Давай оставим все как есть

– А отец? – прижавшись щекой к его плечу, спросила притихшая Ольга. – Ты только о маме говоришь. Они разошлись?

– Нет, он погиб, – с сожалением ответил Алекс. – Сбила машина. Помню его отрывисто, да и то немного. Помню, как прыгал к нему в постель и тянул за нос от обиды, что не удавалось его побороть. Помню, маме он подарил пушистый платок (елка тогда стояла), а я ревел, потому что хотел грузовичок как у друга Сережки Кутузова, а получил медвежонка. Появился грузовичок. Когда я видел его в костюме, робел, и почему-то хотелось потрогать его галстук. Вот и все, что я помню. Еще гитара от него осталась, в маминой комнате. Сам бренчал когда-то, да так и не научился.

Ему вдруг захотелось поэкспериментировать. Он включил настольную лампу, взял с тумбочки фотографию в рамке и протянул ей.

– Я ее в детстве все время под подушку прятал. Маме это надоело, и она вставила ее в рамку. Замуж она больше не вышла.

– Ты на него похож, – рассматривая фотографию, задумчиво сказала она. – Те, кого мы любим, для нас не умирают. Они становятся частью нас самих.

Вот оно. В точку. Прямо в сердце. Именно таких слов он от нее и ждал.

– Он, наверное, был таким же добрым, – сказала она, ставя фотографию на место.

– Я разный, Оленька,… – печально ответил Алекс. – Все зависит от того, с кем общаешься. Иногда себя переламываешь. Отвратительное чувство. Но не всегда из меркантильности, просто не хочется обидеть человека. А с тобой я без маски на лице и без фальши в душе. Может, потому легко. Кстати, для соседей побудь пока моей сестрой.

– Как бы ты себе проблем не нажил.

– Куда уж больше, – обняв ее за плечо, сказал он ей в волосы. – Все утрясется. Да и Алька со временем поймет.

– Почему ты ее так называешь?

– А я к ней и отношусь так же. Она моложе меня на десять лет.

– Красивая?

– Не без этого,… – уклончиво ответил Алекс.

– Не знаю, что ты во мне нашел, – упавшим тоном сказала Ольга.

– Позволь уж мне самому решать, что мне нужно. Мне кажется, тебя ничто не испортит – ни деньги, ни наряды. Ты вон над полтинником слезы проливала, а у моей жены одно платьице на пару сот потянет со всеми аксессуарами, будь оно неладно. Было бы одно, так ведь полон шкаф тряпья. Она весь мой доход прибылью считает и по барабану ей, как мне ее обналичить, – добродушно закончил он.

– Она не работает?

– Дома не сидит, только денег не зарабатывает. Все жалел, на возраст списывал.

– Прости, не стоило мне спрашивать.

– Почему? По большому счету мне ее не в чем упрекнуть. Жизнь какая-то… Крутишься как белка в колесе, а сдунь с нее баксы, пустота останется. Но без тебя все равно не смогу от нее отказаться. Зацепиться не за что.

Ольга тяжко вздохнула.

– Журавль в небе заманчивее. Но синица, как ни крути, ближе.

Алекс нащупал на тумбочке пачку сигарет, достал одну и прикурил.

– Хочешь? – протянул он ей пачку.

– Нет, – покачала она головой. – Ты слишком часто куришь.

– Слишком много переживаю, – нервно глубоко затянувшись, бросил Алекс. – Не каждый день такое случается. Думаешь, как я женился? Серенады пел или стихи читал? Ее вполне устраивали мои деньги. Я понимал это с самого начала. И она понимала, что я понимал. Познакомились в одной компании. Понравилась. Женился. Я и сам тогда толком не знал, что мне нужно.

Алекс не стал вдаваться в подробности о том, что познакомились они в клубе у его друга, который время от времени под видом различных кастингов для конкурсов устраивал смотрины для бабловитых мужиков. Долгое время комплексовал он из-за своей хромоты. Потому и решился так поздно.

