Пожелай мне СНЕГА

– Жив, всё в порядке, не убивайтесь так, – кто-то тронул девушку за плечо. – Надо же, куда так несло, раздетого – вот торопыга…

Пожилой доктор старался говорить мягче.

– В общем, отделался парень легко – сотрясение, перелом голени и ключицы… куда ж без этого. И то – чудо. Никаких внутренних повреждений. Теперь некоторое время проведет у нас. Ничего, полежит, отдохнёт, вы можете приходить к нему, когда захотите. Новый год же. Не дело одному оставаться в такое время.

Маша дёрнулась, последнее слово ударило в голову сильнее шампанского в новогоднюю ночь, и нечто смутное пронеслось в памяти. Время…

В конце коридора показалась фигура в красном.

– Дед Мороз? – пробормотала Маша.

– А, да, поздравлял наших больных.

– Дедушка, дедушка!.. – её голос сорвался.

– Вот чокнутая, – покачал головой доктор. – И что их тянет в Новый год отношения выяснять? Сидели бы дома, пили да праздновали. Нет же… собирай потом по частям. Этот ещё хорошо отделался…

Девушка догнала Деда Мороза и повисла на нем.

– Выполнимоёжеланиевыполнивыполни!– выпалила на одном дыхании. – Отмотай время назад! Чтобы не было этой ужасной аварии, чтобы ему не пришлось проводить время в больнице! Пожалуйста! Это несправедливо, он не заслужил! Он же потеряет столько времени! А оно ему так нужно! Особенно сейчас, когда его фирма, новая должность… он не может сейчас лежать в больнице! Пускай у него будет всё время, всё!

Дед Мороз посмотрел на неё, как на знакомую, и, ничего не уточняя, сказал:

– Но тогда где-то в другом месте время отнимется, понимаешь?

– Понимаю! Пускай!..

– Уверена?

Девушка кивнула.

Вероятность третья

У Даниила не было ёлки, ничто в его идеальной квартире не указывало на то, что скоро наступит Новый год. Зато у него было хорошее настроение. А это важнее всего.

Данька достал из холодильника бутылку шампанского. Открыл мастерски, с хлопком. Как выстрелило.

– Что ж так рано-то открыли?

– Ну… а вдруг потом будет не до этого, – неожиданно игриво произнес он.

Маша не ответила.

– Загадывай желание, Мышонок, – произнес Даниил, когда часы начали бить полночь.

– А ты? Что ты хочешь?

Данька собрался ответить, но зазвонил мобильник.

– Прости, сейчас, – кивнул он Маше. Девушка так и замерла с бокалом в руке.

Последний удар часов ознаменовал явление Нового года.

Желание загадать не удалось.

– Представляешь, Мышонок, – произнёс Даниил, положив телефон на стол. – У Володьки жена родила, богатыря, четыре килограмма, еле-еле сама справилась – вот молодец, ну ты представляешь? Вот совсем недавно, а этот шалопай на радостях напился, ну, подрался слегка и в полицию попал… под Новый год! Надо идти вытаскивать. Вот же! Папаша новоявленный… чего от счастья с человеком не случается!..

Он так воодушевился, словно ребёнок был его собственный. А ведь их сыну могло бы быть уже года три. Или даже четыре.

Данька взял со спинки стула пиджак. Маша не выдержала. В неё словно чёрт вселился.

– Дань, стой! Ты что… прямо сейчас?..

– Ну да… поехали?..

– Я… не хочу… никуда… ехать! Я! Хочу! Чтобы у тебя! Было время! На меня!

– Мышонок, ну чего ты? – Даниил изумился. – Там же человек родился, а Володька…

– В полиции, ага. Я поняла. – Маша неимоверным усилием воли подавила истерику. Нет. Не сейчас, не в новогоднюю ночь. – Езжай, конечно. Ты там нужен.

И не выдержала, выскочила из-за стола, метнулась в прихожую, засобиралась.

