Тайна виконта

– Возможно.

– Не возможно, а точно. Попытайся завоевать ее благосклонность. Используй ту же безжалостную тактику, которая помогла тебе обойти Хернса в том деле с медными рудниками. Укрепи свои супружеские отношения с той же силой духа, что и банковский счет. Все очень просто. – Тон Линдси стал игривым. – Привлеки ее внимание с той же уверенностью, что ты приковываешь к себе внимание потенциальных инвесторов. Накопи богатство в сердце, а не в карманах. – Удовлетворенный своей речью, Линси наконец замолчал.

– Абсурд. – Диринг покосился на пустой стакан графа. – Сколько ты выпил? – После этого вопроса он и сам сделал большой глоток.

– Слушай меня, это обязательно сработает. – В голосе Линдси проскользнули смешливые нотки.

– Ты все упрощаешь. – Диринг окинул быстрым взглядом комнату, желая убедиться, что вблизи нет никого, а значит, никто не может подслушать их разговор. – Сердечные дела не так легко решаются. – Он говорил резко. Подобный тон, как правило, удерживал собеседника от продолжения разговора.

– Как скажешь. – Линдси знаком велел принести еще одну порцию бренди. – Просто любопытно, что привело тебя в нынешнее состояние постоянных сомнений, колебаний и неуверенности? Ты же раньше был волокитой. Напомнить тебе о той актрисе, которую ты тайком приводил в общежитие в Итоне? Мы все с ней флиртовали, но ты, как мне кажется, больше всех. В конце концов, она бросила тебя и ушла к Адамсу, разве нет? Не то чтобы из этой связи могло что-то выйти, но все же… Я не помню другой женщины, которая…

– Не надо пересказывать мне мою же историю. Не пойму, ты пытаешься мне что-то сказать или просто поставил себе цель меня разозлить? – Диринг нахмурился, чувствуя, что терпение подошло к концу. Упоминание о ничего не значащих юношеских проделках здорово разозлило его. Он никогда не испытывал никаких трудностей с женщинами, когда ничего не было поставлено на карту, но с женой все оказалось по-другому.

Он держался за бизнес, потому что это ни к чему не обязывало и не вынуждало разбираться с собственными эмоциями. А возникли они, когда он впервые увидел Шарлотту. Тогда он ощутил, как сердце в груди сжалось, дыхание перехватило, по телу прокатилась осязаемая теплая волна. Потом все прошло, но он навсегда изменился. Он понял, что должен получить эту женщину. Любой ценой.

– Да, ты прав. Зачем ворошить прошлое? Тем более, если история имела плохой конец. Признаюсь честно, я пытался развлечь половину общества этой историей, но не преуспел. Ты сегодня не на пике популярности. – Линдси взял у лакея следующий стакан, отпил, и его лицо стало серьезным. – Я только хочу сказать, что ты сильно изменился, и не в лучшую сторону. Полагаю, ты находишь свою жену привлекательной. – Он повел бровями, словно намек и так не был ясен.

Диринг опустил глаза.

– Это другое. Моя жена – не простая актриса, за которой я волочился в Итоне. Она важна. – «Леди владеет моим сердцем».

– Тем более. Любое деловое предприятие является важным. Так прояви свои лучшие качества, как в бизнесе. Возьмись за дело и доведи его до конца.

Несколько минут оба молчали.

– Как, по-твоему, я должен это сделать? Мы оба знаем, что поставлено на карту. – «Ничего столь существенного, как пакет акций в железнодорожной компании». Диринг тряхнул головой. Неужели он действительно произнес этот вопрос вслух и попросил совета у Линдси?

– Веди переговоры. Убеждай. Инвестируй, а потом предъяви дополнительное обеспечение – выдвини ультиматум. – Линдси откинулся на спинку кресла и закинул ногу на ногу. – Это может получиться весьма забавно.

– Ничего забавного тут нет и быть не может. Ты понятия не имеешь…

– О, не могу с тобой согласиться. Я бы не стал на твоем месте заглядывать в книгу пари. Воспользуйся моим советом и обрати ситуацию себе на пользу. Заработай на ней. Мне больно видеть тебя таким унылым. – По внешнему виду Линдси нельзя было сказать, что он испытывает боль. – Какое первое правило при рассмотрении нового инвестиционного проекта?

– Знать своего противника, – сдержанно ответил Диринг, не желая подливать масла в огонь.