– Ты не обидишься, если я прямо спрошу? – провел он рукой по ее волосам.

– Спрашивай, – согласилась она, – сегодня у нас с тобой что-то вроде ночи откровений.

– Ты-то сама, почему пошла со мной, раз говоришь, что впервые?

Пришло время задуматься ей. Какое-то время они лежали неподвижно, скованные ночной темнотой. Послышался ее легкий вздох.

– Все в жизни когда-нибудь случается впервые, – ее слова отдавали горчинкой. – Я и шла-то, ни о чем не думая. То есть, я предполагала,… – она вдруг запнулась и тотчас выплеснула наболевшее, – наверное, тоже все один к одному сложилось… И за душой ни гроша, и терять было нечего. Если бы убил – туда мне и дорога.

– Это судьба, Оленька,… – Алекс прижал ее к себе и поцеловал в висок.

– Ты так ласково меня называешь, – Ольга подняла к нему глаза, – и так часто повторяешь мое имя.

– Мне приятно, – добродушно ответил он. – Тебе оно идет, и только так. Не люблю я длинных имен. Жена – Алька. Ходаковский, зам мой – Ходак. Он, кстати, в жену мою влюблен. Думает – я не знаю. Секрет Полишинеля. А моего бухгалтера видела? Какая башка у него… квадратная, зато золотая. Золотая башка получается. И не обидно вроде, а говорил – язык вырвет. Правильно башка варит, на то она и золотая. Маринка, секретарша наша – Мэри. Да, есть еще Маргарита Семеновна. Мама Рита – и все дела. Ей приятно, а мне короче. А тесть с тещей,… – Алекс рассмеялся. – У нас всего-то десять лет разницы. Какое там имя-отчество? Да и Эдик Миклин, тестюшка мой ненаглядный, крепко на моей шее зацепился. Того и гляди, меня по имени-отчеству называть начнет. А Мария Марковна, мать Алисы… Длинно, но приходится. Она еще ни разу ни о чем меня не попросила. Думает, я не знаю, что мужа своего накручивает. Как же мне не знать, если у меня дома точная ее копия? – Алекс повернулся к Ольге и задорно подмигнул ей. – А и ничего… я ее про себя МММ называю.

Ольга рассмеялась.

– Чего зря язык напрягать? Он хоть и без костей, а изнашивается. А у тебя имя короткое, но так хочется его растянуть, – коснулся он губами ее щеки. – Холодная… Придется тебя согревать, – тяжело повернувшись, Алекс наклонился над ней и провел ладонью по ее волосам. – Вот ведь как получается – и называть хочется, и согревать хочется, а расставаться с тобой не хочется. Ничего, ночь длинная. Сегодня не дам тебе уснуть. Завтра отоспишься. Завтра не приеду, Оленька.

– Я понимаю,… – растаяли в темноте ее слова.

– Вряд ли,… – вздохнул Алекс и, повернувшись на спину, заложил руку за голову. – После работы надо будет с женой поговорить.

– Как?… – вырвалось у нее.

– А как ты думала? – ответил он с печальной улыбкой. – Случалось у меня, конечно. Но по большому счету я ей не изменял. Слишком долго жил один. Привык к такой жизни. Да и семейные неурядицы… сама понимаешь. Но сейчас не тот случай. Ты-то сама ко мне хоть что-нибудь чувствуешь? Может, я здесь зря распинаюсь? – спросил он спокойно. Если бы она могла знать, чего стоило ему это «спокойно». – Только правду. Не бойся, не оставлю. В любом случае деньгами помогу.

Какое-то время их разделяла мертвая тишина.

– Не стоит об этом говорить, ты женат. Да ты и сам знаешь, – эти слова захватывали своей неподкупной правдивостью.

– Говори, – твердо, словно приговор, отчеканил Алекс.

