Я не сойду с ума

Люсинда Берри

Я не сойду с ума

Роман

Lucinda Berry

A perfect child

© Люсинда Берри, 2019

© Федорова А. В., перевод, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Моим читателям, которые были со мной с самого начала

Дело № 5243

Допрос Пайпер Гольдштейн

– Это ваше первое дело об убийстве, – проговорил он сухим деловым тоном. Под голубой рубашкой на груди играли мышцы.

Я много раз бывала в полиции на допросах, легче от этого не становилось. Нервы взвинчивались сами собой. Вечно такое ощущение, будто я вру, даже когда говорю правду.

Я прочистила горло.

– Не первое.

Хотела бы я жить в мире, далеком от жестокости, но со своей работой я повидала разное. Просто я не ожидала, что Бауэры окажутся замешаны в чем-то ужасном.

– Как вы узнали, что в деле наметились сдвиги?

Я взглянула на двустороннее зеркало за нами. Хотя в комнате мы были вдвоем, я знала, что мы не одни.

– Клэр рассказала.

– Клэр? – он приподнял брови.

– Коллега, – быстро ответила я.

Трудно поверить, но Клэр вошла в мой кабинет меньше часа назад. Мы всегда первыми приходили по утрам, и я предположила, что она всего лишь хочет узнать, как прошло мое свидание накануне вечером: ее оно волновало гораздо сильнее, чем меня. Она замужем уже двадцать лет и теперь рьяно интересовалась моей жизнью. Должно быть, ей очень скучно в браке, раз моя личная жизнь так ее увлекает. Мои свидания совершенно того не стоили.

Офицер сверлил меня глазами. Он хотел узнать больше, но я не собиралась говорить. Он оперся локтями о стол и склонился вперед.

– Что именно она рассказала?

Должно быть, он новенький, я его раньше не видела. В таком маленьком городке, как Кларксвилль, даже полицейских знаешь в лицо. Он представился, когда зашел в комнату ожидания, но я тогда ничего не осознавала от потрясения.

Я пожала плечами, нервно перебирая пальцами под столом.

– Она почти ничего не сказала, но я сразу поняла, что что-то стряслось, когда она вошла в мой кабинет.

Я только что вошла в свою учетную запись на компьютере и разбирала дела на текущий день, когда Клэр просунула голову в дверь; я даже первую чашку кофе еще не допила.

– Господи, дорогая, почему бы тебе просто не ходить на свидания вместо меня? – пошутила я, но шутка осталась без ответа, и я заметила выражение ее лица.

Обычная игривость исчезла, ей на смену пришла серьезность. У каждого из нас такое есть. Лицо, с которым мы ходим, когда дело настолько ужасно, что не дает уснуть ночью, проникает в наши сны, если удастся задремать; эти дела заставляют социальных работников, у которых есть дети, крепче прижимать их к себе.

– То есть вы сами догадались? – судя по тону, он не совсем мне верил.

Я ненавидела работать не сообща. Нельзя быть по другую сторону закона и не чувствовать себя преступником. Невозможно.

– Я догадалась, что случилось что-то ужасное, но понятия не имела, что именно и кто в этом замешан. – Я уже в третий раз посмотрела на телефон, мечтая, чтобы он завибрировал. Я же не под арестом. Я могла уйти, когда захочу, но тогда бы выглядело так, будто я что-то скрываю.

– Что вы подумали, когда узнали, что это семья Бауэр?

Я сглотнула, сдерживая рвущиеся из горла эмоции.

– Я надеялась, они наконец получат ответы. Они мне как семья.

Он заглянул в папку с документами перед собой.

– Здесь написано: вы первый соцработник, занимавшийся этим делом.

Я кивнула, потом вспомнила, что разговор записывается, и сказала:

– Да.

– И каково это было?

Как описать, на что были похожи последние два года? Это было самое сложное дело в моей карьере, и закончилось оно наихудшим образом. Я так много сомневалась, все время гадала, правильные ли решения я принимала по отношению ко всем участникам; что, если я ошибусь? Что, если я частично несу ответственность за произошедшее? Я сделала глубокий вдох, пытаясь прояснить мысли.

