Темная сторона Кая

– И даже если бы я хотел встречаться с тобой… – продолжает Харрисон и наклоняется ко мне. – Как же так получилось, что запрыгиваешь ко мне в машину, целуешь меня, а потом говоришь, что все кончено? А, Ванесса? – Харрисон злится, глаза больше не блестят, и он уже не тот сексуальный, уверенный в себе футболист, которого я считала неотразимым всего лишь несколько секунд назад. – И если ты думаешь, что бросить меня так легко, то тут ты ошибаешься.

– Остынь, – спокойно говорю я, хотя от его слов мне становится не по себе. Даже не могу заставить себя смотреть ему в глаза. – Я неправильно что-то поняла. Случается. Почему бы не вернуться к тому, что было?

– Ну уж нет. Давай-ка, Ванесса, выметайся отсюда. – Он указывает на дверь, и за спиной у меня щелкает замок. Ошарашенная, выглядываю наружу. Та, другая, машина все еще на прежнем месте, но никого больше поблизости не видно. Темно, поздно, и до дома несколько миль. Смотрю, нахмурившись, на Харрисона.

– Что? Ты меня из машины вышвыриваешь?

– А ты серьезно думаешь, что я повезу тебя домой? После того как ты мне здесь голову задурила? Ну уж нет. Ты ж сама сказала, что между нами все кончено. – Он отрывисто хохочет, качает головой и поворачивает ключ зажигания.

Смотрю на свои лежащие на коленях руки, и пальцы сжимаются в кулаки. Как он смеет?

– И что же ты без меня будешь делать? – Я тоже начинаю злиться.

– Думаешь, ты у меня единственная? Да у меня таких в телефоне… – бормочет он себе под нос, но так, чтобы я услышала. И я, конечно, слышу.

После такого оставаться с ним в машине уже невозможно. Я распахиваю дверцу, но прежде чем выпрыгнуть из кабины, выхватываю из «бардачка» пригоршню оберток от фастфуда и швыряю их в Харрисона. Ушлепок. Едва успеваю захлопнуть дверцу, как грузовичок, разбрасывая гравий, срывается с места. Бросаю камень ему вслед, но он уже исчезает в темноте. Провожаю взглядом тающие огоньки и тяжело вздыхаю. Никак не ожидала, что Харрисон так со мной поступит.

Сажусь на гравий, смотрю на стоящую вдалеке машину. Чем там занимаются, догадаться нетрудно. Выгляжу, наверно, как какая-то извращенка. Полагаться на отца как на спасителя не могу, поэтому звоню Чайне, но она не отвечает. Набираю еще раз – снова мимо – и вдруг понимаю, что других вариантов у меня нет. Иногда я даже жалею, что старшая из нас двоих не Кеннеди, тогда бы она могла выручать меня в таких вот ситуациях. Увы, водить сестра пока еще не может.

Эх…

Красавчик, Харрисон. Бросил меня черт знает где. Я уже чувствую себя идиоткой из-за того, что согласилась встретиться с ним сегодня. Обхватываю голову руками – что же делать? Я в парке, и до выхода из него никак не меньше мили. Идти туда одной страшновато. Здесь, на парковке, у меня какая-никакая компания. Снова бросаю взгляд на машину. Может, все-таки попросить о помощи? И тут в кармане гудит телефон. На экране – к огромной моей радости и облегчению – вспыхивает имя Чайны.

Не задавая лишних вопросов, подруга обещает быть на месте через пятнадцать минут.

Приезжает она уже через десять. Я забираюсь в машину и, видя перед собой вопросительно вскинутые брови, исторгаю из себя только четыре слова:

– Чтоб тебя, Харрисон Бойд.

