Шесть дней

– Ничего-ничего, это нормально, все хорошо. Ну присаживайтесь, присаживайтесь уже. Вот, так-то лучше, – кивнул он одобрительно, когда Саша наконец сел напротив него. – Значит, спешу вас обрадовать: квартиру мы вашу продадим в короткие сроки, я уверен в этом абсолютно.

– Это хорошо, это хорошо… – ответил он и посмотрел в окно, где виднелась пустая набережная. – Правда, я не очень понимаю, каким образом: кажется, денег здесь у людей нет.

– Ну, денег у простых людей в нашей стране нигде нет, как вы знаете, но мы же с вами не планируем продать квартиру за бешеные миллионы, правда? А за приемлемую сумму у меня уже есть несколько покупателей. Дом, на секундочку, действительно очень хорош, отлично сохранился с начала XX века, а это редкость. Так что если сделать в квартире минимальный ремонт и выбросить весь хлам к чертовой матери, здесь можно вполне уютно обустроиться. Как думаете?

– Да, конечно. Только не называйте эту мебель хламом. Не то чтобы мне обидно, просто как-то не слишком вежливо, знаете, – сказал Саша, закурив. – Все же здесь жила моя родственница.

– Ах да, Валенька, помню-помню ее, – он засмеялся неприятным рыхлым смехом, как будто хлюпал мокротой, – чудесная была женщина, безотказная, если вы понимаете, о чем я говорю. Как-то раз я с ней даже… – Старичок игриво поерзал на стуле. – Ох, а у вас и правда непростой характер, Сашенька, что же вы на меня так тяжело смотрите? Прямо-таки, знаете, айсберг в океане! – Он снова прыснул со смеху и хлопнул себя по коленкам.

– Когда ждать первых покупателей? – спросил Саша.

– Да я на этой неделе всех к вам перевожу, если захотите. Но вы меня перебили, а я ведь не сказал еще кое-что важное – может быть, даже самое главное. Дело в том, что здесь, в городе, планируется начать сразу несколько крупных строек, чтобы привлечь туристов и разгрузить Сочи. Я видел предполагаемые планы строительства. На месте этого дома, в том числе, хотят возвести что-то вроде «Хилтона» или «Ритца» – вы уж простите, я не сведущ в этих брендах, но зато я знаю застройщиков, и как только решение утвердится, они будут готовы тут же заплатить хорошие деньги налом, если обойдется без шума, конечно.

– То есть дом снесут?

– О, да! – Старичок подпрыгнул. – Снесут-снесут: в щепки, в пыль. Все здесь сровняют с землей, как будто и не было ничего. Вот-вот уже должны решить застройщики этот вопрос с властями, и… Вам даже дадут вывезти куда-нибудь всю эту рухлядь. – Риелтор достал из Сашиной пачки сигарету и тоже закурил. – Ах, простите, я снова невежливо разговариваю.

– О чем-то еще мне нужно знать?

– В общем, это все. На вашем месте я бы пока не торопился приглашать сюда обычных покупателей – больше мороки, больше бумаг. Если стройку утвердят, не отказывайтесь от предложения компании – сожгут дом, сами понимаете, сожгут. Прямо вместе с мебелью и жильцами. Казалось бы, мне должно быть это безразлично, а у меня отчего-то сердце болит, ничего не могу с собой поделать. Ну ладно, я пойду, а вы располагайтесь. Кстати, пока я не ушел: этажом ниже живет сын моих давних знакомых, он наверняка к вам заглянет. Пожалуйста, вы уж не отказывайте человеку в общении: меня знакомые попросили приглядеть за ним. Он славный парень, хоть и немного издерганный, нервный. Но с кем этого не бывает! Вы поболтайте с ним, сходите куда-нибудь: и вам весело, и ему хорошо. К тому же он тоже продает квартиру, так что у вас будет общая тема, да и сможете не продешевить в цене, если что.

– Странная просьба.

– Ничего странного – обычная человеческая просьба, – сказал старик, собравшись уходить. – И да, все хотел спросить: как там ваша мама поживает, у нее все в порядке? Когда мы с ней общались по телефону, у нее был как будто взволнованный голос.

– Все нормально, не переживайте.

– Переживать не буду, но вы уж поберегите ее, будьте с ней поласковее. А то, знаете, у нас в городе так много стариков живет, что каждый день у каких-нибудь знакомых обязательно умирает очередной родственник. Тут уж волей-неволей начнешь пристальней следить за здоровьем.

