Её величество

– Существует ли целесообразность зла? Как можно ему поддаться? Допустим, страх может чуть ли не из любого человека сделать животное. Например, в концлагерях. Там с человека слетал тонкий слой гуманности и культуры, и он становился зверем, нелюдью. И все же человеку почему-то трудно убить человека. Он боится наказания? – спросила Аня.

– Ада в душе боится. Человек отличается от животного тем, что примеряет чужую боль на себя, и она вызывает в нем сострадание. А доброта заключается в том, что один человек пытается облегчить страдания другому, – ответила Жанна.

– А Федору нравится издеваться, и вместо сострадания у него насмешки. Значит, он хуже зверя, – сделала неожиданный вывод Аня. – И что это мы все на бедных животных валим? Человек может выбирать между добром и злом, а звери – нет. «Они живут в раю», не зная ни зла, ни добра. «Они не убивают, они едят». Это люди сознательно мучают и губят друг друга.

– У Природы все под неусыпным надзором, – сказала Жанна.

– Кроме человека. Задавать себе вопрос: убить – не убить – уже заблуждение, а может, даже грех. К этому надо прийти… И это уже жутко. Выбор – трудное дело, а иногда и страшное. Страх делает людей жалкими и мерзкими… Мой сосед в молодые годы «стучал». Не знаю, по убеждению или из страха за сына. Я его ненавидела. Нам повезло не делать этот выбор. Но никто не знает заранее, как он поведет себя под пытками. А одна моя знакомая старушка в войну в немецком штабе секретарем целый год работала. На иностранной машинке печатала, не зная языка. Как я могла ее обвинять? Я пыталась ее понять. У нее было четверо маленьких детей и еще двое племянников. И партизан рядом не было, чтобы помочь ей. Наши поезда она не взрывала, никаких злодеяний не совершала, а ее после войны преследовали, пытались расправиться, мол, заискивала, продукты на детей выпрашивала. А мне в голову приходила дурацкая мысль: «Что же вы, мужчины, герои, допустили…» Я, конечно, понимала, что не права. Я знала, что эта женщина тоже обязана была бороться, но жалела маленькую, худенькую тётеньку и ее неприкаянных, дразнимых, презираемых ребятишек. Может, потому что сама была незащищенным подростком? Я думала: «Как бы я поступила на ее месте? Позволила бы немцам растерзать своих и чужих детей? Ведь нет же. Схитрила бы, но не допустила. В концлагерях люди тоже не по желанию работали на немцев. И ее заставили. Возможно, попади она в другую ситуацию – допустим, ей было у кого-то на время спрятать детей, – эта тетя стала бы героем войны, орденоносцем».

Аня замолчала и вся как-то съежилась под давлением до сих пор неразрешенных вопросов.

«Воробышек, в каждом твоем рассказе обязательно присутствует нотка печали», – подумала Лена.

– …Почему религия внушает нам, буквально «втирает» в мозги, что рай где-то там… Рай на земле. Он в душах людей. Если бы каждый хотел строить хорошую жизнь в своей семье, в своей стране! А то некоторые гребут только под себя… Не хочется верить, что общество в принципе не может быть справедливым… Попробуй выступить против начальника. И чем это закончится? А если скажешь ему правду, да еще и прилюдно, так перекроет кислород на всю оставшуюся жизнь, куда бы ни уехала. Хоть убейте, не хочу я с этим соглашаться! Права была Ахматова, когда писала, поняв, как гадко живут люди: «…И сквозь тлетворный срам не сметь поднять глаза к высоким небесам». Тоже, наверное, мечтала о возвышении человеческой личности. Культура оберегает человека от падения? – вопросом закончила свое бестолковое «выступление» Аня.

– Знать истину – не значит жить по ней. Знания аккумулируются, а этика нет. Натура человека с веками не улучшается, не развивается по спирали. Каждое поколение как бы с нуля обзаводится нравственными нормами. Его обучать приходится. А вот какие эти учителя, зависит от многих причин… Нравственные ценности у нас с Западной Европой вроде бы почти одни и те же, да интересы разные. И себестоимость этих ценностей повсеместно не одинаковая, – усмехнулась Инна.

– Русских отличает идеализм, милосердие, высокая степень духовности, коллективизм… – начала перечислять Жанна.

– Ха, коллективизм! Чтобы за чужую спину прятаться? – съязвила Инна.

