Святая Русь. Княгиня Мария

А как же Петруха Бортник? После Третьего Спаса явятся к нему за медом княжьи люди, увидят деревеньку – и пропадай вольная община. Правда, бывший князь и не ведал, где бортничает на него Петруха. Знали о нем лишь четверо гридней, кои раз в год наведывались к Бортнику. (За Петрухой так и закрепилась эта кличка.) Гридни Василька Константиновича. Да они, почитай, все полегли на берегах Сити, едва ли кто из четверых остался в живых. В Ростов вернулась горстка дружинников, но все они из послужильцев боярина Корзуна, так что о заимке Петрухи никто не ведает. А уж новый князь Святослав Всеволодович тем более ничего не знает. Значит, дело за ним, Лазуткой.

Скитник поднялся с валежины, глянул в напряженные лица сосельников и молвил:

– Я вам никогда недругом не был. Возьму грех на себя. Ни боярину, ни князю о вас не поведаю. Коль надумали здесь лихую годину пережить, оставайтесь.

Мужики и бабы (вот уж русский обычай по любому поводу бухаться в ноги) повалились на колени.

– Премного благодарны тебе, староста!

– Николи не забудем милость твою, Лазута Егорыч!

– Может, и сам с нами останешься? Завсегда рады такому старосте.

– Неисповедимы пути Господни, мужики, – загадочно отозвался Лазутка и сел на коня.

* * *

Скитник прожил с семьей три дня (успел и с Петрухой наговориться), а на четвертый – пошел седлать коня.

– Куда же ты, любый мой? – обеспокоилась Олеся.

– В Ростов. Надо о тесте разузнать. Не ты ль о родителях беспокоишься?

– Да как же не беспокоиться. Все же – отец и мать, да и о внучатах тревожатся.

– Все распознаю. А уж о внуках наверняка горюют. Угожи-то, сама ведаешь…

Лазутка распрощался с детьми, Олесей и помчал в Ростов. В городе ему повезло. Едва успел взбежать на крыльцо купеческого терема, как тотчас столкнулся с Секлетеей, коя увидела въехавшего во двор всадника из окна светелки.

Узнала Лазутку, всплеснула руками, запричитала:

– Горе-то какое, зятек! Доченьку с внучатами татаре загубили! От села – одни головешки, и людей, чу, всех саблями посекли.

– Не реви раньше смерти, теща. Дома ли Василий Демьяныч?

– В отлучке государь мой. На свой страх и риск по торговым делам уехал.

– Смел тестюшка.

– Уж куды как смел. Всюду татары шастают, а он в Новгород подался. Там, бает, басурман нет. Ох, не сносить ему буйной головушки.

– А где же он ране-то был, до татарского набега?

– Да все там же. Еще в зазимье туда укатил. Вот и сберег его Господь.

– А сама как уцелела?

– И меня Господь в беде не оставил. Все ростовцы город покинули, а я не посмела, волю государя своего исполняла. Строго наказывал: «Пуще глаз дом стереги. Авось и дочка с внучатами приедет». Вот и сидела, всех поджидаючи. А когда татары нагрянули, я на конюшне в сене спряталась. Весь день и всю ночь просидела, а потом, когда шум улегся, в избу потихоньку пошла. Тут у меня и ноженьки подкосились. В избе-то голо, шаром покати. Все, что годами наживали – псу под хвост. Жито, меды, вина, одежу, посуду, иконы – все выгребли. Деревянные ложки – и те забрали. Государь мой две седмицы назад вернулся – и за сердце схватился. Уж так сокрушался, сердешный! Но самая страшная беда, когда о погибели деточек изведал.

Секлетея вновь заголосила.

– Хватит лить слезы, теща. Порадую тебя. Живы твои деточки.

– Ой ли, зятек? – не веря своим ушам, воскликнула Секлетея.

– Живы! И Олеся, и внуки твои. Токмо сегодня от них.

Секлетея кинулась к киоту (Василий Демьяныч успел поставить новые иконы), закрестилась.

Весь вечер просидел Лазутка у тещи, но самое главное утаил.

– Живы – и слава Богу, а где – не пытай. Мужу скажешь: в надежном месте. Успокой его, когда вернется. Я еще к вам наведаюсь.

Глава 4. Александр Невский

Нет, не зря предрекала Мария великую славу двоюродному брату Василька – князю Александру Ярославичу, не зря спорила с владыкой Кириллом, кой продолжал сомневаться в пророчестве княгини.