Глава 3

– Слышала, кто-то разбил однажды их суперлюбимую вазу, и ее родители просто взбесились, – рассказывает Чайна, пытаясь, сама того не замечая, еще и жестикулировать. Привычка вредная, конечно, и каждое утро я думаю, что добром дело не кончится, поскольку руль она практически не держит. – И что если они вернутся сейчас из своей поездки и запретят принимать вечеринки? Ты только представь. Как жить без тусовок у Мэдисон Роуми? Это же просто Уэстервилльская трагедия. – Она прикладывает ладонь к груди в пародийном жесте скорби, и я едва успеваю схватить руль и отвернуть в сторону, избежав встречи с уличным фонарем.

– Знаешь, что будет еще большей трагедией? Если нас сомнет какой-нибудь грузовик, потому что ты вот сейчас пролетела на красный свет, – говорю я самым серьезным тоном. У меня самой есть водительские права, но нет пока приличной машины, а ездить в школу на стареньком папином драндулете я не хочу. Мама назвала его однажды «Зеленым Рыжиком» из-за ярко-зеленой окраски и ржавого бензобака. Кличка приклеилась, и с тех пор старичка все так и называют.

– Упс. – Чайна заливается краской и сжимает руль обеими руками. – Как думаешь, Харрисон с тобой разговаривать станет?

– Нет. Разве что будет метать убийственные взгляды в кабинете биологии. – Я пожимаю плечами и смотрю на ногти. Лак на одном держится из последних сил. – В любом случае между нами все кончено.

Наверно, поначалу будет нелегко и неловко, но школа достаточно велика, и избежать ненужных встреч можно при желании без особого труда. И коридоров в ней вполне хватает, чтобы выбрать альтернативный маршрут. Общий у нас сегодня только один урок, так что можно и потерпеть.

Мы въезжаем на школьную парковочную площадку и с ходу вкатываемся на свободное место, на считаные дюймы разминувшись с соседней машиной. Удержавшись от очередного выговора, хватаю рюкзак и осторожно, чтобы никому ничего не поцарапать, выскальзываю из машины. Когда мы придем сюда после занятий, под «дворниками», как обычно, будет записка – научись парковаться, мелочь!

– Надо бежать. У меня встреча с миссис Мур до занятий. Обещала помочь оформить заявление в колледж. Отловлю тебя потом. – Сунув под мышку папку, Чайна посылает мне с ладони поцелуйчик. Я ловлю его и засовываю в карман джинсов, а она поворачивается и бежит через двор.

Первый урок – в противоположном конце здания, так что я направляюсь к южному входу. Солнце еще низкое, утренний воздух свеж. Мне нравится. Зима, холод. Лето, оно невыносимое, но в Огайо баланс всегда восстанавливается, когда наша жуткая влажность сменяется снегом. Первые снежинки еще не упали, но скоро улицы заблестят белизной, покроются толстым ледяным одеялом, и от этой мысли внутри становится тепло и пушисто. Да, вот так.

Иду, опустив голову, смотрю на телефон и, наверно, в тысячный раз за утро обновляю странички соцсетей. Харрисон, после того как вытолкал меня из своей машины, никаких попыток выйти на связь не предпринял, а значит, мы с ним действительно подвели черту.

Я облегченно вздыхаю и поднимаю голову, потому что едва не столкнулась с Райаном Мэлоуном, общепризнанным гнусом нашего класса. Такой уж он есть. В десятом классе его даже отстраняли от занятий за то, что как бы случайно ввалился в девчоночью раздевалку.

– Привет, Ванесса, – говорит он, и я от изумления замираю на месте – раньше он не смел даже рот открыть, чтобы сказать мне хоть слово. Смотрю на него через плечо и вижу, как его губы кривятся в гнусной ухмылке, от которой мне тут же становится не по себе. С чего бы это ему со мной заговаривать? – Я только хотел сказать… Ты там классно смотришься. Просто огонь.

Что? Судя по мерзкому тону, на невинный комплимент это никак не тянет.