– Не утрируй, – одернула ее Аня. – Что же растлевает людей? Деньги? Лень? Глупость? Думаешь, религия удерживает человека от совершения зла? Она веками проповедовала любовь и уважение к ближнему. Так почему же не получалось?.. Значит, не бывать раю на земле, потому что не изменить суть человека?

– Но уменьшить количества зла в обществе путем воспитания и обучения можно, – заметила Лена.

– Но воспитывают в разных странах неодинаково.

– Кто спорит. Но религия утверждает, что обещание лучшего мира (бессмертия?) и есть двигатель прогресса… Не по-ни-маю. И там все притянуто за уши? – спросила Аня.

Жанна ответила:

– Религия стоит на постулате: Бог есть. Он – абсолют. И все. В него либо веришь, либо нет. И во всё остальное, с ним связанное. В основе математики тоже лежат постулаты, и мы им безоговорочно верим. Сплав образованности и духовности дает положительный результат.

– Наука выступает против религии. Духовность и религиозность не одно и то же… Душевное общение бывает между людьми, а духовное с тем, кого не видишь?.. С Богом?.. Что-то я совсем запуталась. Ум за разум заходит от размышлений. – Аня недовольно разлохматила свой упрямый вихор.

– Если не лезть куда не надо, то и выпутываться не придется, – засмеялась Инна.

– По-моему, вера объединяет людей, потому что Бог один, а религии разъединяют, потому что люди по-разному Его трактуют. Отсюда непонимание, вражда, религиозное оправдание войн.

– Соображаешь. А так и не скажешь. – Инна изобразила на лице недоумение и удивление.

Аня не обиделась, поняла, что Инна таким оригинальным образом выразила ей свое одобрение.

– Я впервые задумалась о душе в детстве, когда прочитала о том, что Господь забрал к себе сына. Покинула землю не оболочка, а его душа. «Хорошие люди также уходят в небо. И когда я умру, моя любовь не пропадет, она тоже со мной вместе уйдет в небо», – решила я. – А теперь высказываются предположения, что сознание – свойство Вселенной. Оно как компьютерная программа, в которой все обо всех наперед прописано. Там есть текст жизни каждого. Наш мозг накапливает информацию…

Это Жанна начала осторожно делиться сокровенным, а Инна ее прервала:

– Там, наверху, у Бога и Сына двоевластие? А почему Святой Дух отдельно от них? Если Бог бессмертен, зачем ему сын, да еще внебрачный? Мне кажется церковники сами не знают, что собой представляет Бог, и подсунули нам Христа. Одни вопросы без ответов. Лучше не погружаться в пучину религиозных догм.

– Сбавь обороты. Несешь невежественный бред.

– Я… невежественный? А ты… пытаешься найти в религии опору своей бунтующей душе или натуре…

– Оставим истинность этих слов на совести говорящего, – елейно-насмешливым голоском произнесла Жанна, ускользая от спора.

Лена взглядом попросила подругу отказаться от диспута. И Жанна закончила разговор избитой бессильной фразой:

– Один глупец может задать столько вопросов, что и тысяча умников не ответит.

Она это очень тихо пробурчала, и ее слова не достигли ушей раздосадованной Инны.

«У меня было неторопливое детство. Я еще застала голод, натуральную природу, керогаз, свечи в запас, галоши… но такой глупости, как религия, в нем не было», – неодобрительно подумала Инна и, непонятно против чего и кого протестуя, накрыла голову подушкой.

Инна добавила огоньку в разговор Ани и Жанны:

– Мне «Крейцерова соната» Льва Толстого вдруг вспомнилась. Из благородных был, интеллектуал, а убил.

– Интеллектуал, но не интеллигент. Злой, эгоистичный, мнительный к тому же. Копался только в своих чувствах, а проблемы жены его не интересовали. Она от него ждала внимания, ласки, а он был грубый, невоздержанный. Псих, – отреагировала Жанна. – Дети ему были не нужны. Они бесили его. Он сам не знал, что ему надо. То хотел от жены избавиться, то ревновал ее, подозревал во всех смертных грехах, фантазировал, наворачивал… Не понимал и не хотел понимать, что ее истерики – следствие его раздражительного характера. Убил… и не раскаялся. Утверждаю с полной уверенностью, что она на такое никогда бы не решилась. Только защищая своего ребенка, женщина готова на всё. Главное – спасти, остальное в этот момент для нее уже не имеет ни малейшего значения. А в нем говорил зверь. Вообразил себя высшей силой, имеющей право карать другого… за свои же слабости! Как же он похож в этом на некоторых знакомых мне мужчин!

