Полная версия
Бладшот
Гэвин Смит
Бладшот
Бладшот
Глава первая
Рэев Гаррисонов на свете имелось двое. Один вечно тревожился об ипотеке, гордился кабриолетом «Форд-Мустанг» 64-го года выпуска, болел за «Уорриорз»[1] и, главное, крепко любил жену. О телах, оставленных им на земле, этот Рэй Гаррисон задумывался разве что изредка. Когда работа настоятельно требовала действия, первый Рэй Гаррисон отправлялся в ящик, под замок, а за дело брался второй Рэй Гаррисон – хладнокровный, ни перед чем не останавливающийся профессионал.
Потому-то здесь, в одном из проулков центра Момбасы[2], укрывшись в тени, расслабленно привалившись к стене и провожая взглядом бродячего пса, трусящего куда-то по лужам, оставшимся после прошедшего ночью дождя, стоял именно он, Рэй Гаррисон номер два. Несмотря на раннее утро, по всему телу градом катился пот: сквозь бреши меж ветхими зданиями, нависшими над головой, копьями били вниз лучи раскаленного солнца. Казалось, ради подобной работы его нарочно всякий раз отправляют туда, где пожарче. Ну, не считая Афганистана – там, высоко в горах, просто зуб на зуб не попадал, а вот в Ираке тоже стояла жара, только не такая влажная, душная, как здесь, в Момбасе.
Взгляд Рэя привлек рисунок на стене: женщина, глаза завязаны, по щеке катится слеза. Над головой покачивалось стираное белье, проулок перегораживали ящики с пустыми бутылками, пластиковые ванны, наполненные водой, жерди со связками фруктов и даже ободранный, ржавый остов автомобиля. Заглянув сюда, те милые люди, что дома называются «средним классом», пожалуй, приняли бы этот проулок за свалку, но он, Гаррисон, повидал виды и знал: такова уж тут жизнь. Здесь тоже люди живут, и сегодня их, вполне вероятно, разбудит стрельба. Быть может, не впервые. Проблем с преступностью в Момбасе хватает, так что треск выстрелов им не в новинку, ну, а в остальном… преступность, спецоперации – пуля есть пуля.
Заметив в одном из окон движение, Гаррисон чуть сдвинулся с места, приготовил оружие… но нет, в окне показался всего-навсего какой-то мальчишка. Стоявший в тени, Гаррисон знал, что из окна его не увидеть, однако мысленно велел мальчишке убираться прочь. Хорошо бы ему хватило ума не высовываться, когда засвистят пули – а они засвистят, можно не сомневаться. Теперь войны ведутся не так, как прежде. Последние четырнадцать лет жизни Рэя, начиная с того самого двенадцатого сентября, когда он поступил на военную службу, казались сплошной чередой вот таких маленьких городских войн. А в подобных боях, как осторожен ни будь, без случайных жертв не обходится… Впрочем, об этаких соображениях полагалось тревожиться первому Рэю Гаррисону. Сейчас главное – выполнить задание, уберечь своих, уберечься самому…
«И вернуться домой, к Джине».
Эта мысль тоже отправилась под замок. То была мысль Рэя Гаррисона номер один, а за работой от таких мыслей и до гибели недалеко.
Мелькнувший в окне мальчишка скрылся из виду.
– Эхо-пять на месте, – прошелестел наушник рации голосом Виктора.
– Спартанец-первый на месте, – доложил и Дэниэлс, еще один солдат диверсионной группы, элиты корпуса морской пехоты, приданный Гаррисону.
Оба, как и он сам, числились среди лучших во всех вооруженных силах.
– Углы проверь, – сказал Эхо-пять.