– Маш… ты куда? Давай не будем портить Новый год друг другу! Володьке поможем, и тогда…

Эмоции взяли верх.

– И что тогда? Ничего же не изменится, ничего! У тебя на всё и на всех есть время – но не на меня! Всё, теперь у тебя точно будет много, очень много времени – я больше не буду его тратить! Никогда! Я тебе это клятвенно обещаю!

Она снова засуетилась, не попадая в рукава, роняя куртку на пол.

– Ну и куда ты? Ты нужна мне. Ты же знаешь!

– Знаю, – она замерла с курточкой в руках. – Но я не могу соперничать со всем миром. И со временем. Тем более, которого у тебя для меня нет.

Данька стоял молча. На лице у него отражалась целая гамма чувств – но непонимания было больше всего.

– Прощай. И не звони мне больше! Никогда, слышишь?

Она выскочила из квартиры. Слёзы застилали глаза, почти ничего не видела, главное было – бежать, подальше, ведь пообещала больше не тратить его время. Пускай у него и правда будет всё время, которое ему нужно. Без неё.

Через минуту Данька выскочил следом – как был, в пиджаке. Холод пронизывал насквозь, ветер выл дико и засыпал глаза колкой белой крошкой, ничего не видать. Было на удивление темно – тяжёлые тучи закрывали звёзды, фонари мертвенно мерцали в снежном мареве.

– Маша! Маша! Вот же чёрт! Ма-а-аш!..

Куда она побежала, Даниил не видел. Теоретически куда угодно – на все четыре стороны… и где искать? Вот же взбалмошная какая! И что на неё нашло именно сейчас? Он сунул руку в карман в поисках мобильника – того не было. На столе остался. Данька снова выругался. Пальцы наткнулись на маленькую коробочку, он вытащил её, крутанул, в сердцах запустил бархатный кубик в снегопад. Упав на тротуар, она раскрылась, и маленькое колечко с камушком покатилось в снег.

В неверном свете фонарей впереди мелькнула светлая курточка.

– Ма-а-аша! – заорал Данька и кинулся за ней. – Ма-а-аш, стой!

Ветер дул в лицо и уносил голос прочь. Не услышала. Или не захотела?

Даньке хотелось думать, что не слышала. Когда расстояние между ними сократилось, он снова закричал:

– Ма-а-ашка-а-а!

Девушка остановилась. Очень медленно обернулась.

Медленно, как в кино, сделала несколько шагов обратно, ступила на проезжую часть дороги.

На его глазах вынырнувшая из снегопада на полной скорости машина светом фар ослепила обоих, и Данька заорал, почти физически, на себе, ощутив через мгновенье последовавший удар.

Бесконечно долго длился момент, когда машина врезáлась в Машу, и девушка, странно выгнувшись, крутанувшись, отлетала в сторону, падала… и осталась лежать в неестественной, изломанной позе, а на разметавшиеся по грязи светлые волосы падал белый-белый снег.

В безмолвии и безвременьи, в которые провалился мир, всё остановилось.

Доктор появился в дверях и отрицательно покачал головой.

Даниил смотрел на доктора во все глаза, не отрываясь, надеясь, что тот сейчас улыбнется и скажет, что всё в порядке, но тот устало потер лоб и повернулся, чтобы уйти.

Данька уронил голову на руки.

«Маша, Мышонок мой… как же так… Я дурак… Ну почему… чёрт, Машка… Машенька, родная…»

Внезапно вспомнилось, что она пообещала больше не тратить его время. Выполнила…

Хотелось выть.

Время. Казалось, впереди целая жизнь, и завтра… Завтра, все завтра. Потом. На следующей неделе…

Если бы он только мог предположить, что времени у них так мало! Если бы он только мог предположить, то что? Уделял бы ей внимания побольше? Наверное… Если бы можно было всё вернуть назад.

Постороннему человеку могло показаться, что парень задремал или кого-то ждёт.