– Отвали, Мэлоун. – Морщу от отвращения нос и запахиваю плотнее куртку, закрываясь от его голодного взгляда. Вот уж натуральный фрик. Прибавляю шагу и оставляю его позади – не хочу даже рядом быть с таким уродом. Успокаиваюсь только за дверью школы и сразу направляюсь к своему шкафчику. До звонка лишь несколько минут, и в коридоре полно народу, голоса не умолкают, все обмениваются впечатлениями о потрясном уик-энде. Похоже, главная тема – вечеринка у Мэдисон Роуми, на которой была по меньшей мере половина выпускного класса. А появление там парней из футбольной команды Уэстервилль-Сентрал и стычка с ними наших ребят дают дополнительный материал для серьезных обсуждений.

Но скоро я замечаю – что-то не так. Протискиваясь через толпу, чувствую на себе сотни глаз. Стараюсь не поднимать голову, убеждаю себя, что мне это только кажется.

Но нет, не кажется. Замедляю шаг, поднимаю голову, оглядываюсь. Но ясности это не добавляет. Вокруг все в движении, все спешат, возле шкафчиков собралось несколько групп – там горячо что-то обсуждают. Но снова и снова я ловлю на себе любопытные взгляды. Вижу ухмылки. Слышу приглушенные смешки за спиной. Несколько ребят из младшего класса, как по команде, поворачиваются ко мне и прыскают от смеха. Что за чертовщина?

Быстренько оглядываю себя на случай, если явилась в школу в одном только лифчике или забыла застегнуть «молнию» на джинсах – это, по крайней мере, объяснило бы странную реплику Мэлоуна, – но нет, ничего такого. Может, по школе уже разнеслась новость о нас с Харрисоном? Может, все уже знают, что он вышвырнул меня из машины и оставил одну в Херитидж-парке? Да, возможно, но масштаб новости слишком мелкий, чтобы вызвать такой эффект. Мы ведь все-таки не встречаемся по-настоящему, не ходим на свидания, да и вряд ли кого-то так сильно интересуют наши с Харрисоном отношения.

Опускаю голову и иду по коридору дальше, к шкафчику. Вожусь с замком, набираю комбинацию и чувствую, что сердце бьется все быстрее и быстрее. В девятом классе я приклеила к задней стенке зеркало, и оно часто служило палочкой-выручалочкой. Еще раз проверяю, как выгляжу, но ничего особенного не нахожу – волосы в порядке, макияж в порядке, одежда в порядке… все в полном порядке. Но тогда почему же все так странно на меня смотрят? И если подумать, то вот я прошла по всему коридору, и никто со мной не заговорил.

– А ты, похоже, круто оторвалась на вечеринке у Мэдди, – раздается у меня за спиной глубокий голос.

Оборачиваюсь так быстро, что ударяюсь локтем о металлическую дверцу, и оказываюсь лицом к лицу с Энтони. Рядом с ним Ноа, а за ним тесным полукругом стоят другие ребята из футбольной команды. Я прижата к шкафчику, и выхода нет. Чувствую себя как в ловушке, но не удивляюсь. Все они друзья Харрисона, и сейчас мне придется терпеть издевки и насмешки, как было уже, когда я завязала с Ноа. Такой уж у парней менталитет – тупой менталитет стаи.

– Ну, вообще-то да, – говорю я, и они все хихикают, и их смех гремит у меня в ушах глухим звоном. Смотрю на них недоуменно, а они многозначительно переглядываются, закатывают глаза и вообще ведут себя как полные придурки, каковыми и являются на самом деле. Но что в этом такого смешного? Чему они так радуются?

– Как же так, а? Мне-то ты стриптиз никогда не показывала, – говорит Ноа и наклоняется, выпячивая нижнюю губу, как обиженный ребенок. Он кладет руку мне на бедро и мерзко улыбается. – А ведь я бы со всем удовольствием, ты же знаешь. – Энтони и остальные давятся от смеха, гогочут и завывают так, что по коридору проносится гулкое эхо.