– Свинья не родит сокола. Каков батюшка, таковы у него и детки, – осторожничал епископ.

– В народе есть и другая пословица: «Отец отопком щи хлебал, а сын в воеводы попал». Александр – тверд, разумен, сторонник единой державы и горячий патриот Отечества. Он еще скажет свое веское слово. Убеждена!

Не прошло и двух лет после сражения на берегах Сити, как о двадцатилетнем князе заговорила вся Русь.

Родился Александр 30 мая 1220 года в Переяславле-Залесском, где княжил его печально известный отец Ярослав Всеволодович, кой сидел много лет и в Великом Новгороде. (Дело в том, что новгородский князь приглашался из других удельных княжеств вечем, кое заключало с ним ряд – договор. Всю жизнь отец князя Александра то ссорился с новгородцами, то опять ладил с ними. Несколько раз его прогоняли за крутой нрав и насилия.)

Детство Александра прошло в Переяславле. Княжеский постриг – обряд посвящения в воины – Александр принял в три с половиной года. Обряд совершался в Спасо-Преображенском соборе Суздальским епископом Симоном. От владыки получил юный княжич первое благословение на ратное служение, на защиту земли Русской и русской церкви.

В 1228 году отец посадил отрока-князя и его старшего, одиннадцатилетнего брата Федора на княжение в Новгород. Когда Федор неожиданно скончался в 1233 году, Александр стал самостоятельно править вольным городом.

Великий Новгород называли феодальной республикой, коя не испытала ужасов ордынского нашествия. Попытка хана Батыя двинуть свои полчища на Новгород не увенчалась успехом благодаря мужеству русичей. (Тем не менее новгородцы вынуждены были признать себя зависимыми от Золотой Орды и платить дань ее ханам.)

Положение в Северо-Западной Руси было тревожное. Русскую землю опустошали татаро-монголы, а на северо-западных рубежах Новгородско-Псковской земли стягивались силы немецких, шведских и датских феодалов. В то же время Великое княжество Литовское пыталось захватить уцелевшие от татаро-монгольского разорения земли Полоцко-Минской Руси и Смоленска.

В этот трудный момент новгородский князь Александр принял ряд спешных мер по укреплению западных рубежей Руси. Прежде всего надо было защитить Смоленск, где обосновался литовский князь. Александр (с помощью отца) разбил вражеское войско, взял в плен литовского князя, «потом урядил смольнян» и посадил им князя Всеволода, сына Мстислава Романовича, «и возвратился домой с большою добычею и честию». Именно с 1239 года и началось восхождение звезды восемнадцатилетнего Александра.

Тогда же по распоряжению Александра новгородцы соорудили укрепления на реке Шелони, вдоль которой проходил в Новгород путь с Запада.

Побеспокоился Александр Ярославич и о том, дабы в том же году упрочить связи Владимиро-Суздальской земли с Полоцком, женившись на дочери полоцкого князя Александре Брячиславне. Смысл этого брака был подчеркнут тем, что он праздновался в Торопце – опорном пункте обороны от литовских феодалов. Все эти военные и дипломатические меры принесли свои плоды: в течение ближайших лет войска Литовского княжества не нарушали русских рубежей.

Кстати, Александр праздновал два свадебных пира, называемых тогда «кашею». Один – в Торопце, другой – в Новгороде, словно хотел сделать новгородцев участниками семейного торжества.

Жених был среднего роста, и красив, как никто другой, и голос его – как труба в народе, лицо его – как лицо Иосифа, которого египетский царь поставил вторым царем в Египте, сила же его была частью от силы Самсона, и дал ему Бог премудрость Соломона, храбрость же его – как у царя римского Веспасиана, который покорил всю землю Иудейскую. Потому-то один из именитых мужей Западной страны, из тех, что называют себя слугами Божьими, пришел, желая видеть зрелость силы его, как в древности приходила к Соломону царица Савская, желая послушать мудрых речей его. Так и этот, по имени Андреаш (Андрей Вельвен – «муж опытный и добрый сподвижник великого ливонского магистра Германа Зальца»), повидав князя Александра, удивился его красоте, разуму, благородству и, возвратясь в Ригу, говорил, по словам нашего летописца: «Я прошел многие страны, знаю свет, людей и государей, но видел и слушал Александра Новгородского с изумлением. Я не видел такого ни царя среди царей, ни князя среди князей».