А у него просто закончился мир. Наступил личный, Данькин, конец света.

Было поздно, и ничего уже не изменить. У него теперь много времени. Очень. Не нужно пытаться что-то совмещать, спешить, разрываться… Можно делать всё, что угодно. А Маши… её больше нет.

Дед Мороз не мог оставить Снегурочку с её желаниями один на один. Но и не мог предположить, что всё обернется так. Сидя недалеко от входа в больницу на лавочке, он качал головой и бормотал себе в усы:

– Старый я сентиментальный дурак… Эх, люди… Если каша в голове – нечего желать что попало…

Он достал из кармана потрепанную записную книжку, открыл, перевернул пару страниц. Медленно водя пальцем по строкам сверху вниз, читал, и лицо его мрачнело. «Мария» (в скобках: Снегурочка), далее следовали отчество, фамилия, год рождения, некоторые моменты биографии. И последняя фраза на странице: «лимит исчерпан». Оказывается, Маша слишком много просила чудес за свою недолгую жизнь, мелких и крупных, для себя и для других. Да она и не смогла бы больше ничего пожелать – в этой вероятности.

Мёртвые ничего не хотят.

Зато на страничке у Даниила оказалось куча неисполненных желаний. Этот мужчина словно родился взрослым и в чудеса почти не верил. «Всего добивается сам», – так и было написано рядом с именем.

«Если бы можно было вернуть время назад, я бы всё изменил. Машка, мой Мышонок…», – подумал в этот момент Даниил, и Дед Мороз улыбнулся.

– Надо же – люди, – снова забормотал он. – Столько всего могут. А не могут порой выбрать единственно для них нужное. Знали бы, на что способны… На чудеса же почти! Вот даже время повернуть вспять… теоретически. Хотя это к лучшему. Умели бы сами, без волшебства – небось, пробовали бы до бесконечности, перебирая вероятности в поисках подходящей.

Дед Мороз никак не мог понять, почему бы не писать жизнь набело с первого раза? Не всем дается шанс что-то изменить. Не всем. И не всегда.

А порой – ничего уже и не исправить.

Единственная вероятность

– Маш, ну не романтик я, ты же знаешь, – улыбнулся Даниил, в глазах озорно заблестели огоньки. Стало светло и радостно, словно в комнате гирлянду новогоднюю включили.

– Знаю, – ответила она. – Знаю. Обойдемся без ёлочки.

Они сидели на диване, Данька обнимал Машу, и ей не хотелось шевелиться. Ничего не хотелось. Она крепко держала его за руку, словно боялась, что тот убежит. Или исчезнет. Данька – о, чудо! – отключил мобильник, и никто не заявился в гости.

– Я никому не сказал, что вернулся сегодня, – объяснил он девушке. – А то житья бы не дали.

Маша большую часть вечера слушала и слушала, почти ничего не говоря, лишь смотрела на любимого, дорогого и такого родного, внимала каждому слову и таяла от тепла его взгляда. Ради этого стоило ждать. А потом, когда Данька стал расспрашивать, как она провела последние дни года, рассказала всё. О работе, о том, что хочет взять отпуск за свой счёт, именно посреди зимы, о том, как была Снегурочкой, о том, как приятно радовать детей, как иногда легко сбываются желания – ну, что стоит поинтересоваться у ребенка, чего бы ему хотелось, а потом тихонько отдать подарок Деду Морозу или Снегурочке. Не обман же – чудо… О том, как она устала, просто устала, и как ждала его, Даньку, и как рада, что он приехал и сейчас – тут.

Только о том, что тосковала ужасно, промолчала. Не надо его расстраивать.

– Знаешь, Маш, в следующем году, думаю, многое изменится. Правда, мне какое-то время придется провести в командировках… в январе.

– Ну так остановись? Прекрати эту гонку, Дань… пожалуйста. Так невозможно. Совсем… невыносимо.