– Совершенно верно. – Линдси сделал очередной глоток. – Узнай все, что только можно, о своей леди. Все очень просто. – Он щелкнул пальцами, приведя Диринга в немалое раздражение. – И сделай это поскорее, пока сегодня не превратилось в завтра, а желания – в сожаления.

– Ты предлагаешь мне исследовать собственную жену?

– Ну да, а что в этом такого? – Линдси улыбнулся. – Узнай ее привычки, предпочтения, чего она не любит. Что она предпочитает по утрам: чай, кофе или шоколад? А после ужина? Бланманже или сливовые тарталетки?

– Не знаю. – Диринг досадливо поморщился. Ему действительно ничего не известно о предпочтениях Шарлотты. Это отвратительно!

– Какие цветы ей больше всего нравятся? Какие ароматы? Она жаворонок или сова? – Линдси так и сыпал вопросами, заставив Диринга поежиться.

– Понятия не имею, – прошипел он. – Хватит.

– По правде говоря, ты ничего не смыслишь в романтике. – Линдси усмехнулся и поерзал в кресле. – Работа заменяет тебе все. Но наблюдательности ты вроде бы не должен был лишиться? Положись на нее. Уверен, ты не мог вообще ничего не заметить.

– Шарлотта увлечена музыкой. Каждый день она несколько часов проводит за фортепиано.

– Так купи ей новое! – Теперь Линдси говорил медленно, словно объяснял маленькому ребенку опасность огня. Маленькому глупому ребенку.

– Что? – Диринг засмеялся. – Но с тем инструментом, что у нас есть, все в порядке!

– Не в этом дело! – воскликнул Линдси. – Не понимаю, как ты дожил до двадцати восьми лет, так и не разобравшись, что женщины за существа. Они обожают подарки. Маленькие приятные сюрпризы и большие тяжелые фортепиано. Имей это в виду.

– Спасибо. – Диринг ограничился только одним словом. Любое дополнение помогло бы раздуть и без того непомерное самомнение Линдси. Граф и так был денди до мозга костей – всегда безупречно одетый, с золотыми часами на толстой цепочке в кармане. Внешне он полностью соответствовал своему эксклюзивному жилищу в Мейфэре. Хотя ему нельзя было отказать в уме, и о некоторых поднятых им вопросах следовало подумать.

По правде говоря, опыт Диринга с женщинами ограничивался случайными, ни к чему не обязывающими связями, как будто он намеренно берег свое сердце для Шарлотты. Но теперь, когда ему предстояло преодолеть свою раздражающую робость, когда на карту поставлено все его будущее, ему придется действовать. Больше нет времени для сомнений и колебаний.

Если бы только он не лишался дара речи, подходя к Шарлотте. Исходивший от нее легкий цветочный аромат и едва заметный румянец на красивом лице стали его погибелью. Он влюбился в нее с первого взгляда. Каким-то непонятным образом она, находясь в другом конце комнаты, проникла вглубь его существа и завладела его сердцем, хотя они даже не были знакомы и не сказали друг другу ни одного слова. Этому не было объяснения, и Диринг не стал терять время на поиски разгадки. Вместо этого он начал активно действовать, но сейчас ему не хотелось вспоминать, что именно он делал. Важен результат. Цель оправдывает средства.

Линдси встал – несомненно, чтобы привлечь к себе больше внимания. Он беззаботно ухмыльнулся и сказал:

– Действуй, Диринг.

И это были самые мудрые слова, которые граф произнес за вечер.

Глава 4

Шарлотта аккуратно отцепила кошачьи коготки от потрепанного края покрывала. Некогда оно было отделано красивой орнаментальной полосой, но за последние два дня претерпело необратимые изменения. Она еще не выбрала имя котенку, однако рассматривала варианты «Трагедия», «Катастрофа» и «Бедствие». К счастью, ее горничная сразу полюбила малыша и помогала прятать его, снабжая едой, молоком, и, если необходимо, ремонтировала испорченные им вещи. Несмотря на бдительность Джилл, котенок с удивительной быстротой сумел обезобразить два вышитых ридикюля и прогрыз несколько дыр в шелковых тапочках Шарлотты.

– Ты самая очаровательная на свете неприятность. – Шарлотта подняла теплый пушистый комок и, прижав его к груди, откинулась на подушки, разложенные у изголовья кровати. Разочарование из-за еще одного вечера в одиночестве заставило ее отказаться от игры на фортепиано, и она после ужина сразу поднялась наверх.