Стискиваю зубы и отбрасываю руку Ноа. Этот говнюк Харрисон рассказывает своим дружкам то, что совершенно их не касается. Конечно, я прекрасно знаю, о чем треплются парни. Я и сама люблю посплетничать с Чайной, но все-таки… При одной лишь мысли о том, что теперь полкоманды знает кое-какие мои секреты, в животе словно затягиваются узлы.

Захлопываю дверцу шкафчика, обхожу громоздкого, как шкаф, Энтони и быстро иду прочь. Сердце бьется о стенку грудной клетки. Я совершенно выбита из колеи и плохо соображаю.

– О, вернись, Ванесса! – кричит мне в спину Ноа. Кричит на весь коридор, и его слышат, на нас смотрят. У меня горят щеки. – Энтони тоже хочет прокатиться на твоей карусели! Говорят, это что-то особенное!

Придурки. Ненавижу. Да, мне нравится пофлиртовать, и ничего плохого в этом нет, кроме того, что рано или поздно приходится отшивать парня, которому захотелось большего. Я могу выбирать, кого хочу. Это весело, интересно. Парни ведут себя так, словно у меня список в сотню имен, хотя на самом деле их лишь несколько. Нисколько не сомневаюсь, что тот же Ноа тусовался со столькими девчонками в нашей школе, что и не сосчитать, так что пошел бы он куда подальше со своими двойными стандартами. Придумала эти стандарты не я, но раз уж мир так устроен, ничего не поделаешь, приходится с ними жить. Надо только научиться не принимать близко к сердцу всякие шуточки на свой счет.

Да вот только сегодня они меня цепляют.

Иду по коридору и опять слышу это дурацкое словечко: шлюха.

Кто его произнес, я не поняла. Какая-то девчонка. Но выяснять сейчас, кому именно принадлежит голос, я даже не пытаюсь. Мысли смешались, и сосредоточиться не получается. Ясно только одно: что-то происходит. Что-то нехорошее. Я чувствую это в воздухе. Такое странное ощущение – я против целого мира. Будто вся чертова школа ополчилась на меня. Я беспомощна и беззащитна, и это хуже всего, потому что обычно бывает наоборот. Не знаю, откуда взялось это чувство, но мне хочется свернуться тесным клубочком и спрятаться.

В школе немало ребят, которых я при всем желании не могу назвать своими лучшими друзьями, но никогда еще это не проявлялось с такой очевидностью, как сегодня. С большинством у меня хорошие, доброжелательные отношения, поэтому и круг общения широкий. По крайней мере, так я думала до сегодняшнего дня. Сейчас обычно отчетливая линия между друзьями и врагами размыта. Круг закрыт. Все воспринимаются как враги.

Я сворачиваю за угол и облегченно вдыхаю, едва не столкнувшись с Чайной. Проход в одиночку по коридору дался тяжело, и у меня уже нет сомнений, что это все из-за Харрисона, давшего волю языку. Может быть, Чайна знает, что именно он рассказывает обо мне.

– Ох, слава богу. Я уже с ног сбилась – везде тебя ищу, – выпаливает подруга, и слова скатываются с ее языка со скоростью света. В глазах пляшет паника. Схватив за руку, она тащит меня в девчоночий туалет, и в этот же момент в коридоре начинает трезвонить звонок. Туалет быстро пустеет, но мы с Чайной остаемся.

– Тебе же встречаться с кем-то надо, разве нет? – спрашиваю я. Из коридора доносится знакомый шум, все разбегаются по классам. Я для себя уже решила, что опоздаю на биологию. Чайна не отвечает, но хватает меня за плечи, прижимает к стене и с беспокойством и даже тревогой всматривается в мои глаза.

Да что же происходит?

– Ты хочешь пропустить урок? Я с тобой. И вообще, давай уедем из Уэстервилля. Переберемся в Колумбус и… – Она останавливается, качает головой. – Или рванем в Кливленд. Да куда угодно, только бы не оставаться здесь. Хороший план, а? Как тебе?

