала углубляться в рощу, держа перед лицом руку, чтобы не сломать нос о дерево.

Наконец, деревья стали реже, и тускло-серая луна осветила нечто черное и прямоугольное, возвышавшееся над землей – Эбби вышла на опушку. Замедлив шаг, она поняла, что перед ней разрушенный блокгауз в одну комнату: крыша обрушилась, толстые бетонные стены обгорели до черноты. С простого здания на Эбби смотрело одинокое слепое окно – невозможно было отделаться от ощущения, что за ней оттуда наблюдали. Вдруг Эбби увидела, что в темноте внутри здания что-то шевелится, и поняла, что цикады перестали кричать.

Сердце Эбби работало на четвертой передаче. Она не знала, где находится. Она никогда не слышала, что в роще есть здания. Внутри не должно было ничего быть – и все же, что-то внутри башни двигалось, и Эбби не могла отвести взгляда. Темнота внутри была гуще, чем снаружи, и через окно Эбби видела, как мрак извивается, перекатывается, идет волнами. Из-под земли доносилось зловещее гудение, вибрации которого она чувствовала ногами. Вдалеке послышался звук охотничьего рога. Эбби крепче сжала шорты и футболку Гретхен, которые держала в руках.

Конечно же, это кислота! Просто приход наконец-то наступил, и все. Эбби могла просто развернуться и уйти – ничего плохого с ней не будет. ЛСД – тяжелый наркотик, но от него никому еще не было плохо, кроме, может, Сида Барретта. Нужно было просто развернуться и уйти. Бояться было нечего – все это было не по-настоящему.

И тут из дома раздался мужской голос:

– Эбби!

Кто-то назвал ее имя в темноте. Обычный мужской голос, позвавший ее по имени обычным тоном – никаких звуковых модуляций, ничего пугающего.

Руки Эбби стали ледяными. В ее мозгу что-то перещелкнуло, и она бросилась бежать, спотыкаясь, паникуя и натыкаясь на деревья. Кто-то гнался за ней! Вот-вот он схватит ее за футболку и затащит обратно в темную хижину, и Эбби убегала от него.

Она держалась более светлой части рощи и бежала, наталкиваясь на стволы, спотыкаясь о бревна, вбегая в кусты; шипы царапали ей голени, ветки били по глазам, волосы зацепились за что-то и дернулись назад, но Эбби продолжала бежать, вырывая волосы с корнем. Впереди становилось светлее – роща заканчивалась. Эбби была почти у цели! Ей хотелось кричать, и тут в лицо ей ударил свет.

– Воу! – сказала Маргарет. Вылетев из леса, Эбби упала на четвереньки. Перед ней среди травы, достававшей им до пояса, стояли Маргарет и Гли. Они были вдали от берега – дальше, чем Эбби думала. Она оттолкнулась от холодной травы, поднимаясь на ноги, с криком:

– Сзади меня!

Отведя луч фонаря от лица Эбби, Маргарет пробежала им по деревьям. В искусственном свете стволы были маленькими, грязными и совсем не страшными.

– Ты кого-то видела? – спросила она.

– Где Гретхен? – спросила Гли.

– А она не с вами? – Эбби пыталась отдышаться.

– Сука… – сказала Маргарет. Они с Гли начали ходить вдоль края рощи, светить фонарем вглубь и звать Гретхен. Эбби заметила, что с ней были только шорты Гретхен – футболку она, наверно, уронила где-то в лесу. Эбби почему-то стало очень грустно, как будто она сломала нечто дорогое и незаменимое. Но идти обратно и искать она не собиралась – Эбби вообще не собиралась возвращаться в рощу. Ни за какие коврижки.

Вскоре паника прошла, и Эбби начала прочесывать границу рощи вместе с Гли и Маргарет. Потом они подумали – может быть, Гретхен в доме? Эбби не захотела разделяться, и в дом пошли все трое, но там никого не было. Подруги некоторое время подъедали салат из лапши, курили, решали, стоит ли звать полицию, потом нашли батарейки для еще двух фонарей и снова пошли искать, крича:

– Гретхен? Гретхен! Гре-е-е-е-етхе-е-е-е-ен!..