Сообщение предназначалось не Гаррисону. Рэй наблюдал за дверью в стене донельзя обветшавшего двухэтажного дома напротив, через проулок. Несмотря на облупленную синюю краску и кое-как, вкривь да вкось сколоченные доски, дверь выглядела на удивление прочной. Будь проклята спешка, в которой готовили эту спонтанную спасательную операцию! На должное планирование не хватило времени, и вот, пожалуйста: в суматохе осталось забыто немало важного, наподобие пробивных зарядов. Однако земля у дверей была усеяна окурками сигарет, а значит, противник рано или поздно отопрет дверь сам. Остается только дождаться, пока одному из «танго»[3] не потребуется перекурить.
Из глубины проулка донесся лай. Вероятно, тот самый пес, что пробегал мимо…
Взгляд Гаррисона скользнул вдоль проулка. Нет, все спокойно.
Дверь распахнулась, и Гаррисон еле сдержал улыбку. Наружу высунулся человек – рослый, белый, хоть немного загореть не успел, а значит, в Кении наверняка недавно. Одет в футболку, армейского образца походно-полевые штаны, армейского же образца «берцы», голова туго перетянута банданой – практически полная униформа головореза, косящего под военного… а штурмовая винтовка висит за спиной. То есть, начнись сейчас перестрелка, хозяин тут же и ляжет.
Любители на арене…
На этот раз Гаррисон улыбки сдерживать не стал. Работать против дилетантов куда проще, чем против тех, кто свое дело знает. Одна с ними проблема: порой бывают непредсказуемы.
От души затянувшись табачным дымом, террорист бросил взгляд вдоль проулка, в сторону пса, деловито обнюхивавшего выброшенную кем-то автомобильную покрышку, и – очевидно, удовлетворенный – скрылся в здании. А двери при том предоставил медленно затворяться самой по себе.
«Плохо смотрел, дружок», – подумал Гаррисон, выступая из тени на свет раннего утра, под слепящее, жгучее африканское солнце.
Прижав к плечу приклад автоматического карабина M4A1, Гаррисон пересек проулок. Двигался он для своих немалых габаритов на удивление тихо и двери достиг за миг до щелчка задвижки. Изнутри донеслись крики – голоса с явственным русским акцентом. Наверное, Рэй мог бы попробовать догадаться, в чем суть задания, кто таковы эти русские, но если бы командование сил специальных операций корпуса морской пехоты пожелало, чтоб он об этом знал, ему наверняка сообщили бы. Его задача – обезвредить цель. Не более и не менее.
– Контакт, здание два, первый этаж, – сообщил Гаррисон по рации остальным членам звена.
И Виктор, и Дэниэлс были товарищами надежными, опытными морпехами. С обоими Гаррисон служил уже шестой год и не раз побывал в переделках. Хуже всего пришлось в Пакистане, в зоне племен, когда боевики Аль-Каиды загнали всех троих в кяриз – туннель вроде подземного оросительного канала. В тот день Рэй даже не сомневался: тут-то им и конец. Да, жаркое было дело… Сегодняшнее задание пройдет не в пример легче.
«Не отвлекаться», – велел он себе самому.
Настало время импровизировать. Постучав в дверь, Рэй скользнул в сторону и вжался в стену.
Крики внутри разом смолкли.
В следующую секунду тишину раннего утра нарушил грохот очередей. Поток свинца на сверхзвуковой скорости ударил в хлипкие доски, выгрызая в двери рваные дыры.
Порой Гаррисону казалось, будто знакомый треск АК-47 – что-то вроде фоновой музыки, саундтрека всей его жизни. Пронесшись мимо него, прижавшегося к камню стены, шальные пули хлестнули по стене дома напротив, вышибая из кирпича облачка рыжеватой пыли. Вслепую бьют, наугад. Как он и думал: любители на арене.
– Эхо, Спартанец, заходим.
– Принял. Иду.
– Шестьдесят секунд.
В ответы Гаррисон почти не вслушивался. Он был уверен: напарники дело знают.
Стрельба прекратилась только после того, как террористы опорожнили магазины подчистую, выпустив в дверь по три десятка зарядов каждый. Опытному морпеху на перезарядку хватит секунды. Этим ребятам понадобится чуточку больше.