– Эй, полегче. – Я совершенно сбита с толку. Что ее так расстроило? Почему она так рвется уехать из родного города? – Ты почему пропускаешь урок?

Ее лицо меняется на маску ужаса.

– Господи. – Она роняет руки, сутулится и даже как будто становится еще меньше ростом. Голос едва слышен. – Так ты еще не видела…

– Чего не видела? – Сердце мечется в груди, слова скребут горло, словно наждачная бумага. Детали утреннего пазла начинают понемногу складываться, и страх пронзает меня и режет на кусочки. – Чайна? Чего я еще не видела?

– Вот дерьмо… – Чайна со стоном прислоняется к раковине умывальника и закрывает ладонями лицо, чтобы не смотреть и не видеть меня. – Думала, тебе пошлют первой… Извини. Я совсем не хочу показывать тебе это, но… – Она отталкивается от раковины, выпрямляется, достает телефон и несколько секунд молча пролистывает страницы. Потом протягивает телефон мне и снова извиняется. – Я за тебя покрышки Харрисону порежу.

Еще секунду или две я недоуменно смотрю на подругу, держа в руке ее телефон. Не знаю и даже не представляю, что там увижу, но к горлу уже подступает волна тошноты и дрожат руки. Сердце трепыхается, будто его смяли в пульпу.

Видео.

Я сглатываю, нажимаю кнопку «плей», и… воздух вырывается из легких. Это видео со мной. Запись с воскресной вечеринки у Мэдди Роуми. Как удар под дых. На видео я наверху, в той спальне, сижу на коленях у Харрисона Бойда. И улыбаюсь прямо в камеру, как последняя идиотка.

Сцена разворачивается у меня на глазах, и я чувствую, как холодеет лицо. Смотрю на Ванессу Мерфи, словно на какую-то незнакомку. Она встает с колен Харрисона и начинает танцевать под звучащую где-то на заднем фоне музыку. Поднимает руки, теребит волосы и медленно избавляется от одежды. Подбирается к Харрисону и… изображение расплывается.

– Дальше лучше не смотреть. – Чайна выхватывает у меня телефон. Оно и к лучшему. Я и не хочу смотреть остальное – сама знаю, что было дальше и что случилось в ту ночь. – Можешь мне поверить, там не так много всего, и в любом случае многого не увидишь, но…

В глазах темнеет от ярости.

– Так этот паршивец слил видео моего стриптиза? – Я едва не отрываю раковину от стены, хлопаю ладонью по замызганному, расколотому трещиной зеркалу.

И долго же он записывал? Меня переполняет злость. Кажется, еще немного, и я просто взорвусь здесь, в этом туалете. Как он мог? Как посмел поступить со мной так? Неужели и вправду так разозлился, что поставил целью опозорить меня, сломать мне жизнь? Я знаю, как такое бывает.

Когда несколько месяцев назад в Сеть попали голые селфи Кристен Роджерс, все только об этом и говорили. И я в том числе. Потому что если на линии огня оказался не ты, то такого рода вещи воспринимаются как развлечение. Люди могли сплетничать о моей сексуальной жизни, но я не была той несчастной девушкой, которая отправила свои личные фотографии плохому парню. Когда шли такие разговоры, я обычно закатывала глаза – ну какие ж они глупые, эти девчонки, – но теперь я оказалась на их месте, и мне совсем не до смеха. Нет, это страшно.

Теперь понятно, почему все вели себя так странно в коридоре. Потому что они знают. Они все видели – это я гарантирую. Новости такого рода распространяются со скоростью лесного пожара. Мое выступление видел весь Уэстервилль, а может быть, и весь штат Огайо. Или даже… Нет, об этом лучше не думать.

– Чайнаааа, – взвываю я, вскидывая руки, и начинаю дышать быстро-быстро. Надо успокоиться, выгнать поселившийся во мне страх. Подруга здесь ничем уже не поможет. Видео доступно всем. И мне нужно придумать, как выйти отсюда с поднятой головой, зная, что все в этой гребаной школе видели меня без одежды.

