Еще одна грустная книжка

А генетическая программа как иерарха? Думаю, тут батя остался спокоен и его вопрос как «римлянина» сам решился по природе вещей. Он был очень благодарен, и именно как иерарх, тем, кто «помог» выполнить его генетическую программу. И надеюсь, тут-то он был утешен. Доказательства: ровно два случая изумили меня в этом отношении. Первый, – когда ему подарили внука Ивана. Как он встретил невестку, Ванькину маму! Полный королевский протокол! Я, наверно, трижды выпадал из сознания. Второй, – когда нашли могилу его отца Ивана. Вся семья – ещё бабушка, вдова моего деда, мать моего отца, и сам отец – десятки лет искали его могилу. Рядовой красноармеец, солдат Иван погиб при обороне Москвы 27.02.1942 года. А нашла его могилу батина внучка, моя старшая дочка Наталька. После этого батя до конца жизни оговаривался, всех присутствующих женщин в разговоре величал Наташами! Настя, младшая дочурка, – «Наташа», две Галки – тоже «стали» Наташами. Благодарен ей был безмерно – так же безмерно, как завидовал своим горам! 6.12.2009 года Наталька привела меня на могилу моего деда. До сих пор слышу батин голос сквозь слёзы, когда ему оттуда позвонил. Но именно с ней – без меня! – батя пришёл на могилу своего отца, приехав на костылях за тысячу километров. Вот. Тут батькина программа была полностью выполнена: отдал последний сыновий долг своему отцу Ивану и посетил не смотря ни на что родную деревню своего внука Ивана.

Очень рад, что есть и моё участие в этом его утешении и гордости как «римлянина»: как я мечтал подарить ему внука! Что ещё я мог подарить ему в жизни? Конечно, мне лично, так сказать «по молодости», это немножко смешно, пока помню генетический закон, что главное для популяции хранится женщинами и в женщинах. Поэтому в тот первый раз я просил у Бога дочку. И он подарил: Наташку! Ясно, я тоже не против продолжения рода, фамилии. Все мы – доблестные «римляне» в этом вопросе.

Вот, бать, ищу утешения… Сам видишь, себе, наверно. Конечно, мне очень горько без тебя на этом свете. Но всё ищу и ищу по всем закоулкам сознания и подсознания своего хоть какого-то знака, любой мысли и проблеска, что твой космос всё же был в гармонии с твоими желаниями, явными или подспудными. Но… именно твоя страшная судьба заставила меня искать ответы на многие вопросы. И… только звёзды хоть что-то внятно объяснили. Но на мои 300 страниц письма-черновика дипломного проекта – с чего это так несправедлив к тебе мир: 20 раз уходить от смерти? в чём дело? – был ответ-SOS: «Сынок, не пиши мне больше таких писем!» Что ж, кому симметрии горного хрусталя – кому симметрии в дирекциях среднего солнца. Кстати, на «пьесы» такая же реакция! Что ж, отцы и дети. Ивана Сергеевича Тургенева не так-то просто «объехать»!

Прости, бать. Жаль, что очень редко ты мне снишься. Но я так рад этим снам! И жду, и жду тебя снова и снова во сне. Приходи! Не забывай меня. Тяжело, очень тяжело без тебя. Эти сны – моё последнее утешение. Они – мои взрослые сказки. Ой, там, в этих чудных, воскрешающих твой голос и твою молодость, запасниках разума – что мы с тобой ни творим! Я даже с тобой спасал золото твоей компартии! Подменяли рюкзаки и через Марухский перевал тащили в мою Грузию даром мне ненужное золото твоей – но ведь твоей же! – партии. В снах я всегда тебе предан, не антипод. А первый мой сон, на твоей кровати в твоём кабинете, в ночь после похорон – тебе 35, и ты просматриваешь проявленную киноплёнку с нашим походом на Эльбрус. Молодой! Жёлтый свет в фотолаборатории. Это всё я вижу в узкую щель приоткрытой двери, наверно после команды: «Сынок, сынок, спать!»