Гаррисон вынул из кармана разгрузки светошумовую гранату, выдернул чеку, приотпустил спусковой рычаг до щелчка, однако с броском не спешил: готовился, вел отсчет… и швырнул гранату в дыру, пробитую пулями в двери, только в самый последний момент. Граната взорвалась на лету. Яркая фосфоресцентная вспышка достигла глаз даже сквозь сомкнутые веки, от грохота Гаррисон ненадолго оглох, но тут же оправился, развернулся, вскинул к плечу M4 и шагнул в дом, разметав в стороны обломки изрешеченной двери.
Оценка обстановки: просторное складское помещение, шаткие стулья у очага, спасающего обитателей от холода африканских ночей, сквозь потолочные окна струится вниз утренний свет, озаряющий пляшущую в воздухе пыль и двух оглушенных, едва держащихся на ногах боевиков с разряженными штурмовыми винтовками.
Складной приклад оружия толкнулся в плечо. Отдача M4 просто-таки грела душу. Склад озарился вспышками дульного пламени. Пара коротких, точных очередей по центру тяжести тела – и боевики падают. Переступив через трупы, Гаррисон двинулся дальше, повел стволом карабина вправо-влево, огляделся. Ящики, полные перемотанных изолентой пакетов. Вероятно, наркотики. Не его дело.
Справа от двери обнаружился лестничный пролет. Ступени вели на галерею, опоясывающую второй этаж. Опасно: галерея – прекрасная позиция для ведения огня сверху. Поднятый кверху, ствол карабина описал полукруг…
Нет, никого. Ни движения. Здесь чисто.
Удовлетворенный, Гаррисон тихо, проворно взбежал по ступеням и поднялся на галерею.
Из ближайшего дверного проема показался пляшущий ствол еще одного АК-47. Третий боевик тоже выпустил очередь наугад. Веер пуль продырявил стену вокруг, но Гаррисон не останавливался. Шальная пуля угодила в плечо. От боли Гаррисон крякнул, поморщился, однако рана была несерьезной: кость не задета, уж он-то разницу чувствовал. Превозмогая боль, Рэй развернулся к стрелку. Еще одна короткая, на три патрона, очередь – и третье тело рухнуло на пол.
Быстрым шагом, на полусогнутых, чтоб сохранять устойчивость при стрельбе, не обращая внимания на жжение в плече и струйку крови под бронежилетом, Гаррисон свернул в проем и оказался в обшарпанной жилой комнате. Солнечные лучи, проникавшие внутрь сквозь щели в дощатых ставнях на окне, освещали облупленную краску, выщербленную штукатурку, обнаженные шлакоблоки, допотопный телевизор с электронно-лучевой трубкой и четвертого боевика. Этот был вооружен помповым дробовиком, нацеленным на заложника: блондина лет сорока пяти, американца – основного объекта операции. Основной объект операции выглядел до смерти перепуганным.
– Бросай пушку! – крикнул боевик с дробовиком, едва не сорвавшись на визг.
Гаррисон исподволь покосился вправо-влево, оценивая обстановку, успокаивающе, словно бы говоря «окей, окей», поднял ладонь, мягко опустил M4 на пол, а затем, ради еще более безобидного вида, снял шлем и положил его на придвинутый к стене ящик.
– Идем! – раздался в наушнике рации голос Эхо-пять, сопровождаемый глуховатым, точно стук пишущей машинки, треском очереди.
Напарники приближались, и, судя по красноречивому выражению лица, террорист прекрасно понимал, что его в скором времени ждет.
– Так ты скажи: чего хочешь? – спросил Гаррисон, отвлекая его, выигрывая время.
– Вертолет! Быстро!
Фантазия чистейшей воды… и все в комнате это знали.
– Почти на месте, – сообщил Спартанец-один.