Но это далеко не самое худшее. Самое худшее то, что Харрисон, не имея абсолютно никакого права делиться с кем-либо интимным видео, тем не менее им поделился. Со всей школой. С моими самыми близкими друзьями. С людьми, которые едва знают меня. Со всеми. То доверие, что было между нами, разбито на миллион кусочков. Я не хотела отношений с ним, но это не значит, что мне было наплевать на него. А ему определенно наплевать на меня, и если он смог поступить со мной вот так, значит, я никогда, с самого начала, ничего для него не значила. Потому что если бы он имел ко мне хоть капельку уважения, то не выставил на всеобщее обозрение наши интимные моменты.

Харрисон совершил предательство. Худшее из всех возможных.

Вытираю о джинсы влажные и липкие от пота ладони. Дышится тяжело, с натугой. Сердце трепещет. Голова идет кругом. И… все вдруг мутнеет, перед глазами плывут круги… Это что же, у меня на самом деле останавливается сердце?

Чайна кладет руку мне на плечо.

– Харрисон такой говнюк. – Она сочувственно улыбается. – Между нами, девочками, ты офигительно зажгла на этом видео.

Комплимент не вполне уместный, но за это я и люблю ее. Вот поэтому мы лучшие подруги. Никто никого не осуждает. Никогда.

Я тоже улыбаюсь ей, хотя внутри все хрустит и осыпается. Лишь напряжением всех сил мне удается устоять на ногах и не свалиться на грязный пол.

– Если есть на свете что-либо хуже, чем утечка в Сеть твоего секс-танца, то это утечка в Сеть твоего плохого секс-танца. Так что могло быть хуже, верно? – Стараюсь держать марку и демонстрировать хладнокровие, но внутри все трясется от шока. И я не верю собственным словам – на самом деле все так плохо, что хуже и быть не может.

Глаза повлажнели от слез, готовых в любой момент выплеснуться на щеки, но я приказываю себе не распускаться. Эмоций так много и они такие разные, что сосредоточиться получается только на одной. И это – гнев. Надо найти Харрисона, думаю я и внезапно понимаю, что точно знаю, где он сейчас.

– Он в кабинете биологии, – говорю я и, прежде чем Чайна успевает что-то сказать, вылетаю из туалета в коридор.

Чувствую себя преданной, и это чувство пульсирует во мне, добавляет легкости шагу.

Парням все сходит с рук. На видео не только я, но и Харрисон, но до него никому дела нет, его никто будто и не замечает. Все видят – и осуждают – только меня. Осуждают за то, что я закрутила с ним на той вечеринке. Осуждают за то, что я люблю повеселиться. Конечно, они и без того все знали. Но теперь у них есть доказательство. Есть что-то такое, что они могут использовать против меня. Что-то, чем они могут воспользоваться, чтобы сломать Ванессу Мерфи. А этого многие ждут давно. Я точно знаю, что девушки в нашей школе – даже те, кого я считаю подругами, – втайне недолюбливают меня из-за популярности, которой я пользуюсь у ребят. Никогда не задумывалась об этом, но, наверно, причина в их неуверенности, ревности и страхах. Впрочем, кто знает? Не хочу никого обидеть, но и играть в эти игры не собираюсь. Что же касается парней… Некоторых раздражает уже то, что я никогда и не посмотрю в их сторону, другие злятся из-за того, что не они, а я решала, когда и как начинать и заканчивать. Я всегда получала то, что хотела, и это многих задевало. И вот теперь пришло время рассчитаться. По крайней мере, для них. Теперь они могут объединиться против меня, воспользовавшись тем, что обстоятельства сложились не в мою пользу.

Иду по коридору все быстрее и быстрее. Мне нужно с ним разобраться.

