– Я имею полное право пристрелить вас, а не только нанести оскорбление. Вы нарушили границы моих земель, что бы там ни говорила моя убитая горем бабушка. Земли моего брата начинаются в четверти мили отсюда.

– А я имею полное право надрать вам хвост за такое поведение, – с усмешкой сообщил герцог.

Гневно взглянув на него, Клара заявила:

– Сэр, подобные угрозы просто недопустимы. Вы забываетесь. Только попробуйте взмахнуть кнутом – и я тотчас же вас пристрелю. Да-да, не сомневайтесь. Не думайте, что меня можно запугать глупой мужской бравадой. Любой благовоспитанный джентльмен оставил бы без внимания маленькое недопонимание между мной и моим братом. Просто возмутительно, что вы решили, будто вправе последовать за мной и отчитать. А теперь я поеду своей дорогой, а вы – своей.

Девушка решительно направилась к лошади. Однако герцог не отставал. Его поведение ужасно раздражало Клару, и ей вдруг очень захотелось стукнуть его по голове рукописью Алтеи.

– Вы писательница? – Протянув руку, герцог коснулся страниц. От его руки исходило такое тепло, что Клара, вновь охваченная непонятным волнением, едва не отскочила от него.

– Это написала моя подруга. Очерк о… – Она осеклась. – Впрочем, для вас это не представляет никакого интереса.

– А вдруг?

– В таком случае выражусь иначе: это не ваше дело.

– Да, вы точно не писательница, – пробормотал герцог. – Вы – синий чулок.

– О, как же я ненавижу это выражение! – Клара сунула рукопись в седельную сумку. – Вы много лет прожили во Франции, а там, говорят, ценят образованных женщин. Но если вы назвали меня так лишь потому, что я читала, значит, жизнь во Франции вас ничему не научила… ну разве что ужасному поведению.

Клара взялась за поводья и приготовилась вскочить на коня.

– Позвольте вам помочь. – Герцог подошел поближе.

– Сэр, уходите, прошу вас! – Клара поспешно поставила ногу на пень и вскочила в седло.

– Превосходно, леди Клара. Я вижу, вы действительно проявляете независимость абсолютно во всем.

Клара едва сдержалась, чтобы не застонать.

– Неужели вы считаете, что я настолько неразумна, чтобы спрыгнуть на землю, не имея возможности вновь оказаться в седле?

Разворачивая коня, Клара успела заметить выражение лица герцога. Улыбка смягчила его черты, однако бездонные темные глаза свидетельствовали о серьезных раздумьях.

Адам с улыбкой глядел вслед удалявшейся леди Кларе.

Какая дерзкая женщина! Вроде бы все такая же живая, с ясными глазами, но гораздо более привлекательная, чем прежде. А ее чудесные огненные пряди то и дело вспыхивали в густых каштановых волосах…

Да-да, слишком дерзкая, по мнению большинства мужчин. Только вот сам Адам к этому большинству не принадлежал. Ему нравились хладнокровные, обладающие силой духа женщины. Если, конечно, те не относились к нему с явным пренебрежением. Но Адам мог простить леди Клару. На этот раз – мог. Планы вдовствующей графини застали ее врасплох, как, впрочем, и его самого. А грубить леди Клару заставляла старая вражда между их семьями.

Снисходительность Адама объяснялась еще и тем, что он захотел эту женщину с того самого момента, как увидел сидящей под деревом. И сейчас, после ее отъезда, желание лишь усилилось. А охваченные страстью мужчины, как правило, великодушны.

Адам вскочил в седло и направил коня на восток, в противоположную сторону от поместья Марвуда. Возвращаться не было необходимости. К тому же если он проедет еще несколько миль, то вскоре окажется на своей собственной земле.

Герцог миновал ухоженные фермы и небольшую деревушку. Принадлежали ли они леди Кларе? Если да, то отец действительно оставил ей внушительное наследство. Неудивительно, что Марвуд говорил об этом с таким негодованием.

Лишь оказавшись на вершине невысокого холма, Адам понял, где находится: узнал видневшуюся вдали мельницу, хотя и не смог разглядеть речку, протекавшую по полям с севера на юг. По этой самой реке издавна проходила граница, отделявшая земли Марвуда от его собственных.

Адам тронул поводья и двинулся вперед, размышляя над предложением графини, якобы придуманным покойным графом. У того действительно имелись причины положить конец давней вражде. И Адам полагал, что знает эти причины. Судя по всему, характер графа не изменился даже перед лицом смерти.

