Стихи и переводы

В разделе «Переводов и переложений» примечательны персоналии, которые привлекают внимание автора. Наряду с великими – Шекспиром и Гёте, желание переложить которых на русский язык легко объяснимо, подобно желанию альпиниста подняться на высочайшую вершину с тем, чтобы просто поглядеть вниз, увидев мир с принципиально нового ракурса, в книге стихов и переводов присутствуют и менее величественные, но вполне значительные для мировой культуры фигуры: Уолт Уитмен, Ричард Олдингтон, Эрих Мария Ремарк, Хорхе Луис Борхес. Наконец, внимание автора привлекают поэты, известные сейчас только узкому кругу специалистов: Ибн Каййим аль-Джаузийя, Ундрахмаа, Нгуен Чонг Тао, – и чьё творчество оказалось в определённый момент настолько созвучно душе поэтессы, что она захотела ознакомить с ним русскоязычную аудиторию.

Однако внимание рецензента в наибольшей степени привлекают противоречивые фигуры, переложение чувств и мыслей которых на язык русской поэзии осуществляется автором не случайно. Это японский писатель Юкио Мисима, проживший ярчайшую жизнь («Икар») и окончивший её трагически, пытаясь инициировать военный переворот с целью возрождения милитаристского духа традиционной Японии. Вторая фигура – Филипп Майнлендер, провозгласивший, что человеческая жизнь не имеет никакой ценности, потому что небытие лучше бытия, и доведший свою философию до естественного финала в объятиях нераспроданных томиков своего главного философского труда «Философия освобождения» («Цена существования»). И, наконец, третья противоречивая фигура – Эзра Паунд, американский поэт, поклонник Гитлера и Муссолини, творческие идеи которого автор преломила в соответствии с собственными представлениями об этическом, сделав их скорее произведениями по мотивам, чем прямыми переводами изначального текста («Остатки»).

Примечательно, что автора, как поэтессу и женщину, привлекают, главным образом, творчески мыслящие мужчины. Но есть исключение – южноафриканская поэтесса Ингрид Йонкер, чьё творчество также носило характер философского, личностного и любовного поиска с ярким акцентом на теме смерти: «Мы умрём в одночасье и вместе, Нас ничто не разделит, и смерть Нам двоим свои явит известья». Здесь фигура доктора Зигмунда Фрейда возникает перед нами в третий и последний раз. Мужчина-Отец олицетворяет Танатос, Смерть; Женщина-Мать – Эрос, Жизнь. Искание смерти – естественный путь мужчины; единственное, что удерживает его в поле жизни – любимая женщина. Напротив, продолжение жизни – естественный путь женщины, и единственное, что может толкнуть её в поле смерти – отсутствие любимого мужчины. Заметим, что сочетание в творчестве и мужских, и женских черт характера также органически присуще Ларисе Баграмовой, как и этой южноафриканской поэтессе.

Весьма специфичен раздел «Переводы и переложения песен». Бывает так, что музыка порождает стихи, которые идеально укладываются в соответствующую мелодию, порождая прилив поэтического вдохновения, особенно, если мы слышим песню на иностранном языке. Здесь, однако, имеет место не переложение подстрочника на русский язык, а сохранение непосредственно формы – ритма; при этом смысловое содержание может оказаться совершенно иным, нежели в первоисточнике. Судя по всему, переводчицу в данном случае в первую очередь привлекала именно музыкальная сторона произведения. По этой причине вместо авторов песен указан их популярный исполнитель. Этот раздел книги менее драматичен и более спокоен, чем предыдущий, подобно тому, как море успокаивается со временем после продолжительного шторма.

Последнее плавно подводит нас к финальному разделу сборника «Шуточные стихи, пародии и эпиграммы» в которых, несмотря на заявленный сатирический жанр, сквозит серьёзное уважение и искренняя симпатия к личностям и характерам их прототипов. Стихотворения, собранные здесь, пронизаны тонким юмором, изяществом и чисто женским кокетством: «Я извелась в исканьях жизни смысла, И у меня уже другая цель: Для обретенья собственной харизмы Хочу я шляпку Сюзи Карамель!» («Шляпка»).