Иначе сложились дела на северо-западных рубежах. Немецкие крестоносцы готовили решительное вторжение на Русскую землю. Опасность усугублялась тем, что на этот раз в походе участвовала также и Швеция. Именно они первыми двинулись в наступление на Русь.

Князь Александр Ярославич незамедлительно позаботился об охране не только западных, но и северных рубежей, установив тщательную охрану залива и Невы. Здесь были низменные, серые лесистые земли, места труднопроходимые, и пути шли только вдоль рек. В районе Невы, к югу от нее, между Вотьской (с запада) и Лопской (с востока) новгородскими волостями находилась Ижорская земля, в коей имелся специальный тиун, поставленный Новгородом. Старейшине Пелгусию князь Александр поручил «стражу морскую», то есть охрану путей к Новгороду с моря, коя стояла по обоим берегам залива.

Для похода на Русь шведский король Эрих Картавый выделил значительное войско под началом ярла (князя) Ульфа Фаси и зятя короля – Биргера.

Охотников поживиться русскими землями, уцелевшими после нашествия татаро-монголов, нашлось немало: шли светские духовные и светские рыцари-феодалы, искавшие в грабительском походе средств поправить свои дела, спешившие туда, где, казалось, можно было поживиться без особого труда.

Грабительский смысл похода прикрывался разговорами о необходимости распространить среди русских «истинное христианство» – католичество. К походу были привлечены и подсобные финские отряды из покоренных земель еми и суми.

Однажды на рассвете июльского дня 1240 года, когда старейшина Пелгусий был в дозоре на берегу Финского залива, он вдруг увидел шведские корабли «много зело», посланные в поход королем, кой собрал множество воинов: шведских рыцарей с князем и епископами, «мурманов» и финнов. Пелгусий торопко отправился в Новгород и рассказал князю Александру о кораблях. Александр Ярославич тотчас приказал собрать на Софийской площади свою дружину.

Шведские корабли тем временем прошли по Неве до устья Ижоры. Биргер и Ульф решили сделать здесь временную остановку. Большая часть кораблей пристала к берегу Невы.

С причаливших судов были переброшены мостки, на берег сошла шведская знать с Биргером и Ульфом Фаси в сопровождении епископов; за ними высадились рыцари. Слуги Биргера раскинули для него большой, шитый золотом шатер.

Зять короля не сомневался в успехе. Новгород переживает тяжелые времена: помощи ему ждать неоткуда, татаро-монгольские захватчики опустошили Северо-Восточную Русь. Без владимирских полков Новгород не страшен.

Биргер, вождь опытный, дотоле удачливый, думал завоевать Ладогу и Новгород. Через своих послов он велел надменно сказать Александру:

– Ратоборствуй со мной, если смеешь. Я стою уже в земле твоей. Всех твоих воинов я уничтожу, а головы их побросаю в Неву.

– Силен ваш Биргер, – усмехнулся Александр Ярославич. – Да токмо передайте вашему полководцу: не хвались, идучи на рать, а хвались, с рати идучи. Хвастливое слово гнило.

Пока гридни[2] и часть новгородцев-ополченцев собирались на Софийской площади, князь сходил в собор, усердно помолился, принял благословение архиепископа Спиридона, а затем вышел к своей малочисленной дружине. С веселым лицом молвил:

– Нас немного, а враг силен, но Бог не в силе, а в правде. Тотчас же и выступим, други, и сокрушим свеев[3].

Посадский люд, прибежавший к ратникам, немало тому подивился:

– Рискуешь, князь Александр! Надо собрать все войско и тогда уже наваливаться на свеев.

Но князь не стал дожидаться ни полков отцовских, ни пока соберутся все силы Новгородской земли.

– Пока всю рать собираем, враг у Волхова будет!

Дружина и пешцы выступили в воскресенье 15 июля 1240 года. Александр преднамеренно ускорил выступление войска, желая, во-первых, нанести удар свеям неожиданно и, во-вторых, именно на Ижоре и Неве. Только внезапный удар по более многочисленному врагу, по мнению Александра, мог принести успех.