– Не могу. От меня слишком многое и многие зависят.

– А я?

– Но ты же есть.

– Я есть…

«Просто есть, – хотела сказать Маша, – как стол, как стул…»

Но Данька успел произнести:

– Бедный мой Мышонок.

И поцеловал – нежно, тихонько. Девушке показалось, что она растворяется в ласке. Было тепло и счастливо. Желание говорить колкости исчезло. Вместо этого через несколько минут, прижимаясь к нему так сильно, как только могла, произнесла:

– Что ты хочешь на Новый год? Что будешь загадывать?

– Чтобы всё разрешилось, стало полегче, правда. Чёрт, Маш, я и сам устал. Ты не представляешь, как. А ещё кажется, если остановлюсь, то это буду не я. Но… Переживём январь, а там… будет видно. Мой ты Мышонок…

Он обнял её крепче и продолжил:

– Как ты меня терпишь, я не знаю. Но вот что, Маш…

– Что?

– Я тебя люблю.

– И я тебя, – прошептала она и уткнулась носом в плечо. – Ты лучше всех.

Последние слова Маша произнесла, обращаясь к Данькиной рубашке, прижимаясь ухом к груди и слушая, как мерно бьется его сердце. Тук-тук… тук-тук… почти как часы. Его сердце. Её сердце.

Почему-то казалось, что у них впереди очень-очень много времени. Общего. На двоих.

Даниил думал о том, что Машин отпуск за свой счёт как нельзя кстати. Если всё пойдет как надо, то на весь февраль они укатят отсюда куда-нибудь. Всё равно куда, лишь бы подальше от суеты, от всего и всех… побудут вдвоем. Работа подождет. Никуда не денется. В конце концов, он много сделал, закончит в январе – имеет право отдохнуть.

И в этой вероятности у Даньки было кольцо в кармане в бархатной коробочке. И снова он не сделал то, что хотел. Зато новогоднее чудо всё-таки произошло – в этой, последней и единственной реальной вероятности Данька думал о том, что он на самом деле любит Машу – ужасно любит. И он никому её не отдаст. Правда, вроде никто и не собирался отбирать… но у него было чувство, что он терял Машу за последние несколько часов трижды.

И больше не собирался.

Где-то в городе по одной из улиц шествовал высокий старый человек в красной шубе до пят. У него была длинная белая борода и седые волосы, выбивающиеся из-под залихватски заломленной на бок шапки.

Он знал, что тут, неподалеку, живут ещё несколько человек, которым никак нельзя без новогоднего чуда. Сегодня можно и со временем пошалить, и вероятности перебрать… сегодня всё можно. Только люди… они всегда решают сами. Просто покажешь им парочку вероятностей, глядишь, и выберут единственную.

Мужчина шёл по завьюженным улицам, отмеряя каждую пару широких шагов взмахом серебряного посоха. Его удары о замёрзшую землю были почти не слышны – терялись в мягком глубоком снегу. Снег валил с неба, снег был вокруг, везде – на деревьях, на крышах домов, на капотах машин и на плечах Деда Мороза. Самого настоящего.

Улыбаясь в белоснежные усы, по городу шёл Дед Мороз.

А вьюга заметала его следы.

Бутылка души

С благодарностью Габриэлю Гарсиа Маркесу за книгу «Сто лет одиночества», которая была прочитана автором в нежном возрасте.

…И я провалилась в пропасть. Я маленькая, такая маленькая, мне страшно! Попыталась открыть глаза, не получается, хоть пальцами веки поднимай. Но и руки тяжёлые, не пошевелиться… открыла-таки… темно… Как же темно, мамочки-и-и! Cловно в пузырёк с чернилами нырнула.

Свет. Вдалеке – свет. Яркий такой. Туда, да?..

Моё тело открыло глаза.

Меня в нём не было.

Двумя неделями раньше

– Ты чего?! Дурацкая отсрочка не поможет!