– А соната Бетховена? Она сопровождала самый жуткий момент в повести и как бы подкрепляла чьи-то слова: «Крейцерова соната» – музыка чрезвычайных обстоятельств. Она может вдохновить на что угодно. Она – катализатор действия», – сказала Инна.

– Происшедшее – не проклятье музыки, а проклятье жестокого человека, дьявольски страшно воспринимающего великое произведение! Муж убил, потому что не смог смириться с тем, что жена выше его, талантливее. Она чувствовала на себе дыхание, прикосновение гения Бетховена. Помнишь, как она играла со знаменитым скрипачом? Ее муж на миг ощутил и осознал свое ничтожество и всё… Апофеоз насилия нельзя связывать с Бетховеном. Он в самом человеке-звере, – горячо возразила Аня. – А помните «Лунную сонату»? Траурная мелодия. Она будто хоронит любовь. Я так ее воспринимаю.

– Чьи это слова: «Сонаты кандалы… по площади повлек Бетховен». Мандельштама? Нет. Как же его… склероз, черт возьми… Бродского? Нет. Память теперь ненадежная штука. Пастернака!

Лена ворочается и тихонько постанывает. Инна шепчет ей на ухо: «Расслабься, получи удовольствие от нашей болтовни. Прояви милосердие… к самой себе».

– Милосердие, всепрощение, – бормочет Лена и устало склоняет голову мимо подушки.

Жанна с Аней отдельно секретничают. А Инна всё об Эмме продолжает сетовать:

– …И вдруг оказалась ни на что не годна, кроме как слезы лить. Смотреть на ее жалкое оцепенение было больно. Для таких, как она, не знать об изменах лучше, чем знать.

– Никому бы не знать, – тихо сказала, как выдохнула, Аня.

– Лучше бы молчал, чем врал.

– Молчание – тоже форма лжи.

– Инна, почему ты назвала Эмму слабой и жалкой? Я не согласна с тобой. Только сильная неповторимая личность по своей воле может отречься от своего «я» и полностью раствориться в любимом или в детях, – твердо выразила свое мнение Жанна. (Себя подразумевает?)

–… Еще одна странность: Федор азартно клеймит других за то, что сам с удовольствием себе позволяет. Я слышала, как он зятя клял, да так искренне! Но он же не лучше его, даже напротив. Адресовать упреки, самому не следуя нормам порядочности? Будучи сам… скотом, он не имел на это морального права, – возмутилась Аня. – Он совершенно не задумывается над своим поведением, совершая массу абсурдного по отношению к людям. Но что интересно: если несправедливо, как ему кажется, поругают его самого, тут он на высоте: умный, строгий и даже гневно-беспощадный в оценке его критикующих. Никому не спустит обиды. И это касается всех областей его жизни. Это свойство всех мужчин или только «избранных»? – Аня обратила свой вопрос к Жанне.

– Выдумываешь на ходу или где прочитала? – отмахнулась та.

– Я о двойных стандартах в поведении наших мужчин хотела поговорить, – снедаемая раздражением промямлила Аня, чувствуя, что то, что волнует ее, не задевает других.

– …Эмма слишком правильная, а с отличниками скучно, – сказала в пространство Инна, и тем самым перевела разговор в иную плоскость.

– Лодырям скучно. Изменяют те, у кого нет других интересов и забот, кроме работы, – возразила Аня. – Мужчины, как правило, ленятся больше женщин. Если есть малейшая возможность филонить, они будут филонить. Отсюда все последствия. А нам в любом случае некогда скучать. Только ни у мужчин, ни у женщин нет права изменять, – категорично высказалась Аня.

– Права?.. Ха!

Аня захлопала глазами и нахмурилась то ли от обиды, что ее не так поняли, то ли попыталась вникнуть в логику Инниных выводов… Потом спросила, ни к кому не обращаясь:

– Если пораскинуть мозгами, стоил ли Эммин муж – этот чертов стрекозел, петух ощипанный – ее слез?

«Для ответа на этот вопрос достаточно одного молчаливого отрицательного кивка головы, а они, наверное, сейчас разведут канитель», – вздохнула Лена.

– Петух – глупое, но по-своему социальное животное. Он умеет блюсти и отстаивать свои интересы, никогда не теряется, – рассмеялась Инна, с обычной насмешливой непримиримостью взглянув на Аню. – Моя соседка в деревне страшно обижалась, что ее куры бегали в мой двор до нашего петуха.