– Нельзя было и мечтать о лучшем доме для Джейни. Я уже двадцать лет работаю в Службе по защите прав детей и знаю, как много плохих приемных семей. Многие берут детей ради денег, для них семья – это бизнес, но Бауэры были хорошими. Они просто хотели помочь. – Мои глаза наполнились слезами, я не смогла их сдержать, как ни пыталась. Я быстро вытерла глаза, смущаясь, что показала себя такой сентиментальной. – Извините. Все происходит так быстро.

– Я понимаю, – ответил он, но я знала, что это не так. За много лет я ни разу не видела плачущего копа. Он подождал пару мгновений и продолжил: – Вам не будет проще, если мы начнем сначала?

Какая разница, с чего начинать? Легко все равно не будет.

1

Ханна Бауэр

– Я это так не оставлю. Не буду с ним говорить, пока не извинится, – заявила Обри бескомпромиссным самоуверенным тоном, присущим всем незамужним женщинам, не поднимая глаз от телефона. Я уже почти забыла о ее присутствии, потому что она не отрывала глаз от телефона с того момента, как мы вошли в комнату отдыха больницы, ее пальцы с сумасшедшей скоростью летали по экрану.

Мы со Стефани синхронно закатили глаза. Последние десять минут Стефани костерила своего мужа: как он разбрасывает грязные носки по всему дому, не выносит мусор и не смывает курчавые черные волосы в раковину после бритья. Она указала ему на это, тем самым возобновив давнишний спор о том, что она кобыла, а он не желает нести свою долю домашних обязанностей, которые за десяток лет в браке другой бы твердо усвоил. Спор перерос в жуткий скандал.

– От злости он становится таким авторитарным. Заговаривает мне зубы, сваливает все на меня, сама не замечаю, как уже я начинаю извиняться. Меня это с ума сводит, – продолжала Стефани, запихивая разогретые в микроволновке макароны в рот.

– Слушай, я вчера вечером уже говорила, нам нужны выходные без мужчин. Мы давно не собирались, – сказала я. В прошлый раз мы заселились в отеле «4 Сезона» и бездельничали, попивали вино на краю бассейна и балдели в спа. Мне тогда понравилась маска для лица с папайей, давно хотела ее повторить.

– Конечно. Говори когда, – ответила Стефани.

Один из наших коллег, Карл, засунул голову в дверь:

– Эй, вы нам нужны.

Мы мгновенно пришли в движение, убрали за собой беспорядок и вышли, втирая в руки антибактериальную пену. Сестринский пост гудел от движения и нетерпения, все были наготове. Стефани сразу преобразилась в старшую медсестру и прямиком направилась к доктору Холлу. Под управлением этой парочки отделение неотложной помощи работало как часы.

Я склонилась к Карлу:

– Что случилось?

– Точно не знаю, – пожал он плечами. – Кажется, потерявшийся ребенок, в тяжелом состоянии. «Скорая» приедет в сопровождении полиции.

У меня в животе все перевернулось. Одно дело лечить больных детей. Другое дело – травмированных, а присутствие полиции всегда предвещало особо тяжелые случаи. К этой части своей работы я никогда не привыкну. Я посмотрела на пульт, проверяя, сколько моих палат открыты, и выдохнула с облегчением, увидев, что все закрепленные за мной кровати заняты. Кнопка вызова у восьмой кровати мигала, и я отправилась проверить, чего хочет Элоиз.

Она была у нас частым гостем. Вдова, она часто приходила в неотложную помощь, чтобы справиться с одиночеством. С ней никогда не происходило ничего серьезного. Одна из самых здоровых восьмидесятилетних людей, с кем я работала, но пару недель назад она приехала в уверенности, что умирает. Жаловалась на острую боль в бедре и боялась, что у нее тромб.

Она улыбнулась с постели, морщинки под глазами пришли в движение. Жестом попросила подойти. Я наклонилась, привычно приобняв ее. Мое обоняние уловило знакомый запах ванили и талька. Она крепко сжала меня в объятьях, а потом оттолкнула на расстояние вытянутой руку, все еще удерживая за предплечье.

– Здравствуй, милая. Не хотела беспокоить, но вы еще не получили моих результатов?

Я покачала головой и подошла к изголовью поправить капельницу.

– Мы все еще ждем результатов от лаборатории УЗИ. Извините. Это может занять некоторое время, сегодня вечером много работы.

Как по заказу, наш разговор прервал звук полицейских раций. Элоиз выглянула из-за ширмы, пытаясь разглядеть полицию.

