Львы умирают в одиночестве

Моя невинная шалость с каждой секундой казалась мне все более забавной, и я, сдерживая смех, произнесла в трубку зловещим голосом:

– За все надо платить…

– Эээ… Что? – подавился на том конце Вурал.

– Как тебе понравился мой маленький сюрприз, дорогой? – отозвалась я уже своим голосом, звучавшим сейчас залихватски весело и глумливо.

– Кто говорит? – встревоженно вопросил Догдемир.

– Как, ты не узнал меня? – ахнула я. – Какое непостоянство! А ведь твердил, что я удивительная, что ты никогда таких не встречал.

В трубке замялись. Мне почему-то представилось, как напряженно гудят сейчас щедро спрыснутые вином и затуманенные гашишными парами мозги Вурала, пытаясь обработать расползающиеся клочки информации. Мои слова определенно что-то ему напомнили, да и голос показался знакомым. Но собрать все это воедино и сделать выводы – даа, задачка не для склонных к излишествам героев мыльных опер.

– Вы… из Голливуда? – все еще не в силах поверить в такой коварный обман, бормотал он. – Помощница Мартина Скорсезе? Мне сказали…

– Нет, друг мой, тебя неправильно информировали, – рассмеялась я. – Я всего лишь преданная поклонница твоего немеркнущего таланта.

Наконец на том конце раздался какой-то сдавленный возглас. Видимо, моего собеседника наконец осенило. Мне, в этом моем странном нервическом веселье, почему-то представилось, как во лбу у него вспыхнула ярким светом электрическая лампочка и глаза сразу прояснились.

– Я понял, кто ты! – обвиняющим тоном провозгласил он. – Ты русская писательница. Ну та, моя фанатка. Я вас всех люблю… Masha… Natasha…

– Видишь, как хорошо, – радостно поддержала его я. – Вот уже и память к тебе возвращается. Еще чуть-чуть, и ты, может, даже вспомнишь мое настоящее имя.

– Я… – снова замялся он и вдруг, резко сменив тон, возмущенно воскликнул:

– Я тебя не понимаю, твой английский отвратителен. Ну правильно, ты же из России, там у вас до сих пор медведи бродят. Зачем ты звонишь? Что тебе от меня нужно?

– Как ты невнимателен, – продолжала развлекаться я. – Я ведь сразу сказала тебе, мне интересно, как тебе понравился мой маленький сюрприз.

– О чем ты говоришь? Я не получал никаких сюрпризов, – продолжал горячиться он.

И тут я, решив, что достаточно подогрела его раздражение, выдала победным тоном:

– Ну как же… Ты ведь столько значения придаешь своему облику в соцсетях и прессе. То удачный портрет запостишь, то подсунешь в кадр томик Кафки, чтобы прослыть интеллектуалом. Столько времени этому уделяешь! Неужели ничего не заметил?

– Я не понимаю…

Вурал вдруг замолчал на полуслове, забулькал, словно закипающий чайник, заклокотал, тщетно пытаясь что-то произнести.

– Я вижу, ты сообразил наконец, – елейным голосом произнесла я. – Как же ты так, милый мой? Ведь во время нашей беседы ты так восхищался русскими женщинами, твердил мне, какие они гордые, решительные, сильные. Неужели ты не сообразил, что при таком положении вещей обижать русскую женщину не стоит? Не догадался, ах, какая жалость.

– О чем ты говоришь?

– Ну вспомни… – я подпустила в голос трагического пафоса и продекламировала: – «Все тлен и плен, а мы живем в мире измен». «Кто поворачивается лицом к влюбленной женщине, поворачивается лицом к аду!»

– Так это была ты? – наконец пробился сквозь неразборчивый клекот его голос. – Это ты меня терроризировала?

– Ну конечно, – дружелюбно подтвердила я. – Так, значит, моя маленькая игра тебя впечатлила? Что ж, я очень рада. Мне она тоже доставила огромное удовольствие. Как это, помнишь? «И восходит солнце, и заходит солнце…» Ладно, на этом, думаю, нам стоит попрощаться. Будь здоров, Вурал. И в следующий раз подумай дважды, прежде чем оскорблять женщин.

Вурал еще пытался что-то проверещать в трубку, но я уже дала отбой, отшвырнула мобильник в кресло и удовлетворенно улыбнулась. Мне ясно было, конечно, что Догдемир мог поверить в мою причастность к своим неприятностям только от неожиданности. Что уже завтра он сложит два и два и поймет, что я никак не могу быть злобным анонимом, который ему досаждает. И все-таки этот разговор вернул мне хорошее расположение духа.