– Знакомство у нас с тобой началось так,… после чего сразу понимаешь – либо – да, либо -нет.

– Так, да или нет?

– Да, – закрыв глаза, словно вытолкнула она из себя.

А губы жадно искали в темноте ее губы, а руки страстно сжимали ее тело, а

мысли улетели далеко от этих слов… Улетели и не вернулись.

6

Долго лежала она в темноте без сна. Дождь мелкой дробью выстукивал по подоконнику, что это ей не пригрезилось, не приснилось. Она осторожно убрала его ладонь со своей груди. Он протяжно вздохнул, но не повернулся.

В последнее время, то и дело уворачиваясь от капризных ударов судьбы, она перестала что-либо понимать в своей жизни. Даже надеяться перестала. Для этого не было сил. Все мысли были лишь о том, чтобы выжить. Выжить любой ценой. Она провела ладонью по его широкой груди и прижалась щекой к его плечу. Так вот какую цену запросила у нее жизнь… Но платить-то придется той, другой, его жене. А ей – либо согласиться, либо отказаться от него. Память цепко удерживала непрестанно режущие по сердцу недавние мытарства, доверчивые глаза матери и сына. А ей нечего, совершенно нечего было им сказать… И вот она, новая жизнь, о которой она только слышала, о которой даже мечтать не смела. Вместо желанной корочки хлеба судьба милостиво одарила ее куском пирога. Теперь она даже мысленно не могла отказаться от этого человека. Хоть он обещал не оставить ее в любом случае, и она почему-то верила ему. Так в чем же дело? Урвать побольше захотелось? Захотелось. Он пробудил в ней женщину, жизнью загнанную в угол, униженную нищетой и беспомощностью до такой степени, что ее как бы вовсе не стало. А теперь ее озябшая душа оттаяла. Она уже и позабыла, как это хорошо – быть желанной. Сейчас она была переполнена любовью и нежностью. Но странный привкус был у этого чувства. Не сомневаясь в искренности его слов, она все же сомневалась в здравости его рассудка. Видно, допекло человека, раз он рискнул искать утешения у незнакомой женщины. Она разделит с ним его участь, отогреет его, воздаст ему за его доброту. Мысли становились ленивыми, тело тяжелым, на душе было сладостно.

«Странно,… – вбирая запах его тела, думала она, – разве можно вдруг так без памяти прикипеть душой к совершенно незнакомому человеку? Наверное, можно, раз это уже случилось…»

7

Под утро она уснула. А он так и не смог уснуть. Вот тебе и субтильная. Сколько чувственности… Попробуй, расстанься с такой. Он согревал ее в своих объятиях и был безмерно счастлив. Впервые и по-настоящему.

Пытаясь не разбудить ее, он взглянул на часы, осторожно встал с дивана и пошел одеваться в соседнюю комнату. Плащ еще не просох. Ну и шут с ним. Заглянул к Ольге. Откинув полусогнутую руку на подушку, она спала безмятежным сном. Не хотелось оставлять ее одну. Но… надо.

Пройдя по коридору, Алекс тихо открыл входную дверь и вышел в сырое промозглое утро. Он как-то отвык уже в суетной городской жизни своей замечать, как восходит солнце, как оно заходит. Он просто не видел этого. Он просто об этом не думал. Утро для него обычно начиналось вереницей привычных проблем, ими же заканчивался и его день. А сейчас… Все казалось здесь сказочным, нереальным. Сквозь плотную пелену тумана едва просматривались очертания домов и деревьев, окутанных сладкой дремой. Алекс поднял голову. На листочках старой развесистой яблони замерли прозрачные капли, готовые сорваться при малейшем дуновении ветерка. Но ветра не было. Воздух был свеж и прохладен. И не надышаться… Прогрев мотор, он выехал за ворота.