– Это шанс. Тебе не понять.

– Ах, как красиво и благородно! Ты не посланник света, ты дурень набитый, черттябери! Доверить такую вещь, да еще кому – бабе влюблённой!

Голоса – один эмоциональный и язвительный, второй – мягкий, тёплый, как молоко с мёдом в детстве, взрывали в мозгу фейерверки.

– Не хочу-у-у! – взвыла я. – Не хочу, не могу, не буду! Я не могу, вы что, с ума тут все посходили?!

– У тебя нет выбора, – прошелестело в ответ: и вокруг меня, и внутри черепа. Моего черепа. Внутри моего сознания. Я дёрнулась от ощущения чужака внутри себя и вынырнула из ниоткуда на середине проезжей части.

Визг, скрежет. Машина затормозила.

Следом за ней другая, третья… Водитель первой опустил стекло, чуть не наполовину высунулся из окна и обложил меня трёхэтажным матом.

Я зажмурилась, сжимая в руках бутылку, банальный сосуд прозрачного стекла, закупоренный крышечкой из фольги, на которой было что-то оттиснуто. Внутри, по идее, предполагалось увидеть, как вилась, скручиваясь спиральками, замысловатыми узорами и мягко светясь, серебристая субстанция. Душа.

Ничего подобного.

На вид там было молоко. И выглядел «волшебный сосуд» как вышедшая из употребления молочная бутылка, я на фото видела такую. Мама, молодая и красивая, на заводе – и бутылки, бутылки, бутылки с молоком…

Артефакт какой-то. На крышечке тиснение: «Душа». И имя.

Его имя.

Так они и сказали, мол, держи, теперь ты – единственная хранительница. И бутыль всунули в руки.

Я?..

Я же думала от него уйти. Так жить невозможно! Но… Думать – думала, а толку?

Ошалело посмотрела на бутылку. Потом огляделась. Город как город, только я, дура дурой, стою посреди дороги. Снова перевела взгляд на сосуд в руках. И сделала шаг.

Хорошо. Двигаться могу. Поначалу ступор охватил, думала, парализовало нафиг.

Машины сигналили похлеще пожарных, несущихся по вызову – ох, сколько добрых слов сыпалось в мой адрес… я не прислушивалась.

Яркое солнце ослепило внезапно, ну зачем на небо посмотрела? Опустила глаза, золотые пятна на тёмном. Слёзы потекли.

Выйти отсюда. Сойти с проезжей части. Шаг, еще шаг. Вот и обочина. Я ступила на коротко стриженую траву и поняла, что ноги подкашиваются. Села на землю и слушала, как за спиной проносятся авто. Сердце стучало что дурное. Заглушало всё – звук проезжающих машин, разговоры, шум летнего города… Что теперь будет?

Я же не просила, не собиралась… я не могу. Такого просто не может быть! Наверное, это шутки, глупый розыгрыш? Кто это сделал? Я не успела рассмотреть.

С левой стороны шепнули:

– А выброси. Прямо в мусорку. Вон, недалеко. Давай, с размаху, чтоб наверняка вдребезги, и забудь как страшный сон. Считай, от жары примерещилось.

Рядом со мной сидел – тоже на земле, близко-близко, почти вплотную – миловидный черноволосый незнакомец. Ласково улыбался, губами. Но не глазами… в глаза посмотреть – как ночью с моста вниз. Аж повело.

Он протянул руку к бутылке.

– Хочешь, я? Давай сюда, и забудь.

Я отпрянула. Прижала сосуд к себе. Отдавать не хотелось. Пальцы покалывало… приятно…

– Ну, давай же!

– А почему я должна вам доверять?

Он пожал плечами.

– А почему ты должна доверять им? Или вообще кому-то? И если кому-то, почему не мне?

– Логично, – прошептала я.

– Не выбрасывай, – услышала я тихий голос справа. – Никогда себе не простишь.

