По ту сторону изгороди

Он не видел, как Сашка довольно улыбнулся, краем глаза наблюдая за внутренней борьбой Антона со страхами.

Сашка положил лезвие плашмя на шкуру, поводил им взад-вперед, из стороны в сторону, ища за что можно зацепиться, а затем нажал и резко дернул. Шкура подалась, приподнялась и перевернулась на другой бок. Морда зверя попала в круглое световое пятно фонаря.

Сашка вскочил, выпрямился как тетива лука после спуска стрелы, Антон отпрянул, издавая звук похожий на крик гориллы.

– Фу! – завопил он, позабыв, что еще недавно боялся громко разговаривать.

В топке лежала дохлая собака. Из пасти вываливался фиолетовый язык, на кончике носа копошились белые опарыши. Но Антона напугал не столько вид дохлой собаки или червей, поедающих гниющую плоть, сколько глаза. Вернее – их отсутствие. Красные от запеченной крови глазные впадины походили на воронки от снаряда. Похожие воронки он видел в военных фильмах.

– Это мухи выели глаза. Они всегда съедают самое вкусное, – со знанием дела сказал Сашка, – потом через рот и нос забрались внутрь, отложили яйца. А когда из яиц вылупились черви, прогрызли путь наружу через пузо.

Чуть двинул рукой, чтобы в свет фонаря попадал бок собаки. Из шерсти торчали белые сухие ребра, а между ними виднелись все еще целые внутренние органы.

– Вот так они и делают. Со временем черви доберутся и до остального. В итоге останется голый скелет. Когда есть будет нечего, они превратятся в мух и улетят на поиски свежего трупа собаки, чтобы отложить новые яйца.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Антон.

– Из учебника биологии, – похлопал Сашка брата по плечу, – ты бы тоже знал, если учился, а не шлялся по заброшенным домам.

– А я учусь. Сейчас каникулы, – пробубнил Антон.

Сашка сдвинул фонарь еще немного. Кончик облезлого хвоста утопал в золе, а рядом лежали две желтые пуговки. Чуть ниже пальцем на золе выведена дуга, похожая на улыбку.

– Что это? – у Антона дрогнул голос.

– Какой-то дурак нарисовал рожицу и положил пуговицы вместо глаз, – спокойным голосом ответил Сашка, – ничего необычного. Ты ведь не думаешь, что мы первые посетители за последние десятки лет?

– А вдруг это… – не успел Антон завершить мысль, как его перебил грубый голос брата.

– Это не он! – и уже мягче добавил: – ладно, что смотреть на собаку. Хоть засмотрись – не оживет. Пошли дальше.

Справа от камина, почти в углу была закрытая дверь. Когда-то она была покрашена в голубой цвет, похожий на лепесток лилии. Так решил Антон, глядя на куски облупившейся краски, валяющейся под дверью. Теперь серая дверь походила на старую, сухую крысу. У правого верхнего угла выделялось пятно черной плесени.

Сашка махнул рукой к двери, безмолвно говоря, что начать стоит именно с нее.

Пол предательски скрипел под ногами, извещая тех, кто мог их ждать за дверью, что скоро они подойдут. Сашка навел свет фонаря на ту часть двери, где должна быть ручка, но кроме замочной скважины там ничего не было, впрочем, Антон это заметил раньше. Да и замочная скважина была без замка. Сашка просунул туда палец и открыл дверь.

Это было небольшое помещение без окон. С потолка свисали провода, стены измазаны красными разводами, а на полу палас, изъеденный крысами и насекомыми. Сашка предположил, что это каморка для хранения продуктов или складирования вещей. Но Антон решил, что эта комната для раздумий. Сюда приходит пуговичный человек, прислоняется лбом к стене и размышляет о том, как бы заманить в дом побольше ребятишек, ищущих приключений. Конечно такая мысль не посетила Антона, если бы он сам не занимался подобным в своей комнате. В основном ночами, когда все ложатся спать и никто не мешает. Он становится лицом к стене рядом с кроватью и думает. Чаще всего о родителях, иногда мечтает о друзьях, а иногда в голову приходят мысли о собаке или кошке. Но только не той, которая была у Насти, а своей собственной. Чтобы он сам дал ей имя и сам за ней ухаживал.

– Пошли дальше, скоро сядет солнце, а мы топчемся на месте, – возмущенно сказал Сашка.