Теперь тихое безмолвие дома, казалось, посмеивалось над ней. Она испытала небывалый душевный подъем – как же, Диринг сам подошел к ней, дольше, чем это было необходимо, занимался ее пуговицей и даже раз или два коснулся ее обнаженной кожи над перчаткой – как он сразу сменился безграничным отчаянием, поскольку супруг сбежал из вестибюля так быстро, как будто ему поджаривали пятки.

Разве это плохо – желать счастья? Верить, что если они узнают друг друга лучше, между ними возникнет привязанность? Разве их отношения не должны были складываться по-иному? Диринг добивался ее руки. В этом не приходилось сомневаться. Разве это не говорило о его чувствах? Или она обманывает себя напрасными надеждами, принимает желаемое за действительное? Ее родители любят друг друга. Отец сказал, что не все счастливые браки начинаются легко. У нее не было оснований ему не верить.

Если она не будет верить в возможность счастья, не станет поддерживать в себе оптимизм и молиться о большем, что станет с ее будущим? Ей не хотелось думать, что ее ночи отныне и впредь будут наполнены невыносимой тишиной и жалкими разговорами с котами? Шарлотта порывисто вздохнула. Возможно, Амелия предвидела именно такое будущее. Возможно, это маленькое усатое существо, покрытое мягкой шерсткой, – начало удручающей череды кошачьих компаньонов, которые помогут ей коротать часы одиночества. Быть может, Амелия решила подготовить ее к этой судьбе?

Нет. Шарлотта потрясла головой, стараясь отделаться от грустных мыслей. Амелия не могла думать о столь печальном исходе.

Амелия встретила герцога Скарсдейла и, несмотря на множество препятствий, сумела справиться со всеми трудностями и завоевала его сердце. Ее любовная история имела счастливый конец.

Шарлотта положила ладонь на живот и закрыла глаза. Ах, если бы Диринг все же лег с ней в постель и она сумела зачать ребенка. Малыш облегчил бы боль, постоянно живущую в ее сердце, избавил ее от бесконечного одиночества. Он бы любил ее.

Глубоко вздохнув, она постаралась избавиться от депрессивных мыслей. Нет, она не допустит такого развития событий. Котенок высвободился из ее рук и запрыгал по кровати.

– Думаю, надо написать Амелии. – Слова, произнесенные вслух, укрепили ее решимость. – А ты… – Она погрозила пальцем котенку. – Не будь ты таким сообразительным и очаровательным, было бы проще вернуть тебя или отпустить на свободу. – Она взяла котенка, повернула его мордочкой к себе и продолжила разговор: – Как бы в такой ситуации поступила Амелия? Ах, мне бы ее смелость и решительность. Она не стала бы чахнуть в своей спальне.

Диринг, похоже, решил, что их отношения должны быть формальными, а разговоры – редкими. Это следует изменить. Он должен хотеть больше от жены. Он же понес финансовые потери, но все же спас ее семью. Это же что-то значит. Этот человек не может быть таким холодным, каким хочет казаться. Шарлотта была в этом уверена потому, что когда он наконец справился с пуговицей, на его лице отразились те же эмоции, которые она заметила во время клятвы у алтаря. Какой-то миг он взирал на нее с обожанием. Она не могла ошибиться.

Она слабо улыбнулась и почувствовала странное предвкушение. Его близость пробуждала в ней незнакомые ощущения. Аромат его волос и мыла для бритья, широкие плечи и даже твердый подбородок вызывали волнение и надежду. Как, должно быть, чудесно очутиться в его объятиях.

А когда он произнес ее имя… Оно прозвучало райской музыкой. Ей хотелось услышать его снова… но, к сожалению, Диринг почти сразу ушел.

Шарлотта положила котенка на покрывало, зажмурилась и попыталась вернуться к тому замечательному моменту. Но видение ускользало, вероятно, не выдерживая натиска обуревавших ее эмоций. Зато перед мысленным взором материализовались другие видения, которые она подсмотрела, когда ее супруг об этом не знал, – то через окно, то через щелку в двери.