Аня на этот раз не растерялась, не смешалась и не дала повода неверно истолковать ход своих мыслей. Она тигрицей набросилась на Инну:

– Общаясь с Федором, Эмма теряла свою жизненную пульсацию! А тебе всё хаханьки. Ты никогда не сходила с ума от любви?

– Не встретился такой, чтобы свел, – невесело призналась та.

– А может, подлинная причина в другом? Ты просто не способна терять голову от любви. Или погорела… перегорела. В чем завязка композиции твоей жизни?

– Ну, уж не в любви к такому, как Федька.

– Кому что требуется… – усмехнулась Жанна.

– Это уж точно. «В каждой избушке свои погремушки», – бойко отреагировала Аня и была вознаграждена добрым смехом подруг. Но это был не тот смех, который Лена слышала от них в семнадцать лет. В нем было много такого, что своими отзвуками лишь оттеняло прежнюю беззаботность и искренность. В нем присутствовала беззащитная грусть и усталость возраста.

Веки Лены склеились и уже не подчинялись ее воле. Она и не пыталась их разлепить, надеясь хоть немного вздремнуть.

– …Я хотела бы своим подопечным девочкам мужей, которые восхищались бы ими, радовались за них, чтобы своей порядочностью вселяли уверенность, что любят и не оставят семью. Это внесло бы в их отношения покой и искреннюю радость. Как говорила Эмма: чтобы были «в доме и в душе покой и тишина». Им так хочется быть банально защищенными! И чтобы мужчины понимали, а не утверждались за их счет… – размечталась Аня. – Это вопрос культуры?

– Не жди, чтобы мужчина занялся повышением самооценки женщины. Скорее наоборот: станет принижать, считать, что раз женился, этим уже достаточно ее поднял, – рассмеялась Инна.

– Сколько у женщин причин для разводов! Неуживчивый, влюбчивый, пьющий, жестокий… – вздохнула Аня.

– У нас тоже хватает недостатков, – сонным голосом заметила Лена.

– Намного меньше.

– Инна, почему ты второй раз замуж пошла? Говорят, первый был красавец. Я много лет замужем за Колей и хочу быть с ним до конца наших дней. До сих пор сердце замирает, как подумаю, что его могло бы не быть рядом. Нам вместе комфортно. Мы принимаем друг друга со всеми недостатками. С годами наша любовь набирает силу. Я сейчас его люблю сильнее, чем тогда, когда мы только поженились. Мы удачно нашли друг друга. Он моя половинка.

– Он стал тебе ближе?

– Многократно ближе.

Инна изучающе посмотрела на Жанну и ответила вполне серьезно:

– Замуж пошла, во-первых, потому что естественное, органичное состояние – быть вдвоем. Во-вторых, хотела освободиться от прошлого. Устала я от первого брака. Надеялась со вторым мужем заново научиться радоваться жизни. Думала, отогреемся друг возле друга после душевных травм. Мечтала, что новая любовь окажется совсем другого качества и мы станем нерасторжимым целым.

– Добавь: помчалась навстречу новым приключениям, – легонько уколола Жанна Инну.

– На фиг мне все эти приключения, если бы я имела нормального мужа! А если бы твой Коля влюбился, ты расстроилась бы или была по-христиански рада за него? Ведь он бы чувствовал себя счастливым, а любящая жена должна радоваться счастью мужа. Правда же? – Инна скроила глупо-наивную рожицу.

Жанна побледнела то ли от обиды, то ли от злости. Даже ее яркие глаза будто выцвели. Но только одна мысль посетила ее в эту минуту: «Опять передергивает, чертовка, впилась в горло, как вампир».

– Если бы Жанна тоже в другого влюбилась, то радовалась бы, потому что понимала бы мужа. И они развелись бы и заново переженились, – за Жанну бесхитростно разрешила проблему Аня.

– И жили бы они долго и счастливо, – как на великую глупость огрызнулась Инна.

– Кому муж нужен для статуса, кому для кайфа, – сказала Аня, не обратив внимания на реплику Инны. – Ты развелась бы с мужчиной, если бы он гулял, но в постели тебя устраивал?

– Не досталось мне мужа ни для души, ни для тела. Так… одни отбросы.

– Любовь и здравомыслие сочетаются? – опять подала из-под одеяла голос Аня.