Они вышли из комнаты, отошли от камина на три шага, и в тот момент, как Антон открыл рот, чтобы предложить устроить перекус, почти под потолком, на уровне второго этажа раздался протяжный скрип двери.

– Там кто-то есть, – сказал Антон, всматриваясь в темноту второго этажа. Его голос осип от страха, во рту быстро пересохло, а ладони взмокли так сильно, что фонарик чуть было не выскользнул на пол.

Кроме перил он ничего не увидел. Лестница пуста, а второй этаж окутан зловещей темнотой, которую не под силу пробить его фонарю.

– Нет там никого. Крысы или ветер. – Сказал Сашка. – Давай поедим немного, а то в животе урчит.

– Нет, там пуговичный человек, – возразил Антон, невольно прижимаясь к брату.

– Если бы он там был, то мы услышали шаги. Дом старый и невозможно ходить бесшумно. Вот сам послушай.

Сашка сделал два тяжелых шага, каждый из которых сопровождался мучительным скрипом половиц.

– Да я слышал наши шаги, но ветра тут нет, а крысы не открывают дверей, – заметил Антон.

– Я тебе докажу, что там нет людей, что там никого нет, – он повысил голос, но не для того, чтобы припугнуть брата, а чтобы воодушевить. Задрал голову, набрал полную грудь воздуха и прокричал:

– Эй! Есть там кто?

От его крика у Антона сдавило в груди и защекотало у основания черепа. А еще он отметил, что брат намеренно не произносит имя того, кто тут живет – пуговичного человека. Словно он верил, если не называть по имени, то он не объявится. Антон же пренебрегал этим правилом и вспоминал его каждый раз, как где-то скрипнет половица или хлопнет дверь.

– Ну вот, видишь. Если бы там кто-то был, то выдал себя. – Сказал уверенно Сашка. – А теперь я достану еду. После проверим что за той дверью.

Прямо под лестницей на второй этаж закрытая дверь. У Антона вновь появилось щемящее ощущение под ребрами. Внутренний голос говорил, что двери не могут быть все закрыты, это странно для заброшенного дома. Так же странно, как целые окна.

Они прошли к арке, ведущей в коридор. Входная дверь оставалась открытой и дневной свет манил Антона выбежать на улицу. В коридоре оставался проем без двери, а за ним небольшая ванная комната. Они в нее не заходили, заглянули мимоходом, пока пробирались от выхода к залу. Там грязно. Унитаз измазан сухими коричневыми пятнами, а ванна подернута ржавым налетом, с потолка свисала паутина и большие куски штукатурки.

Сашка расстегнул рюкзак и вытащил еду. У них были яблоки, сухари и головка лука, украденная у злобной старухи на рынке. Если быть точным – не совсем украденная, а поднятая с земли спустя секунду, как скатилась с кучи таких же луковиц. Сашка говорил, это не воровство, ведь все знают, что упало – то пропало, но Антона мучала совесть, он твердо решил не есть украденную луковицу.

Кроме сломанного стула и перевернутого шкафа, в зале ничего не было, потому есть приходилось стоя. Сашка развернул пакет с сухарями и протянул брату. Антон взял горсть и целиком сунул в рот. Сомкнул челюсть, и после непродолжительного хруста, скривил лицо от боли, зажмурил глаза и простонал, сдерживая слезы:

– Снова зуб.

– Давно болит? – поинтересовался брат.

– Двенадцать дней уже, – говорил Антон с набитым ртом.

– А чего не лечите?

– Тетя Таня говорит, незачем тратить деньги на лечение молочного зуба, который выпадет сам.

– А если не выпадет? Давай мы его выдернем? – предложил Сашка и предупредил Антона пока не жевать сухие сухари, а сначала размочить слюной.

Антон заинтригованно спросил, глядя на брата:

– Как мы его выдерем?

– Очень просто! Есть два варианта: обвязать одним концом веревки зуб, а вторым дверную ручку. Дверь открывается – зуб вырывается, – усмехнулся Сашка получившейся рифме.

Антон огляделся.

– Но тут все двери без ручек.

– Это да, – протянул Сашка, – тогда остается второй вариант, но он болезненней.

– Какой? – с опаской спросил Антон, ощущая, как начала пульсировать челюсть как раз в том месте, где был больной зуб.