– Что тут происходит?

Она наклонилась, пытаясь заполучить лучший обзор.

– Там так много полицейских. Почему? Я в опасности?

– С вами все будет хорошо. Я не допущу, чтобы с вами что-либо случилось, – я похлопала ее по руке. Рыхловатая кожа говорила о том, что у нее снова обезвоживание.

– А вам, мисс Штучка, – я игриво погрозила пальцем, – надо больше пить. Сколько раз я это уже говорила?

Она опустила голову, но не смогла скрыть улыбку в уголках губ. Я проверила ее жизненные показатели, отметила их в табличке.

– Я буду следить за вашими анализами и сообщу, как только что-то узнаю. Договорились?

– Договорились, – она скрестила руки на груди, устраиваясь поудобнее. Закрыла глаза, часть морщин на лице разгладилась. Она мне как-то сказала, что не может спать одна, боится, что кто-нибудь вломится к ней в дом, пока она спит. Неудивительно, что в больницу она всегда попадала ночью. Она сказала, даже не открывая глаза: – Попробуйте разузнать, что здесь делает полиция.

– Попробую, – пообещала я, уже направляясь проверить других моих пациентов. Я бы не смогла ей рассказать, даже если бы что-то узнала.

Ночь становилась все насыщеннее, и до четырех я ни разу не присела. Я налила себе кофе и включила компьютер, собираясь заняться записями, пока у меня короткая передышка. Стефани пододвинула ко мне стул.

– Слышала, что случилось? – спросила она.

Я уже и забыла про полицию. Я покачала головой.

– У меня ни секунды свободной не было. Мы еще и люмбальную пункцию пациенту с шестой кровати делали. – Я открыла файл первого пациента и принялась просматривать его анализы крови в поисках нужного для отчета. – Что я пропустила?

– Полиция привезла брошенную маленькую девочку. Ее избили. Бродила по парковке в одном подгузнике и каком-то странном ошейнике на шее. Ужас, да? – Она говорила быстро, чтобы успеть рассказать прежде, чем ее позовут к следующему пациенту. – Она не подпускала к себе полицию. Полицейским только втроем удалось запихнуть ее в машину. Грязная, руки в крови, а нам не разрешают ее помыть, пока они не соберут все улики. Никто понятия не имеет, кто она и откуда.

Во мне поднялся гнев на несправедливость. Почему в этом мире детей дают тем, кто их бьет? Почему не тем, кто мечтает о ребенке, как я?

Мы с мужем, Кристофером, годами пытались завести ребенка, но нас подстерегало одно разочарование за другим. Когда наш врач поставил мне бесплодие, мы обратились к другому, но тот лишь подтвердил диагноз: я никогда не смогу сама зачать ребенка. Я сглотнула с горечью. Бывают дни легче, но сегодня не один из них.

– О родителях что-нибудь известно? – спросила я.

– Нет. Ничего. Подозревают, что она либо пришла из трейлерного парка по другую сторону дороги, либо ее там кто-то высадил.

Она поморщилась от отвращения.

– Она тощая, словно много дней ничего не ела.

– Бедняжка. Надеюсь, ее родителей найдут, и это окажется случайностью, каким-нибудь недоразумением.

Стефани подняла брови.

– Случайность? Что за недоразумение может привести к тому, что твой младенец потеряется на парковке в одном подгузнике? И еще кровь. Об этом ты забыла?

– Кто-то же должен быть оптимистом.

Хотела бы я и вправду быть столь оптимистична, как делала вид. Раньше я была такой. Больше не могу.

Стефани рассмеялась и сжала мою руку.

– Вот это мне в тебе и нравится, – сказала она перед уходом.

Дома Кристофер ждал меня с чашкой ромашкового чая. В одной руке у него была собственная чашка утреннего кофе, а в другой – моя любимая кружка с надписью «Мопсов много не бывает», хотя собак у меня никогда не было. В последние два года я работала в ночные смены, а он – днем, если ничего не случалось, так что мы редко бывали дома одновременно, но нам такой график подходил. Он давал нам возможность соскучиться, а это иногда важно для отношений, даже если любить друг друга так сильно, как мы.