Ступени лестницы загрохотали под подошвами тяжелых башмаков. Если топот слышит Гаррисон, значит, его слышит и террорист с дробовиком. Крепко прижав дуло к голове основного объекта операции, боевик потянул спусковой крючок. Надавит еще хоть на пару унций сильнее – и главная цель задания превратится в красную кляксу на стене. Заложник выглядел так, будто сию минуту помрет от страха, не дожидаясь, пока дробь разнесет его череп, точно яйцо.
– И этим скажи: пусть сюда не суются! – потребовал террорист с дробовиком.
– Альфа-один, оставайтесь внизу, обстановка стабильна, – сообщил Гаррисон по рации своему звену и вновь обратился к человеку с дробовиком: – Видишь? Порядок. Далее. Если тебе нужен вертолет, мне нужен телефон.
Террорист с дробовиком вытаращил глаза. Взгляд боевика яснее всяких слов свидетельствовал о нешуточной внутренней борьбе – борьбе старого доброго здравого смысла с безумной надеждой. Нет, этот не из фанатиков. Тех, кто на самом деле готов умирать – считаные единицы, а остальные в отчаянии цепляются за самый ничтожный шанс уцелеть, как за горящий спасательный плот, такое Гаррисон много раз видел.
Вот и на этот раз надежда взяла верх над разумом. Боевик кивнул в угол комнаты:
– Вон там!
Гаррисон бросил взгляд на скамью, уставленную грязными тарелками и пустыми пивными бутылками.
– Да где? – с легким недоумением в голосе переспросил он.
Террорист с дробовиком отвел ствол оружия от головы заложника и указал им в угол.
«Любители на арене».
– Во…
К тому времени, как боевик, осознав собственную ошибку, перевел ствол на Гаррисона, тот уже выхватил из набедренной кобуры пистолет и дважды нажал на спуск. Мир для него сузился до вспышки дульного пламени дробовика, все ощущения свелись к удару заряда дроби в противопульную бронепластину жилета и острой боли в боку – там, где дробь впилась в тело. Гаррисон пошатнулся и упал. Тут в комнату эффектно, с топотом ворвались товарищи по звену. Ткань одежды на боку взмокла, в глазах помутилось, уши словно бы заложило ватой, и Гаррисон вдруг подумал: не от этой ли раны ему суждено умереть? Последним, что он увидел, было лицо насмерть перепуганного объекта операции. Хотя… основной объект жив, а значит, дело сделано.
Глава вторая
Нет, смерть и на этот раз обошла Гаррисона стороной. Ну, разве что грузовой отсек C-17 «Глоубмастер III» – это рай, или, скорее, ад, уготованный Рэю Гаррисону номер два за кое-какие делишки. Нет, он попросту отключился, санитар его залатал, а ребята из Альфы-один принялись ругать на все корки за то, что опять – опять! – сунулся под огонь. Одним словом, жизнь и на этот раз покатилась дальше своим чередом. Осознав это, Гаррисон невольно задумался: сколько же еще пуль предстоит принять его телу, прежде чем очередной посчастливится покончить с ним навсегда? Тем более, что в последнее время темп операций из напряженного превратился в бешеный…
Наконец самолет опустил аппарель. Грузовой отсек залили лучи калифорнийского солнца, а с ними – все та же – к счастью, хотя бы сухая – жара, и Гаррисон сошел вниз, на взлетную полосу авиабазы Корпуса морской пехоты в Кэмп-Пендлтоне. Еще не совсем дома, но здесь он бывал достаточной часто, чтоб душу согрело знакомое чувство облегчения: вот он и снова вернулся… С этой мыслью он кивнул остальным, уводящим прочь основной объект операции (объект до сих пор била крупная дрожь). Заботу о заложнике Дэниэлс с Виктором, без лишних слов, приняли на себя, зная, кого ждет их товарищ, поэтому Гаррисон вгляделся в знойное марево над взлетной полосой, отыскивая ЕЁ. Вот и настало время спрятать второго Рэя Гаррисона назад, в ящик, а наружу вновь выпустить первого – заботливого, любящего мужа.
