Зови меня Закатом

Закат кивнул, соглашаясь. Задумался. Сказал медленно:

– Он либо глуп и не наблюдателен, либо очень хитер.

Совпадение ли, что после встречи у колодца вся троица рыцарей остановила Заката у забора? Оникс просто так подарили селянке или проследили, кому она его отдаст?

На макушку легла мягкая ладонь, чуть толкнула, отвлекая от мыслей.

– В каждой тени-то врага не надо видеть. Ну подумай – мальчишка, молоденький совсем. У светлых, которые шпионами никогда не промышляли. Он или хороший боец, или плохой, а думать, что он соглядатай – это уже глупость.

Закат покачал головой.

– Я не уверен, что глупость.

Лужа фыркнула, дернула его за отросшую прядь.

– Щуки наслушался, что ли? Он у нас известный нелюбитель света. Да и не диво – разбойником был, его шайку рыцари разогнали. Он один считай и выжил, прибился к нам. Защищает тебя теперь, э? Ты ж прям как он, пришел неведомо откуда – и рыцари следом.

Закат мотнул головой, высвобождая волосы. Обернулся, присмотрелся к старухе внимательней. Она рассмеялась заливисто, как девчонка, ухватилась за резные перильца, чтобы не опрокинуться. Отдышавшись, кивнула.

– Угадал! Я этого бандита прятала еще до того, как мы его в Зорьки пристроили. Он молодец, что тебе помог, а все-таки меньше его слушай. Ты ж не разбойник, чтобы каждой тени бояться.

Закат опустил голову. Не разбойник… Хуже. И искать его будут старательней. За спиной встала Лужа, отряхнула подол от подсолнечной шелухи.

– Ладно, хватит болтать. Видишь, парит уже, пора нашу будущую корзину из кипятка вылавливать.

***

Домой Закат вернулся нагруженный тремя собственноручно сплетенными корзинами – пока маленькими и довольно кривыми, но Лужа осталась довольна, даже велела приходить еще. Горляна встретила его на кухне, обрадовалась – наконец-то к ужину не опоздал. Пришел Медведь с поля, принес ведерко с рыбой Пай, отправленный в помощь Щуке. Тихонько проскользнули в комнату пара девчушек-приемышей. Закат уже знал, что детей год назад нашел в лесу Медведь, а что с ними случилось, никто выяснять не стал. Решили, что захотят – расскажут, а так нечего раны бередить. Девочки до сих пор больше молчали, даже имена им пришлось придумывать. На новые они, впрочем, отзывались охотно, и подходили они им очень – что худенькой пугливой Щепке, что кругленькой упрямой Шишке.

Когда все уже сидели за столом, и Закат, дождавшись своей очереди после хозяев, наконец-то заполучил горшок каши, стукнула входная дверь. Он догадался сразу, окаменел, понимая – уйти не успеет. Продолжил накладывать себе еду, только голову опустил ниже. Горляна глянула беспокойно, заметив заминку, тут же вскочила, улыбаясь и шумно приветствуя гостя.

– Я теперь, получается, сосед, а не гость. Да и жить мне негде, пока сторожку Ордена не поставим.

Голос у рыцаренка был высокий, звонкий. Мальчишка, вдруг подумал Закат со странной горечью. Сказал бы «не старше Пая», да только Паю давно не девятнадцать. А что судьбе угодно, чтобы шут выглядел вечным подростком, это уже другой вопрос.

Раньше свита была у него, а не у Героя. Герою полагался только оруженосец. Такой вот мальчишка.

Светозар сел за стол напротив Заката, в традициях светлых отказался встревать в очередь к горшку с кашей, принял его только после Пая и девочек, почти пустым. Рассказывал какие-то рыцарские байки, Горляна смеялась и в ответ рассказывала байки деревенские, так что девочки с Паем слушали, разинув рты. Медведь сосредоточенно поглощал кашу, Закат брал с него пример, но все равно против воли вслушивался в разговор. Особенно заинтересовал его вопрос, что будут делать рыцари теперь, когда враг окончательно побежден.

– Враг – это не только Темный Властелин. Это любое зло, бесчестье, беззаконие, которое творится в мире. Вы добрые селяне, но не все живут так, как вы, по законам света.

Высокопарный тон рыцаренка раздражал. Закат мельком коснулся груди, где под рубашкой висел оникс, аккуратно прожевал последнюю ложку каши. Спросил, подняв голову:

– А что включают в себя законы света?