– Теоретически – да. Только ни обнаружила я в своих мужьях ни того, ни другого. Одна похоть, да и та… Еще дурь… Будучи замужем, я умные слова Толстого часто вспоминала, те которые он написал после посещения «девушки легкого поведения»: «Наслаждения мало, а раскаяния много». Я невезучая. В реальной жизни за любовь получала не награды, а расплаты, – усмехнулась Инна. – И все же есть настоящие мужчины! Не перевелись, оказывается! Прошлым летом это случилось. А дело было так. Иду я, сама себе улыбаюсь, потому что погода прекрасная, настроение соответствующее. Навстречу мне мужчина приятной наружности, представительный такой. Лицо умное, усталое. Взглянул на меня и вдруг произнес, поравнявшись со мной: «Доброго здоровья. Светлая вы женщина!» Я смутилась, поблагодарила. Господи! Впервые в жизни мужчина понял меня, с одного взгляда оценил мою истинную душу. Этот милый человек продолжил свой путь, а я все смотрела и смотрела ему вслед, пока он совсем не скрылся из виду. Мне было так хорошо!

– А потом, дома, небось, ревела, – не спросила, утвердительно сказала Аня.

– …А Федька, не будь дураком, с небывалым рвением, не больно-то с Эммой церемонясь, как с цепи сорвавшись, раздаривал свое внимание направо и налево. Торопился познать запретную нежность и вулканическую страсть разведенок и обиженных невниманием мужей престарелых и перезрелых матрон. Конфузов и позорных случаев не запоминал. Признать удар по самолюбию? Никогда! Одни победы и самомнения в голове! Аня, вспомни Любу, Алису, Татьяну, Веру…

«Это уже сплетни в чистом виде», – внутренне передернуло от брезгливости Лену. Она жестко сжала плечо подруги.

– Пристегни сюда еще стерв Анастасию и Наталью… и дальше по списку… – неожиданно цинично и презрительно включилась в перечисление и подсчет любовниц Федора Аня. Видно, «завела и раскрутила» ее Инна. – По мне так они все подлые дряни. Такого добра у него через край. Да-а, широк диапазон его предпочтений… Никогда не понимала предпочтений в его выборе. Искать логику в поведении Федора бессмысленно.

– Бесполезно, – поправила себя Аня и, смущенно замявшись, добавила:

– Похоже, хождение «налево» – заболевание хроническое. И свою вину Федор ощущал не более чем кратковременный импульс раздражения.

– Что тут возразишь… Приписывал победы своей мужской неотразимости, – давясь от едва сдерживаемого смеха, сказала Инна. – Создал себе гадкую историю и гордо живет под ее флагом. Самец, черт его побери!

– И как ему тестостерона хватает?

– Тоже мне светило в интимной области! Я кое о чем наслышана… Тот еще любовничек! И что кажется мне совершенно невероятным – верит в свои возможности! И после неудач снова пускается в очередную авантюру.

Лена демонстративно накрыла голову подушкой.

– Бросать такие обвинения?.. – осторожно заметила Жанна.

– Из первых рук получала информацию. Мол, пробуксовывает, не тянет… и вообще…

– Ты больше слушай.

– Так не одна же и не раз.

– Так ведь уже возраст… Жаль, что ты с ним сама не пересекалась, – съязвила Жанна.

– Может, это больше по твоей части? – не уступила ей в грубости Инна.

Жанна, конечно же, игнорировала обвинение. Иначе оно грозило бы ей спором, который она боялась не выиграть.

– А Федьке-то что переживать: свое получил и ладно, к тому же «сыт, пьян и нос в табаке». И в советах как жить не нуждается. А что женщина недовольна… так это ее проблемы. У нас на деревне говорят: живет припеваючи, как кум королю, брат визирю. Неужели у этих женщин при встрече с ним вспыхивала давно уснувшая страсть? Они воображали, что он рожден нести им радость? Но ни яркой праздности, ни тихой добродетели не находили. Так, если только после бутылки… От тоски… – скривилась Инна.

– Какое бесстыдство! – с горячностью возмутилась Аня и от нахлынувшей гадливости сморщилась, одновременно вздрогнув всем своим сухоньким телом. – Есть вещи, на которые я никогда не смогла бы пойти… Бесчувственная дрянь! Пришел, распробовал, ушел. А эти женщины верят, на что-то надеются, планы строят. Ничья боль его не волнует. «Мне сейчас хорошо, и баста». А что потом? К другой с распростертыми объятьями за пикантным сюжетом? Мне этих обманутых женщин тоже жалко. Что им остается? «Боль поражений и обид» и черный стыд? Он же и их с грязью смешивал. А Эмму еще больше жалко.