Она видела Диринга, каким он был рано утром: волосы влажные, подбородок чисто выбрит, безупречно одет, в бриджи и жилет, и каким он был днем – работал с корреспонденцией, спорил с Факсманом, внимательно изучал развернутую на столе карту. А у Диринга вечером на лице уже появлялась темная щетина, а в уголках глаз – морщинки. Шарлотте хотелось ощутить, как колется его щетина во время поцелуя, узнать, что его волнует. Она представляла, как касается кончиками пальцев его щек, разглаживает морщинки в уголках глаз, но дальше воображения дело не шло. Ее жизнь стала книжкой с картинками, а не историей любви. Как она хотела все изменить! Как хорошо было бы жить в окружении любви и смеха, радости и интересных событий.

От грустных мыслей ее отвлекло громкое мяуканье. Ей очень хотелось получить ответ на один вопрос: что бы сделала Амелия? Ее подруга наверняка не стала бы запираться в спальне и жить в ожидании безрадостного будущего. Нет, Амелия придумала бы план.

На следующий день Диринг подошел к двери, соединявшей две спальни, его и Шарлотты. Жена занималась музыкой внизу. Сам он в это время должен был просматривать контракты и отвечать на письма вместе с Факсманом, но оказалось, что он не может сосредоточиться и все время думает лишь об одном: он должен пробраться в комнату жены и попытаться понять ее вкусы. До сего дня их брак можно было считать полной катастрофой. Если между ними так и не будет физической близости, любой пастор или судья аннулирует их брак, и Шарлотта снова станет свободной.

Мысль о том, что Шарлотта может стать женой другого мужчины, доставляла нестерпимые мучения. Диринг еще сильнее разозлился на себя за то, что не сумел наладить отношения между ними. Почему он позволил все так запутать? И еще он все время помнил: если Шарлотта узнает правду, она его возненавидит. А когда-нибудь она непременно все узнает, хотя он предпринял воистину героические усилия, чтобы надежно скрыть прошлое.

Тем не менее в проницательных вопросах и логических оценках Линдси что-то было. Почему бы не попытаться насладиться тем, что находится в пределах досягаемости? Возможно, когда страшный день все-таки настанет и Шарлотта откажется с ним разговаривать, он сможет вспоминать, как им было хорошо вместе.

Проклятье, она и сейчас с ним почти не разговаривает.

А что, если его ожидает еще более странная судьба? Что, если его прелестная жена простит его расчетливый обман? Такая возможность, определенно, существует, хотя и мизерная. Вдруг он как-то сумеет убедить ее, что достоин доверия? Диринг боялся даже подумать о том, что между ними может возникнуть более глубокое чувство. В общем, как говорится, куда ни кинь, всюду клин. Любой путь только множил вопросы без ответов и, как следствие, раздражение и недовольство собой.

Неважно. Настало время перемен.

Удостоверившись, что горничная его жены ушла в кухню, Диринг открыл дверь в спальню Шарлотты. Остановившись в дверном проеме, он глубоко вздохнул и вошел, стараясь не наступать на толстый светлый ковер, чтобы не оставлять следов. Это было личное пространство Шарлотты, и он его ни разу не видел. Он никогда не ощущал в воздухе слабый аромат ее духов, не притрагивался к ее вещам. Он понятия не имел, какие цветы она любит и как сложены вещи в ее гардеробе.

Линдси во всем прав. Первые месяцы его семейной жизни оказались мрачными и унылыми. Так дальше жить нельзя. Скоро все изменится.

Прежде всего он обратил внимание на порядок в комнате. Казалось, здесь у каждой вещи было свое место. Подушки лежали ровно, на покрывале ни складки. Ничего нигде не валялось. Комната словно была отражением натуры своей хозяйки. Одежда и прическа Шарлотты всегда отличались завидной аккуратностью. Поэтому он и вызвался помочь ей справиться с перчаткой. Его немного встревожило недовольное выражение ее лица и чуть растрепавшиеся волосы.

Диринг подошел к туалетному столику, принюхался и сразу ощутил легкий аромат гардении и других цветов. Он почувствовал возбуждение. Его жена была совершенна во всем. Безупречная внешность, несомненный музыкальный талант, изысканные ароматы. Духи были и на ее волосах. По крайней мере, Диринг так предполагал. Несколько раз он все же подходил к ней достаточно близко, чтобы услышать приятный аромат. Хотя он предпочел бы ощутить этот аромат на ее коже, смешанный с мускусом телесного желания. Возбуждение стало сильнее.