Я представила себе, как Вурал сейчас, взбешенный, мечется по своему номеру. Досадует на то, что намечтанный звонок из Голливуда оказался фикцией. Злится на хитрую русскую писательницу, сумевшую до него дозвониться. Негодуя, перелистывает в айфоне особо неприятные комментарии. Вволю посмеявшись над этими воображаемыми картинами, я плеснула в бокал остатки вина, подняла его и звонко произнесла:

– Так будет с каждым, кто покусится!

Затем осушила бокал, забралась в постель и впервые за несколько последних недель сладко уснула.

Телефонный звонок ворвался в мой блаженный сон, как рев сирены. Я подскочила на постели, огляделась по сторонам, не сразу вспомнив, где нахожусь. Затем увидела перед собой шторы, мягкими складками спадающие до пола. В щель между них можно было разглядеть кусочек моря, солнечные блики на воде и скользящий у горизонта белый силуэт яхты. Эта умиротворяющая картинка напомнила мне, что я на курорте, что приехала сюда отдыхать и набираться душевных сил и вчера ночью поставила жирную точку в истории, так сильно меня задевшей. Все было хорошо. Вот только кто же это так настойчиво мне названивал?

На экране телефона определился незнакомый номер, я сняла трубку и тут же услышала:

– Негодяйка! Как ты посмела так поступить? Скоро ты поплатишься за все свои козни!

– Эээ… Что?

Я отодвинула трубку от уха и потрясла головой, гадая, не является ли этот звонок продолжением сна. Я бы, может быть, даже предположила, что это Вурал решил отомстить мне за мой ночной розыгрыш, только голос в трубке был женским и при этом очень взвинченным, истеричным. Этот голос выкрикивал английские слова с уже ставшим привычным мне певучим турецким акцентом, а в паузах между репликами было слышно, как обладательница его тяжело переводит дыхание, будто ее мучила одышка.

– Кто говорит? – спросила я. – Что вам нужно?

И нервно хмыкнула, понимая, что невольно повторяю наш с Вуралом ночной диалог, только в перевернутом вверх тормашками виде.

– Говорит адвокат господина Догдемира госпожа Серин! – с пафосом изрекла моя собеседница.

– Госпожа Серин? Адвокат господина Догдемира? – недоверчиво повторила я.

То есть это слоновья дама сейчас орала на меня с такой экспрессией? Ну, положим, то, что особа она, несмотря на стати, весьма темпераментная, я поняла давно. Но адвокат господина Догдемира? Серьезно? Покопавшись в памяти, я вспомнила, что Вурал сказал мне об этой женщине при нашем первом знакомстве. Якобы мадам Серин влюбилась в него и не дает ему проходу, утверждая, что он не обойдется ни без ее личных, ни без профессиональных услуг. Кажется, я тогда пропустила это «профессиональных» мимо ушей, решив, что дородная воздыхательница зарабатывает на жизнь массажем, парикмахерским искусством или чем-то в этом роде. Но адвокат? И что же, Вурал, значит, примирился с ней, раз она называла себя его юристом?

– А, госпожа Серин, ну конечно. Мы с вами, кажется, вчера виделись, – отозвалась наконец я, поборов первое изумление. – А вы, собственно, по какому вопросу?

– По какому я вопросу? – задохнулась от возмущения та. – А ты не догадываешься? Ты втерлась в доверие к гениальному актеру, проникла в круг его приближенных, вынюхивала, выведывала только для того, чтобы затем обрушиться на него с травлей. Но ты не думай, теперь мы выведем тебя на чистую воду. Вурал все мне рассказал, и я уже подала иск в суд. Мы вычислим все твои левые аккаунты, мы заведем на тебя семьдесят… нет, семьдесят два уголовных дела по факту преследования, угроз, проникновения в частную собственность, попытку покушения на убийство…

– В какую еще частную собственность? – заморгала я. – Я даже не знаю, где этот нарциссичный придурок живет. Хотя он, помнится, очень настойчиво зазывал меня осмотреть его квартиру. И покушение на убийство… Мадам Серин, вы, простите, приложились к гашишному запасу вашего клиента?

– Отпирайся сколько хочешь, – продолжала негодовать Серин.

Мне почему-то представилось, как она сейчас топает своими колоннообразными ножками, обутыми в стоптанные сандалии, а в помещении этажом ниже с потолка осыпается штукатурка.