Сны… Сны Криса в «Солярисе» Лема, сны Вени в «Москва – Петушки» Ерофеева, сны Настёны в «Живи и помни» Распутина. «И где ж забыться, если ни в раю, что для тебя я тот же ноль, мантисса…» – за этот стих отец сказал: «Да, тебе иногда стоит налить стаканчик». Бальзам на душу! Ведь это про его дом, про его горы, про его Туманность Андромеды, которой мы любовались в теодолит на его крылечке, про мою первую любовь:

Люблю я рай, где книг навалом,

Где я скитался по диванам,

Не зная, как всё прочитать,

И убегал на сено спать!

И чем ни рай, и где ещё

Вас сто раз в день зовут обедать!

И не случайно горячо

Плечо у вашей Андромеды!

Люблю я рай, где дедушка Ахмат,

Как горы снегом, больше всех богат,

Хоть он один – лишь ослик с ним Лариса!

Где доброты и куры не клюют.

И где ж забыться, если ни в раю,

Что для тебя я тот же ноль, мантисса…

И единственный раз, когда батя пожал мне руку за строчки, – это были 14 строк про уходящих, улетающих на его любимую туманность Андромеды, навсегда, без возврата, туда:

«Всем получить на базе двойников».

Инструкция строга на этот случай.

Мы, странники, послушною толпой

Берём под роспись запасные души.

Мы не умеем права умирать,

Хотя мы никогда не возвратимся.

Мы знаем: нас никто не будет ждать, —

На старте с вами горестно простимся.

С оставшимися. Всё же это – мы,

Хоть улетаем для далёкой встречи.

Мы – ваше тело, ваша мысль и сны.

И это наш последний летний вечер.

Но всё равно, всё зря или удастся —

Лишь боль в запасе, что нельзя остаться.

Сны… Вот, кусочек из недописанной «пьесы», начал её ещё при тебе, 11.11.2012, ещё до твоей последней операции, бать, про твоё, бать, золото партии:

Вот подходит Емельян.

И не трезвый, и не пьян.

Е м е л я

Снится, тятя, мы вдвоём,

Под кровом ночи,

Без огня, все выплакали очи,

Злато царства твоего

Прячем в тайное дупло

За Маруськиной горой.

И тревожною порой,

Больше некому доверить,

Лишь вдвоём с тобой телеги

С изумрудами, рубинами,

С бриллиантами и вилами,

От врагов в пути нежданных,

Через восемь перевалов,

Обманув ворон и леших, —

Всё упрятали и пеши

Добрели вот до дворца.

Глядь: а нетути крыльца!..

Или, опять, про это золотое крыльцо детства, из сна Емельки:

Ко дворцу отца подходит,

Ничего он не находит:

Лопухи и крапив'а,

Два подсолнуха и два

С перекладиной столба —

Вот и всё, что от крыльца

Он находит у дворца.

А это – самый страшный сон в пьесе:

Не только горы провалились

И море вздулось – жизнь ушла.

И стёрлась память навсегда

Об этой ласковой земле,

Где пели птицы при луне

И тихие сады светились.

Нет Пирамид – и нету Слова.

И у крылечка золотого,

Ушедшего на дно земли,

Объятий нет и нет любви.

Всё же наперекор всем катаклизмам, наперекор времени и равнодушной судьбе, разреши мне, бать, передать привет твоим горам, нашему с тобой Кавказу – моей родине и твоей любви:

Привет, опальный карнавал!Максим Максимыч там вздыхалИ при любой погодеТам русский стих не унывал,Пил воды и свободу!Там и сейчас, средь бела дня,Печорин падает с коня.И, не хотел признаться,Там так же навсегда  о н аУшла – и не угнаться…Кавказ! Прохладный мой прибойИюня неба надо мной!И даже на равнине,В дрожащий и неверный зной,Как кружку пива в час хмельной,Ищу твои вершины.

Вот и всё. Я жду тебя, в снах! Это – последнее, о снах:

«Синдром Соляриса»

Или сам устал он от игры,

Или, вправду, дождались конца:

Можно спать, забыв про топоры,

Не страшась любимого лица.

Станция развёрнута в петле.