Разобрав чемоданы, Саша решил прогуляться и заодно купить продукты. Как и в любом не особо крупном приморском городке, оживленными здесь были только набережная и центральная улица: как раз между ней и морем находился его дом. От своих собратьев город отличался лишь редкими дорогими бутиками и свежими, только возведенными зданиями из стекла и бетона, которые контрастировали с ветхими советскими постройками. Проходя мимо кирпичных облупившихся зданий, где ютились универсамы, копеечные парикмахерские, магазины «французской одежды», Саша жалел этот исчезающий мир, который готовился кануть в небытие, подобно Атлантиде. Рядом с ним он особенно остро ощущал, как быстро сжимается время, как бойко оно проскальзывает сквозь щели в земле, как уходит в ее недра. Это чувство испытывала и его мама, которая лет с сорока постоянно говорила о старости, о том, что ее лицо и тело меняются, теряют красоту. С недавнего времени к этому добавились и другие страхи – она боялась лишиться рассудка, боялась стать инвалидом: «Лучше уж умереть, чем проходить через такое унижение, чем это жалкое зрелище: ни сесть, ни встать, ни сходить в туалет без чужой помощи», – говорила она, когда плохо себя чувствовала. Вспомнив об этом, Саша решил позвонить маме, но в трубке услышал только длинные гудки – она не отвечала.

В магазине на Сашу напало желание покупать все подряд: овощи, десерты, вино. В итоге, когда он уже под вечер возвращался домой, пакеты едва не лопались от содержимого. Распаковав продукты, он стал готовить курицу с овощами. Через несколько минут в дверь громко постучали. Выйдя в прихожую, Саша увидел молодого человека с полупустой бутылкой коньяка. Опираясь на дверной косяк, он улыбнулся в ответ на его удивленный взгляд и, покачиваясь, ввалился в квартиру.

– Ну здравствуй, сосед! – сказал он и рассмеялся – весело, совсем без зла. – Не удивляйся, я живу в этом же доме и зашел познакомиться, выпить по стаканчику – коньяк захватил, ну. Думаю, наконец-то тут кто-то поселился, будет с кем выпить. Судя по виду, ты нормальный мужик, с тобой должно быть о чем поболтать, а? Давай, давай, кивни в ответ и иди скорее выключай плиту, – дым уже пошел, а ты и не чуешь, эй!

– Черт! – Саша побежал на кухню и снял сковородку, попутно обжегшись шипящим маслом. – Да чтобы все провалилось. – Включив холодную воду, он сунул под струю замасленные руки. А впрочем, почему бы и не выполнить просьбу? В конце концов, какая разница, с кем пить. – Ну что, ты идешь сюда или решил остаться в прихожей?

– Иду, иду, надо только набраться сил. Ты не подумай, я не так легко пьянею, просто быстро уносит с первых двух стаканов, а потом я начинаю постепенно трезветь – все не как у людей. Отличный организм, нечего сказать.

– Тебя как зовут?

– Ян.

– И что же ты пьешь один, Ян, – позвал бы друзей, ну или свою девушку, если есть, для компании.

– О, друзей у меня здесь нет – я, как мне говорят, плохо схожусь с людьми. А вот девушка есть, но она занята – готовится к приезду сестры. Кстати, знаешь, как ее зовут? Герда! Представляешь, бывает же такое. Мне вообще с ней повезло: она не совсем дура, и все при ней. А что еще надо? Меня старается не бесить, – при этих словах он налил себе коньяку и залпом выпил.

– Забавное имя, хотя чем-то похоже на кошачью кличку.

– А я смотрю, ты шутник. Кажется, Петр Николаевич не зря посоветовал к тебе зайти. Он так волнуется за меня, даже странно. Один минус: он общается с моими родителями. Тебя самого-то как зовут?

– Александр.

– Так вот, Александр, – сказал Ян, прищурившись, – ты часом не сумасшедший?

– Чего?

– Спрашиваю, не сумасшедший ли ты? Просто мне регулярно попадаются сумасшедшие, я их притягиваю как магнит, поэтому решил уточнить. Вот, например, буквально сегодня очередная ненормальная подходила ко мне в кафе. Я сидел, никому не мешал, наслаждался утром: солнце светило, птицы гуляли по асфальту. И тут она выплыла из-за угла – в огромной шляпе с бантами, с леопардовым шарфом на шее, – подошла ко мне, подмигнула и быстро стащила печенье с моего блюдца. Положила его себе в карман и расхохоталась. Честно говоря, если бы не ее безумный смех, я бы убил ее прямо на месте. А так – что взять с сумасшедшей?