Он исходил из того, что большая часть неприятельских судов стояла у высокого и крутого берега Невы, значительная часть войска находилась на кораблях (остановка была временная), а рыцарская, наиболее боеспособная часть войска была на берегу. Конная дружина князя Александра должна была ударить вдоль Ижоры в центр расположения неприятельских войск. Одновременно пешцы, под началом посадского человека Михаила, должны были наступать вдоль Невы и, тесня врагов, уничтожать мостки, соединявшие корабли с сушей, отрезая рыцарям, опрокинутым неожиданным ударом конницы, путь к отступлению и лишая их возможности получить помощь.

В случае успеха этой задумки численное соотношение войск на суше должно было серьезно измениться в пользу русичей: двойным ударом вдоль Невы и Ижоры важнейшая часть вражьего войска оказывалась зажатой в угол, образуемый реками. В ходе битвы пешая и конная рати, соединившись, должны были оттеснить свеев к реке и сбросить их в воду.

Таков был дерзкий и превосходный план Александра Ярославича.

Русские войска внезапно обрушились на шведский лагерь. Летописец не оставил описания хода боя, но поведал о наиболее выдающихся подвигах русских воинов. Так, он говорит о важном эпизоде битвы, когда князь Александр, пробившись в самый центр расположения шведских войск, вызвал Биргера на поединок и тяжело ранил его копьем: «возложи ему печать на лице острым своим копием».

Молодой гридень Савва «наехал на шатер великый и златоверхый и подсече столп шатерный». Падение шатра Биргера еще больше воодушевило русских воинов.

Пешее ополчение, продвигавшееся вдоль берега Невы, не только рубило мостки, отбиваясь от шведов с суши и реки, но даже захватило и «погубило три корабли».

Дружинник Гаврило Олексич, преследуя бежавших шведского епископа и королевича, кои «втекоша пред ним в корабль», ворвался на коне вслед за ними по сходням. Произошел беспримерный бой. Шведам удалось сбросить Гаврилу Олексича в воду вместе с конем, но он сумел быстро выбраться «и опять наиха и бися крепко с самым воеводою посреде полку их», убив епископа и воеводу.

Бой был жестокий. Русские воины были «страшны в ярости мужества своего», а талантливый полководец Александр Ярославич сумел уверенно направить их на врага.

Новгородец Сбыслав Якунович много раз нападал на свеев и бился с одним топором. «И пали многие от руки его, и дивились силе и храбрости его».

Княжий ловчий Яков, родом полочанин, напал на полк с мечом и порубил добрый десяток врагов…

«И была сеча великая, и перебил свеев князь Александр бесчисленное множество».

Бой, проведенный в стремительном темпе, принес блестящую победу войску Александра. Бесславно, в панике бежали шведские захватчики, «и множество их паде». Русские воины собрали трупы наиболее знатных рыцарей, сложили их на двух кораблях и потопили в море. Прочих же похоронили в общей яме.

Новгородцев и ладожан пало всего двадцать человек.

За мужество, проявленное в битве, народ прозвал князя Александра Ярославича Невским.

(Борьба за устье Невы была борьбой Руси за сохранение выхода к морю. Русский народ на пути своего развития в великую державу не мог быть изолированным от морей. Борьба за свободный выход России к Балтийскому морю в форме решительных военных столкновений началась именно в ХIII веке.

Невская битва была важным этапом борьбы. Победа русского войска под началом нашего великого предка Александра Невского предотвратила потерю берегов Финского залива и полную экономическую блокаду Руси, не дала прервать ее торговый обмен с другими странами и тем самым облегчила дальнейшую борьбу русского народа за независимость, за свержение татаро-монгольского ига. Наш народ до начала ХVII века успешно оборонял Неву. Временный захват ее Швецией кончился для последней крахом. Разбитая Россией при Петре I, Швеция потеряла значение крупной морской державы. Считая себя прямым продолжателем дела Александра Невского, Петр I приказал перевезти прах Александра Ярославича в основанный им Петербург.)

Новгородцы любили видеть Александра в челе своих дружин, «но недолго могли ужиться с ним, как с правителем, ибо Александр шел по следам отцовским и дедовским». Нет, далеко не прав летописец! Да, кое-что передалось Невскому от его предков. Иногда он был чересчур суров и горяч. Нещадно наказывал мздоимцев и кидал виновных в поруб. Несомненно, был он гордым, тщеславным и честолюбивым. Но никогда Александр не был вероломным и высокомерным, деспотичным и жестоким, мстительным и мерзопакостным, как его отец Ярослав Всеволодович. Чрезмерная взыскательность зачастую приводила к ссоре с вольнолюбивыми новгородцами, и, когда те затевали перебранку и свару, Александр Ярославич уезжал в свое родовое гнездо – Переяславль-Залесский.