В целом, представленная книга стихов и переложений, несомненно, заслуживает читательского интереса. В этой связи хотелось бы сослаться на мнение друга и редактора нескольких книг Ларисы Баграмовой – Валентина Юрьевича Ирхина, хорошо знакомого также и с её поэтическим творчеством: «Поэзия Ларисы Баграмовой отражает её личный путь, интеллектуальные и духовные поиски, сомнения и внутреннюю работу. Более того, читая этот сборник, мы можем увидеть построение автором собственной системы жизненных ценностей, достаточно обширной и динамичной, что характерно не просто для умного человека, но и для настоящей женщины. Эта система включает обращение к этическим, религиозным и философским источникам; можно выделить и её социальную направленность. Автор не только выражает себя, но впитывает и трансформирует широкие культурные слои, перелагая и представляя их в собственной рифмованной форме. Метафизические мотивы удачно переплетаются с сильными эмоциями и глубокими лирическими переживаниями, которые также допускают символическое истолкование – как и всякая поэзия в отношениях мужчины и женщины». Книга в русском языке – слово женского рода. И мы с серьёзными основаниями надеемся, что ещё при жизни автора она найдёт своего читателя.

Рецензент:

доктор философских наук, профессор

Тимур Валентинович Филатов

О философии

Сфинксы

В часы и дни слагаются мгновенья,

Года бегут сплошною чередой,

Египта сфинксы – рук людских творенья —

В пустынный зной льют тягостный покой.

Бесстрастно их безликое молчанье.

Их не тревожит гул людской молвы.

Им не знакомы радость и страданье.

Глаза их слепы. Души их мертвы.

В небытие уходят поколенья —

Они стоят как вечности залог.

За веком век слагают песнопенья

В их честь поэты (как их жалок срок).

Касаясь лбами поднебесья гордо,

На землю встав гранитом мощных ног,

Хвалебных од певучие аккорды

Они плетут в свой лавровый венок.

Людские судьбы поглотит забвенье,

Но не умолкнет трепетный оркестр.

И с ними ввек пребудут восхищенье

И зависть смертных маленьких существ…

Памяти Диогена Синопского

Пусть состарится медь под властью времени – всё же

Переживёт века слава твоя, Диоген:

Ты нас учил, как жить, довольствуясь тем, что имеешь,

Ты указал нам путь, легче которого нет

Эпитафия на могиле Диогена

Под властью времён медь осыплется зеленью-крошкой,

Покроет могилы трава, оплетая песок.

И снова две тысячи вёрст с фонарём обойдёшь ты,

И снова – две тысячи лет – тот же путь на Восток.

Довольствуйся малым, цени и храни что имеешь.

Ищи, забывая усталость, средь мёртвых – людей.

Лишь с ними Синоп светом истины ты обогреешь.

Нет легче пути – и пути не бывает трудней.

Всё и Ничто Ксенофана Колофонского

Если бы руки имели быки, или львы, или кони,

Если б писать, точно люди, умели они что угодно,

Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий

Дали б бессмертным быки; их наружностью каждый сравнил бы

С тою породой, какой он и сам на земле сопричастен…

Чёрными мыслят богов и курносыми все эфиопы,

Голубоокими их же и русыми мыслят фракийцы…

Ксенофан Колофонский

Небо Эллады взрастило мудрейших из мудрых,

Тех, чьи открытья досель поражают живущих,

Кто своим духом и дерзкою смелостью мысли

Вглубь проникал в мироздания вечные тайны.

Там мир узнал диалектику права Платона,

Что разработал утопию полиса счастья.

Там родился Диоген, кто сказал Александру:

Солнце не засти, довольствуйся тем, что имеешь.

Там же Сократ, обративший свой взор к человеку,

Смертью своей доказавший любовь к благородству.

И Аристотель, познавший пространство и время

И подаривший векам свой логический опыт.

И Пифагор, вычислявший углов величины.

И Протагор, заложивший основы грамматик.

И Парменид из Элеи, потомкам сказавший,

Что отличимо от истины частное мненье.