– Мы все про тебя знаем, тупая эмигрантка. Знаем, где ты живешь в Стамбуле, в каких номерах останавливаешься. Мы достанем тебя из-под земли!

Тут в трубке что-то зашуршало, и я услышала, как недавний герой моих грез визгливым голосом что-то внушает адвокатессе по-турецки. Та прервалась ненадолго, выслушала его и зачастила с удвоенным пылом, видимо, повторяя подсказанные ей слова:

– Ты сядешь! Сядешь на десять лет за все свои происки. А может, и на дольше. Но до тех пор мы устроим тебе такое, что ты сама будешь проситься в тюрьму. Берегись!

На этом последнем «берегись» терпение мое лопнуло, и я бросила трубку. Нет, каково? Эти двое пройдох названивали мне с угрозами, даже не зная, что я нахожусь сейчас совсем рядом, в том же здании. И что за чушь она несла? Какое преследование? Какое покушение? Ну да, пускай я с досады сболтнула, будто сама писала ему все эти странные комментарии. Но ведь проверить и доказать, что я не имею к этому отношения, ничего не стоит. Не говоря уж о прочих прегрешениях – убийство, проникновение на частную территорию… Да что они там курят?

Этот истеричный звонок нисколько меня не напугал – я вообще-то не из пугливых! – но вот разозлил нешуточно. Ах, значит, я тупая эмигрантка? Как же это они не побоялись угрожать такой некультурной невежественной особе, прибывшей из дикой страны? Не подумали, что гнев первобытной женщины, выросшей среди медведей, будет так страшен, как им и не снилось?

Чувствуя, как внутри вскипает ярость, и двигаясь осторожно, чтобы не расплескать ее раньше времени, а всю до капельки донести до запланированного места, я поднялась с кровати, умылась, оделась и направилась прямиком в ближайший полицейский участок.

Отделение полиции, располагавшееся в большом одноэтажном здании, поразило меня царившей в нем атмосферой домашнего уюта. Аккуратные кабинеты, внутренние дворики, куда можно было выйти подышать свежим воздухом или покурить, чистота и порядок – все это было непривычно для меня. Войдя в приемное отделение, я окинула его взглядом, заметила немолодого мужчину в темно-синей форме, лицо которого показалось мне наиболее располагающим, и с порога заявила:

– Добрый день! Мне звонят с угрозами! Могу я попросить у вас защиты?

Наконец-то настал тот день, когда легкомысленный облик авантюрной блондинки сыграл мне на руку. Я скорбно прикусила губу, задрожала ресницами и всем своим видом постаралась изобразить трепетную, ранимую и сильно напуганную деву, нуждающуюся в помощи. Клянусь, этот спектакль разжалобил бы даже Железного Дровосека, не то что группу суровых турецких полицейских, дежурившую в тот день в участке.

Вскоре меня уже усадили в кресло, поднесли стакан крепкого чая. Подозвали переводчицу – бойкую девчонку, которая должна была помочь нам объясниться, и принялись осторожно расспрашивать, кто я такая и кто посмел обеспокоить меня угрозами.

И я рассказала все как есть. Что я русская писательница, что приехала сюда, в Турцию, по приглашению издательства, с которым собираюсь заключать контракт на выпуск моей именной серии в переводе на турецкий язык. Что в Стамбуле я на свою голову познакомилась с одним местным актером.

– Да вы же, наверное, его знаете? Он много снимался, даже играл полицейского в одном сериале. Комиссар Гурур.

– Кто? Какой комиссар? – переспросил беседовавший со мной инспектор и, обернувшись к более молодому сотруднику, поинтересовался:

– Ты такое смотрел?

– Нет, – покачал головой тот. – Подожди, давай в интернете поищем.

Полицейские сгрудились возле экрана компьютера, затем один бросил неуверенно:

– Вроде жена что-то такое смотрела. Лет семь назад. Как, вы говорите, его зовут?

Я повторила. Наконец кто-то из них защелкал пальцами, припоминая.

– Ааа… Вспомнил! Точно, был вроде такой артист. В последнее время его что-то и не видно на экранах…

– Вы продолжайте, – кивнул мне инспектор. – Что же он вам сделал, этот актер?