Тень её – громадный вензель О,

Ускоряя память о Земле,

Всё ещё цепляет за крыло:

Океан… Отец… Опять… О н а…

Снова дочки… Как там, куклы, сны?

Хоть и не поверит мне жена,

Больше ноль галактик вне жены.

Я устал от гипер их и суб.

Мне б, как в снах, напиться б – и в траву б!

До снов, до пьес, до встречи там, на Магеллановых Облаках, бать! Всё жду чуда: придёшь ко мне во сне и подскажешь, где же твои рукописи?

27. 10. 2013

Про горы и равнины

Горы!… Батино сердце, пламень его жизни, его песня, его друзья и солнце его счастья!

Руды, медь, кристаллы, геология и все эти эпитеты к горам – ну, третье место. Первое – друзья! Без них он не он. Как он их любил! Друзья, горы, геология. Поэзия – только четвёртая его страсть на этих моих лукавых весах. Вот про горы, про амплитуду рельефа, так близкую его размаху души, про их первозданность и неподкупность, недоступную разуму красоту и любовь к ним – вот тут мне что-то довелось уловить от отца, как и про поэзию.

Горы! Уже первый ударный звук зовёт ввысь. Кличет: «О! Пошли со мной, друг!» – Go! Ого – го – го – го! Пошли! Пошли, ребята! Это же Ушба – олицетворение красоты! Это же Софруджу – белая фата невесты! Белалакая, Домбай-Ульген, Эльбрус, Аксаут, София, Каракая – какая магия, кто их видел, снега, льда, скал, ветра, солнца и космоса! Вот эта синусоида из праха быта внизу до бытия поднебесья, этот кристалл вечной красоты и верность локтя товарища – вот это чудо, наверно, навсегда оставило в горах сердце моего отца. «Я безмерно завидую горам…» – такое завещание мог оставить только их однолюб. Сергей из «Не доходя до вершины» Михаила Милякова – просто батин портрет, это же две капли воды – их души и судьбы! Даже письмо в книге – будто сам отец водил пером! А я ещё в институте сбежал из секции альпинизма от самого Александра Кузнецова, друга и брата Михаила Хергиани. Я знал, что я ни батя, ни сестра Галка. Я научился ходить по перилам мостиков, а Галка и батя бегали с детства по жёрдочкам на любой высоте. Бесстрашие – и врождённый порок моего вестибулярного аппарата: вот вся разница. Я, разноухий, конечно, втайне натренировался ходить, может, и проворнее, но это не природное, и для меня – неинтересное. А у бати – абсолютное бесстрашие, и сколько из-за этого было падений… Но горы отца стали и моей любимой жизнью. А это – непересказуемый мир Западного и Южного Кызгычей, София и Маруха, Приэльбрусье, Домбай и Аксаут – подарок мне любимого бати от вселенной.

Горы и отец. Это – наш мир над повседневностью, это – его «валенок» мне под задницу на Эльбрусе, когда я замерзал и хотел остаться навеки в его снегах! Спуск по Ацгоре и Урупу! Как он мучился, чтобы согреть костром нас в походе по верховьям Урупа, но всё промокло и не загоралось. И я отдал свой походный дневник, единственно сухую вещь. Он не взял! Это – наши с ним и с Галкой горы, с нашими ребятами, турслёты и соревнования. Много чего было – и всё, до последней трещинки в изумрудах ледников Уллу-Озена, всё помнится как источник только что сотворённой для нас красоты! А все горы отца мне, к сожалению, неизвестны. Но он с друзьями возродил альпиниады в Домбае, это я видел на видео. Это было его гордостью. И написать такое Слово о Горах как «Зависть»! Горы забрали батю всего. А я и тут ему антипод.

Горы – моя родина. Его родина – равнины. Горы мне – мой привычный родной дом: горизонт за 45 градусов по высоте, шум горной реки, уже навеки в мембранах клеток. Для отца этот мифический хребет динозавра-Кавказа стал откровением! А мне вот сталась чудом равнина. До сих пор не могу опомниться: можно не поднимать головы – и видеть звёзды! Отцы и дети.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.