Бессонная ночь сказалась на его самочувствии. Голова раскалывалась, болела, налитая свинцовой тяжестью, нога. Да кто его об этом спрашивал? Хочешь жить, вертись с больной ногой и с глупой головой, которой по ночам спать не хочется.

При въезде в город он остановился у первого попавшегося бистро и выпил две чашки кофе. Заехав в офис, он худо-бедно привел себя в порядок.

Начинался привычный рабочий день… Сутра у него была назначена встреча с управляющим банка, которую на прошлой неделе пообещал ему устроить приятель. Теперь любой ценой надо было держать фасон, раз уж сам напросился. Получилось – не зря. Удалось договориться о предоставлении кредита на выгодных условиях для предполагающейся закупки нового оборудования. Осталось дело за малым – сторговаться с покупателями морально изношенных, но вполне еще физически работающих станков. Сам когда-то так же вот начинал.

Интуитивно Алекс чувствовал, что все его последние неудачи были порождены не слепым стечением обстоятельств, а чьими-то целенаправленными действиями. Поэтому и договорился встретиться с одним человечком, в бытность работавшим в «органах». Знал тот много, потому и врагов много имел. Но до сих пор умудрялся выкручиваться благодаря своему умению в нужный момент подсовывать нужному врагу нужную ему информацию, тем самым превращаясь для него в нужного человека. И эта встреча оказалась для Алекса небесполезной. Лет пять назад, когда в стране все бродило и устанавливалось, был у него один покровитель. В предпринимательской среде к нему относились с пиететом и между собой называли Иваном, чего было вполне достаточно, чтобы знать, о ком идет речь. Хоть в действительности о нем мало что знали. Для большинства он был вне зоны доступа, но сам достать мог кого угодно. Понимая, что такие люди обычно обрастают байками, Алекс не проявлял к нему излишнего любопытства. Собственные дела его интересовали куда больше. Пришло время и, приглядевшись к Алексу, Иван решил сделать из него ездовую лошадку, надоумив заняться новым делом. Он же и научил его «перетирать» нужные темы с нужными людьми, и с «крышей» жить «по понятиям». Алекс «догонял» быстро, зная, что с тугодумами у этих людей разговор короткий. Будучи несведущим в нюансах нового бизнеса, он заранее согласился на все условия. Не было у него выбора. А условия эти оказались кабальными. Услугами старика он давно не пользовался, а проценты по-прежнему капали в чужой карман. Был бы он один такой у Алекса или хоть брал бы по совести, тогда ладно. А так… жирновато получалось. Так как этот «летучий голландец» уже пару лет, как не подавал признаков жизни, Алекс решил забыть на месяц о мзде, потом еще на месяц, и еще… Прямой реакции на его «наглый беспредел» не последовало. Но ему живо дали понять, что на манеже все те же. Удары посыпались так, что он не знал, с какой стороны отбиваться и откуда ждать новых: проверки вдруг раскапывали надежно сокрытые огрехи, участились споры с новыми застройщиками из-за нарушения санитарно-защитной зоны, срывались сделки по пустяшным причинам. Дошло до того, что однажды ему чуть не подожгли склад неизвестно как забравшиеся туда бомжи, напихав между досок окурков. Сначала он думал, что его хотели проучить. А вот сейчас узнал, что каша заварилась покруче. Пока оставалось под вопросом – уничтожить или прибрать к рукам его бизнес. И в этом узнавался тот же почерк. Иначе сразу спалили бы все к чертовой матери, и дело с концом. «Хватит полагаться на авось, – решил он, – видно, придется защищаться».

Потом позвонил Ходак. Им вместо фактурного обивочного велюра фуфло подсунули. Разобрались. Оказалось – не фуфло, и цена та же. А что делать – возвращать или в ход пускать – решать ему, Алексу. Пришлось ехать.

