Изоляция. Сборник

Альфред боялся прервать наставника, а Отец-Архивариус продолжал рассказ.

– Ведьма стояла перед кроваткой с грудным сыном, занеся над ним нож, и хохотала в приступе горячки. Её муж уже задохнулся в дыму, бездыханное тело лежало тут же. Я лишь успел схватить попавшийся под руку бронзовый подсвечник, с силой ударил колдунью по затылку и скорей выхватил плачущего мальчика. О книге я уже и не вспоминал. Удар мой был неумелым, но неожиданность сыграла свою роль. Преступница выронила кинжал, посмотрела на меня пустыми безумными глазами, ощетинилась, словно кошка, и бросилась, чтобы отнять дитя. Слава пресвятому Хеиланду, Сыну звёзд и Творцу гор, за то, что я выжил в ту ночь! Горящие брёвна посыпались с потолка, отрезав ведьме путь. Как она визжала и рвалась, она проклинала меня, кричала, что я лишил её вечной молодости! Её мучения продлились недолго – обрушившаяся крыша прервала страдания. Я принёс ребёнка в приют, строго наказав заботиться о нём. Утром все сбежались к пепелищу. Я тайно осмотрел останки дома и, не найдя ничего, кроме углей, ушёл в башню. Там я отыскал лучшие двенадцать томов сказок, принёс их в приют и велел нянюшке дарить по одному тому раз в три месяца, как только ребёнок научится читать… После я ни разу не смог навестить сироту.

Рассказ потряс Альфреда, и от его пыла не осталось и следа. Слёзы подступили к глазам. Он сотрясался в рыданиях, пытаясь вымолвить хоть слово. Библиотекарь сам не сдерживал слёз, прижимая юношу. к груди Он целых три года жил и работал с тем, кого спас от гибели семнадцать лет назад.

– Простите меня, господин распорядитель. Не вините себя, ваша цель – благо для людей… Вы… Вы вырвали меня из рук смерти, а я посмел проявить такую подлость!.. Видно, не вышло из меня хорошего подмастерья.

С этими словами юноша взял в руки напёрсток, наполнил его из бочки и поднёс Отцу-Архивариусу. Тот вздохнул, но принял напиток, осушив напёрсток до дна.

– Мой мальчик, это последний напёрсток, который я пью.

– Но как же библиотека, кто же будет учить добру?..

Опираясь на плечо ученика, библиотекарь встал, посмотрел в зелёные глаза и окрепшим голосом ответил:

– Ты, Альфред. Моё время на исходе, но его должно хватить для того, чтобы закончить твоё обучение. Я нашёл себе подмастерье, которого искал все эти годы, а значит, могу уходить на покой… Спустимся вниз, нам предстоит долгая беседа.

Вечер сменился утром. Прошла осень, а за ней и зима. Альфред получал всё больше обязанностей: теперь он подбирал для библиотеки новые книги. И весь восьмой этаж был в его распоряжении. А Отец-Архивариус спускался всё реже.

Наконец, наступила весна. Всё цвело в Блаурфельсене. Темнело поздно. Альфред поднимался на седьмой этаж.

Теперь он сам носил чёрный берет и большую связку ключей на поясе. В руках он держал кисть белой сирени, на лице его сияла грустная улыбка.

За дубовым столом сидел Отец-Архивариус в одной ночной рубашке. Он сильно постарел, осанка уже не была такой прямой, но ясность взгляда ему не изменила.

– Отец-Архивариус, я принёс вам цветы.

Библиотекарь улыбнулся. Было видно, что он потерял последние зубы. Ослабшим голосом отвечал:

– Спасибо, сынок. Ноги меня уже совсем не носят, не увидеть мне этой весны. А ты радуешь старика… Как прошёл день, не было ли проблем?

– На восьмом этаже пополнение. Неизвестный принёс очередной сборник ядов… Воистину, нет предела фантазии человеческой! Книга уже под замком, господин распорядитель.

Старец тихо засмеялся.

– Теперь ты здесь господин распорядитель, а я так, старик с седьмого этажа.

Было видно, что бывший библиотекарь устал. Весною дни длинные, а старость быстро отнимает силы. Положив ветку сирени на дубовый стол, Альфред сказал:

– Будем спать, Отец-Архивариус. Завтра в городе снова праздник весны.

Сгустилась ночь. За стенами башни пели сверчки и сияла полная луна. Весна выдалась тёплая, без заморозков, что очень редко бывает в Блаурфельсене. Альфред спал на своей кровати, а Отец-Архивариус засыпал в дубовом кресле. Хоть и уговаривал его ученик перейти на его постель, но не хотел старый библиотекарь изменять привычкам. Засыпая, он смотрел на лик полной луны и думал. Отец-Архивариус вспоминал свою молодость, вспоминал, как такой же весной ходил по улицам города и рвал сирень. А утром Хеиланд принял его в свои объятия, молодого и чернобородого, как пятьсот тридцать восемь лет назад. Принял и увёл на вечный праздник весны.

Дмитрий Кокшенков

Сонет

Судьба комедианта нелегка:

Он на подмостках в блеске и сияньи,

Но фальшь в его каменьях и шелках,

Забот не счесть, неверно пропитанье.