Я сбросила туфли, взяла кружку и прошла за ним в гостиную. Плюхнулась на диван, утонув в нем, перьевые подушки приняли форму моего тела. Когда мы только купили дом и обставляли его, этот предмет мебели вызвал больше всего споров. Гостиная – первая комната, которую видишь, войдя в дом, и ему казалось, там уместен строгий диван, чтобы все выглядело мило и безупречно. Но дом не очень большой, и другой гостиной в нем не предполагалось, так что я понимала, что здесь мы будем проводить все время, а значит, диван должен быть удобным. В итоге я победила, а он потом неоднократно говорил, как рад, что его не ждет дома жесткий диван.

Он сел на другом конце, я вытянула ноги ему на колени. Он снял с меня носки и начал массировать ступни. Когда я первый раз рассказала сестре, как он массирует мне ноги после работы, она заявила, что это только пока мы молодожены, но он все еще так делал спустя много лет брака. Если я заставала его дома после смены, он массировал мне ступни. Точка. И неважно, если сам оперировал двенадцать часов подряд.

– Ну? – спросил он, поднимая брови.

Невозможно работать в медицине и не попасть под ее влияние. С течением лет мы стали личными психотерапевтами друг для друга. Мы, как никто другой, понимали, что значило нести ответственность за жизни других людей. Не работающему в медицине этого не понять.

– Элоиз опять у нас.

– Что на этот раз?

– Тромб.

– И?

– Отрицательно.

Он улыбнулся. Он зачесывал темные волосы назад, прикрывая прядями начинающую лысеть макушку. Его очень беспокоила потеря волос, а мне было все равно. Я любила его усталый вид, как по мне, он с годами становился только привлекательнее. Мужчинам в этом плане вообще везет. Даже морщины ему к лицу.

– Как у тебя прошел день? – спросила я.

– Две операции. Три консультации.

Кристофер работал хирургом-ортопедом в больнице «Нортфилд Мемориал», там же, где и я. Это самый крупный региональный госпиталь в Огайо, мы и познакомились там в кафетерии, когда он еще был первокурсником, работал целый день и учился ночами. Он был таким сосредоточенным и целеустремленным, что едва не упустил меня из виду, но рабочая этика принесла свои плоды. В итоге он оказался в ординатуре, потом остался работать по специальности.

– Интересные случаи были? – спросила я.

Он покачал головой.

– Кстати, пока не забыл, обязательно прочитай письмо от Бианеллы. Она хочет, чтобы мы поехали на следующих выходных на семинар по международному усыновлению. Там будет круглый стол для родителей о скрытых сложностях при усыновлении детей из-за границы, – сказал он.

Бианелла – наш специалист из органов опеки. Мы связались с ней после того, как репродуктолог в последний раз усадил нас перед собой и рассказал мрачную статистику. Мне уже было под сорок, и нас не прельщала судьба престарелых родителей. Я тогда думала, что усыновить ребенка очень легко, но в свое время я так же думала, что очень легко забеременеть. У нас уже была одна неудачная попытка, и она принесла столько же боли, как и выкидыши.

– Я не уверена, что готова взять ребенка-иностранца, – сказала я.

– Знаю. Я тоже. Просто почитай письмо и скажи потом, что ты думаешь. – Кристофер убрал мои ноги с коленей. – Мне пора собираться.

Он пошел на кухню поставить кружку в посудомойку, я двинулась прямиком в спальню, но вдруг кое-что вспомнила.

– Кристофер! – окликнула я.

– Что?

– Я забыла кое-что рассказать. – Я сделала паузу, чтобы убедиться, что он слушает. – Полиция сегодня привезла брошенного маленького ребенка.

2

Кристофер Бауэр

Я только что вернулся в кабинет после изнурительной шестичасовой операции по восстановлению кисти, которая оказалась гораздо сложнее, чем мы ожидали. Я как раз наливал себе чашку кофе, когда вошел Дэн, заведующий хирургией. Выглядел он расстроенным.

– Можно с тобой поговорить? – спросил он, закрывая за собой дверь.

– Садись, – предложил я, показывая на стул перед моим столом. У нас не принято закрывать двери, так что, видимо, дело серьезное.

Он покачал головой, взъерошивая темные волосы. На лбу отпечаталась тревога.

– Что творится с людьми? Как можно быть такими монстрами? – говорил он, меряя шагами кабинет.

Мы уже много лет работали вместе, и я впервые видел, чтобы он так нервничал.

– Может, все-таки присядешь?