Также Зенон, неустанный творец парадоксов,

Чью черепаху никак не догнать Ахиллесу.

Также Стратон из Лампакса по прозвищу «физик»,

Кто притяженья и силы исследовал тайны.

Анаксимандр, что изъял основанье у мира.

И Демокрит, что инерцию дал Галилею.

И Аристип, на века обогнавший Торндайка.

И Эпикур, эволюцию знавший до Чарльза.

И Никомах, сочинивший теорию музык.

И Эпихарм, сотворивший мир драм и комедий.

Горгий, богов превзошедший своим красноречьем.

Там же Ипатия – первый учёный средь женщин.

Только превыше других Ксенофан Колофонский,

Вечный скиталец и странник, сатир и насмешник,

Бросивший вызов всему, что лежало в основах,

Свергнув богов с недоступной вершины Олимпа!

Тот, кто впервые сказал, что лицо человечье

Богу не нужно иметь, чтобы быть совершенным:

Бог не похож на людей ни обличьем, ни телом,

Правит он силой ума и стремлением мысли.

Он не имеет пределов – и всё же конечен,

Не неподвижен – и всё ж не бывает в движенье,

Органов чувств не имеет – но видит и слышит,

Он не рождён – не умрёт, и по форме – бесформен.

Он одинок – и являет собой всю природу,

И, вездесущ, – Ксенофаном был только увиден.

Всё и Ничто в этом Боге мудрец разглядеть смог,

Объединив то, что вместе нельзя единить в нём…

Эллада моей эпохи

Писать о Платоне так,

как будто бы ты – Платон,

Понять Парменида, как тот,

кто сам воплотился в грека,

Услышав их мыслей ритм,

мельчайших сомнений тон,

В себе воссоздав микрокосм

стороннего человека —

Побыв и тем, и другим,

играя за ролью роль,

Узрев, будто в калейдоскоп,

оттенки идей и чувства,

Всем телом впитав своим

уже не чужую боль,

Как кожей второй, ощутив

их силы и дух искусства —

Средь них потеряв себя,

и вновь обретя – меж них,

Браня повороты суде′б,

скорбя о всевластье смерти,

Смирясь с небессмертьем их,

ища вослед остальных,

Подобных и точно таких,

нырнув в словес круговерти —

Найдя их – одних из всех,

просеяв, как ситом, сонм

Пустых и нелепых речей,

копиры идей и страсти,

С себя отряхнув, как пыль,

дурных повторений сон,

Искусственных чувств пелену,

окольных путей напасти.

Кто знает, а может, так

взрастишь и мир целиком —

Творя его слогом Будды,

пася кнутом Иисуса,

Мораль вознеся, как Кант,

как Чоран, пленясь концом,

Храня их своим ремеслом

от тлена и лжи искуса.

Эмилю Сиорану

Истинной причиной

пессимистических настроений

порой бывает отчаянная любовь к жизни

Чтобы умереть, нужно обладать невероятным смирением – странно, что такое смирение обнаруживают все

Эмиль Мишель Сиоран (Чо′ран)

«Горькие силлогизмы»

Мою голову сносит наотмашь мышление Чорана,

Что живее иных мертвецов холостого ума.

Сбились в стаю над книгой, крича, озарения-вороны,

И сгущается в знания свет полуночная тьма.

Пессимизм? Как могли проглядеть все его почитатели

Беспредельность добра, бесконечность желания жить?

Его смелость, и веру, и труд золотого старателя,

Его страсть в сочетанье с безумным желаньем любить?

Воля к смерти – как вызов пустому хотенью бессмертия,

Отреченье от истин – как жажда познать бытиё…

Но клеймом загорелось в среде философья поветрие:

«Пессимизма король», – и слетелось на сход вороньё.

А с печальных страниц, умирая от силы желания,

Льётся песней, рекой, водопадом мечта об ином,

Его строки безмерно полны неземным чарованием,

И на светлой надежде замешана боль о былом.

Его думы вспахали сознанье, как острые бороны,

Обрекая навек на пленение: верить и быть.