Покойный граф устроил все так, чтобы выйти победителем, хотя и вложил оливковую ветвь мира в руки матери в надежде обезопасить сына.

Клара перевязала рукопись Алтеи лентой, поместив на самый верх листок со своими замечаниями. Алтея писала великолепно, однако была склонна пускаться в полемику, если тема или событие трогали ее за душу, но Кларе не составило труда исправить этот недочет.

Она как раз убирала рукопись в нижний ящик письменного стола, когда в библиотеку вошел Тео. Когда граф увидел сестру, его глаза вспыхнули гневом. Он подошел к стоявшим на столе графинам и налил себе бренди.

– Ты все испортила, – процедил он сквозь зубы. – Все шло замечательно до тех пор, пока ты его не оскорбила.

По возвращении домой Клара не виделась ни с братом, ни с бабушкой, и вот теперь Тео представилась возможность осыпать ее упреками. Только она этого не потерпит:

– Уверяю: если бы ты сказал о визите Страттона, я бы постаралась держаться подальше.

– Это идея бабушки, – ответил граф. – Вполне здравая, надо сказать.

– Папа никогда не одобрил бы ничего подобного. А если вы хотите восстановить дружеские отношения с этой семьей, то пусть именно они делают первый шаг.

Тео ухмыльнулся, глядя в свой стакан, потом посмотрел на сестру.

– В последние полгода ты не так уж часто ездила в Лондон. И не вращаешься в обществе, пока носишь траур. Ты ничего о нем не слышала, верно?

– В любом случае я не стала бы придавать большого значения слухам об этом человеке, поскольку он не имеет ко мне никакого отношения… ко всем нам. Так было со времен нашего деда, – заявила Клара, выросшая именно с таким отношением к семье своих врагов. Так что ее отцу – дорогому и любимому – не нужно было лишний раз пересказывать старую историю: ненависть и без того прочно поселилась в сердце его дочери.

– К сожалению, он не такой, как его отец и остальные родственники, – со вздохом заметил граф. – Этот человек… очень опасен.

Девушка рассмеялась.

– Мне он таким не показался.

Однако Клара кривила душой: от герцога ежесекундно исходила опасность, и ощущала это каждая клеточка ее тела.

Тео криво усмехнулся:

– Для женщин он опасности не представляет.

Клара пожала плечами, вполне согласная с этим утверждением.

– Видишь ли, он дуэлянт, – продолжал граф. – Убил двоих и тяжело ранил третьего. Во Франции. Одно неосторожное слово – и он тут же вызывает обидчика на дуэль. Причем дуэлей он никогда не отменяет. Поговаривают, будто бы он вернулся в Англию из-за требования французских властей покинуть их страну. – Тео залпом допил остатки бренди. – Он убийца, понимаешь?

При этих словах Тео, казалось, утратил присутствие духа. Плечи его безвольно опустились, брови сошлись на переносице, а взгляд был устремлен в пустоту.

Клара была на три года старше брата, он рос у нее на глазах, и сейчас она прекрасно понимала, что он боялся этого человека.

Встав из-за стола, она подошла к нему и тихо сказала:

– Сомневаюсь, что он вознамерился убить тебя, Тео. Ведь ссора между нашими семьями началась еще до твоего появления на свет.

– Но как лучше всего уладить дело? Пойми: одно неверное слово, один косой взгляд – и он получит основания…

– Ты слишком драматизируешь, – перебила Клара.

– Бабушка со мной согласна, – возразил граф. – Можешь насмехаться над моими доводами, но поведешь ли ты себя так же в ее присутствии?

Теперь объяснение, данное Страттоном своему визиту, обрело смысл, хотя Кларе оно по-прежнему казалось смехотворным. Видимо, смерть сына сказалась на бабушкином рассудке, коль скоро она усмотрела в герцоге реальную угрозу. Что же касается Тео… он проявлял храбрость лишь перед лицом мнимой опасности, а когда опасность становилась реальной, поджимал хвост.

– Полагаю, вы с бабушкой рассудили следующим образом: став твоим зятем, Страттон не станет вызывать тебя на дуэль. Но не слишком ли высокая цена за спокойствие, а, братец? А как насчет Эмилии? Если герцог так вспыльчив, как ты говоришь, справедливо ли связывать их узами брака?