Наконец небо начало проясняться, и земля под усталыми ногами подруг стала жесткой, как бетон. Тогда они с трудом, но решились вызвать полицию.

– Мне пипец… – говорила Маргарет.

– Может, она умерла? Или ее похитили? – думала вслух Эбби.

– Может, ее похитила секта? Сатанисты, или…

– Заткнись, Гли! – застонала Маргарет. – Прежде чем я угроблю свою жизнь, сначала давайте поищем в лесу.

– Ни за что! – возразила Эбби. Рассвет окрашивал все в серый цвет, но она по-прежнему и думать не могла о том, чтобы вернуться в лес. – Надо вызвать полицию, вдруг ее похитили?

– Кто?! – Маргарет выключила фонарик – уже было светло, и они могли ясно видеть друг друга. – Кому она нужна? Никто ее не похитил! Поищем последний раз. Потом уже можно будет звонить в полицию и сажать меня под домашний арест на всю оставшуюся жизнь.

У Маргарет был дар общаться с вами, как с очень маленьким и тупым ребенком. Эбби покорно проследовала вслед за ней и Гли в лабиринт деревьев, оставив позади безопасную открытую поляну.

– Разобьемся, – сказала Маргарет. – Мы не на тусовку собрались.

– В «Скуби-Ду» с этого всегда начинаются проблемы, – возразила Гли, но подчинилась ей. Эбби нехотя сделала то же самое, и трое рассеялись по лесу. Небо светлело, но Эбби по-прежнему не выключала фонарик и поначалу держалась полосы леса. Однако, представляя, как Маргарет ругает ее за трусость, а Гретхен лежит где-то раненая, без сознания, вскоре она углубилась в рощу. Идти прямо было невозможно – сосны и пальмы своими стволами вставали у нее на пути, сманивали прочь от лесной полосы, вели вглубь и, наконец, привели обратно к бетонному бункеру. Эбби готова была закричать.

Но вместо этого она сделала глубокий вдох, пытаясь не сорваться. В грязноватом утреннем свете блокгауз выглядел печально: все его стены были покрыты инициалами каких-то ребят, странными картинками, возможно, изображавшими извращенные половые акты, и надписями: «Мажоры ешьте говно», «Отстойная четверка», «Ударим по вымирающим видам ядерной бомбой». Эбби вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит, и развернулась.

Вокруг были только деревья. Эбби повернулась обратно к зданию – в окне стояла бледная фигура, глядя на нее глазами, напоминавшими темные провалы. Рот казался черной заштопанной дырой. Эбби выронила фонарик.

– Сколько времени сейчас? – хрипло спросила Гретхен, тут же исчезла из окна и вышла с другой стороны дома. На ней не было совершенно ничего, кроме кроссовок, ноги вплоть до бедер были покрыты чешуйками ила, остальные части тела тоже были в грязи, руки черные, в волосах запутались листья. Когда она вышла на свет, в глазах Гретхен отразилось восходящее солнце, и на миг они показались кусками серебра, ничего не выражающими.

– Где ты была?! – воскликнула Эбби. Гретхен прошла мимо, направляясь к выходу из леса.

– Гретхен! Как ты? – Эбби побежала за ней.

– Просто восхитительно! Я всю ночь провела в сраном лесу – голая, голодная и холодная!

Эбби была в совершенном замешательстве – Гретхен никогда не ругалась. Она протянула подруге шорты:

– Я их нашла… Только футболку потеряла.

Гретхен выхватила шорты и натянула на ходу. Ее суставы онемели от холода, и она скрестила руки на груди, засунув ладони в подмышки.

– Мы думали, ты потерялась… – объясняла Эбби. – Мы все это время тебя искали, когда ты спрыгнула с причала. Маргарет уже собиралась звонить в полицию.

Гретхен, вся покрытая гусиной кожей, сутулилась, пряча груди, наклоняясь вперед все больше и больше. Наконец она опустилась на корточки, будто собиралась сходить по-маленькому, и застыла. Волосы закрывали ее лицо, и Эбби не сразу поняла, что Гретхен плачет. Тогда она опустилась на корточки рядом и обняла подругу, потирая ее ледяную спину со словами:

– Ш-ш-ш… Все хорошо.

Неуклюже прижимаясь к ней и дрожа, Гретхен целую минуту рыдала, а потом издала непонятный гортанный звук.