За городом у Алекса были пилорамы и мебельный цех. Начинал он с не особо прибыльной небольшой пилорамы, но идея была с дальним прицелом – в перспективе модернизировать ее в деревоперерабатывающее предприятие. Поначалу, как и в любом деле, получалось не все гладко. Частенько возникали проблемы с поставщиками, да и пока наладили сбыт, довелось объездить им с Ходаком все города и веси. Сбывали продукцию частным застройщикам. Постепенно докупали оборудование, расширяли помещения. Увеличили клиентуру до строительных организаций и мебельных цехов. Однако зимой спрос на продукцию падал. Вот Ходак и подал идею – самим заняться производством мебели. Тут началась новая «эпопея», по сравнению с которой лесопилка была детским стишком. Спрогнозировать этот бизнес было непросто, потому что невозможно было предсказать изменение вкусов покупателей и их платежеспособность. Поначалу изучали спрос, применяли индивидуальный подход, изготовляя мебель на заказ. Наладив сбыт, перешли к мелкосерийному производству корпусной кухонной мебели и шкафов, параллельно продолжая изготавливать под заказ мягкую мебель. Ходак ведал технологией изготовления, Алекс заведовал материальной частью. Со временем обновили оборудование, из арендованного помещения перешли в свой собственный цех. От офиса далековато. Зато дешевле получалось, да и спокойнее.

Увиденное «добро» Алекса отнюдь не обрадовало. Какая там фактура, к чертям?! Никакого товарного вида! С рабочими Ходак сам утрясет. В любом случае без дела сидеть не будут. А Алексу – трубку в руки и, мат-перемат! – копейку свою назад выцарапывай.

А тут еще одна «радость» подкатила. С мини-типографией незадача. Зданьице рядом с цехом, с бумагой проблем нет. Оборудование заказали. Завози и работай. Хорошо – вовремя выяснили, что оборудование ошибочно заказали другой марки. И клиенты есть, и заказы есть. Только дела им нет до твоих проблем. Ты сам же им проблемы создаешь, получается. У них свои сроки. И бланки людям нужны, и выпить охота. А кто бутылку без этикетки продаст? Кого твое оборудование интересует? Задницей штампуй, раз растяпа! А нет – извини да подвинься. Желающих без тебя хватает. «Это завтра, – решил Алекс, – здесь с наскока не решить».

Потом поехали с Афанасьичем в налоговую, грехи его замаливать. Замолить, замолили, а штрафик вынь да положь. Положить, конечно, можно, кабы вынимать не из своего кармана.

Некогда было ему думать о делах сердечных. Он и не думал. Тем более, что думало раскалывалось, как с перепоя. После нервотрепки с налоговиками Алекс решил: «Все! На сегодня хватит».

Тут-то он вспомнил и о доме, и о жене, и о том, что объясняться с ней все-таки придется.

По дороге домой он заехал перекусить. Весь день на обезболивающих. Нога болит, голова трещит – кусок в горло не идет. А надо. Дома ужин, конечно, готов. И покормить-то, жена его покормит. Да только после того, что он ей сказать собирался, самому уже неудобно будет есть этот ужин.

8

Открыв дверь, он вошел в квартиру. В ответ – гробовая тишина. Поставив в передней кейс, он небрежно нацепил плащ на крючок. Разбитый и злой, похромал в он гостиную.