– Может, это просто была какая-нибудь старая писательница? Во всяком случае, по описанию она похожа на Петрушевскую.

– На кого?

– На Петрушевскую, известную писательницу. Она тоже любит огромные шляпы.

– Господи, какой бред ты сейчас несешь.

– Что?

– Забей, это неважно.

– И все же: не считая сумасшедших, здесь есть чем заняться? Ты тут постоянно живешь? – спросил Саша после короткого молчания, снова наливая коньяк.

– Нет, я бы свихнулся, здесь же пропасть, нечего делать. Но иногда сбегаю сюда, почему нет.

– От кого тебе сбегать? Тебе же лет двадцать.

– Двадцать один, если быть точным. От родителей, конечно. То есть не совсем сбегаю, они догадываются, где я, просто отстают на время: понимают, что в некоторые моменты лучше меня не трогать.

– От таких заботливых родителей и сбегать как-то глупо.

Ян посмотрел на него исподлобья.

– А сам-то ты чего здесь? Тоже от кого-то сбежал?

– Нет, просто мама попросила меня продать эту квартиру, пока сама занята.

– Чем же она таким занята, что даже не может летом съездить на море?

– Ну, она занимается своим здоровьем – анализы, обследования, консультации.

– У нее какое-то серьезное заболевание, да? – Ян откинулся на стуле и улыбнулся.

– Надеюсь, что нет.

– Как это глупо, – он вдруг засмеялся. – А я вот, наоборот, мечтаю, чтобы мои родители как-то побыстрее уже заболели, да и с концами: они богатые, так что деньгами я буду обеспечен на годы вперед. Ну а пока ничего такого не случилось, я хочу продать эту квартиру и съездить за границу – хоть поживу по-человечески. Глядишь, за это время и с родителями что-то произойдет.

– А откуда у тебя здесь квартира?

– Мой отец тут вырос, это его матери. Она вот, кстати, была ничего, получше своего сына. В детстве меня то и дело отправляли к ней на выходные, когда я мешался в Сочи. Ну а я и не был против, бабка была заботливая. Только вот умерла рано. Родителям оказалось не до ее квартиры, у них ведь вечные сделки, встречи, переговоры. Они, черт возьми, очень важные люди, понимаешь. Ну и со временем эти ключи достались мне. Такая история.

Выпив коньяк, Саша поставил бокал в раковину.

– Тебе пора идти. А мне спать. У меня еще дел на целую ночь хватит.

Ян встал, совсем не шатаясь, как будто и не пил, и вышел в прихожую. Там он обернулся и сказал Саше:

– А что, может, завтра вечером сходишь со мной и Гердой в бар? Ее сестра тоже будет. Бары тут не очень приглядные, но зато веселые. И девушки хорошие – пойдем, тебе понравится.

– Если только я не просплю двое суток подряд, – сказал Саша и закрыл за Яном дверь.

Оставшись в одиночестве, он понял, как устал за прошедший день. Он стянул с себя футболку и лег в кровать. Атласная ткань покрывала холодила кожу. Из коридора в комнату просачивался слабый желтый свет. Саше захотелось его выключить, но он уснул прежде, чем смог заставить себя подняться.

* * *

На следующее лето после смерти бабушки Саша впервые увидел море: вместо деревни он с мамой поехал в Крым, в санаторий неподалеку от Ялты. Делать там было нечего, кроме как лежать на пляже, препарировать огромных медуз и ходить на процедуры – прогревания, массаж, ингаляцию, – так что весь отдых ему запомнился как бесконечный и сонный летний день, который длился и никак не мог закончиться. Именно с этим путешествием ассоциировалась у него потом строчка из стихотворения Бориса Пастернака: «И дольше века длится день» – ему казалось, что он и правда длился дольше пары веков. Тем более что мама заставляла его читать «Записки охотника» Ивана Тургенева, а скучнее этой книги, да еще на палящем солнце под равномерный шум волн, трудно что-то представить. Еще более удручало, что кормили в санатории ужасно: гороховое пюре, печенка, брокколи и тушеная капуста снились ему ночами, и с тех пор он не притрагивался ни к одному из этих блюд.