Отыскав жену взглядом, Рэй сбросил походно-полевую куртку, поднял сумку, поморщился от боли в боку и плече и зашагал по раскаленному солнцем асфальту. Способ уложить в голове, приноровить друг к другу жизнь с умной, сильной, доброй, бесконечно терпеливой Джиной, и всю грязь, ужас, боль и кровь на песке, сопутствующую его ремеслу, на свете существовал ровно один: держать эти два мира отдельно один от другого. В полной изоляции. Порой – обычно по ночам – пережитое снова всплывало в памяти, не давало покоя, и тогда Гаррисону приходилось нелегко, но сейчас, когда Джина рядом, все прочее разом утратило важность.
Встречать его Джина приехала в коротком кружевном платье, которое Гаррисону всегда так нравилось, а ее длинные, светлые, волнистые волосы вольно вились на теплом калифорнийском ветру. Стоя у дверцы «Мустанга» с откинутым верхом, она выглядела непринужденно прекрасной – в точности как одна из красоток с плакатов шестидесятых годов. Подойдя к ней, Гаррисон опустил сумку на асфальт.
– Опаздываешь, – сказал он.
– Это ты раньше времени, – с улыбкой откликнулась жена, и оба стиснули друг друга в объятиях.
Гаррисон поднял Джину в воздух, а та обхватила его и ногами. Оба прижались друг к другу едва ли не с отчаянием, будто не виделись целую вечность. Слов им не требовалось. Только теперь, заперев того, другого Гаррисона в ящик, Рэй в самом деле почувствовал, как мучительно тосковал по жене, пока был там, на задании.
«Мустанг» мчался по полупустому, прямому, точно стрела, участку Тихоокеанского шоссе, чуть к северу от Раггед-Пойнт. Слева сияла золотом линия горизонта над океаном, справа темнел лес и горы парка Джулии Пфайфер в Биг-Сур. Далеко внизу бились о скалы океанские волны, отливавшие жидкой, расплавленной сталью, но Гаррисон всей этой красоты даже не замечал. Взгляд его был устремлен на жену. Вполне профессионально управляясь с рычагом передач, Джина гнала старенький «масл-кар» вперед, и ее волосы развевались в токах теплого встречного ветра.
– Тебе куда хочется? – спросила она, не сводя глаз с дороги. – В горы? В пустыню?
– Мне хочется, чтоб ты сама выбрала, – ответил он.
Джина расхохоталась.
– Ты же знаешь: я выберу воду.
Да, океан Джина любила всем сердцем; Рэй часто шутил, что она наверняка малость рыба, нечто вроде русалки.
– Так тебе правда все равно, куда? – уточнила она спустя пару секунд. Потом, отыскав пару шпилек, зажала их во рту и принялась скручивать волосы в хвост, чтоб не лезли в глаза.
Эх, а вот это жаль… смотреть, как ее волосы вьются по ветру, Гаррисон очень любил.
– Ну, ты же там быть собираешься? – с широкой улыбкой откликнулся он.
Вынув изо рта шпильки, Джина заколола волосы.
– Очевидно, да.
– Вот и все, что мне нужно знать!
Казалось, ответом на этакую банальность должен бы стать брошенный искоса неодобрительный взгляд, но вместо этого Джина крепко стиснула его руку, покоившуюся на сиденье. Гаррисон понимал: она тоже скучала, да еще волновалась о нем, ведь Джине не раз случалось бывать на военных похоронах. Не понимал он другого: каким образом стал ее мужем, чем мог заслужить подобное счастье? С чего она вдруг решила заговорить со сломленным жизнью морпехом в том самом кафе при книжном магазине? Ведь с виду была совсем не из тех, кто мог бы заинтересоваться таким, как он…
Вновь устремив взгляд вперед и вдаль, Гаррисон решительно выкинул все эти мысли из головы. «В конце концов, – решил он, – все обернулось так, что лучше и быть не может».