И понял, что правы были и Лужа, и Щука. Мальчик не был соглядатаем – он даже сейчас не узнавал сидящего перед ним врага. Но законы света за прошедшие годы действительно сильно изменились.

Не устраивать гульбищ без должного повода. Не варить пиво. Не выращивать колдовские травы. Не носить обереги. Не гадать на золе от костра конца года. Не есть рыбу в четвертый день первой недели каждой луны. Не жениться без благословения света. Не…

– Ох, посмотрите, стемнело совсем! Девочки, помогите убрать со стола. Пай, как проснешься, сбегай к Крошке, она обещала яиц дать. Закат, ты завтра опять к Луже?

Закат с усилием оторвал взгляд от лица рыцаренка.

Он не был похож на Героя. Волосы не золотые, а серо-русые, глаза не голубые, а ореховые…

Это злило сильнее всего. Они им не были. Никто из рыцарей не был Героем, они были только отдаленно похожи – издали, если не приглядываться. И эти законы были так же похожи на законы справедливого света. Издали. Если не приглядываться.

– Да. Похоже, я прошел испытание на место подмастерья корзинщицы.

Горляна рассмеялась натянутой шутке, только глаза смотрели слишком внимательно, и Закат поспешил уйти спать, прежде чем рыцарь заговорит снова.

Глава 3

Ночью пришел очередной сон, муторное воспоминание, сгинувшее с рассветом и оставившее привкус сажи на губах. Навязчиво вертелись образы – дым, заполняющий залы, огонь, выбитая дверь и кашляющие слуги. Закат не хотел вспоминать подробности, наоборот, пытался занять голову чем угодно другим. После вчерашней стычки решил – все, что было с ним раньше, больше его не касается. Темного Властелина нет, он наконец-то умер на радость светлым рыцарям, а батраку из деревни Залесье нет дела до прошлых жизней исчезнувшего владыки.

Правда, оникс выкинуть не смог, только старался не касаться камня лишний раз и снимал перед сном. Думал даже завернуть в тряпицу и носить в сумке, но побоялся однажды выронить.

Жить после этого стало легче. Дни проходили один за другим, странные сны развеивались без остатка, стоило открыть глаза – как и положено снам. Можно было плести корзины со старой Лужей, колоть дрова с Листом, рыбачить с Щукой, обходить поле с Медведем. Изредка Закат выезжал Злодея, скучавшего в роли крестьянской лошадки. С Паем говорили и того реже. Бывший шут вписался в новую жизнь так же незаметно, как когда-то в жизнь Темного Властелина, но настолько явно чувствовал себя не в своей тарелке, что Закату неловко было смотреть ему в глаза.

Со Светозаром вообще старался не встречаться. На всякий случай.

Так прошла луна, началась вторая. Жаркое солнце пекло землю, от частой работы на улице сперва обгорела, а затем взялась крепким коричневым загаром шея. Привыкли руки, сперва нывшие по вечерам, ведь махать топором и мечом – занятия совсем разные. Каждый день дарил что-то новое, простое и прекрасное, позволявшее верить – он обычный. Он как все. Крестьянин. Батрак. Троюродный брат Щуки, пришедший из Зорек. Уже даже Дичка, липнущая к приезжим, не обращает внимания, обхаживая Светозара.

Впервые Закату стало интересно – а какой он? Как выглядит? Задержавшись у колодца ранним утром, он крутил ворот с затаенной надеждой познакомиться со своим отражением заново.

Не вышло. Едва бросив взгляд на колышущееся в ведре небо с темным, трудно различимым пятном его головы, Закат понял – ничего не изменилось. Все то же лицо Темного Властелина, острое и грубое, будто вырубленное из дубового чурбана. Разве что перестало быть черно-белым, наконец-то схватилось смешным, шелушащимся загаром, на носу и скулах – темнее. Ну и улыбаться он научился по-человечески, и не щуриться, когда что-то его раздражало. Он вообще старался не раздражаться. Не вызывать лишний раз алое дрожащее марево, приходящее незнамо откуда.

– А, ты еще здесь! Вот хорошо, я уже думала Пая за тобой посылать. Сходи на дальнюю опушку к Ежевичке, возьми у нее трав для Лужи, хорошо? Она знает, каких.

Закат кивнул высунувшейся на крыльцо Горляне, зачерпнул из ведра, разбивая отражение на блестящие осколки.

Он старался не думать о том, что упрямая внешность могла означать, что вся его игра в обычного человека остается только игрой.