Я рассказала им про утренний телефонный звонок, заверила, что никогда никаких комментариев господину Догдемиру не оставляла. Не говоря уж о том, чтобы преследовать его и даже замышлять убийство. Сотрудники полиции выслушали меня, а затем один из них, тот, что был помоложе, спросил вдруг:

– А скажите, почему ваши книги будут издавать именно в Турции?

– Дело в том, – объяснила я, – что я много писала о войне. Притом о военных действиях в восточных и азиатских регионах. И издательство посчитало, что здешнему читателю это будет интересно.

– Что вы говорите? – почему-то обрадовался парень и тут же принялся стучать по клавиатуре компьютера.

Остальные сотрудники собрались вокруг, заглядывая через его плечо в экран.

– Это все ваши книги? – тем временем расспрашивал меня полицейский, зачитывая найденные в интернете названия моих романов. – И о войне в Сирии вы тоже писали? Надо же…

– Писала, да, – кивнула я. – Там происходит действие одного из недавних моих романов, естественно, тему войны нельзя было обойти стороной…

Полицейский посмотрел на меня с уважением, встал из-за стола, шагнул ближе и даже с каким-то трепетом пожал мою руку.

– Инспектор Элмас, – представился он. – Удивительное совпадение, мисс. Наша опергруппа только что прибыла из Сирии, где мы находились на охране государственной границы.

Тут я заметила, что и все остальные обитатели полицейского участка заметно переменились в лице, услышав о моих военных историях. Ленивую скуку и снисходительное сочувствие, заволакивавшие их глаза еще недавно, словно сдуло ветром. Все они теперь, сгрудившись вокруг меня, смотрели уважительно и с участием и в полном составе готовы были помочь мне в решении моих проблем.

Изучив в свое время материал для новой книги, я знала, конечно, что служба на границе с воющей страной может быть очень опасна. Что наверняка многие из этих ребят получили ранения, не раз рисковали жизнью. И теперь, узнав о том, что и мне некоторым образом близка эта тема, они безоговорочно приняли меня в свое боевое братство.

Один из сотрудников что-то возмущенно сказал другому, и переводчица объяснила мне:

– Говорит, что эти стамбульские наглецы совсем совесть потеряли. Они, знаешь ли, столичных жителей вообще не очень жалуют. Мол, приезжают сюда с ощущением, что им все должны, беспокоят наших дорогих гостей… Нужно бы с этим выскочкой разобраться!

– Вы позволите номер телефона, с которого вам звонили? – обратился ко мне инспектор.

Я продиктовала ему телефонный номер мадам Серин. Инспектор набрал его на полицейском аппарате и прижал трубку к уху. Даже с моего места мне слышно было, как гневно верещит на том конце провода мадам Серин, как сквозь ее треск пробиваются отдельные выкрики Вурала. Оба они, видимо, в данный момент очень эмоционально объясняли полиции всю ту же чепуху про преследования и покушения, которую чуть ранее обрушили на меня. Я не сводила глаз с инспектора, не зная, чего теперь ожидать. Вдруг он поверит в эти беспочвенные обвинения? Вдруг, явившись сюда, я сделала только хуже?

Инспектор, слушая Серин, сдержанно кивал и задавал какие-то уточняющие вопросы на турецком. Ход их беседы был мне не ясен, и я уже приготовилась к худшему. Однако, положив трубку, инспектор быстро обвел взглядом кабинет и отдал какой-то приказ. Я увидела, как полицейские хватают оружие и устремляются к выходу.

– Что происходит? – спросила я у переводчицы.

Та, усмехнувшись, объяснила:

– Решили съездить посмотреть, что это за отчаянные головы осмеливаются так нахально врать полиции по телефону. Заодно объяснить, что тут, в Анталии, так дела не делаются.

Мне даже стало как-то не по себе. Как бы ни была сильна моя обида на Вурала, я все же не желала ему зла по-настоящему и теперь, обнаружив, что за ним с неизвестными мне целями отправляется отряд вооруженных людей, попросту испугалась.

– Что вы собираетесь с ним сделать? – встревоженно спросила я у инспектора.

– Не беспокойтесь, мы просто разберемся, что на самом деле произошло и в чем вас обвиняет этот человек, – коротко усмехнувшись, отозвался он.

Не то чтобы меня успокоили его слова, но что мне оставалось делать? Только предаваться бесцельным размышлениям о том, как это меня угораздило вляпаться в такую дикую историю. Черт побери! Еще в самом начале, на внезапно вспыхнувшей у меня пламенной страсти к мужчине с экрана, стоило понять, что что-то пошло не так. Это явно был не мой сюжет. Я не влюблялась в актеров, я не связывалась с одержимыми комплексами наркоманами, меня не обвиняли в преследованиях и попытках покушения. Вся эта фантасмагория требовала на главную роль кого-то другого, меня же занесло в нее по ошибке.