– Что? – переспросила Эбби.

– Я хочу домой, – повторила Гретхен.

– Мы туда и идем, – Эбби поднялась на ноги, подняла Гретхен, развернула ее и попыталась идти дальше, но ноги Гретхен застыли так, что не могли нормально шагать.

– Гли! Мар-га-рет!!! – крикнула Эбби, и секунды спустя обе с шумом появились из-за деревьев.

– Слава тебе, Господи! – воскликнула Маргарет, стянула свою просторную футболку и надела на Гретхен (на Маргарет, по крайней мере, был лифчик), после чего они с Гли повели ее к дому. Эбби стояла и смотрела им вслед, чувствуя, как все ее тело переполняется облегчением. Потом она обернулась к блокгаузу – из-за угла показывалось что-то, на вид более современное, чем здание. Подавшись вперед, Эбби увидела, что это большой металлический ящик грязно-зеленого цвета с цифрой 14, написанной белой краской на боку – кто-то оставил это устройство на земле прямо посреди леса. Подойдя к ящику и положив на него ладонь, Эбби почувствовала, как он гудит. В стенке ящика была крышка, запертая на навесной замочек, а на крышке – логотип «Саузерн-Белл». Значит, гудение, что она слышала вчера ночью, производило какое-то телефонное оборудование, поняла Эбби.

Тайна немедленно рассеялась. Эбби снова повернулась к зданию – теперь оно не казалось зловещим, только очень побитым: потолок наполовину провалился, на полу и земле валялись обломки бетона, а стены изнутри тоже были сверху донизу покрыты надписями – непонятными символами, нечитаемыми словами, не то буквами, не то цифрами, примитивными сатанинскими символами, порнокартинками и названиями музыкальных групп, написанными и нарисованными друг поверх друга. Повсюду валялись бутылки из-под винных коктейлей и окурки.

В самом центре помещения лежал особенно большой кусок бетона – размером с обеденный стол и такой же круглый, лицевой стороной повернутый к окну и наполовину освещенный жидким утренним солнцем. На бетонной поверхности были следы красной жидкости – может быть, свежей краски. Эбби медленно попятилась от окна, а затем убралась из леса.

По дороге она говорила себе: это просто краска. Просто краска, и все.

Воскресенье, кровавое воскресенье [6]

Все были голодные, как волки, но холодильник Маргарет был пуст, за исключением половинки грейпфрута, стружки чеддера в многоразовом пластиковом пакете, коробки «Перье» и упаковки слабительных свечей (мама Маргарет снова начала следить за весом).

Гли от недосыпа испытывала прилив энергии и сейчас детально пересказывала вслух сама себе, как они всю ночь искали Гретхен и как она, Гли, ужасно волновалась. Маргарет была как будто не совсем в себе – она стояла перед кофеваркой и смотрела, как прибор наполняется. Подруги жутко воняли, у Эбби были исполосованы все голени, руки и плечи казались одним сплошным синяком, а кожа на голове ныла там, где ей выдрало кусок волос. Эбби пыталась вывести Гретхен из дома, но та снова и снова возвращалась: сначала она хотела искать в лесу свою футболку, потом потеряла кошелек, потом в сумке Гретхен не оказалось ключей от дома… Маргарет ждала их, но, когда Гретхен в третий раз положила куда-то сумку, а потом не смогла найти, Миддлтон кинулась в душ и громко захлопнула за собой дверь. Наконец Эбби и Гретхен погрузились в Пыльный Катышек и торопливо удалились.

– Надо было подождать Маргарет, – тихо сказала Гретхен, прислоняясь к пассажирскому окну.

– Мы ее в понедельник увидим. Сейчас главное – привезти тебя домой раньше, чем там будут твои родители.

– Ау… – застонала Гретхен. Пыльный Катышек трясло на проселочной дороге, окруженной дубами, и голова Гретхен застучала об окно.

Старинные чарльстонские семьи любили большие загородные особняки и длинные подъездные дорожки. Чем хуже было состояние тех и других, тем правильнее казались себе их владельцы, и Миддлтоны были очень правильными. Наконец, прежде чем амортизаторы окончательно сдались, Эбби повернула направо, выводя Катышек на двухполосное шоссе, идущее через густой сосновый лес из Уодмало в Чарльстон. Она нажала на газ, и мотор Катышка, которому место было разве что в швейной машинке, бешено завыл.