– Я же сказал, что для женщин он опасности не представляет, – проворчал граф.

Клара невольно вздохнула.

– Тео, ты не знаешь этого наверняка. И я не считаю, что нам стоило бы устанавливать с его семьей родственные связи.

– Но бабушка…

– Ты теперь граф, Тео, и должен думать собственной головой.

– Нелепый совет, Клара. Ведь твой брат совсем недавно покинул школьную скамью, – раздался голос вошедшей в библиотеку графини. – Я не допущу, чтобы ты усложняла дело, призывая Тео игнорировать мои наставления.

– Мне уже двадцать один год, – пробормотал молодой человек, залившись краской.

– Год-другой не играет никакой роли, – возразила графиня.

– Бабушка, я ничего не усложняю, – сказала Клара.

Пожилая леди опустилась в кресло и, выпрямив спину, чуть склонила голову к плечу. Строго взглянув на старшую внучку, она проговорила:

– Твое поведение привело к тому, что герцог уехал до того, как… то есть прежде, чем мы успели все уладить. Как это, по-твоему, называется?

– Отсрочка. Для Эмилии. Для всех нас. И нужна она для того, чтобы вы с Тео пересмотрели свое решение относительно более чем странного намерения выдать девочку замуж за этого человека.

– А мне он кажется вполне подходящим. Правда, слишком уж француз… Но чего еще ожидать с такой-то матерью? Надеюсь, нескольких недель будет достаточно, чтобы он свыкся с новой ролью и вновь занял место среди нас. И герцог знает, что для этого ему необходимо жениться на девушке безупречного происхождения. Мы поможем ему в этом. Приблизим его к себе и станем присматривать за ним, чтобы он не смог навредить твоему брату.

– Неужели вы думаете, что он действительно представляет опасность для Тео? Ох, да вы здесь все лишились разума…

– Ты, Клара, была любимицей моего сына и на этом основании продолжаешь считать, будто все про всех знаешь. Однако ты многого не понимаешь. Поверь, мне нелегко далось это решение. Но я не могу допустить, чтобы с Тео… что-нибудь случилось. В противном случае титул перейдет к его кузену. Предоставь это дело мне, Клара. Эмилия выйдет замуж за Страттона, и тем самым все наши проблемы будут решены.

Чтобы пресечь дальнейшие возражения внучки, графиня взяла книгу, водрузила на нос очки и погрузилась в чтение.

Клара перевела взгляд на брата в надежде обрести союзника, но Тео отвернулся к графину с бренди и вновь наполнил стакан.

Глава 3

Остановив коня у клуба «Уайтс», Адам передал слуге шляпу и кнут и вошел внутрь.

Взгляды всех присутствующих тотчас же обратились в его сторону, и со всех сторон послышался шепот.

Герцог прошел по залу, с улыбкой кивая тем, кто при его приближении не отводил взгляд. Некоторые из ответных улыбок казались слишком уж приветливыми. Несколько минут спустя он вышел из зала через дверь, располагавшуюся в дальнем его конце, и направился к лестнице, ведущей на второй этаж.

– Боюсь, все помещения заняты, сэр, – раздался у него за спиной нерешительный голос слуги.

Адам обернулся. Узнав стоявшего перед ним человека, слуга залился краской.

– Прошу прощения, ваша светлость. Я не думал, что это вы. С возвращением, сэр, и добро пожаловать.

– Они ведь наверху?

Слуга утвердительно кивнул, и Адам продолжил свой путь.

За одной из дверей слышались мужские голоса, и время от времени раздавался смех. Адам надавил на дверную ручку и вошел. Двое находившихся в комнате мужчин тотчас же замолчали.

– Проклятье… – пробормотал, наконец, один из них. – Брентворт предполагал, что ты можешь появиться сегодня в клубе, а я утверждал, что мы тебя здесь больше не увидим.

– Значит, он оказался прав, Лэнгфорд, а ты ошибался. – Адам уселся в кресло и осмотрелся. – Похоже, здесь мало что изменилось.

– Это точно. – Габриэль Сент-Джеймс, герцог Лэнгфорд, протянул другу сигару и улыбнулся. – Черт возьми, я ужасно рад тебя видеть. Говорят, ты приехал месяц назад. Где же ты пропадал все это время?