***

Домик Ежевички, сухой приземистой старушки-травницы, стоял далеко за оградой села. Его хозяйка оказалась из «бабок» – тех, кто живут у судьбы под боком, но никогда не попадаются ей на глаза. Такие растят маленьких, куцых временных героев, когда настоящий бродит незнамо где. Такие сидят, словно на сторожевых вышках, в своих домиках на сваях-ногах по дороге к Черному замку и плюют на макушку Герою заговоренными косточками. Маленькие женщины, мелькающие на полях истории и имеющие за это свой ломоть хлеба. Свою вечную жизнь – не алтарное воскрешение, а тихое, беспечальное существование без истинной старости и немощи, которое можно прервать лишь ударом меча.

Закат не знал, что в Залесье есть бабка. Если бы знал – прошел мимо.

– А, это ты… Явился наконец, голубчик! А мы тут лясы точим, да о своем, о девичьем…

Бабка нарочито шамкала, пропуская гостя в горницу, не поднимая на него глаз. В домике обнаружился пяток женщин, Закат видел их только на празднике в первый день. По спускающимся на плечи косам и Дичке, затесавшейся в сидящий на лавке рядок, понял – девицы на выданье. Сидят по родительским избам, на улицу нос не кажут, набивают себе цену. Сейчас невесты еще не выбранных женихов тупили взоры, фыркали тихонько и переглядывались. Закату было неловко, но он не мог понять, на что скорее похожа эта неловкость – на стыд дерева, выросшего посреди приличного поля, или на страх единственного пирога в окружении толпы едоков.

– Да ты садись, не стесняйся. Траву мою не тронь! Для гонской вытяжки только девичьи ручки годятся. Ох, девки-девки, повыскакиваете замуж после Костревища, оставите бабку без рабочих рук…

Девицы загомонили, наперебой убеждая Ежевичку, что не повыскакивают, а если и повыскакивают, так смена подрастает. Ляпнула Дичка:

– Вот Шишка с Щепкой…

Осеклась, словно на стену налетела. Вывернулась, помянув малолетнюю дочку Листа, но все равно будто рябь по комнате пробежала. Ежевичка глянула на зажатого в угол Заката, прокашлялась. Дождалась тишины и пояснила спокойно:

– Девочки с восточного леса. Волчаткам травы не по нюху, расчихаются и всех делов.

Пока Закат переваривал новость – «Приемыши – волчьи дети, оборотни, все об этом знают, и всем все равно?!» – вклинилась Дичка:

– Сказочные всегда делают сказки! А нам лекарства нужны обычные, а не разрыв-траву из поклепника делать. Правда, бабушка Ежевика?

Бабка хмыкнула, кивая. Закат обратил внимание, что сама она тоже руки держала при себе, травы не касаясь.

Сказочные. Он впервые слышал такое прозвище, и решил уточнить, спросив на пробу:

– А Герой – он сказочный?

– Не-е. Светлые – они не сказочные. Они обычные, – на Дичку зашикали, но нахалка и бровью не повела, добавила: – А вот Темный, Темный точно сказочный!

Закат хмыкнул удивленно, расслышав восторженные нотки в голосе, и едва не утонул в потоке воспоминаний.

Девчонка. Кудрявая черноволоска, глаза олененка. Темный Властелин прогуливал Злодея по двору, когда эта мелюзга подобралась к вечно распахнутым, вросшим в землю воротам. Споткнулась на пороге, упала плашмя и разревелась с непостижимой искренностью четырехлетки. Пришлось подойти, присесть рядом на корточки.

– Ты что тут делаешь?

Ребенок, отвлеченный вопросом, поднял голову. Подумал.

– Гуляю.

– А почему ты гуляешь в моем замке, а не в родной деревне?

– Папа пливел. Папа с мамой длова лубят, а мне сказали поиглать на тлопинке. Я и иглала… Потом папа потелялся, и я плишла его искать.

Буква «р» малышке никак не удавалась. «И с родителями, похоже, не повезло…» – сочувственно подумал хозяин полуразрушенного замка. Год выдался тяжелый, прошлой осенью дождь лил не переставая, многие не смогли собрать урожай, а что собрали, то наполовину сгнило. Потом зима затянулась…

Он очнулся, почувствовав, как в колено упираются маленькие ладошки, встретился с уверенным взглядом карих глаз.

– Ты волшебник, да? Ты найдешь моих папу и маму?