– У тебя нет двенадцати долларов? – спросила Эбби. Гретхен, не отвечая, переключала радио туда-обратно. – Гретхен? – по-прежнему молчание. Тогда Эбби решила объяснить подробно:

– Мне на этой неделе недоплатили в «TCBY», но обещали со следующей зарплатой доплатить. Нам нужно заправиться, или не доедем домой.

Долгое молчание. Затем Гретхен ответила:

– Я ничего не помню, что было ночью.

– Ты потерялась и всю ночь была в том здании. Слушай, в деревне Ред-Топ будет автозаправка…

Гретхен подумала и решила ответить:

– У меня нет денег.

– Там принимают карты.

– У меня есть карта?! – радостно воскликнула Гретхен.

– В кошельке посмотри.

Эбби знала, что папа Гретхен дал ей кредитную карту на всякий случай. У всех одноклассниц были карманные деньги, кредитки и автозаправочные карты, потому что ни один папа не хотел, чтобы его дочь вдруг застряла где-то без денег и не могла добраться домой. Кроме Эбби – ее папу ничто особенно не интересовало, кроме газонокосилок.

Взгромоздив сумку на колени, Гретхен порылась там, нашла кошелек, с трудом его открыла и замерла.

– Сколько у тебя с собой? – спросила Эбби. Ответом ей был только вой мотора.

– Гретхен? – Эбби рискнула оглянуться на нее. – Сколько?

Гретхен повернулась к подруге – ее глаза были полны слез, блестевших на утреннем солнце:

– Шестнадцать долларов… Этого хватит на бензин и на кока-колу лайт… да? Можно я куплю кока-колу?..

– Можно, конечно – твои же деньги…

Слезы покатились по щекам Гретхен, сверкая на солнце. Эбби начинала волноваться:

– Гретхен?

Сосновый лес заканчивался, и свет солнца, падавший сквозь деревья, становился все ярче. По обе стороны шоссе лежали бескрайние залежные поля, где выращивали томаты. Гретхен сделала глубокий-глубокий вдох, который перерос в плач.

– Я просто… я так… – голос Гретхен сорвался. Потом она снова начала: – Мне нужно, чтобы все сейчас было нормально…

Эбби крепко сжала ее руку – Гретхен была холодной, но солнце начинало согревать салон машины.

– Все будет хорошо. Обещаю.

– Правда? – переспросила Гретхен.

– Чистейшая правда!

Когда они въехали в Ред-Топ, Катышек шел на честном слове, зато Гретхен начала успокаиваться.

* * *

Остаток дороги прошел в тишине. Гретхен откинулась далеко на сиденье, устало вытянув покрытые илом ноги перед собой и теребя свои волосы. Чем ближе был Маунт-Плезант, тем спокойнее было Эбби. Когда они въехали на первый пролет моста, по радио начал насвистывать Бобби Макферрин. Эбби сделала музыку громче, и салон наполнился умиротворяющей мелодией «Don’t Worry, Be Happy». На мосту было пусто – все ушли в церковь, солнечный свет играл на волнах гавани, и казалось, что лекарство для всех проблем на свете было одно – хорошо выспаться.

У бензоколонки «Оазис» Коулмен-бульвар раздваивался. Эбби повернула направо и покатила по Олд-Вилледж с королевской неторопливостью – сорок километров в час. Каждая улица представляла собой тоннель из вечнозеленых дубов; иногда деревья выскакивали из-под земли прямо посреди дороги, образуя развилку. Трудно было назвать это место пригородом – скорее, оно казалось лесом, застроенным фермами. Они ехали мимо кирпичного здания с бистро и баскетбольными кортами вокруг, мимо заросшего мхом Конфедеративного кладбища на холме, крошечного отделения полиции, теннисных кортов, мимо одного дома за другим – и с каждым из них Эбби становилось радостнее и спокойнее.