Несколько раз за время отдыха он с мамой ездил на экскурсии, где смог увидеть и путаные улочки Евпатории, и порт Севастополя, и гору Ай-Петри, и Ласточкино гнездо, и Ливадийский дворец, и Бахчисарайский фонтан. Мама постоянно жаловалась на дурное обслуживание и запущенность всего вокруг, но под конец отдыха ему было грустно уезжать из Крыма. Было жаль тенистых парков, огромных скалистых гор с елями и соснами, резных беседок в восточном стиле, небольших домиков с облупленными белыми стенами, гибких вездесущих кошек, розового ягодного мороженого в хрустальной фиалке, морского воздуха, сладкого от цветочной пыльцы, – все это хотелось взять с собой в город, сложить в мешок без дна и увезти.

В Москве его ждала неожиданная новость: оказывается, они вот-вот переедут в новый дом. Вместо двухкомнатной квартиры на Павелецкой, в здании еще сталинских времен, у них появлялась трешка в совсем новом доме, тоже недалеко от центра. Родители были уверены, что Саша обрадуется, ведь у него будет собственная комната, а не совмещенная с гостиной, – и он обрадовался, хотя заранее начал скучать по знакомой квартире, по высоким потолкам и прочной дубовой мебели, даже по нелюбимой школе.

Но больше всего ему было жаль расставаться с соседкой, Галиной Сергеевной. Несмотря на тяжелое имя, она была стройной красивой женщиной, которая в сорок с небольшим выглядела на тридцать или тридцать пять. Неважно, по какому поводу она выходила за порог квартиры, она всегда безупречно выглядела: в ярком облегающем платье, в широких белоснежных брюках и блузке кобальтового цвета – она неизменно красила губы красной помадой и обязательно подводила глаза, которые выглядывали из-под рыжей челки, – большие, с темными зрачками. Саша видел, как все мужчины во дворе смотрят ей вслед; даже отец провожал ее быстрым взглядом.

Однажды, когда родителям нужно было ехать в гости, а Саша болел, они попросили ее приглядеть за ним – после этого мальчик стал то и дело навещать ее после учебы. Однокомнатная квартира Галины Сергеевны была совсем не похожа на свою обладательницу – вещи пребывали в беспорядке, на полу валялись монеты вперемешку с цветными записками и окурками, а грязные окна были обклеены пожелтевшими газетами. Только кресло у торшера, кровать и гардероб с зеркалом выглядели более или менее опрятно. Поначалу Саша удивлялся этому, хотя и не показывал, а потом привык к хаосу, в котором она жила. По вечерам она снимала роскошные наряды, как сбрасывают мертвую кожу, надевала объемный махровый халат голубого цвета и без сил падала в огромное кресло, закинув ноги на мягкий изогнутый подлокотник. Она звала Сашу, просила сесть напротив себя, и начинала рассказывать о своих путешествиях и знакомствах: она любила бывать в Каннах и Конго, в Осло и Сеуле, в Праге и Тегеране, дружила с писателями, пиратами, наследными принцами. Она рассказывала увлекательно и легко, и казалось, будто за плечами у нее не одна жизнь, а несколько, и она их последовательно разыгрывает перед зрителем. Саша не все понимал из того, что она говорила, но слушал завороженно, а самым любимым моментом во всех историях была концовка, когда в руках Галины Сергеевны сама собой, прямо из воздуха, возникала какая-нибудь затейливая вещица, сувенир, привезенный из далекого города: нефритовая статуэтка, магнит с Эйфелевой башней, костяной браслет, бутылочка из синего стекла с морозным воздухом – все это она отдавала Саше, который не верил, что можно так легко разбрасываться подобным богатством.

Потом Саша обычно быстро уходил домой – он и рад был бы остаться, но к вечеру у Галины Сергеевны начинала болеть голова и портилось настроение. Как-то раз она даже сорвалась на него и накричала за нерасторопность, а когда Саша что-то ей возразил, она с размаху дала ему пощечину, так что щека у него покраснела и распухла, а из глаз брызнули слезы. Она сразу же принялась извиняться перед ним, встала на колени, руки ее тряслись, а Саша только молчал и не мог понять, что произошло, от удивления он не чувствовал боли. Дома он ничего не рассказал и через неделю снова решил пойти к ней. Галина Сергеевна радостно ему улыбнулась. Она выглядела не так, как обычно: голубой халат был грязным, а волосы лежали нерасчесанными, как придется. Привычных историй тоже не было: она попыталась начать что-то рассказывать, но запуталась в именах и датах, в географических названиях. Это ее вывело из себя – она впилась ногтями в спинку кресла, а потом посмотрела прямо на Сашу долгим немигающим взглядом, словно бы стараясь увидеть сквозь него что-то еще. Но за ним не на что было смотреть: за спиной была только стена в цветочных обоях, и все.