– …А он говорит «я Темный Властелин»! – в воспоминания ввинтился звонкий, не больно-то изменившийся за прошедшие годы голос. Дичка сделала страшное лицо, но не выдержала, прыснула от смеха. – А я знаете что?

– Что? – Девичья ватага даже дышать перестала, хотя наверняка слышала эту историю не в первый раз.

– А я сказала, мол, не верю! И он показал мне замок, и всякие черные знамена, и черепа врагов, и даже своего шута!

– А ты?

– А я сказала «Я знаю! Ты Герой, который захватил замок Темного Властелина и им притворяется!»

Закат фыркнул. В четыре года малышка, заявившаяся к нему домой, выражалась немного иначе, но суть оставалась такой же.

– И он отвез тебя в Залесье на черном коне. Ссадил на землю перед склонившимся в поклоне старостой и сказал «Узнаю, что с ней что-то случилось – убью».

Только по внезапной тишине Закат понял, что сказал это вслух. Отпустил оникс, за который невесть когда схватился, пожал плечами.

Дичка выдохнула:

– О… – и прежде чем Закат придумал оправдание своим знаниям, оправдала его сама: – Так ты про Темного Властелина все-все знаешь? Расскажи еще!

Просьбу поддержали остальные девицы, Ежевичка поставила условие – слушать ушами, говорить ртом, а работать руками. Выдала Закату пару кореньев, не чувствительных к «сказочным», сама присела тут же, подперла щеку морщинистой рукой. Закат глянул на нее исподлобья, примеряясь. Перебрал скудную память, словно камушки в горстях пересыпал. Выбрал историю, будто только что возникшую в голове, на пробу чиркнул остро заточенным лезвием по твердому корню. Перекатил начало были-сказки во рту. Решился.

– Это случилось очень давно, еще до того, как Герой перестал быть один и появились светлые рыцари…

***

Темный Властелин сам посещает деревни, не заплатившие дань в срок. Обычно, когда он въезжает в ворота, посреди улицы уже стоят мешки с зерном и единственный человек – старый, больной, калека или просто вытянувший желтую горошину на поспешно устроенной жеребьевке. Его жизнь – вира, которую они платят за промедление… Если, конечно, несчастный не сумеет объяснить, почему дань не отдали сразу.

Обычно они слишком пугались, чтобы хоть что-нибудь сказать. Но этот человек был особенным.

– Змеи в поле приползли, гнезда свили, из них птицы вылупились, в лес ускакали, а из леса вышли, глядь, целые медведи, да как начали песни петь!

Свита затыкает уши, отворачивается, отъезжает подальше, не то пытаясь сохранить рассудок, не то не желая запачкать платья, когда голова дерзкого краснобая слетит с плеч. Темный Властелин слушает с интересом, а крестьянин и не думает умолкать.

– Мы те песни услыхали, думаем – ничего себе рыбы уродились! И давай их корзинам ловить, а они в небо взлетели, плавниками машут, кричат, славу Темному Властелину разносят! Мы и думаем – таких нельзя ловить, таким, может, поклоняться надо! Стали строить храм, да прямо в поле, где они уродились, а храм глядь, под землю ушел! Мы тогда…

Темный Властелин хохочет, подъезжая ближе к своей жертве, наклоняется к самому его лицу, заглядывает в пронзительно-голубые глаза. Баечник не сбивается ни на миг, даже когда нависающий над ним Темный Властелин резким, обманно опасным движением выбрасывает вперед ладонь. Кинжала в ней нет, только монеты, что сыпятся на голову крестьянину, такие же золотые, как его волосы.

Тогда Темный Властелин уехал, не забрав дань.

А через три дня впервые заговорили о Герое.

***

Когда он вышел от знахарки, солнце уже утонуло в полях. Девицы разбежались по домам, пока Ежевичка не торопясь отбирала и смешивала травы. Закат стоял к ней спиной, вглядываясь в далекую деревню.

– Зачем тебе это понадобилось, бабка?

За спиной засмеялись не старческим, молодым смехом.

– А зачем тебе, Темный? Ты от своей судьбы сбежал, словно чашка весов под стол ускакала. Думаешь, весы от этого точней станут?

Последний луч скрылся за горизонтом, Закат наконец обернулся. В дверях стояла стройная девушка, старушечьи одежды висели на ней, едва доходя до колен.

Бабка, спрятавшаяся под боком у судьбы. Женщина, готовящая Героя на битву. Девушка, жертва Темного Властелина, умершая когда-то на алтаре от его ножа.