Незнакомец слева зашипел, что кот – и впрямь оскалился, сжался весь, сгруппировался. Раз! – и здоровенный чёрный котище сиганул мимо ног, на секунду задержавшись подхвостьем у коленей. Пометил меня что ли, гад?

– Пометил, хороший котик, – прошептали справа, и рядом со мной материализовался большой пёс. Я всегда шарахалась от любых собак, даже от маленьких, и этот не был исключением.

– Вот, не тот образ, – собака на моих глазах потянулась, словно её растягивали – ну чисто мультик! – поднялась на задние лапы, шерсть «всосалась» в кожу, пёс превратился в приятного светловолосого мужчину лет тридцати.

Странно, никто вокруг не визжит истошно. Такое творится!..

«Ангелы и демоны», здрасьте, приехали. Ряженые? Настоящие?

Я сидела и думала, что ангел и демон так стандартны, картиночно-привычны, ну как в кино. И хорошо, если бы я на самом деле сериал смотрела. Но я-то что в этом кино делаю?!

– Мы могли, конечно, явиться сразу в обликах людей, но, – пояснил ангел, – так всё быстро завертелось. Когда душа на кону, некогда планы оттачивать. А так… люди не удивляются, увидев нас кошками или собаками. Скорее, удивятся внезапному появлению человека рядом. А зверики – дело такое… мягкое да душу ласкающее.

– Ага, давай, объясняй, – заржал демон, обернувшись человеком. И снова котом. И снова человеком. В глазах зарябило. Зачем, издевается, что ли? – Сам же говоришь «времени нет», а туда же – объяснять…

Я встала и, покачиваясь, прижимая к груди бутылку, двинулась прочь. Идти куда-нибудь, всё равно куда – лишь бы подальше от этих двоих.

И сосуд не выпускать.

Где это видано, бред такой – чтоб душа в чужих руках находилось, да ещё и в бутылках?! А у него тогда внутри – что?

– А у него сейчас ничего, – услужливо подсказал демон, появившись слева. – Не до души ему. Трахается как кролик с очередной прости-хосподи-и-и.

На ангела покосился, а сам ухмыляется.

– Уже второй час трахается, – добавил многозначительно, и бровями этак сделал, вверх-вниз, вверх-вниз.

У меня покатились слёзы.

Такой же, как все. Господи, противно до безобразия.

– Не плачь, – ангел тихонько коснулся руки. – Оступился, со всеми бывает. Пропадёт он без тебя. В прямом смысле пропадёт.

– Ага, пропадёт, сотрётся весь! – демон прямо расцвёл. – Правильно! Успокой её, скажи, что он – человек искусства, ему необходимы встряска, вдохновение, сильные эмоции. Иначе он не сможет писать, да что там – существовать не сможет! Жить не сможет! Бедола-а-ага!

Последнее слово он протянул жалостливо, но, в то же время, с издёвкой.

По моим щекам слёзы катились уже с добрый горох.

А я что – не в состоянии дать эмоций? Я такие истерики могу устроить, век помнить будет… игрища сексуальные – тоже фантазии хватит. Хватало же. У меня всегда было столько эмоций… раньше.

Он сам не хочет – ни в каком виде. Вот и хожу тише воды, ниже травы. А теперь – нате вам, держи, храни! Душа, Старик Хоттабыч, блин.

– Не-а, тут, понимаешь ли, три-не три – не встанет! – снова заржал демон. – Э-э-э… в смысле не поднимется! Как ни натирай!

– Делай что хочешь, но сохрани, – попросил ангел, проявляя именно что ангельское терпение, игнорируя того, другого.

– Оставьте меня, – слабо произнесла я. – Я… я домой пойду.

Прийти и упасть, накрыться с головой одеялом и чтобы ни-ко-го.

Ангел и демон, наверное, смотрели мне вслед.

Неделей раньше

– Что ты пишешь? – я подошла к нему, опустила руки на плечи. Он дёрнулся. Хотела погладить, сжала ладони. Хотела поцеловать в макушку. Удержалась. Руки убрала, себя обхватила. Холодно.