– Ванс, подожди! – кричит Чайна, и ее обеспокоенный голос разбегается эхом между стенами. Но ждать я не хочу. Мне нужно добраться до Харрисона – и пусть меня потом привлекают за нападение на учащегося на школьной территории.

Я уже вижу кабинет мистера Ли. Гнев не утихает, адреналин шумит в крови, проносясь по венам. Толкаю дверь – передо мной море лиц, и все они поворачиваются ко мне, но я ищу среди них одно.

– Как любезно с вашей стороны, мисс Мерфи, наконец-то присоединиться к нам, – занудливо тянет из-за своего стола мистер Ли. – Займите, пожалуйста, ваше место, пока я отмечу ваше опоздание.

Я не смотрю на него и даже не слышу. Вижу только Харрисона – развалился за своим столом и уже медленно выпрямляется, заметив меня. Роняет руку, обменивается взглядом с сидящим рядом Энтони – и на лицах обоих мелькает паника. Наверно, думал, что я заливаюсь слезами в туалете. Надо признать, так оно и было. Именно этого он хочет – чтобы я спряталась, пристыженная и униженная, и не смела даже показаться перед одноклассниками.

– Давай, покажи нам, что умеешь! – подает голос Энтони и трясет передо мной грудью. По классу разбегаются смешки.

Сжав кулаки, иду через кабинет, огибая парты и не обращая внимания на летящие в мою сторону стрелы. Мой горящий взгляд нацелен исключительно на Харрисона, лицо которого бледнеет и как будто коченеет.

– Ванесс… – выдавливает он, но пощечина, звонкая, как удар хлыста, заставляет его умолкнуть.

– Я поговорила с директором Стоуном. Тебе очень повезло – могли бы отстранить от занятий, – сообщает, возвращаясь в свой тесный кабинетик, миссис Дилейни. Она – мой школьный консультант.

– То есть за самооборону исключить нельзя. Буду знать, – отвечаю я.

– Дело нешуточное, Ванесса. – Она бросает на меня строгий взгляд и садится напротив. Я смотрю на ее седые волосы и красные «кроксы». По-моему, миссис Дилейни слишком стара для должности консультанта в старших классах. Что она знает о подростках? Разве она понимает наш юмор? Конечно, нет. – А теперь объясни, почему ты подняла руку на Харрисона Бойда? Есть что-то такое, о чем следует знать администрации школы?

– Харрисон Бойд – придурок, – небрежно говорю я и машу рукой, показывая, что не придаю случившемуся большого значения. Мне не нравится ее тон, мягкий, озабоченный. Это же не сеанс психотерапии. – Теперь мне можно идти? Я согласна, что не следовало его бить. Оставьте меня после уроков или что там еще, и я пойду.

Миссис Дилейни смотрит на меня и качает укоризненно головой.

– Ох, Ванесса. – Ее задевает мое нежелание участвовать в разбирательстве инцидента, но я и не собираюсь делиться со школьным консультантом внезапно возникшими в моей жизни проблемами. – Ты ударила своего товарища. Почему? Из-за чего? Харрисон спровоцировал тебя?

Так бы и рассмеялась ей в лицо, но я старательно сохраняю невозмутимое выражение и не позволяю себе проявления каких-либо чувств.

– Серьезно, это всего лишь личная драма. – Мне это уже начинает надоедать. Не представляю, как можно обсуждать слив в Сеть записи с моим стриптиз-шоу с женщиной, которая годится мне в бабушки. Хочу как можно скорее убраться из этой тесной, душной клетушки и поднимаюсь со стула. – Нельзя решать личные проблемы на территории школы. Я поняла. Пожалуйста, выпишите мне наказание.

Миссис Дилейни с явной неохотой выдает мне предписание, согласно которому я должна отработать в школе две недели после занятий, и я чуть ли не вырываю бумажку у нее из пальцев. В конце концов она отпускает меня, и я вылетаю из ее закутка в главный офис. Все двери уже закрыты, за столами почти никого нет. Понедельник – нелегкий день в Уэстервилль-Норт.