Смута в Новгороде назрела к зиме победного 1240 года. Готовясь к войне с Литвой, шведами и немецкими крестоносцами, князь Александр, не рассчитывая на большую помощь из недавно разоренной татаро-монголами Владимиро-Суздальской Руси, возложил на новгородское боярство крупные расходы и постарался (после Невской битвы) упрочить свою власть в республике. Бояре же, ставя свои интересы выше интересов Отчизны, вступили с князем в столкновение, в результате коего в декабре 1240 года Александр Ярославич с матерью Феодосьей, женой Александрой и детьми уехал в Переяславль.

Перед отъездом резко молвил боярам:

– Живите, пауки. Но ведайте: на кошелях своих вам не отсидеться.

Ливонские рыцари не помогали свеям, однако сами хотели завладеть Новгородом. Нашлись для них и русские изменники. Ярослав, сын Владимира Псковского, еще в 1233 году сосланный в Суздальские земли, обретя свободу, свил гнездо у немцев в Эстонии и питал ненависть к россиянам. В Пскове также нашлись предатели, одним из которых оказался некий Твердило Иваныч, склонявший рыцарей овладеть городом.

Крестоносцы собрали войско в Одеппе, Дерпте, Фелине и с князем Ярославом Псковским взяли Изборск. Псковитяне надумали сразиться с крестоносцами, но, претерпев великий урон и желая спасти город, зажженный неприятелем, должны были согласиться на постыдный мир. Рыцари потребовали аманатов[4]: знатнейшие люди передали им своих детей, а гнусный изменник Твердило начал господствовать в Пскове, широко делясь властью с немцами и грабя села новгородские.

Многие псковитяне побежали в Новгород к Александру, дабы попросить его защиты. Но Александр был уже в Переяславле.

Рыцари, пользуясь отсутствием знаменитого князя, вступили в Новгородскую республику, обложили данью вожан и, намереваясь стать твердой ногой в Новгородской земле, построили крепость на берегу Финского залива, в Копорье. По берегам Луги рыцари забрали всех лошадей и скот; по селам нельзя было землю пахать, да и нечем; по дорогам, в тридцати верстах от Новгорода неприятель бил купцов. А бояре дремали или тратили время в личных ссорах.

Черный люд, видя беду, потребовал себе защитника от великого князя Ярослава Всеволодовича Владимирского. Тот прислал своего второго сына, Андрея, но зло не миновало. Литва, немцы, чудь продолжали опустошать Новгородскую землю. Бояре спохватились и решили отправиться с архиепископом в Переяславль к Александру.

Князь встретил их неприветливо:

– Чего прибежали? Не я ль сказывал, что на кошелях своих не отсидитесь? Зовите другого князя.

– Другого нам не надо. Немец взял Псков и вот-вот Новгородом овладеет.

– Так вам и надо. Гривну мне на войско пожалели, а немец придет – до последней нитки оберет, хоромишки ваши разорит, город спалит, а вас, спесивых дураков, вкупе с женами и детьми в огонь покидает. Немец жесток и кровожаден, как тот же ордынец.

– Прости и забудь вину Новгорода, Александр Ярославич! – умоляли бояре. – Боле не будем тебе помехи чинить. Весь народ тебя просит!

– Весь народ?.. Что-то я простолюдинов среди вас не приметил.

– Прости, Александр Ярославич. Есть и простолюдины.

Толпа бояр раздвинулась, и перед князем оказались некоторые из городских ополченцев, лихо сражавшихся на берегах Невы.

– Чего за спины бояр спрятались? Они в сечу не ходили. За сундуки свои тряслись. – Глаза Александра Ярославича продолжали оставаться хмурыми и суровыми. – Им не до отчего края, а вам – честь и слава. Вам и слово держать.

Новгородцы поклонились князю в пояс и горячо молвили:

– Народ ждет тебя, Александр Ярославич. Спаси Господин Великий Новгород. Не дай надругаться над Святой Софией. Встань на защиту матерей, жен и детей!

И только после этих слов смягчилась душа князя.

– Встану!