Дома были самые разные – красные здания с белой отделкой, особняки в Южном стиле цвета желтой магнолии, украшенные массивными белыми колоннами и непрерывным крыльцом по всему периметру; домики, похожие на солонку, с шиферными крышами, поросшими мхом; беспорядочные двухэтажные викторианские дома с верандами, погребенными под буйной зеленью, так что оттуда не было видно неба – только серебристо-зеленый балдахин из листьев и испанского мха. Все газоны были безупречно подстрижены, все дома – недавно покрашены, каждый ранний прохожий, занимавшийся силовой ходьбой, махал в знак приветствия, и Эбби каждому махала в ответ.

Единственным изъяном во всей Олд-Вилледж были оранжевые пятна от поливалок на стенах домов. Казенная вода была дорогой и, что еще хуже, содержала фтор – детям она, может, и сошла бы, но поливать ею свои клумбы? Никогда в жизни! А как же награда «Двор месяца»? Поэтому у всех был собственноручно выкопанный колодец для поливания сада, а поскольку грунтовые воды под Маунт-Плезантом были богаты железом, от поливалок все становилось оранжевым – автомобильные дорожки, тротуары, перила на веранде и деревянный сайдинг. Со временем дома желтели, соседи жаловались, и приходилось перекрашивать стены, но такова цена райской жизни.

* * *

Пыльный Катышек выкатился на Пьератес-Крузе, где вечнозеленые дубы простирали ветви низко-низко над газонами и дорогой, так что царапали крышу Катышка. Теперь они ехали по проселочной дороге – от днища машины со стуком отскакивали камушки, вокруг шин поднималось легкое коричневое облако, и вскоре Эбби притормозила у дома Гретхен. Тот стоял близко к проезжей части – от дороги его отделял только кусочек асфальта, служивший для парковки. Эбби дернула стояночный тормоз (Катышек имел обыкновение укатываться), повернулась к Гретхен и обняла подругу:

– Ты как?

– Мои дела очень, очень плохи, – произнесла Гретхен.

Электрические часы на панели показывали 10:49. Родители Гретхен теперь обычно возвращались из церкви около 11:30 – у нее было достаточно времени, чтобы вымыть из шланга кроссовки, вернуться в дом, отмыться и собраться с мыслями, но только если она начнет двигаться прямо сейчас! Вместо этого Гретхен сидела и пялилась в лобовое стекло. Нужно было ее подбодрить.

– Гретхен, я знаю, ты перепугалась, но поверь мне – все не так плохо, как кажется. Те чувства, что ты сейчас испытываешь – они не навсегда. Тебе только нужно пойти в дом, отмыться и сделать нормальный вид, иначе родители тебя убьют! – Эбби снова ее обняла и добавила: – «Глаз тигра»!

Гретхен кивнула, скользнув взглядом на коробку передач, затем кивнула снова, более решительно:

– Да… «Глаз тигра».

Затем она открыла дверь плечом, выползла из машины, захлопнула дверь и, спотыкаясь, пошла к двери дома. Эбби надеялась, что Гретхен не забудет снять кроссовки перед тем, как войти.

Гретхен провела всю ночь в лесу, замерзла, устала… Ничего, убеждала себя Эбби, вечером они потусят вместе – возьмут напрокат кино или что-нибудь еще придумают. Все было в полном порядке. Don’t worry, be happy – не волнуйся и будь счастлива.

* * *

Оставив Олд-Вилледж в зеркале заднего вида, Эбби снова пересекла Коулмен-Бульвар и направилась по Райфл-Рейндж-Роуд в район, где вам никогда не советовали перекрасить отделку дома. Там, где жила Эбби, за замечание «Ваша отделка чуть пожелтела» могли и застрелить.

Она проехала мимо автозаправки «Кенгуру», напротив которой была окруженная ваннами для птиц лавка, где продавали вареный арахис и украшения для сада; мимо Африканской методистской епископальной церкви Авен-Езера и горы Сион, отмечавшей границы Харборгейт-Шорс – скучного, ничем не выделявшегося района, раскинувшегося на многие километры. После этого пошли дома поменьше, где во дворах, как правило, не было ничего, кроме грязи и прицепов для лодок; потом несколько кирпичных ранчо с микроскопическими верандами, украшенными дешевыми колоннами в псевдоколониальном стиле, потом только мелкие развалюхи, бункеры из шлакоблоков с жестяной крышей и, наконец… дом Эбби.