Сколько их было, таких жертв? Третьего дня третьей луны, когда весна уже пришла, но и зима не спешит отступать, и красная кровь впитывалась то в белый снег, то к черную землю. Он искал подходящих девушек или детей, черноволосых и кареглазых, выкупал их, воровал, убеждал и приводил силой.

Когда он решил, что слишком часто умирает из-за ненужного ритуала, судьба лишь раз послала ему жертву. День в день, третьего дня третьей луны.

– А ты хотела бы, чтобы в Залесье было две бабки?

Ежевичка улыбнулась, показав ровные белые зубы. Покачала головой, протягивая мешочек с травами, а когда он взялся за него, накрыла его ладонь.

– Я не жалею о своей жизни. И не жалею, что Дичка осталась просто Дичкой. Но ты поступаешь неправильно.

Закат вырвал руку из ее хватки, отвернулся молча и резко, зашагал по тропинке к деревне. Вслед донеслось тихое, ознобом проходящее по хребту:

– Ты оставил после себя пустоту, но не думай, что ее никто не заполнит.

Повел плечами, словно пытаясь стряхнуть с них голос бабки-девы, упрямо сжал губы.

Он еще верил, что не пожалеет о своем выборе.

***

До Лужи он добрался лишь на следующий день, передал травы. Старуха тут же отправилась их заваривать, оставив Заката разбираться с корзинами – перед сбором урожая многие опомнились и принесли свое старье на починку.

Он латал дыру в одной из них, стараясь не думать о том, что сплести новую было бы проще, когда Лужа наконец вернулась из дома, грузно села на ступени крыльца. Понаблюдала молча за работой, вздохнула вдруг.

– Научился, ишь ты! Шустрый. Я-то уже боялась, что после меня и корзинщика в деревне не останется. Бочки-то сынок мой делает, да на бочке только с горы кататься хорошо и сусло варить, зерна в ней не сохранишь. А теперь знаю, можно уходить спокойно…

Закат, уже несколько раз слышавший разговоры про «после меня», сначала привычно пропустил слова старухи мимо ушей. У него была проблема посерьезней – одна из полос корзины растрескалась окончательно, и теперь ее надо было вытащить, не развалив все остальное. Новое лыко наконец удалось вплести в частую сетку старого, даже концы спрятались незаметно, когда Закат, которого все это время подспудно грызли слова Лужи, вдруг понял их. Обернулся, уронив плод своих трудов на землю. Наткнулся на насмешливый взгляд, заставил себя спросить как можно спокойней:

– Ты скоро умрешь?

– Дошло наконец-то! – всплеснула руками старуха, улыбаясь. – Конечно, помру! Мне уже ого-го сколько годиков. Дети выросли, внучек замуж выдали. Считай, только на Ежевичкиных травках и держусь. Надоели, ты бы знал как…

– Но ты же можешь пить лекарства и дальше? И не умирать?

Лужа отмахнулась, точно от назойливой мухи.

– Ну могу. Год еще могу, может два. Пила я травки раз в пять дней, буду пять раз в день. Зачем мне это? Одна обуза, а обузой я быть не привыкла, и на старости лет привыкать не хочу. – Посмотрела на непонимающего Заката жалостливо, с кряхтением встала, подошла, растрепала волосы. – Эх ты, а еще взрослый мужик. Смерть – она всегда рядом ходит, руку протягивает, по головке гладит. По детству та ласка ни к чему, а в старости ценить начинаешь. Думаешь – вот передам все дела, корзинщика выращу, лягу и усну наконец. Отдохну за все прожитые годы. А там, кто знает, может буду, как светлые говорят, на вас с облачка смотреть, или, как волки верят, новорожденным ребенком стану. А то и деревом, э, на севере? Интересно, небось, жить деревом…

Закат слушал скрипучую речь и не понимал. Лужа не боялась совершенно искренне, она думала именно то, что говорила, но Закат не мог ей поверить. Он привык считать смерть мгновением или несколькими часами боли и не понимал, как этого можно ждать. Будто ледяной водой окатило – он ведь теперь тоже умрет так, как Лужа! Раз и навсегда, спустя многие годы. Нет, он думал об этом и раньше, но отстраненно, почти мечтательно, как об обязательной детали простой жизни. А теперь, встретившись лицом к лицу с окончательностью бытия…

Старуха обняла его.