Уставившись в журнал, Аля сидела в глубоком кресле и при его появлении даже бровью не повела. Ни на что иное он не рассчитывал. Пусть за пять лет совместной жизни он и уходил не раз, хлопнув дверью, но на то и причины были. С его точки зрения – веские. Если же у него случались неотложные дела, он никогда не уезжал, не предупредив жену. Верила она ему или нет, дело десятое. Так или иначе, совесть его была чиста. Не его вина в том, что у жены буйная фантазия. Добро бы сидела затворницей. Чего не причудится от жизни такой. Хватало у нее дел, хватало. То косметичка, то массажистка, то бассейн, то теннис. Еще и на живописи помешанная. Богема… Папочка-художник с детства приобщил доченьку к прекрасному. Хоть Алекс считал, что как раз дочь и была наилучшим его творением. Ни одной выставки не пропускала. Ходишь и ходи себе, кто ж против? Зачем мужа своего на смех выставлять? Сам он в этом ничего не смыслил. Что-то ему, конечно, нравилось, что-то не очень. А почему, объяснить не мог. И когда он слушал, как все эти умельцы обсуждали, в какой технике что написано, да где какого пятна недоставало, чувствовал себя неловко. Круглым дураком он себя чувствовал, полным невеждой, беспросветным тупицей! Поначалу он добросовестно пытался запомнить имена современных маститых и именитых, а также их творения. Но в голове получалась каша. Он даже выставку помог организовать Алькиному другу. Не то чтобы «шедевры» его понравились, хотелось жене угодить. В благодарность услышал, как тот шепнул его жене на ушко: «Твой муж в этом деле полный профан». «Правильно, – рассудил Алекс, – профан и есть». Потому и мазней, которая ему совсем не нравилась, дома все стены увешены. Перестал деньги на ветер выбрасывать, ходить—скучать—зевать по выставкам. И ничего, только лучше жилось. В конце концов, каждому свое – кому-то – картины писать, кому-то – деньги зарабатывать. Но сама-то она бегала. Носилась по Питеру, что-то устраивая, кому-то помогая, кого-то продвигая. Алекс приблизительно представлял себе, как оно все устраивалось-помогалось-продвигалось. Иными словами – бег на месте. Но с пользой – шмотками новыми можно покрасоваться. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы его, Алекса, поедом не ело. Так ведь ело же. Вот и выкусило…

Алекс в упор посмотрел на жену. Чего уж теперь ее винить? Да и зачем вообще искать виновного? Виновного ищут, когда можно что-то исправить. У них же с Алей все уже, увы, непоправимо…

Он тяжело опустился в кресло. Та же мертвая тишина. Не очень-то и спешил он ее нарушать, слишком хорошо знал, что обычно за ней следовало. Да и сделать это сейчас ему было вдвойне труднее. Но и молчание становилось все тягостнее.

– Зачем ты делаешь вид, что меня здесь нет? – пытаясь подавить раздражение, хрипло спросил он.– Тебе нужны мои извинения? Извини. Раскаяние? Его не будет.

Отбросив журнал, она холодно спросила:

– Где ты был?

– На работе,… – уставившись в пол, ответил Алекс.

– С каких пор ты стал работать по ночам? – жена понемногу набирала обороты.

– Не закатывай сцен, иначе ничего не получится. Я просто встану и уйду. Я слишком устал.

– Неудивительно, – отрезала Алиса.– Шляться по ночам. В твои-то годы!

– Оставь мои годы в покое. Я не шлялся, – мрачно отрезал Алекс.

– Да! Это у нас называется – зарабатывать деньги! – выкрикнула она ему в лицо. – А я-то полагала, что в чужих постелях их только оставляют!

– Прекрати, – поморщился Алекс. – Мне надо с тобой поговорить.

– Что нового ты можешь мне сказать?

– Извини, я не смог позвонить,… – начал было Алекс, но жена тотчас перебила его.

– Кому нужны твои звонки? Наговорить можно все что угодно. С какой стати я должна тебе верить?

– Придется.

– Но…

– Прекрати! – перебил ее Алекс, ударив ладонью по столу. – Я не собираюсь тебе лгать. Я встретил женщину. У тебя есть выбор – либо жить с этим дальше, либо разводиться. Думаю, жить с этим ты не согласишься. Но… я прошу тебя, не сейчас. Я очень устал, – с этими словами Алекс поднялся, собираясь пойти в душ, но жена ледяным тоном припечатала:

– Дошлялся.