Чужой такой.

– Так… ничего, – ответил он с нескрываемым раздражением.

И попытался захлопнуть крышку ноута.

– Погоди… – я попыталась остановить его. – Ты не пишешь «ничего»… никогда… можно, я посмотрю? Пожалуйста.

– Как хочешь.

Он встал, закурил, вышел на балкон и прикрыл за собой дверь.

Облокотился на перила и замер, только иногда подносил руку с сигаретой к губам. В комнате остался едва уловимый запах табачного дыма.

Я села за его ноут.

Начала читать.

«…Здравствуй, Аурелия.

Ты пришла.

Я знаю, что это – ты. Кто ты? Ты единственная.

Ты – моя Аурелия, но это не имя, это суть.

Твоя суть. Ты – Аурелия, и я не знаю, зачем ты приходишь ко мне. Твоя суть – одиночество. Оно ощутимо, его можно черпать ложками и так же ложками – отправлять в рот. Его отчаянно хочется есть, пить, поглощать и всё равно чувствовать жажду и неутолимое желание. Я все время ощущаю голод и жажду. Ты чувствуешь то же самое? Я так одинок, Аурелия… Мы одиноки вместе. Ты хранительница моего одиночества.

…Привет, Аурелия.

Я рад тебе. Приходишь, как всегда, молча, садишься на мою постель. Я говорю с тобой. Говорю долго, обо всем, о чём только можно. Говорю, ещё не поднимаясь с кровати. Ты так прекрасна и завораживающа одновременно, и мне трудно не то, что подняться – трудно дышать. Разговор успокаивает сердце, а душа… души давно нет. Где она, моя душа? У тебя есть душа, Аурелия?

Поднимаюсь в конце концов, не касаюсь тебя, боюсь разрушить магию. Иду на кухню, завариваю крепкий чай. Знаю, что больше не усну… буду пить чай, знать, что ты ждёшь, аккуратно и восхитительно прямо сидя на краю кровати. Ты всегда держишься так прямо, что в твоем присутствии кажется стыдным сгибать спину – в прямом и переносном смысле. А выражение лица заставляет мысли кружить и кружить, я не могу разгадать, что оно означает.

Ты такая странная, Аурелия.

Над твоей головой вьются мухи, почему?..

…Не усну сегодня. Не допив чай, загляну в спальню, кивком головы позову тебя с собой.

Сяду за пишущую машинку… за компьютер, конечно.

Но допотопная машинка вот, рядом стоит. Я пробовал.

Мой предшественник, который жил в этом доме, набивал романы именно на ней. Как, интересно, ему удавалось… печатать – сразу – начисто, не переписывая. Сразу начисто… никаких сомнений в написанном.

Не переписывая.

Никаких сомнений.

Начисто.

Какие же мы теперь писатели?..

Ты читаешь то, что я пишу?

Ну хоть ты читаешь?..

…Помню, как, наивный, предложил тебе чаю.

Ты не улыбнулась, не засмеялась и не покачала головой. Но я сразу понял, что моя мысль глупа и предложение бессмысленно.

…Привет, Аурелия, ты снова здесь.

…Сто лет одиночества – ни каплей меньше. Сто тогда, сто сейчас и после…

Бесконечность одиночества.

Я бесконечно одинок, хотя вокруг меня столько людей. Где все сейчас? Все ушли, все оставили меня, Аурелия. Одна ты верна мне. Мне и моим историям. Я всё время пишу. Ты всё время рядом.

…Привет, Аурелия. Как тебе нравится этот дождь?

Впрочем, я знаю, что ты не ответишь, но мне всё равно. Мне нравится.

Знаю, он как-то связан с тобой. Ты всегда приходишь, когда дождь. И никогда – когда ясно. Я молю днём, чтобы дождь пошёл ночью.