– Приводил в порядок дела. Просматривал гроссбухи в поместье. – Адам потянулся за свечой и прикурил от нее сигару. – Уволил обворовывавшего меня управляющего. Ну… и тому подобное.

Адам занимался еще кое-чем, а именно собирал информацию о женщине по имени Клара Чезуик. И то, что узнал, еще больше распалило его интерес к этой особе.

– Стало быть, жил на лоне природы. Неудивительно, что до нас доходили лишь слухи да домыслы. – Эрик Маршалл, герцог Брентворт, поднялся со своего места, чтобы взять графин с виски. Он протянул бокал Адаму, потом наполнил бокал Лэнгфорда и свой собственный. На появление друга Брентворт отреагировал довольно сдержанно. Его суровое, с резкими чертами лицо лишь на мгновение осветилось едва заметной улыбкой. И никакого блеска в темных глазах, лишь испытующий взгляд.

Костюмы обоих джентльменов являлись образцами современной моды, но отличались один от другого, так же как и их манера держаться. Очаровательные короткие локоны Лэнгфорда выглядели так, словно их только что растрепал озорник ветер, в то время как из прически Брентворта не выбилось ни одного волоска. Шею Лэнгфорда украшал небрежно завязанный темный шарф, а вот белоснежный галстук Брентворта словно накрахмалили пять минут назад.

Нет, Брентворта нельзя было назвать холодным и флегматичным приверженцем традиций. Просто он ценил осторожность и никогда не выставлял напоказ ни своих склонностей, ни мыслей. Чего нельзя было сказать о Лэнгфорде.

Адам был благодарен друзьям за то, что не изменили привычным ритуалам и восприняли его возвращение спокойно и без лишних вопросов. От его внимания не ускользнуло и то обстоятельство, что ни один из друзей не занял его кресло, хотя оно удобнейшим образом располагалось возле источавшего тепло камина.

Отхлебнув виски, Адам затянулся сигарой, постепенно погружаясь в такую знакомую и родную атмосферу клуба. Он вернулся в Англию чуть более месяца назад, но только теперь по-настоящему ощутил, что оказался дома.

– А что за слухи? – поинтересовался он, взглянув на Брентворта.

Его друзья переглянулись.

– Хоть ты и уехал из Англии, разговоры о тебе не прекращались, – ответил, наконец, Брентворт.

– Ты имеешь в виду мои дуэли?

– Одну дуэль поймет любой джентльмен, и даже для двух можно найти оправдание, но три… – Лэнгфорд пожал плечами.

– Ни один из сидящих сейчас внизу не оставил бы безнаказанным оскорбление, нанесенное его семье, – заявил Адам. – Я сделал то, что сделал бы на моем месте любой другой.

– Да-да, конечно, – поспешно закивал Лэнгфорд. – Однако всех интересует вопрос: будешь ли ты продолжать в том же духе и здесь? Есть и те, кто в страхе припоминает какие-либо размолвки с тобой или с кем-то из членов твоей семьи. Но я уверен, что через несколько недель после твоего возвращения в общество об этом будет забыто.

– По мне – так лучше бы этого не случилось, – проворчал Адам.

Лэнгфорд взглянул на него с удивлением.

– Но ты же не хочешь, чтобы тебя считали опасным для общества человеком. Ведь в этом случае никто не будет с тобой честен.

– Если производимое мною впечатление опасного человека удержит глупых людей от глупых поступков, которые заставляют меня защищать собственную честь, – пусть считают меня опасным. – Адам со стуком поставил бокал на стол, давая понять, что тема закрыта. – Рад, что встретил здесь вас обоих, – добавил он.

– А где же еще нам быть вечером в первый четверг месяца? – Брентворт вскинул брови, изображая удивление. – Так уж повелось, и мы ничего не собираемся менять. Хоть ты нас и покинул, мы все равно остались герцогами-декадентами.

Адам улыбнулся. Так они назвали себя еще в младших классах школы. Наследники герцогских титулов, друзья сразу же поняли, что у них много общего. В школе их считали чужаками, другие мальчишки их сторонились, поэтому они быстро усвоили, что воспринимать герцога нормально сможет только другой герцог. Эта мысль их сплотила и сделала закадычными друзьями.

Ежемесячным встречам в этой комнате они положили начало сразу после того, как закончили университет и вернулись в Лондон, чтобы в полной мере вкусить радостей, даруемых герцогскими привилегиями. Множество раз друзья встречались в этом клубе, а потом разлетались в разные стороны, чтобы узнать, насколько аморальными они могут быть на самом деле.