Неловкий шаг (такое может быть) —

И жалко он с помоста кувыркнётся

Под хохот переменчивой толпы…

Совсем иное – участь царедворца.

Его судьба пышнее расцвела:

Не знает он ни глада, ни заботы,

Алмаз в его серьге не из стекла,

И меч добавит вес его остротам.

Но – если, оступившись, он падёт —

Его помостом станет эшафот.

Рыцарь таверны

Кто посмел трубить отступленье?!

Негодяи! К передовой!

Пусть помечутся в исступленьи

Генералы мятежных войск!

Нас и вправду осталось мало,

И от крови красна земля,

Но, скажите, – что с вами стало?

Мы – защитники короля!

Победить ещё в нашей воле —

До конца не разбита рать,

Так неужто вам честь позволит

Бакалейщикам проиграть?

Пусть крепки их клинки и вера,

Но когда отступали мы?

Ведь пока ещё кавалеры —

Это гвардия, черт возьми!

Нас и вправду осталось мало,

И от крови красна земля,

Но – в атаку! И, что б ни стало…

Кавалеры! За короля!

Тайна полуночи

Ночь вуалью тьмы от нас

Лик стыдливо прикрывает,

Незаметно подступает

Время тайн – полночный час.

С неба полная луна

Льёт на землю свет печальный,

Переливчато-хрустальный,

Наводящий чары сна.

Полночь. Время колдовства,

Древних сил – великих, властных.

Мы их кругу сопричастны

В этот час их торжества.

Слушай голос тишины,

Что читает заклинанья —

Все законы мирозданья

Власти их подчинены.

Пламя в сердце ощути,

Жар, струящийся по жилам,

Силу тайны, тайну силы,

Мощь и мудрость обрети.

Анна Ярута

Создатель

1

Я взял пистолет, со щелчком магазин выпрыгнул из рукояти. Тычки и пощипывания муравьями поползли по спине и рукам. «Души предков» – так называет мой друг тех, кто сейчас следит и мешает разобрать оружие. Они, понимая, что не реагирую, становятся настойчивее: дёргают за волосы и одежду, пока несерьёзно, как девчонки в детском саду.

– Знаю, знаю, – я нажал на курок, ПМ цокнул, отстегнул пусковую скобу. Два глухих звука металла о деревяшку стола и пистолет разобран. Я поднял онемевшие ладони на уровень лица – сдаюсь. – Всё! Видите?

Травля замерла – «души» присматривались. Одеревенение тела – наказание тому, кто на космическом корабле нарушал правила, одним из которых было – не убивать. «Души» можно понять, всего трое живых, а рассчитан этот звездолёт на двести тысяч человек. Кропотливо выточенный мною пистолет, красивейшая вещь, стал запретным плодом – смотри, но не трогай.

Есть одна хитрость, изобретение Мату – «жвачка». Наказание «духов» проходило, но резина казалась кончикам пальцев неподатливой и угловатой. Неуклюже разделил «жвачку» на четыре куска. Если начать размазывать пластичную массу на маленькие детали, не больше пятнадцати сантиметров, то вещь съёживается и полностью втягивается, становится размером с горошину. Так легче переносить предметы, а потом, вынув, использовать вновь.

Что ни говори, а Мату, умеет изобретать полезные вещи, но есть у него совершенно сумасшедшая мания окрашивать их в кошмарный розовый цвет. Четыре кусочка «жвачки» с деталями пистолета внутри, лежащие сейчас передо мной, абсолютно розовые. Что уж говорить, корабль «Пятый», на котором мы недавно добирались до Белой планеты и обратно, покрашен в… Я набрал воздуха в лёгкие и выдохнул с сожалением. Не хватает мне дисциплины научиться перекрашивать этот безобразный цвет.

«Жвачка» отправилась в карман, и я задумался о цели моего похода. Стоит ли менять пистолет на попытку воскресить умершую девушку с другой планеты?

2

Если мысленно представить старика Мату, то сформируется коридор прямиком в его комнату. Система – она же главный корабль «Один» – посчитала, что я сегодня мало подвижен и предоставила скучнейший коридор длиною в двадцать минут.

Старик, к которому я направлялся, доживал здесь второе воплощение и не праздновал недавно наступившие сто шестьдесят лет. Он был и врачом, и геологом, но сейчас, как и я, считал создание техники смыслом жизни. Существенная разница между нами была в подходе к изготовлению. То, что я неделю за неделей вытачиваю, выскабливаю, иногда получаю порезы, выводило старика из себя. «А! – говорил он, заглядывая мне через плечо, – очередная фитюлька. Ник, вы занимаетесь полнейшей ерундой. Взяли бы вы себя в руки и обучились, наконец, работать в уме, без этих древних инструментариев. Натренировавшись, вещество корабля из ваших мысленных форм создаст физические за пару недель. А у вас, простите, мартышкин труд. И не забывайте, делая вещи в уме, вы обучаете вещество и оставляете технологии следующим поколениям. А некоторые ваши объекты, знаете ли, очень даже… – его изучающий взгляд скользил по моей выставочной стене и останавливался, – Позвольте, это что-то новенькое… Летающий змей? Извините… Вы его в вакуум пойдете запускать?»