Вместо несостоявшегося рассказа Галина Сергеевна решила напоить его чаем и повела на кухню. Там она долго искала на полках все необходимое – заварку, чашку, блюдце, – а когда нашла, села напротив Саши, поставила перед ним фиалку с засохшим овсяным печеньем и расплакалась, случайно увидев себя в зеркале, висевшем над столом. Вытирая слезы ладонями, она часто дышала, и в сумрачном свете, затопившем кухню, Саша вдруг увидел, как она стареет у него на глазах, как становится частью этих пожелтевших стен, этого грязного пола, этого неубранного, в крошках, стола. Он испугался, но все равно спросил:

– Почему вы плачете?

– Если честно, – говорила она, снова стараясь успокоиться, – если честно сказать тебе, если честно, – ее голос дрожал, – я не помню, как тебя зовут. И я не помню, как называется эта, эта… из чего ты пьешь этот чертов чай. Понимаешь?

– Так меня Сашей зовут. А вот это – чашка. И все. И из-за этого вы так плачете?

– Саша, да, Саша, я где-то запишу, только найду ручку. Ты не видел ручку? Куда я могла ее положить? – Галина Сергеевна стала искать ее под столом, а потом вдруг резко выпрямилась и посмотрела на мальчика сверху вниз. – Мне кажется, мой дорогой, мне кажется, – она судорожно вздохнула, – вам пора идти к себе. Немедленно. Немедленно!

Зачем-то взяв печенье, он медленно встал со стула и ушел и больше никогда не видел ее. Только подростком он узнал от мамы, что Галина Сергеевна была женой успешного бизнесмена, который отселил ее в однокомнатную квартиру, когда ее поведение стало невыносимым: за час она могла успеть впасть в смертельную меланхолию, а потом стать веселой до дрожи в руках. Он хотел с ней развестись, но не стал этого делать, когда выяснилось, что причиной поведения жены является не ее вздорный характер, а опухоль в мозге. Галина Сергеевна страдала рассеянным склерозом и наотрез отказывалась принимать блокирующие таблетки по странным религиозным принципам, хотя в церковь ходила разве что на Пасху. Какое-то время после начала жизни в этой квартире она еще держалась, а потом болезнь стала стремительно развиваться и победила. Муж нанял ей сиделку и раз в неделю приходил сам; правда, довольно скоро он перестал это делать.

Когда вещи были собраны и зазвонил домофон, сообщавший, что два грузовика с мебелью готовы трогаться и ждут только их, Саша вдруг понял, что навсегда уходит из этой квартиры и из этого дома. На лестничной площадке, пропахшей табаком и продуваемой насквозь солнечным августовским ветром, он невзначай помахал рукой, как будто самому себе, и постучался к Галине Сергеевне, чтобы попрощаться, – но она не открыла.

Спустившись на улицу, он забрался в грузовик вместе с мамой и сел поближе к окну. Машина долго не трогалась, и он все смотрел и смотрел на детскую площадку, освещенную солнцем, посреди тенистого двора, и ему вдруг захотелось выскочить наружу и удержать все это – и зеленые тени, и свет на пыльном асфальте, и выцветший бордюр – оранжевый и желтый, синий и голубой.

– Ну, пора ехать, – отец постучал в окно и улыбнулся.

3

Когда хороший фильм заканчивается не так, как я задумала, – любимые герои умирают или расстаются или злодеи торжествуют, – мне всегда хочется после титров пересмотреть кино заново: а вдруг на этот раз все обойдется и будет другой финал? Так же у меня дела обстоят с книгами или даже с обычными новостями – кажется, если прочитаешь об одном и том же теракте в разных газетах, то, может, число погибших уменьшится или выяснится, что тревога вообще была ложной.

Но, конечно, это плохо работает: фильмы заканчиваются, как закончились и в первый раз, а число жертв обычно только растет.

Думаю, что так же ничего не изменится и с моими новостями, сколько бы раз я ни перечитывала свой диагноз, сколько бы ни складывала и ни разворачивала вновь больничный листок. Странно, когда я только ехала к врачу, когда шла по коридору, когда садилась напротив него в хорошо проветренном кабинете – мне, кстати, очень продуло шею, – я думала, что готова к самому плохому. Что я заранее смирилась со всем, приняла любой диагноз. Я даже просыпалась с этой мыслью: ну рак, ну умру – ну и ладно, и ничего страшного. Сколько людей через это прошло, так чем я хуже или лучше них? Но, оказывается, я только думала, что готова, а на самом деле просто была уверена, что все обойдется.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.