– Положим, не тебе о ней судить, – неожиданно грубо огрызнулась Инна. (Не простила тихоне своей откровенности или ее чувствительного укола?)

– Эмме во сто крат хуже. Ей приходится думать, как в себе сохранить человеческое в нечеловеческих условиях своей семьи, – более спокойно закончила свою мысль Аня.

– Муки совести Федьке не знакомы. Эмма одна вытягивала их брак, а он только шипел на нее. Заведется по ничтожному поводу, распсихуется, вдрызг рассорится с женой, – и доволен собой. А у нее все внутри вибрирует от обиды. Я говорила ей: меньше верь посулам, смотри на его деловые качества. Так ведь любовь… О эта тупая непоколебимая вера в порядочность мужей! (Сколько можно мусолить одно и то же!) Слов приличных не подберу для описания этой глупости. Пик их романтических отношений давно пройден. Эмма думала, всю жизнь будет жить как у Христа за пазухой, в любви и радости. А он ей подсуропил, подло разрушил ее мечты своим паскудным талантом ловеласа, – опять начала «слетать с рельсов» Инна. – Эмма откровенничала со мной: «Как случилась, что вроде бы не злой, достаточно тихий человек превратился в демона, по сути дела, в губителя своей семьи? Когда, в какой момент он ощутил в себе происшедшую с ним трансформацию, вдруг наполнившую его ощущением своей значимости как избыточно сексуального мужчины, твердо уверовавшего в свою совратительную способность? У него изменилась мимика лица, в голосе и в осанке появилась уверенность. Что сделало его таким?»

«Или кто. На твою беду учительница ему попалась талантливая. Мне кажется, именно у неуверенных людей возникают всякие отклонения, стремление утвердиться разными гадкими и подлыми способами», – сказала я. Но Эмма не вникла в мою подсказку.

– …Что есть Федор в семье, что нет его – одно и то же! – зло, как разъяренная кошка, фыркнула Жанна.

– Нет, в пролете Эмма. Смысла нет укладывать Федора в брачное прокрустово ложе. Оно ему мало. Он и сам утверждал, что не сторонник принуждения и самоконтроля за своими чувствами. Гнать таких мужей надо из семьи не задумываясь, – подвела черту под своими рассуждениями Инна.

«Если продолжат в том же духе, я не выдержу и возникну с критикой», – огорченно подумала Лена.

– Пока жених, мужчина – сокол, а как муж – так или глупый воробей, или злобный ястреб, – сказала Аня.

– Или орел, – дополнила Жанна.

– Нет. Орел – символ мощи и совершенства, – вздохнула Аня. – Орел – мечта…

– Возрадуйся, отроковица! Грех унывать и печалиться, – рассмеялась Инна.

– …Федор, помимо всего прочего, считал, что жена ограничивает его свободу и потому только заслуживает наказания.

– Самое то! – поддержала Аню Жанна. – Хочешь быть свободным – уходи, а если остаешься, будь достоин любви и доверия. Какой-то знаменитый американский режиссер сказал, что отец, не обремененный проблемами семьи и не занимающийся воспитанием своих детей, никогда не станет настоящим мужчиной.

– Вряд ли он был услышан мужчинами, подобными Федьке. Им такие постулаты не воспринять. Фразами великих людей их не проймешь. У них другое понимание сути мужчины. Такого рода понятия с юных лет родители в головки детей закладывают своим примером, – сказала Инна.

– Как ни крути, счастье детей зависит не от наличия семьи, а от ее качества. Может, хоть иногда все-таки заходилось сердце Федора от гордости за успехи детей? – с надеждой спросила Жанна.

– Глух ко всему, что не касалось его лично. Все события в семье проходили сквозь него, как свет сквозь чистое стекло. А Эмма без пафоса занималась детьми – просто ответственно выполняла свое дело, – ответила Аня.

– Может, Федор хотел видеть свою квартиру красивой?

– И это его не трогало. Жадничал. Нищее детство тому виной?

– Ничем его не зацепить, не увлечь. При его безразличии ко всему и «нос утереть» ему нечем, и спровоцировать на «великие» дела невозможно. Такой тип и правда до могилы доведет своими фокусами и ни о чем не пожалеет, – вздохнула Жанна. – Что хорошего для детей в том, что не развелась Эмма? Я слышала, их дочь поторопилась замуж выскочить, только бы не жить в гнетущей обстановке родного дома. Сыновья, наоборот, долго не женились. У всех детей неуверенность в возможности семейного счастья. Всеми троими в их семьях командуют.