Примерно в таком направлении текли мои мысли, когда в приемном отделении участка раздался шум, захлопали двери и зазвучали отрывочные выкрики. Я на секунду выглянула из кабинета, в котором меня опрашивали, и увидела, как два дюжих молодца в синей форме вталкивают в помещение помятого и встрепанного Вурала Догдемира. Несмотря на неказистый внешний вид, держаться он старался с достоинством оскорбленной звезды, взирал на полицейских с негодованием и возмущенно кричал что-то по-турецки. Понять его реплики я, конечно, не могла, но примерный их смысл был мне ясен. «Вы за это ответите! По какому праву? Я вас всех засужу! Я известный актер!»

Мне вдруг представилось, как происходило задержание. Как эти бравые вояки, недавно вернувшиеся с опасной пограничной службы и не привыкшие нежничать, вооруженные до зубов, влетают в пятизвездочный отель, спрашивают на ресепшене, в каком номере остановился постоялец Вурал Догдемир. Как Вурала под любопытными взглядами глазеющей публики выволакивают из комнаты и препровождают в полицейский автомобиль. А кто-то наверняка щелкает камерой, кто-то снимает видео… И уже вечером новости запестрят сообщениями о том, что звезду турецких сериалов, прославившуюся ролью комиссара-психопата, повторяя сюжет нашумевшего сериала, среди бела дня тащат в полицейский участок. Неудивительно, что Догдемир был так взбешен!

Я поспешно шагнула обратно в кабинет, но этой секунды было достаточно, чтобы Вурал увидел меня в дверном проеме, произвел в уме нехитрые сопоставления и принялся орать уже по-английски, с явным расчетом на то, чтобы я услышала и поняла.

– Не подпускайте ко мне эту мегеру! Она сумасшедшая! Чокнутая русская! Она специально приехала в Анталию, чтобы убить меня! Выследила!

Инспектор, оттеснив меня от двери, вышел навстречу всей ввалившейся в участок компании, отдал распоряжения, и Вурала, все еще продолжавшего громогласно возмущаться, отвели в соседний кабинет. Дальнейшие его выкрики доносились до меня через неплотно прикрытую дверь, так же, как и монотонное жужжание голоса допрашивавшего его полицейского.

Не зная турецкого, я, конечно, не могла понять, о чем шел разговор. Но судя по тому, что периодически Догдемир снова и снова начинал возмущенно голосить, догадывалась, что беседа явно клонилась в неожиданное для него русло. Иногда он, очевидно, вспомнив о моем присутствии за стенкой, переходил на английский и кричал:

– Она преследует меня, пишет и пишет свой любовный бред! Я ее знать не знаю, я никогда с ней не встречался.

Полицейский негромко задал ему какой-то вопрос, и переводчица, усмехаясь, объяснила мне:

– Спрашивает, откуда же он тогда знает, кто вы такая, если никогда с вами не встречался.

– Да мало ли их, этих сумасшедших престарелых ведьм, которые за мной охотятся. Сами подумайте – я известный актер, меня приглашали на пробы в Голливуд. Зачем она мне нужна? Тупая русская фанатка! Она не простила мне отказа и решила меня прикончить.

– Вот же подонок! – не удержавшись, один раз все-таки высказалась я.

Мне слышно было, как полицейский, беседовавший с Вуралом, спокойно сказал ему что-то, после чего тот слегка притих. А переводчица пояснила:

– Говорит – здесь вам не Стамбул! Рекомендует ему вести себя спокойнее и проявлять больше уважения. Объясняет, что обратившаяся к ним женщина – известный писатель, и если он не прекратит оскорблять ее, тем более здесь, в месте, где вершится правосудие, ему придется ответить за это по закону.

Я, конечно, не ожидала, что после всего случившегося мы с Вуралом еще когда-нибудь сможем мирно щебетать друг с другом, но такого внезапно прорвавшегося гейзера дерьма предвидеть тоже не могла. Инспектор сочувственно посмотрел на меня, сходил куда-то и принес мне еще один стакан чаю.

– Выпейте, мисс! И ни о чем не волнуйтесь. Даю вам гарантию, что все будет хорошо.