Наставления Линдси упали на благодатную почву. Отныне Диринга не требовалось подталкивать. Он провел подушечкой пальца по покрывалу, заглянул в гардероб, внимательно осмотрел вещи на прикроватном столике. Шарлотта любила поэзию, предпочитала розовый, салатовый и белый цвета. Ее туалетные принадлежности были просты: душистое мыло, лимонное саше и маленький флакончик духов, таких легких, что они казались эфемерными, словно ее улыбка и блеск глаз. Он также заметил, что ее серебряное зеркальце имеет маленькую щербинку в нижнем левом углу, а заколки для волос, хотя и аккуратно сложенные, но все разные.

Женщины любят подарки, припомнил он. Маленькие знаки внимания и большие дары. Фортепиано, например.

Не желая затягивать свой визит – его же могли заметить и неправильно понять, – виконт направился к двери в свою спальню и в последний момент краем глаза заметил движение. Кто-то осторожно выглядывал из-под покрывала.

Котенок? У Шарлотты есть котенок? Но ведь она спрашивала его разрешения, и он решительно отмел эту нелепую идею без объяснения причин! Откровенно говоря, он был настолько занят своими проблемами, что даже не задумался, почему отказал ей. Удивление было настолько сильным, что он даже растерялся. А потом рассмеялся. Что ж, возможно, его жена не такая тихая и покорная особа, как он считал. Она пренебрегла его запретом, и по непонятной причине это осознание восхитило его сверх всякой меры. И он еще яснее увидел абсурдность ситуации, нелепость стен, которые он сам воздвиг между ними.

Наклонившись, он поднял котенка и уставился на пушистую мордочку и маленькими бусинками глаз.

– Привет малыш. Вот, значит, ты какой. – Котенок громко замяукал, что могло выражать ответное приветствие, голод или недовольство. – Интересно, как Шарлотта тебя назвала? – Он почесал котенка за ушами. Это малышу понравилось. По крайней мере, Диринг так думал, пока котенок не стал выворачиваться из его рук, попутно вонзив два острых, словно иголки, коготка в подушечку его большого пальца. Виконт инстинктивно отбросил маленького хищника на матрас, а сам полез в карман в поисках носового платка. Совершенно незачем оставлять следы своего вторжения в виде капель крови на светлом ковре, тем более у двери, ведущей в его спальню.

Перевязав рану и удостоверившись, что кровь никуда не капнула, Диринг несколько секунд пристально рассматривал котенка, вольготно развалившегося на кровати, после чего ушел. Надо было обдумать полученную информацию.

* * *

Шарлотта не доиграла до конца сложную музыкальную композицию. Она была слишком рассеянна, чтобы сконцентрироваться на аккордах и пассажах. Музыка всегда была для нее спасением, возможностью отвлечься, погрузиться в мелодию, когда обстоятельства оказывались неблагоприятными. За последние несколько месяцев она, можно сказать, стерла пальцы до костей, но так и не сумела избавиться от неудовлетворенности и беспокойства.

Дав себе клятву завоевать внимание и привязанность Диринга, она некоторое время перебирала нотные листы, но так ничего и не выбрала. Нахмурившись, она отодвинула их, закрыла глаза и заиграла концерт Моцарта, свое любимое произведение, которое всегда находило отклик в ее душе.

Ее пальцы ударяли по клавишам со спокойной уверенностью. Если она сумеет наполнить душу и разум музыкой, изгнав оттуда тревожные чувства и невеселые мысли, то сможет мыслить ясно, и вечером за ужином…

Неожиданно она почувствовала чье-то присутствие. Едва слышный звук шагов, скрип кресла, принявшего вес человеческого тела… Ее пальцы замерли на клавишах.

– Прошу вас, продолжайте.

За последние месяцы Шарлотта привыкла к одиночеству, потому раздавшийся за спиной мужской голос заставил ее вздрогнуть и обернуться. Она не поверила своим глазам, увидев сидящего в кресле Диринга. А как она надеялась, как желала этого все последние дни, недели, месяцы! Как молилась, чтобы это, наконец, произошло!

– Добрый день, милорд. – Она неуверенно улыбнулась. Он сердится? Выражение его лица было абсолютно непроницаемым. Чего он хочет? Зачем пришел?

– Я не хотел мешать. – На его губах появилось некое подобие улыбки (которая не показалась Шарлотте искренней), не затронув глаза. Впрочем, в последнем она не была уверена, поскольку он сидел довольно далеко. Но расстояние не помешало ей заметить, как он красив. Его одежда была как всегда безупречной, ширина плеч подчеркивалась идеальным кроем сюртука. Руки он скрестил на груди, а ноги вытянул перед собой. – Пожалуйста, продолжайте.