– Эх, мальчишка ты еще! Молоденький, даром что лицо взрослое. Тебе-то жить еще да жить, не слушай старую Лужу. Тебе смерть пока не друг, а враг лютый. Это правильно. А поживешь с мое…

Он вцепился в обнимающие его руки с горячностью ребенка, увидевшего ночной кошмар, уткнулся в спускающиеся на грудь пряди седых, пахнущих распаренным лыком волос. Лужа гладила его по голове, а Закат понимал со страшной отчетливостью – если бы он раньше подумал о смерти вот так, как сейчас, то никогда не решился бы перестать быть Темным Властелином.

Мысли о смерти заняли его на несколько дней. Вертелось в голове так и эдак – старость, болезни, смерть как избавление от мирских забот. Посмертие, которое никто не видел, но все по-своему в него верили. Закат знал точно – когда он умирал, ничего не было. Просто не было, нельзя было даже сказать, что это было похоже на сон без сновидений. Несколько часов или дней выпадали из жизни, отданные хладному пребыванию в виде трупа. Но сейчас ему отчаянно хотелось поверить, что он просто не помнит происходящее за той границей, где кончается боль от очередной смертельной раны. Ведь так могло быть? И могли быть правы светлые, или волки, или северяне – кто угодно, верящие, что за смертью начинается новая жизнь.

Закат подумал, что, должно быть, напоминает дерево-однолетку, еще не замерзавшее зимой и боящееся не проснуться по весне. После этого у него получилось заставить себя перестать бояться. По крайней мере, перестать думать о смерти. Все равно от этого не было никакого толка.

***

До сбора урожая оставалась всего пара дней, когда наплыв старых корзин кончился, и Лужа, встретив на пороге поутру, отправила Заката обратно к дому старосты. Там оказалось, что мужчины уже ушли на луга – недавно они косили траву и теперь нужно было ворошить сено. Горляна не стала посылать свалившегося на нее работника к остальным, вместо этого поручив чистить мелкие зеленые яблоки, собранные детьми.

В погребе было прохладно, одуряюще пахло нагревшимися на солнце плодами. Закат сидел на лавке под маленьким оконцем и чистил очередное яблоко, когда крышка скрипнула. По ступенькам в подпол спустился рыцарь. Огляделся, улыбнулся светло, здороваясь. Тут же перешел к сути дела:

– Дичка сказала, вы рассказывали ей о Темном Властелине.

– Да, – отозвался Закат, не отрываясь от работы. – И что? Это тоже запрещено светом?

– Нет, – улыбнулся Светозар. Присел рядом, взял одно яблоко, перекатил в ладонях. Откусил. Закат сдержал улыбку, краем глаза наблюдая, как рыцарь силится не кривиться от вкуса дикого плода. Наконец, тот сумел разжать сведенные челюсти и договорить: – Просто мне стало интересно. Расскажете?

Закат уже в открытую смерил его взглядом. Пожал плечами, будто говоря «Ты сам напросился».

– С чего начать? Дела давно минувших дней тебе наверняка рассказывали в вашей обители, в событиях последних лет ты сам принимал участие…

– Расскажите, каким был свет сто лет назад.

– Сто? Это не так уж много. Это всего… – Закат прикинул на пальцах, затем в уме, – десять, одиннадцать… Пятнадцать смертей назад.

Светозар совершенно не по рыцарски присвистнул.

– То есть за сто лет мы побеждали пятнадцать раз? И каждый раз он возрождался?!

Закат кивнул, и рыцареныш вскочил, пробежался по комнате. Неосмотрительно укусил яблоко, которое все еще держал в руках. Через силу прожевал и выдавил:

– Но это же бессмысленно!

Закат улыбнулся. Он вдруг увидел в этом рыцаре себя самого и ответил так же, как недавно отвечал себе:

– Не более бессмысленно, чем весна, наступающая вслед за зимой.

– Лучше скажите – осень, преследующая лето! Такую осень, возрождение зла, следовало бы отменить!

Закат медленно кивнул, будто бы соглашаясь, уронил в чан длинную закрученную очистку, посмотрел на сочное желтое яблоко в ладони.

– Допустим, у тебя получится отменить осень. Что ты отменишь вместе с ней? Яблоки? Тыквы? Дожди, поливающие сухую землю?

– Тогда я отменю только зиму!

– А с ней вешние воды, дающие жизнь новой траве. Это вечный цикл, такой же как жизнь и смерть, день и ночь… Время Героя и время Темного Властелина. – Закат отвернулся, опустил глаза, которыми до того сверлил юного рыцаря. – Впрочем, этой весны не было больше ста лет. Я имею в виду Героя.