Я верю, что тебе больно! Подростки в пограничных состояниях

Из этого следует весьма практичный и в то же время оптимистичный вывод. Начинать налаживать отношения с собой и со своим ребенком можно и в его семь лет, и в его семнадцать, и в его сорок.

•

Думая о «книге жалоб и предложений», которую я была готова дать почитать своим собственным родителям, я стала растить своих детей, отталкиваясь от того, что не хочу быть похожей на них и не хочу, чтобы мои дети пережили те травмирующие моменты, которые пережила я сама. Тема «я нанес/нанесла тебе рану», кстати, была закрыта в моей семье. Обычно мои родители либо слишком переживали, что что-то сделали не так, и обижались сами, либо блокировали тему и настаивали на своей правоте: «Да, я это сделала, но на тот момент другого выхода не было…» Я, к счастью, успела повзрослеть и простить маму и папу до их ухода из жизни, понять, насколько сами они были жертвами своего времени, в котором представление о родительстве было каким-то потерянным… Очень сложно, например, родителю было сказать: «Прости. Я очень переживаю! Я сделал ошибку!»

Когда я писала эту книгу, то думала: а может, папа и мама прочитают ее – и все поймут?.. Когда я ее закончила, то все «жалобы и предложения» оказались лишними, ненужными, неуместными. Ведь от мамы и папы осталось огромное наследство – их всепоглощающая любовь.

•

Сколько раз я начинала писать письмо маме и сколько раз его не заканчивала. Я думала, что напишу так: «Понимаешь, мам, сейчас я напишу тебе, потому что поговорить с тобой у меня получается гораздо хуже. Дело в том, что только теперь, через столько лет после моего рождения, мы стали с тобой так близки. До этого мы общались, но воспитывала меня все же наша прекрасная Ба, а ты работала и искала себе нового спутника жизни после ухода папы. Я тебя вовсе не осуждаю, но ты многое пропустила из того, что я называю своим детством, поэтому, быть может, когда я первый раз стала матерью – я твердо решила одно. Мои дети никогда не будут испытывать такой дефицит родительской любви, какой был у меня. Я помню тебя в детстве: красивая (моя мама самая красивая, это ясно), в кожаной куртке, с запахом сигарет и духов. Видения: я на даче в Малаховке, в печке переливаются неземным светом угольки, ночь, и ты приходишь, ты заехала к нам с Ба с работы, чтобы меня поцеловать и узнать, как мы тут, утром водитель опять увезет тебя в редакцию, ты тихонько подходишь к постели, меня обдает волна жизни и твоей молодой, крепкой энергии, я так хочу все это удержать, но глаза слипаются, и нет сил об этом рассказать, а наутро я выхожу в сад, где каким-то чудом вырастает за ночь несколько спелых клубничинок – остатки когда-то посаженной предыдущим хозяином, – и на траве роса – но тебя уже тут нет, ты там, на своей работе. Мне не грустно, но я помню ночную волну, и мне ее не хватает, хотя Ба уже сходила в поселок и принесла бидон молока и варит картошку. Я точно знала, вынашивая своего первенца, что он всегда будет в волне моей молодой горячей любви, и папиной, и ему всегда будет нас хватать…»

Мой муж рассказывал, что, когда его мама умерла от рака, ему было семь лет, и отец женился на другой женщине, и иногда маленький мальчик оставался дома вечерами совсем один, ведь отец с женой хотели пойти в гости или в театр или вовсе уехать отдыхать на курорт, и ему было так страшно и так больно, что он открывал окно, включал громко магнитофон с музыкой и кричал в окно, во весь голос. Я не знаю, рассказывал ли он об этом родителям, но разве они сами не чувствовали, как ему одиноко?