Шумные пирушки стали призванием Лэнгфорда. В приличных домах его принимали лишь потому, что он унаследовал титул, хотя зачастую пропуском в высший свет служило его обаяние, перед которым мало кто мог устоять.

Брентворт устал от такого образа жизни быстрее остальных и теперь являл собой образец герцога, безупречного во всем. Надменный и всегда уверенный в себе, он был на голову выше всех и в буквальном, и в переносном смысле. Но Адам вовсе не возражал против таких изменений в поведении и внешности друга. Он знал его слишком хорошо, чтобы понимать, насколько истинный Брентворт отличается от того, которого привыкли видеть в высшем обществе.

– Так почему же ты вернулся? – спросил Брентворт. – Прошло столько лет… Знаешь, я уже потерял всякую надежду увидеть тебя снова.

– Я бы мог ответить, что пришло время вернуться, но все не так просто. Французское правительство тоже решило, что меня заждались на родине. Жалобы на мое поведение дошли и до Англии. В результате меня вызвали ко двору.

Лэнгфорд рассмеялся.

– Как старомодно!.. И тем не менее очаровательно…

– Во Франции запахло жареным, в дело вмешался английский король, и вот я здесь, – добавил Адам.

– Ты уже нанес ему визит? – поинтересовался Лэнгфорд.

– Сразу после приезда. Мы выпили вина, и он расспросил меня о парижанках. Беседовали так дружески и непринужденно, словно я вернулся из увеселительной поездки.

– Стало быть, твоя английская половина подчинилась требованию английского короля, – заметил Брентворт. – Но если бы не это, то ты бы вернулся?

– Да, конечно, – кивнул Адам.

И не солгал. Гнев, заставивший его покинуть Англию, начал стихать примерно год назад, и он все чаще вспоминал о своих обязанностях, многие из которых нельзя было исполнять, находясь вдали от дома, в особенности – одну из них.

– Хорошо, что ты наконец-то объявился в городе, – произнес Лэнгфорд. – Завтра поедем к портному и закажем тебе несколько новых костюмов. Визит в парикмахерскую тоже не помешает. Не можешь же ты расхаживать по Лондону как один из тех французских графов, что соблазняют вдов, к их величайшему огорчению.

– Некоторые из них не так уж об этом сожалеют.

Адам опустил глаза и посмотрел на свой сюртук. Скроенный на французский манер, длиннее и уже тех, что были в моде в Англии, он действительно делал Адама похожим на иностранца.

– Давай напьемся, и ты расскажешь мне о них, чтобы я сгорал от зависти, – сказал Лэнгфорд.

– К сожалению, мне почти нечего тебе рассказать.

– Так каковы же твои планы? – спросил Брентворт.

– Полагаю, они ничем не отличаются от ваших: буду управлять своим поместьем и голосовать в парламенте, – то есть ничего особенного.

– И это все? – не унимался Брентворт. – Неужели ты прожил пять лет вдали от Англии только для того, чтобы, вернувшись, превратиться в провинциала, время от времени наезжающего в Лондон?

– Вообще-то я намереваюсь подыскать себе богатую и сладострастную жену. Пришло время жениться.

– Неужели? – усмехнулся Лэнгфорд. – Что ж, тебе – возможно, но только не мне.

– Не слушай его, – сказал Брентворт. – Видишь ли, две мамаши юных дебютанток положили глаз на нашего друга. Вот он и прячется. К сожалению, ни одна из девушек не показалась ему достаточно сладострастной. Иначе он с радостью уступил бы одну из них тебе.

– Если претенденток две, то одна из них вполне могла бы достаться тебе, – заметил Адам. Странно, но представительницы высшего света почти никогда не обращали внимания на Брентворта. Молва гласила, что он пугал дебютанток до такой степени, что их мамаши переключали внимание на кого-то другого. – Что же касается сладострастия, то ты уже подыскал даму, обладающую этим качеством, не так ли, Лэнгфорд?

Молодой человек рассмеялся.

– Наверное, во Франции существует возможность это выяснить, но у нас… Что ж, если ты забыл, напоминаю: здесь, в Англии, мы лишь надеемся на лучшее, но, как правило, наши надежды не сбываются.