– Нет-нет, спасибо. Я бы лучше выпил, – он с горечью усмехнулся. – Та девочка, которую привезли вчера ночью в отделение неотложной помощи, – жуткий случай. Ничего подобного не видел. Никогда, – он боролся с эмоциями, видимо, думая о собственных трех дочерях, чьи фотографии в ряд стояли на его рабочем столе. – Представить не могу, что кто-то может сделать такое с ребенком. Просто не могу.

– О чем ты говоришь? – спросил я, подавляя любопытство.

– Наверное, теперь тебе стоит присесть, – сказал он, почти не шутя. – Ее привезла полиция вместе со специалистами по защите прав детей. Судя по всему, ее обнаружили на парковке с западной стороны от Парк Стейшн. Знаешь ее?

Я кивнул. Все знали Парк Стейшн и трейлерный парк на улицах за ней. Там цвело городское сообщество наркоманов. В эту часть города ходили только с одной целью.

– Все тело девочки покрыто старыми шрамами и синяками. Ее, видимо, долго избивали, – ему пришлось прикладывать усилия, чтобы сохранять самообладание. – Она истощена и обезвожена и выглядит как голодающие сироты в телевизоре. Понимаешь, о ком я? – Он продолжил, не дожидаясь моего ответа: – У нее на ногах сыпь, как от септической инфекции. Рентген показывает множественные переломы. Некоторые старые, другие совсем свежие. Вероятно, у врача она никогда не была, так что кто знает, что еще мы можем обнаружить. – Он прочистил горло, потом переключился на роль руководителя. – Ею будут заниматься много врачей, нам нужны лучшие, поэтому я хочу, чтобы ты взял ее дело. Первый консилиум состоится завтра утром, так что отмени все дела.

– Хорошо, конечно. Уверен, Алексис сможет все устроить, – сказал я, доставая телефон и быстро набирая письмо своему секретарю.

– Что ж, пойдем, – Дэн пошел к двери, я следом. – Как только в СМИ узнают, поднимется шумиха. Пока еще ничего не утекло. Мы попытаемся как можно дольше сохранить дело в тайне, но ты же понимаешь, что это только вопрос времени, пока они пронюхают. Уровень секретности понятен?

– Конечно, – кивнул я, хотя мне еще не приходилось работать с засекреченными случаями. У нас в городке редко случалось что-то настолько серьезное, мне обычно доставались дети после аварий или спортивных травм. Я не мог в этом признаться, но меня очень будоражила возможность быть причастным к такому необычному делу.

Мы вошли в лифт на другом конце коридора. В нем было много народу, так что по пути на третий этаж мы молчали. Там Дэн открыл дверь и жестом показал мне выходить.

– Что она здесь делает? – спросил я. На третьем этаже отделение неврологии, здесь лежат пациенты после инфарктов и инсультов.

– Здесь ее никому не придет в голову искать, – сказал он.

– Ты о репортерах?

– Репортеров мы не боимся, их легко не пускать. Мы пытаемся уберечь ее на случай, если тот, кто сделал с ней все это, вернется и будет ее искать. Мы не знаем, кто нанес ей травмы и в безопасности ли она теперь. Мы даже не знаем, кто она такая.

Она говорит, что ее зовут Джейни, но кто знает. Она могла и придумать имя. Ее могли похитить. Постепенно мы узнаем больше.

Дэн на ходу кивал медсестрам, бегающим по отделению. Двое полицейских в форме стояли у двери в середине коридора. Дэн подошел к ним и показал удостоверение сотрудника. Я сделал то же самое. Он обернулся, посмотрел на меня и открыл дверь.

– Соберись, – сказал он.

Он зашел, и меня охватила волна печали, когда я увидел крошечного ребенка на кровати. К этому зрелищу я не был готов. Дэн сказал, что речь о маленькой девочке, но ребенок на кровати выглядел на год с небольшим. Ручки и ножки у нее были очень тонкие, казалось, они не выдержат ее, если она попытается встать. Живот вздувшийся, а голова слишком огромная по сравнению с крошечным тельцем, казалось, она не сможет ее удержать. Она была почти лысая. Только короткие клочки блондинистых волос там, где и волос быть не должно. Она посмотрела на нас глазами самого чистого голубого цвета, какие я только видел.

– Привет. – Ее губы изобразили подобие улыбки, открывая гнилой передний зуб.