Бояре довольно загалдели, но Александр Ярославич остановил их движением руки.

– Не шибко-то радуйтесь. Самовластно встану! Никакой вашей замятни не потерплю. И тот, кто на войне мне не будет помогать, тому крепко не поздоровится. У меня рука тяжелая.

– Да уж ведаем, князь. Знатно ты свеев бил. Слава твоя далеко пошла.

– Вчерашней славой на войне не живут, а, чтобы новую добыть, надо зело много потрудиться.

– Потрудись, князь. А мы уж калиты не пожалеем.

Александр Ярославич вновь усмехнулся:

– А куда ж вам деваться, коль все можете потерять… В Новгород!

– Да поможет тебе Бог, – осенил князя крестом владыка.

* * *

Прибыв в Новгород, Александр Ярославич незамедлительно собрал войско из новгородцев, ладожан, карел, ижорян и выступил против крестоносцев. Неожиданным ударом рать Невского выбила врага из Копорья, а затем вступила в землю эстов; от действий войска Невского зависела судьба Русской земли.

Начав наступление на Тевтонский орден[5], Александр вдруг свернул к Пскову. Неожиданным «изгоном» его полки освободили от врагов и предателей-бояр древний русский город. Пленных рыцарей князь, «сковав», отправил в Новгород, а предателей приказал казнить.

После освобождения Пскова Невский вновь повел свое войско на Тевтонский орден, остановившись на западном берегу Чудского озера.

Дозорный отряд под началом Домаша Твердиславича изведал расположение войска немецких «псов-рыцарей» и решил завязать с ними бой, но был разбит, наткнувшись на неожиданную расстановку полков тевтонов. Отважный Домаш был убит, остатки дозорного отряда «к князю прибегоша в полк».

Александр Ярославич дозорных не похвалил, сурово молвил:

– Не зная броду, не суйтесь в воду. Псы-рыцари избрали хитрое построение войск. На них нужна особая уловка.

Еще два года назад Александр Ярославич дотошно собирал сведения о войске Тевтонского ордена и изведал много любопытного. Вступая в орден, каждый рыцарь давал обет беспрекословного послушания. Конные рыцари применяли особый строй войска в виде клина, который наши летописцы называли свиньей. Пешими (кнехтами) в бой шли слуги. У тевтонов кнехты состояли из горожан-колонистов, отрядов, выставляемых покоренными народами. Первыми в битву вступали рыцари, а кнехты стояли под отдельным стягом, и когда их вводили в бой, то их строй замыкался рядом рыцарей, так как кнехты были ненадежны. Задача клина – раздробить центральную, наиболее сильную часть войска противника, и закованной в панцири свинье это всегда удавалось, что приносило ей победу.

«Стальная свинья крепка, но и мы не лаптем щи хлебаем», – подумалось Невскому.

Приближалась решительная битва, которую искало русское войско и о которой с тревогой и надеждой думал народ: и в Новгороде, и в Пскове, и в Ладоге, и в Москве, и в Твери, и в Ростове Великом (княгиня Мария через своих посланцев внимательно следила за ратными действиями двоюродного брата Василька).

Что же предпринял Александр Невский? Какую свинью он надумал подложить железной свинье непобедимого Тевтонского ордена?

После длительных и мучительных раздумий, он вдруг приказал… отступить своей рати на лед Чудского озера, решив значительно изменить всегдашний порядок расположения русских полков перед битвой. Обычно боевой строй русских войск состоял из сильного центра, где стоял Большой полк («чело»), и двух менее сильных «крыльев». Такое построение не было надежным для победы над свиньей крестоносцев, и Александр Невский смело сломал сложившийся обычай, он сосредоточил основные силы на флангах, что и способствовало победе. Новая расстановка полков и вызвала отступление русских на лед Чудского озера. Как и следовало ожидать, «немцы поидоша на них».

Князь Александр поставил полк у крутого восточного берега озера, у Вороньего Камня, против устья реки Желча, что было крайне выгодно, так как псы-рыцари, двигавшиеся по открытому льду, были лишены возможности углядеть расположение, численность и состав рати Невского.

5 апреля 1242 года, «на солнечном восходе», вся громада немецких войск устремилась на противника, успешно пробилась свиньей сквозь русские полки и погнала рать Невского. Крестоносцы считали битву выигранной. Никто и никогда не сможет противостоять войску железных рыцарей.