•

Не могу не упомянуть об одном открытии, которое было даровано мне во время написания этой книги. Я потеряла отца – и обрела его. Объясню. Мой папа женился на другой женщине, когда мне исполнилось одиннадцать лет, и поэтому мне постоянно говорили, что «он нас бросил» – но он не переставал в моей жизни присутствовать. Я общалась с его новой семьей, новой женой, дети хоть и редко, но каждый раз с радостью видели своего «биологического деда». Причем каждый раз это было мною торжественно обставлено: «Сегодня приедет деда Юра. Всем быть к ужину!» И все «были к ужину». Хотя и сетовали, что деда Юра что-то уж очень редок в нашем доме. Я говорила: «Он старенький, у него мало сил!» – но сама про себя глотала слезы обиды, когда папа в очередной раз «прокидывал» нас с визитом: говорил, что плохо себя чувствует, когда все уже были готовы к торжественной встрече.

Мне хотелось, чтобы папа был более близким, более отзывчивым ко мне и внукам. Он любил меня, посвящал мне стихи, молился за нас. Но обида не проходила. Я слишком хорошо была с детства осведомлена, что ушел, что бросил… И вот пришел час икс. Папа слег с инсультом, а так как лечиться он всю жизнь не любил – в больнице, куда он попал, после полного обследования выросли тома его диагнозов. Один из них был – онкология, четвертая стадия. Папу все это время медленно, но верно грыз внутренний страшный зверь по имени рак… Когда разрешили к нему приехать, он был лежачий, худющий и совсем плохо говорил. От него осталась только душа – она светилась в огромных глазах на маленьком лице. Он просиял улыбкой, когда меня увидел, и, пытаясь сказать что-нибудь, долго сжимал одной работающей кистью мою руку. Мы все надеялись его вытащить и снова вернуть к жизни. Я спросила, хочет ли отец причаститься и собороваться, поскольку он был верующим человеком, и когда получила согласие и прекрасный настоятель храма рядом с папиным домом приехал, исповедовал больного и причастил Христовых Таин – получила огромное облегчение. Уходила от отца успокоенная: главное сделано.

Через несколько дней папы не стало. Несмотря на все свои слезы и непонимание, как изменился мир-без-отца, я открыла для себя очень важную вещь. Моя любовь к отцу от моего рождения до его болезни и прощания с ним – и его любовь ко мне – были безусловны. Никакие мысли о предательстве больше не посещали меня. Я простила, простилась и получила такой заряд отцовской любви напоследок, что могу сказать парадоксальную вещь: как бы я ни скучала теперь без этого самого значимого родного мужчины в своей жизни – я осталась с ним, с его образом чистой души в страдающем теле, с его последним пожатием моей руки и его сиянием отцовской любви мне навстречу.

Мне кажется, об этом важно упомянуть: для души и, если угодно, для психического здоровья – простить отца, если он не присутствовал в твоей жизни, означает снова обрести его. Это обретение для меня – самое ценное, что случилось за всю историю наших непростых взаимоотношений. И теперь моя «книга жалоб» в отношении родителей будет переписана заново, и для мамы тоже. Возможно, в ней будут только чистые листы.

•

Наши дети выросли так, как мы хотели вырасти сами. Первое, что они получали, выйдя чудесным и непостижимым образом из меня, – это папины красивые немного дрожащие от волнения руки, потом мое молозиво и тепло наших с мужем тел вокруг себя. Мы не кормили детей по часам, а только по требованию, они могли получить наше тепло и мое молоко в любой момент дня и ночи. Мы начали жизнь с чистого листа со своей семьей и своими детьми…

Но почему, расскажите мне, почему в критических ситуациях у меня часто включались именно те реакции, которые я так ненавидела в своих родителях? Мне что, не хватало собственного строительного материала для нового дома?

Не хватало, увы. И знаний тоже мучительно не хватало. И советы, которые мне поступали – большинство из них было «не про меня» и не про моих детей… Слава Богу за то, что мы – я и мои трое уже очень подросших детей – все еще любим и слышим друг друга.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.