– Привет, Джейни, – Дэн подошел к кровати и склонился над девочкой.

Она протянула руки.

– Обнимемся?

Он наклонился и аккуратно обнял ее, словно боялся повредить. Она вцепилась в его халат. Дэну было явно не по себе.

– Мне нравится, как ты пахнешь, – тихо, почти шепотом сказала она.

Девочка не отпускала его, так что Дэн обернулся ко мне и жестом подозвал поближе. Я обошел одну из медсестер и вошел в поле зрения девочки.

– Привет, Джейни. Меня зовут Кристофер. Я буду тебя лечить, – сказал я, тщательно подбирая слова. – Я помогу тебе.

Она отпустила Дэна и протянула руку ко мне. Ногти у нее были длинные и очень грязные. Пальцы скрючены так, что она не могла взять меня за руку.

– Привет, – задумчиво сказала она. – Вы меня вылечите?

Я кивнул:

– Да, солнышко. Обещаю.

3

Ханна Бауэр

Я была на кухне и собирала перекус на работу, когда открылась входная дверь: значит, Кристофер вернулся.

– Привет, любимая, я дома. Я так и не закончил подготовку к сегодняшнему вечеру. Затянула глупая бюрократия.

Он подошел сзади и обнял меня. Поцеловал в макушку и глубоко вздохнул. Я вытерла руки о полотенце у раковины и повернулась. Лицо у него было грустное.

– Потерял пациента? – спросила я. У него это редко случалось, но иногда бывало, если возникали другие осложнения.

Он покачал головой.

– Я видел ту брошенную девочку.

– Правда? – Я усадила его за стол.

– Бедняжка. Вся в синяках и заморенная голодом, – слова застревали у него в горле. – Люди с домашними животными обращаются лучше, чем обращались с ней.

– Все настолько ужасно? – спросила я.

Он кивнул.

Я налила ему стопку его любимого скотча и села напротив. Он пригубил, потом принялся водить пальцем по краю стакана, глядя в окно над раковиной. Я протянула руку через стол, взяла его за руку, погладила большим пальцем по тыльной стороне ладони. Я понимала, почему тема детей так задевала его. Когда мы только поженились, такого не было, но годы борьбы с бесплодием сделали нас очень чувствительными ко всему связанному с детьми, особенно с малышами.

– Ее зовут Джейни, и она прелестна. У нее такие огромные светло-голубые глаза, что просто забываешь обо всем. – Он сделал еще глоток. – Я просматривал ее карту перед уходом. Ее так долго морили голодом, что тело начало поедать само себя. У нее множество старых нелеченых переломов, поэтому некоторые кости срослись. Ни один кусочек ее тела не остался целым. – В глазах светился гнев. – Кто мог такое сотворить?

Оба мы знали ответ на вопрос: монстр. Говорить вслух было необязательно.

– Ей нужна будет операция на локте. Был сложный перелом, а поскольку его не фиксировали как следует, кости срослись под углом почти в девяносто градусов. Многие другие кости тоже срослись неправильно из-за незалеченных переломов и травм. Мы с Дэном завтра утром займемся этим.

– Ее поручили тебе, – сказала я. Мы посидели молча, наслаждаясь короткими минутами, когда мы могли побыть вместе между сменами. – Кстати, я прочитала письмо Бианеллы о том семинаре. Даже видео посмотрела. Думаю, нам стоит пойти, – сказала я через несколько минут.

– Правда?

Я кивнула.

– Неважно, по какому пути мы пойдем, сложности все равно будут, и нам пригодится совет тех, кто уже прошел через это. Вспомни, как помогла нам группа поддержки бездетных пар.

После третьей неудачной попытки ЭКО доктор предложил нам сходить в группу поддержки для родителей, проходящих через аналогичные сложности. Никто не сможет понять все превратности бесплодия, если сам через это не прошел. Кристофер сначала был против, ему не хотелось раскрывать душу перед кучей незнакомцев, но потом он привык. Несколько пар сдружились, и мы часто ходили в гости или выпить вместе.

– Мне записать нас или ты сама? – спросил он.

– Я запишусь в перерыве сегодня вечером. Тебе лучше отдохнуть и подготовиться к завтрашнему дню.

– Джейни уже не в отделении неотложной помощи, – сказал он, читая мои мысли.

Я вздохнула с облегчением.