Шарлотта снова повернулась к фортепиано, чувствуя, как сильно и часто забилось сердце. Что сыграть? Внезапно она забеспокоилась. Боже правый, на кого она похожа? Она не могла поднести руки к прическе и удостовериться, что волосы в порядке. Он, безусловно, заметит, как сильно дрожат ее пальцы. Во время многочасовой игры ее прическа, как правило, страдала – не могла же она не шевелить головой. Заколки выпадали, и она использовала их для скрепления нотных листов.

А ее поза! Она сидит спиной к двери, а значит, Диринг смотрит ей в спину. Какой ему покажется ее поза – естественной или вымученной? К тому же юбки, лежащие на стуле, вероятнее всего, увеличивают бедра. Шарлотта порывисто вздохнула, не в силах начать.

Диринг ждал.

Разве она не этого хотела?

Ей представилась возможность, пусть даже небольшая… совсем маленькая. Она произведет на него впечатление своим талантом, если уж все остальное его не впечатляет. Ее мастерство намного превосходит ум и внешние данные.

Она подняла руки над клавишами, сознавая, что он пришел в музыкальный салон по собственной воле. Ей не пришлось специально приглашать его, и она не упустит этот шанс. Ее муж пришел, чтобы послушать ее игру.

«Мой муж».

Шарлотта очень серьезно относилась к роли жены, и ей очень хотелось, наконец, назвать своего мужа по имени – Джереми. Красивое имя. Его приятно произносить. Хотя она ни разу не произносила его в присутствии мужа. Даже на свадьбе. О да, она часто выговаривала его, оставаясь в одиночестве, лежа в постели, но никогда не обращалась так к нему. Все это было странно и казалось ей неприемлемым, но Диринг требовал официальности в повседневных отношениях, и она не спорила.

Муж кашлянул, напоминая о своем присутствии.

Первые ноты удивили саму Шарлотту. Испытывая то смятение, то осторожную радость, она была возбуждена сверх всякой меры, сердце колотилось о ребра, словно пытаясь выскочить из груди. Она решила сыграть отрывок из «Индоменея» Моцарта, но пальцы сами начали Сонату № 59 ми-бемоль мажор Гайдна. Она понятия не имела, почему. Произведения были совершенно разными, но Шарлотта ничего не стала менять. Как всегда, она отдалась музыке. Каждая нота, каждый аккорд стали выражением сдерживаемых ею эмоций.

Она хотела сыграть произведение безупречно – нет, не просто хотела, это было ей жизненно необходимо. Наверняка будут ошибки, особенно в самых быстрых, бравурных частях сонаты, однако глубоко внутри, где ее бедное сердце ныло от желания отдать этому мужчине свою любовь, она хотела сделать ему этот подарок. Как своего рода добрый знак. Такой же, как его приход в музыкальный салон. Возможно, их общение наконец перейдет на другой уровень, где не останется официоза и формальности. Музыка – великая сила. Правильная мелодия способна пробудить чувства, меняющие мир. По крайней мере, Шарлотте хотелось в это верить.

И вот стихли последние аккорды. Шарлотта понимала, что исполнение было безупречным. Тем не менее она не обернулась сразу, ожидая какого-нибудь знака. Даже самый тихий и краткий звук, означающий его одобрение, успокоил бы ее натянутые, словно струны, нервы.

В этот мучительный момент ожидания она вспомнила, как впервые увидела Джереми Локхарта, виконта Диринга. Испытанные тогда чувства она бережно хранила в своем сердце как величайшую драгоценность. Она приняла его предложение, стала его невестой, дала клятву быть рядом с ним и в горе и радости. Но все пошло не так.

– Вы делаете большие успехи.

Она услышала нотку гордости в его комплименте, хотя он был озвучен сбивчиво, слова будто застревали у него в горле, и ему приходилось прилагать усилие, чтобы дать им свободу. Шарлотта встала и обернулась. Ноющая боль в груди усилилась.

– Спасибо, милорд. – «Джереми». – Хотите услышать что-нибудь еще?

– Не сегодня. – Диринг встал. Тень за его спиной заняла место на стене, грозная и подавляющая, словно множество невысказанных слов и беспокойных эмоций.