– Называй это как хочешь, – устало ответил он. – Я понимаю, тебе сейчас больно. И мне больно, поверь. Сейчас – по живому.

– Кобель, – дрожащими губами бросила Алиса.

Алекс замер на полпути. Он снова опустился в кресло.

– Нам обоим надо свыкнуться с этой мыслью. С теми деньгами, которые я тебе оставлю, ты устроишь свою жизнь. А я уже не встречу. Давай… на этом закончим пока, а?

Он понимал, что разговор на этом не закончится. Глупо, да и, пожалуй, жестоко было его так заканчивать. Понимал, что жена заслужила хоть каких-нибудь ласковых слов. Но в его голове таких не нашлось. Их подавила неимоверная усталость.

– Аль, прости. Я сейчас просто не в состоянии говорить, – выдавил он из себя.

Казалось, до нее понемногу стал доходить смысл его слов. Какое-то время она напряженно о чем-то думала. Потом вскинула к нему глаза, словно спрашивая: «Правда?»

Алекс выдержал этот взгляд, подтверждая правдивость своих слов.

– Я знаю,… – глядя перед собой невидящим взглядом, вся она переменилась, потухла, – я знаю, что не сделала тебя счастливым. Я всегда это чувствовала, – она судорожно вздохнула. – Я старалась, но у меня не получалось. Я догоняла, а ты убегал. Да, ничего, кроме добра я от тебя в жизни не видела. Прости.

Поднявшись, он подошел к жене и присел на подлокотник. Какое-то время он смотрел так на нее сверху вниз, потом обнял за плечо, проведя ладонью от груди к шее, приподнял подбородок.

– Могу тебя утешить, – уставшим тоном произнес он. – Скоро не будет крутого Алекса, а будет тихий человек Алексей Иванович Нифонтов. Потому что уже год, почти год, я стараюсь собрать воедино то, во что вложил пять лет своей жизни. А оно рассыпается как песок сквозь пальцы. Ну и пусть. Нормальную жизнь я тебе обеспечу. Оглянись вокруг. Ты будешь жить лучше. Да и я спокойнее…

– Поступай как знаешь, – продолжая думать о чем-то своем, безучастно ответила Алиса. – Как ты меня измучил. Почему ты меня не отпустил?

– Я тебя и не держал. Я и сейчас не ставлю тебе условий.

Аля подняла к нему полные слез свои карие глаза.

– Неужели все?… – прошептала она, заглянув ему в душу.

Как же там все встрепенулось, как все перевернулось в его душе от одного единственного ее взгляда! Многое сказал ему этот взгляд, то, чего не выразить никакими словами.

9

Сколько так просидела в кресле, Аля не знала. Должно быть, долго. Ноги затекли. Переведя взгляд на окно, она заметила, что стемнело. Поднявшись, она тихо подошла к спальне и приоткрыла дверь. Муж спал, привычно упершись щекой в подушку, отбросив одеяло. Но она не стала поправлять постель, неосторожным прикосновением боясь разбудить его.

Мысли прыгали, рука привычно потянулась к телефону и принялась набирать знакомый номер.

– Мама? – спросили губы, лишь только в трубке прозвучал родной голос. – Мамочка…

– Что случилось? – МММ с ходу определила состояние дочери.

Они с Алей не столько понимали, сколько чувствовали друг друга. Аля была ее единственной дочерью, умницей и красавицей, и именно за нее она благодарила Бога, считая, что жизнь ее удалась. Удалась она и у дочери. Если бы не беспочвенная тревога, которой дочь в последнее время стала донимать ее все чаще, можно было бы до конца дней наслаждаться обеспечиваемой зятем тихой скромной жизнью. До сих пор ей без особых усилий удавалось успокаивать дочь, снабжая при этом парой-тройкой дельных советов, пополняющих багаж ее маленьких женских хитростей. Так, на всякий случай. Но сейчас она просто всей кожей ощутила, что этот случай наступил.