Куда привела их дорога? Гаррисон даже на название внимания не обратил. В какой-то маленький городок, словно бы ни капли не изменившийся с самого восемнадцатого века. Захолустный, тихий, а главное, совершенно не тронутый нашествиями туристов и сопутствующей оным коммерциализацией всего и вся. Джина такие места просто нюхом чуяла. Интересно, много ли их сохранилось в Калифорнии до наших дней?
Оба шли по оживленному рынку, вытянувшемуся вдоль волнолома. На ходу Гаррисон лакомился ломтиками апельсинов из местных садов. С одной стороны – прилавки со свежими фруктами и рыбой, с другой – гавань и целая флотилия рыбачьих катеров. Шумный, красочный, рынок ярким пятном выделялся на фоне темных, сумрачных гор, окруживших крохотный прибрежный городок с трех сторон, точно исполинские стражи. Апельсины оказались невероятно вкусными – казалось, они дарованы смертным самими богами. С другой стороны… последние две недели Гаррисон прожил исключительно на сухпайке, так что сейчас ему даже сосиска с чили показалась бы пищей богов.
В заказанном Джиной номере бутик-отеля оба приняли душ и переоделись. Облачившись в гражданское, Гаррисон окончательно превратился из воина в мужа. Джина снова оделась в белое летнее платье – на этот раз подлиннее, однако почти прозрачное.
Пока жена складывала в сумку купленные фрукты, Гаррисон углядел невдалеке пару местных ребятишек, азартно обстреливавших друг друга из водяных пистолетов, и невольно заулыбался. Хотелось бы ему обзавестись собственными детьми… но ведь и Джина, и сам он прекрасно знали, насколько опасна его работа.
Сунув в рот еще ломтик апельсина, он заложил кожуру за губу, скорчил рожу кинозлодея, этакого дона Корлеоне, и поднял вверх руки с согнутыми, точно когти пальцами. Джина звонко расхохоталась, а ребятишки с улыбками принялись обстреливать из водяных пистолетов его. Гаррисон притворился, будто сражен наповал, но тут же поморщился: свежая рана в боку откликнулась острой болью.
– Полегче, ребята: он у нас сегодня инвалид, – предупредила мальчишек Джина. Вполне добродушно, вот только эти странные нотки в голосе…
– Все хорошо, – заверил ее Гаррисон. – Пара недель с тобой – и снова буду как новенький.
Сказал он это с улыбкой, но растревоженная незажившая рана продолжала болезненно ныть. Похоже, чем он становится старше, тем дольше затягивается каждая новая дырка…
– Идем-ка, – с тревогой велела Джина. – Тебя нужно в постель уложить.
– Вот и я как раз о том же самом подумал, – с широкой улыбкой откликнулся Гаррисон.
Джина окинула его взглядом, стараясь на время сохранить серьезность, но перед благодушием мужа устоять не смогла и тоже, против воли, заулыбалась.
В такие минуты жизнь казалась невероятно, небывало прекрасной. Казалось, все это – не явь, а сон…
Взмокший от пота, Гаррисон лежал рядом с Джиной на скомканных простынях. В номере царил полумрак, неярко мерцали свечи. На грани дремы, уже засыпая, Рэй понемногу переводил дух: посткоитальный пыл уступал место тихому, уютному довольству. Предложи ему сейчас оказаться в любом месте, где только душа пожелает – он, не задумываясь, остался бы здесь, в гостиничном номере, рядом с женой.
Пальцы Джины защекотали кожу, скользя по карте служения отечеству, вычерченной на теле рубцами шрамов. Казалось, Гаррисон чувствует ее взгляд на свежих повязках, стянувших плечо и бок, и едва уловимое тревожное напряжение.