– Я бью фонариком тебе по щеке и зуба как не бывало! – сказал он и повертел фонарик в руке, как бы примеряясь.

– А вдруг кроме этого зуба вывалятся другие, здоровые? – спросил Антон и на всякий случай отошел на полшага, чтобы рука брата с фонариком не дотянулась до его челюсти.

– Это возможно. А у тебя там больше нет молочных зубов?

– Нет, – покачал головой Антон.

– Тогда, пожалуй, не стоит рисковать, – заключил Сашка и тоскливо потупился на фонарик. Перевел взгляд на яблоко и с сожалением сказал: – это лучше тебе не есть.

На запах съестного сбежались крысы. Подходить близко они не решались, выглядывали из многочисленных дыр в стенах и полу. Сашка светил на них фонарем, но они не боялись света, лишь блестели глазками, вставали на задние лапы и водили носом, принюхиваясь в какой стороне появилась еда.

– Смотри, сейчас будет шоу. – Сашка кинул большой засушенный ломоть хлеба. Не слишком далеко, достаточно чтобы было видно.

Крысы вцепились в хлеб, пищали и тянули каждая в свою сторону. Никто не желал сдаваться. Долго наблюдать за возней не пришлось. Появилась большая крыса и забрала весь хлеб себе.

– Наверное это их король, – шепнул Сашка, толкая брата в спину, – Если убьешь её, то станешь королем всех крыс.

Антон тяжело и громко сглотнул, проглатывая остатки сухарей. Медленно потянулся к карману с гайками, позабыв про зубную боль, но вытащить не успел, король крыс прыгнул в дыру.

Больше подкармливать не стали. Сложили еду и убрали в рюкзак. Крысы ещё наблюдали за ними, но не подходили. Сашка достал из кармана брюк пачку сигарет, выудил одну и закурил, выдыхая дым в лицо Антону. Он кашлял, а Сашка смеялся. Если тетя Таня узнает, что Антон находился в компании с курящим, то прибьет его ремнем, но если решит, что он не просто дышал дымом, а еще и курил, то растопчет словно таракана. И это не потому что она печется о его здоровье, нет, ей на это плевать, а потому, что табачный дым может вдохнуть Настя, закашляться, заболеть и слечь с туберкулезом. Тетя Таня не знала, что Настя уже давно пристрастилась к дыму, знал только Антон, но ему было велено держать язык за зубами, иначе может случиться так, что его бездыханное тело найдут на дне канализационного колодца. Так думал Антон, переминаясь с ноги на ногу, решая в какую сторону лучше отойти, чтобы на него не попадал дым.

– Хочешь попробовать? – спросил Сашка, подавая папиросу. Красный уголек красиво горел в темноте, освещая подбородок и губы брата. Он улыбался.

Антон отказался, тогда Сашка сделал еще пару затяжек и бросил окурок на пол и растоптал словно надоедливую муху.

– Надо проверить все комнаты. Разделимся?

– Не, я один туда не пойду, – запротестовал Антон.

– Да не трусь. Вместе пойдем. А то ещё объявится пуговичный человек и утащит тебя, – он улыбался и довольно щурился.

– Говорят, у него вместо глаз пуговицы, а пахнет он леденцами, – сказал Антон.

– Ага… – протянул брат, – выколю ему пуговки, хороший трофей будет лежать в коробке, рядом с женой кладбищенского смотрителя. – Он вытащил нож и поглаживал лезвие.

Антон рассмеялся. Сунул руку за пазуху и выудил рогатину. Из кармана достал горсть гаек.

– Пусть только покажется, пробью голову! – выбрал самую увесистую гайку и заложил её в резинку рогатки.

– Вон, вон! – завопил Сашка, – стреляй, там крыса!

Антон повернулся в сторону, куда указывал брат и натянул резинку.

Крыса сидела рядом со сломанным стулом и что-то грызла. Антон прицелился и отпустил резинку. Гайка гулко ударилась о стену и со звоном покатилась по полу. Крыса сверкнула глазками и юркнула в темноту.

– Промазал! – брызнул Сашка, – мазила.

Он смеялся над неудачей брата, а Антон молчал и гадал, что выронила из лап крыса. Это был овальный предмет розоватого цвета. Пришлось подойти ближе, чтобы понять, что добычей крысы был леденец.