– Легко вам говорить, – пробормотала я. – Этот одержимый уверен, что я строила против него козни, и не успокоится, пока не засадит меня в тюрьму.

– Поверьте мне, все уладится, – знающе усмехнулся инспектор.

И, разумеется, оказался прав.

С Вуралом разговаривали несколько часов, и все это время я тоже вынуждена была торчать в полицейском участке, умирая от духоты и усталости. Переводчица, заглянув в соседнее помещение, рассказала мне, что Вурал, сообразив, что его замашки заходящей звезды здесь не котируются, сильно задергался, весь взмок, и сотрудники полиции невольно отшатываются от него, не в силах переносить специфического запаха, исходящего от пропотевшей и пропитанной гашишным дымом одежды. Описывая мне эту сцену, она посмеивалась. Мне, однако же, от всего этого зашкаливающего абсурда было нисколько не легче.

Хорошеньким же финалом обернулся мой отдых у моря! Вместо того чтобы лежать сейчас на пляже и, вслушиваясь в шепот волн, разрабатывать сюжет нового романа, я оказалась втянутой в какой-то театр абсурда. Однако, когда голова у меня разболелась окончательно и я уже согласна была подписать что угодно, только бы этот кошмар наконец закончился, за стенкой началось какое-то движение. Вурала, который уже давно не орал, видимо, тоже выдохся, вывели в приемную.

А к нам с инспектором, сияя, влетел молодой полицейский.

– Похоже, его действительно кто-то преследует, – сообщил он с таким довольным видом, будто только что раскрыл самое запутанное преступление в мире, – но вы, – кивнул он мне, – можете быть свободны. Вас он ни в чем не обвиняет.

– Как же не обвиняет? – изумилась я. – Ведь он столько гадостей кричал обо мне. А утром его адвокатша звонила мне и твердила, что они заведут на меня сотню уголовных дел…

– А вот так, – развел руками Элмас. – Как только мы ему разъяснили, что ему грозит за клевету, и попросили подумать, точно ли он уверен в своих обвинениях и готов ли будет изложить их письменно и подписать, его пыл сразу утих.

А инспектор, хитро улыбнувшись, добавил:

– Я же говорил вам, что все будет хорошо. Неприятности с законом не нужны никому, даже бывшим звездам экрана из Стамбула. Сейчас мы подготовим бумаги, вы с ним подпишете мировое соглашение о том, что не имеете друг к другу претензий, и разойдетесь в разные стороны. И все, продолжайте свой отдых и ни о чем не беспокойтесь. Больше он не посмеет вам досаждать.

Я вышла в приемное отделение. Вурал, завидев меня, бросил в мою сторону негодующий взгляд и демонстративно отвернулся. Он и бумаги, подготовленные полицейскими, подписывал почти вслепую, гордо вздернув подбородок с видом поруганной примадонны. А затем, круто развернувшись, вылетел из участка. Я распрощалась с полицейскими и направилась обратно в отель.

Конечно, первым моим побуждением после всего этого фарса было собрать вещи и улететь обратно в Стамбул. Но, немного остыв, я рассудила, что не стану лишаться остатков отдыха из-за этого истеричного нарцисса и его недалекой адвокатши. Теперь, после подписания мировой, они меня точно не тронут. Так что пускай сами пакуют вещички и, обиженные, уезжают из неприветливой к ним Анталии! А я еще немного наслажусь местными красотами, морем, солнцем, ароматной едой и богатыми бархатистыми винами. Разве не заслужила я хоть немного покоя после этой дурной комедии?

Такой план я составила в голове и тут же приступила к его реализации. Прежде всего вкусно поужинала в одном из прибрежных ресторанов, потом прогулялась по вечерней Анталии, запила свои невзгоды парой бокалов вина, подышала морским воздухом, и жизнь уже перестала казаться мне такой отвратительной злой пародией. Да, нелепая, да, невеселая, но в ней все же было место простым радостям. И я, не привыкшая подолгу сосредотачиваться на собственных драмах, отправилась в номер в меланхоличном, но не подавленном настроении. Может быть, это было и к лучшему, что судьба дала мне такую жестокую прививку от влюбленностей в выдуманных персонажей? Да, мужчина моей мечты оказался неумным истеричным хамом, да, он публично оскорбил меня, унизил и втянул в отвратительный фарс. Немного успокаивала мысль о том, что я-то в конце концов переживу эту историю и двинусь дальше, а вот ему с собой мириться всю жизнь.