Будучи наполовину французом, Адам находил весьма странной и любопытной склонность англичан к подавлению чувственности. Со стороны казалось, будто матери и бабушки собрались на совет еще в самом начале войны и в итоге постановили, что следует категорически отвергать все французское. Тем самым они лишили внучек и дочерей тех радостей, которым сами с удовольствием предавались во времена своей молодости.

В комнате воцарилась тишина. Адам поднял глаза и увидел, что Брентворт пристально смотрит на него. И отнюдь не по-доброму.

– Ну, говори, – потребовал Адам.

– Черт возьми, и скажу…

– Не надо, Брентворт, – Лэнгфорд с мольбой взглянул на друга.

– А я настаиваю, – заявил Адам.

Брентворт поднялся со своего места и подошел к графину с виски. Он стоял у стола довольно долго, и Адам уже подумал, что друг успокоился или просто решил промолчать.

Но тут Брентворт вдруг резко развернулся и проговорил:

– Я понимаю, что ты горевал, понимаю, что было высказано много оскорблений, непристойностей и…

Вскочив на ноги, Адам швырнул бокал в огонь. Языки пламени, словно испуганные, заметались по камину.

– Оскорблений? Непристойностей? Да он покончил с собой из-за всего этого!

– Знаю, – кивнул Брентворт. – Но ты никогда не говорил об этом с нами. И не позволил тебе помочь. Просто исчез вместе с матерью, не сказав ни слова на прощание, и молчал целых пять лет. И вот ты как ни в чем не бывало входишь в эту комнату и ведешь себя так, будто мы расстались только вчера. Черт возьми, Страттон, мы были друзьями много лет, а теперь ты ведешь себя так, словно мы оба ополчились против твоей семьи.

– Я никогда так не думал.

– Черт бы тебя побрал… – процедил Брентворт сквозь зубы.

Лэнгфорд сокрушенно покачал головой и пробормотал:

– Сядьте оба. Я и раньше говорил тебе, Брентворт, что в сложившихся обстоятельствах им руководили гнев и скорбь. Кто знает, как мы поступили бы на его месте? – Он одарил Адама улыбкой, в которой читалось… что? Прощение? – Ты ничего не должен нам объяснять.

Однако Адам прекрасно знал, что просто обязан объясниться. Гнев застил ему глаза, заставив отвернуться от всех и вся. Он фактически сбежал из Англии. Но не из-за недостойной смерти отца и не из-за того, что больше не мог никому доверять.

– Я уехал так поспешно только потому, что в противном случае убил бы кого-нибудь в припадке ярости. И не стал бы разбираться, виноват этот человек или нет.

Брентворт снова опустился в кресло, некоторое время сидел, не поднимая глаз на друзей, потом, наконец, спросил:

– А теперь знаешь? Знаешь, кого обвинять?

– Пока нет. – Адам пожал плечами.

– Интересный ответ. – Лэнгфорд стряхнул пепел с сигары. – Кажется, теперь мы знаем, зачем он вернулся в Англию. Правда, Брентворт?

Клара быстро ознакомилась с утренней почтой за завтраком в Гиффорд-Хаусе – лондонской резиденции семьи. Два письма ее заинтересовали.

В первом бабушка выражала свое недовольство:

«Мне сказали, что ты дважды отказалась принять Страттона, приехав в Лондон десять дней назад. А посему я настоятельно требую прекратить его провоцировать».

Письмо от Тео мало чем отличалось от бабушкиного.

«Мы вряд ли добьемся успеха в отношениях со Страттоном, если ты будешь продолжать наносить ему оскорбления. Подумай о будущем Эмилии, а также о моем. Неужели ты не можешь проявить хоть каплю уважения к этому человеку?»

Но ведь именно это она, Клара, и делала – думала о будущем сестры. И о будущем своей семьи. Сама мысль о том, чтобы наладить отношения с семьей Страттона, казалась ей неблагоразумной и предательской. Пусть бабушка с братом делают что хотят. Она не примет их сторону. Старая графиня это знала и именно поэтому не посвятила ее в свои планы.

Надев шляпку и мантилью, Клара взяла со стола сверток и спустилась в холл. Не желая пользоваться принадлежавшим семье экипажем, она попросила лакея найти наемный, после чего вышла из дома и с облегчением вздохнула. К сожалению, уехать она не успела – на подъездной аллее остановился экипаж, и Клара тихонько выругалась.

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти

2 из 5

Другие книги автора

Опасность в бриллиантах

Мэдлин Хантер