Мою голову сносит наотмашь мышление Чорана,

Моё сердце полно безответным желанием жить.

Кораблик

В ответ и по мотивам стихотворения

М.И.Кацнельсона«Кораблестроительное»

Концентрированная тщета,

как показали расчёты,

гораздо прочнее всех видов праха

Ковчег из мечты больше двух тысяч лет —

Классическое предрешенье.

Оно старомодно, но нового нет:

Из свитков, папирусов, старых газет,

Из веры, спрессованной в страстный обет, —

Постройка близка к завершенью.

Беда не посмеет коснуться борта —

Он свят, как алтарные глыбы.

В его переборках мирская тщета

Размолота, сжата и в смысл отлита,

И в парусе чистых надежд простота

Полощет по ветру изгибы.

Бумажный кораблик прочнее, чем сталь,

И легче, чем все композиты.

Пред папье-маше отступает дюраль,

И гюйс на бушприте ему, как вуаль,

И нового света манящая даль

Ему от безверья защита.

Его пассажиры не знают беды,

Матросы пьяны не от рома,

Штурвал предержащие руки тверды,

Маршруты намечены светом звезды,

И песни на баке всё так же чисты

И юнгам как гимны знакомы.

Полемика с Людвигом Витгенштейном

1. Мир есть всё, чему дадено быть.

1.1. Он есть Факты, не сонмы Предметов.

(Цепи Фактов свиваются в нить,

Расплетаясь в дуплеты, триплеты…)

1.11. Мир посредством тех Фактов и есть.

И он есть лишь поскольку есть это.

(Если нити сплелись, это – «здесь»,

Если есть промежутки, то – «где-то»…)

1.12. Совокупность всех Фактов вершит,

Чему будет дано приключиться.

(Где ослабнет непрочная нить,

Там уже ничего не случится …)

1.13. Эти Факты в сознанье суть Мир,

1.2. Что сознаньем же рвётся на части.

(Между Фактами нить-балансир

Позволяет держать их во власти…)

1.21. Фактам может случиться не быть,

Так же, как им случаться даётся.

(Нить при этом продолжит царить:

И без Фактов она остаётся.)

Эта ночь непоправима

Осипу Мандельштаму

Эта ночь непоправима,

Свет в ночи ночи черней:

От ворот Ерусалима

Блеск языческих огней,

Эскалатор аль-Харама

Транспортирует с небес,

Со звонниц Покрова храма —

Писк туристских смс,

К берегам святого Ганга

На такси ведёт маршрут,

В хвост парижского мустанга

Цирковой плюмаж воткнут,

Пред огнём горящих храмов

Селфи делает народ,

Шутовских парадов драмы

Набирают оборот,

Дом правительства расцвечен

Под содомский балаган,

Век безбожен и беспечен —

Чёрным солнцем осиян…

Азсакра

Обжигая сталью истин

И круша иллюзий своды,

Агрессивен и неистов

В шедевральности свободы,

Разрушая и ничтожа

Вплоть до полного нуленья,

Слов пустотность преумножа

На триумф самосожженья,

Рвёт Азсакра мир на части,

Плавя в красоту уродство,

Истребляя волю к власти

Как отсутствие к господству.

Великое Нет, или 66 инициирующих Против

Авторская интерпретация

одной из глав философского манифеста

Азсакры Заратустры (Андрея Елисеева)

AZsacra ZARATHUSTRA

Maniaфесты

CУГГЕСТИВНОГО СЛОВОМАТОГРАФА

MANIAFEST 1

1. Ничто Против ничтожности

ничто есть всё как воля к власти

ничтожность – радость рабских пут

в ничто и мёртвый знает счастье

а в рабстве и не мёртвый – труп

2. Само-у-ничто-жение Против распада

не жди распада добровольно

сопротивляйся ходу лет

терзай себя не-сердобольно

чтоб не-мощей пропал и след

3. Инициация Против инерциации

лишь новый путь всегда короче

лишь свежий конь быстрей вдвойне

кто страхом риска озабочен

не выйдет изнутри вовне

4. Выживание Против сохранения

грызи зубами сырость мяса

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.