– Как думаешь, сможешь ли ты когда-нибудь, хоть раз в жизни, вернуться в том же виде, в каком уезжал? – спросила она.
Нет, очарования момента все это не испортило. На что тут обижаться? Забота любимой – дело вполне понятное. Вот только подходящего ответа в голову не приходило…
– Тебе не нравятся шрамы? – спросил Гаррисон, стараясь свести все к шутке, однако взгляда на Джину не поднял.
– Нет, против шрамов я не возражаю. Не нравится мне другое – истории, которые они рассказывают.
Похоже, в шутку разговор не обернуть.
Гаррисон повернулся к жене. В полумраке ее глаза казались двумя темными омутами. Несмотря на недавние упражнения – а может, именно благодаря им – выглядела она по-прежнему прекрасной.
– Я же всегда возвращаюсь.
Если б она разглядела в его глазах обещание, кроющееся за этой фразой…
Окно они оставили слегка приоткрытым. Снаружи доносился мягкий плеск волн о причал, прохладный морской бриз поигрывал висевшим над кроватью газовым пологом.
– Я только хотела сказать… настанет время, и…
Гаррисон догадывался, к чему она клонит, слышал, с какой осторожностью Джина выбирает слова.
– Ведь твое тело не сможет справляться со всем этим вечно.
Джина была права. Гаррисон знал: против природы не попрешь. У всякого спецназовца есть, так сказать, срок годности, а это касается не только физиологии, но и психики. Всему на свете есть свой предел. Вот и Гаррисон, несмотря на любовь к своей жизни, уже чувствует, что темп операций высоковат, и если так будет продолжаться, жизнь непременно возьмет свою дань – в виде накрытых флагами мешков для трупов. Казалось, уничтожаемых Гаррисоном боевиков и террористов объединяет какая-то общая сила, какой-то грандиозный план, который они что есть сил стараются выполнить в срок. Взять хоть момбасскую операцию – из рук вон неаккуратно прошла. Слишком спонтанно, стихийно: ни времени на планирование, ни разведданных… Разумеется, в этом никто был не виноват, просто так уж карта легла, но в результате его подстрелили. Опять.
Гаррисон понимал, что это не дает Джине покоя, треплет ей нервы, причем давно, с самого начала. И со временем дело становилось только хуже, потому что он не мог с ней об этом поговорить. Выходя за него, она понимала, во что ввязывается, и, если сейчас завела этот разговор, значит, ее терпение на пределе. Вот только здесь, в эту минуту, Гаррисону меньше всего на свете хотелось бы его продолжать.
– Откуда тебе знать, на что и как долго способно мое тело? – с улыбкой спросил он, приподнимаясь на локте.
Деревянная рама древней кровати заскрипела под его тяжестью. Джина невольно рассмеялась. Она наверняка понимала: рано или поздно, а этого нелегкого разговора не избежать. Ну, а Гаррисон от подобных вещей сроду не уклонялся, да к тому же знал, что на самом деле разговор будет не таким уж и трудным: с женой он был целиком согласен. Дело было в одном – в «стратегии выхода»: чем парню вроде него заняться, покинув отдельный полк спецназа, не говоря уж о Корпусе, чтоб не свихнуться на гражданке? Но об этом речь пойдет позже.
– Возможно, мне просто нужно малость… переквалифицироваться.
С этими словами он сомкнул мускулистые руки на талии жены и вновь уложил ее на спину.
Глава третья
В гостиничное окно, крадучись, проник первый утренний луч. Гаррисон, вздрогнув, проснулся, вскинулся, повернулся набок. Снилось ему другое, куда более скверное место. Бросив взгляд на подушки, он обнаружил, что Джины рядом нет. Охваченный иррациональной паникой, неуместной в этой жизни оперативной паранойей, он поспешил сесть и принялся оглядывать комнату, пока не нашел под пепельницей на прикроватном столике записки.