В голове вновь стали вырисовываться образы пуговичного человека, только теперь он держал в руке конфету. Перехватило дыхание, Антон замычал, пытаясь привлечь внимание Сашки, ноги вмиг стали ватными, в животе похолодело, словно проглотил кусок льда.

– Что случилось, братец? – подошел Сашка.

– Ле-ле… нец, – выдавил Антон, указывая пальцем на пол. – Пу-пу-пу.. вичный человек!

Сашка побледнел, но все равно находил силы улыбаться. От напряженной, совершенно неуместной, улыбки губы чуть заметно дрожали.

– Это же конфета! – Он наступил на неё и растоптал. Говорил громко, но от Антона не укрылось волнение.

Если после находки в камине у Сашки были основания полагать, что подкинутые пуговицы – это дело рук каких-нибудь чудаков, подпитывающих легенду о зловещем пуговичном человеке, то после второй находки – леденца, которым судя по рассказам у пуговичного человека набиты карманы, он начал сомневаться в безобидности и скромности обитателя дома. Пусть Сашка говорил, что монстры безобидны и не причинят людям вреда, Антон знал, что любой из них только и мечтает, чтобы наброситься, содрать кожу и нарядиться в неё, прикидываясь человеком. Да и потом, какой монстр потерпит наглецов в своем доме? Он следил за ними, был где-то рядом, возможно стоял в ближайшем углу и улыбался.

– Давай уйдем, – взмолился Антон, потянул брата за руку.

Сашка молчал, продолжал втаптывать конфету в пол.

– Саша…

Он склонился, положил руки на плечи Антона. Лицо порозовело, губы уже не дрожали. А может Антону просто тогда показалось? Ведь Сашка не такой, его не испугаешь призраками, он их повидал целую кучу.

– Не бойся. У нас есть оружие. Ты главное не мажь. Сейчас исследуем каждый метр. Вот увидишь, что никакого пуговичного человека не найдем, он прячется от нас где-нибудь в шкафу и дрожит от страха.

– А если найдем? – с сомнением спросил Антон.

– Ну тогда размажем его как эту конфету, – Сашка воодушевленно засмеялся, подпрыгнул и приземлился ботинками с толстой подошвой на остатки конфеты. Она заскрежетала, как песок на зубах.

Антон смотрел на то, что осталось от конфеты и думал, как будет зол пуговичный человек, узнав, что его конфету растоптали в пыль.

– Ну, теперь туда, под лестницу. – Скомандовал брат, выводя Антона из раздумий.

Шаги распугали крыс, от толчка дверь скрипнула, распахнулась и с диким скрежетом покосилась, повиснув на одной петле.

– Вот черт, – растерянно произнес Сашка.

Он держал левую ногу на весу, всего секунду назад готовый ступить через порог.

– Тут лестница. – Сказал Антон.

Она уводила вглубь здания. Дунуло холодным сырым воздухом с пряными нотками корицы. Свет фонарей не доставал до основания лестницы, лишь до десятой ступени, а дальше рассеивался во мраке.

– Если в доме есть зло, то оно точно там, внизу, – заключил Сашка и усмехнулся. А подвальное эхо повторило последние его слова: «там, внизу».

Они решили не спускаться, во всяком случае, пока не обследуют второй этаж. Оставят подвал напоследок, как десерт, как вишенку на торте. Дверь закрыть не удалось, она сильно провисла, да и ручки у неё не было. Антон подумал: «Как же пуговичный человек открывает и закрывает двери, если у них нет ручек?»

Лестница на второй этаж прогнила и представлялась весьма опасной. Если ступень не выдержит, то легко сломать ногу, а то и целиком провалиться. Они шли медленно и осторожно. Держались за черную стену, покрытую пылью, сажей и плесенью. На ощупь она была сырая и походила на слизняка. Антон поморщился и обтер руку о шорты. Но поскольку перила отвалились от первого же прикосновения, пришлось вновь прикоснуться к стене.

– Чувствуешь запах? – окликнул Антон Сашку и зажал нос свободной и чистой рукой.

– Да, воняет помоями или дохлятиной, – он озвучил мысли брата.

Чем выше поднимались, тем запах становился сильней.

Антону не хотелось идти дальше, он чувствовал, что они непременно обнаружат что-то мерзкое, но говорить Сашке о своих опасениях не стал, все равно это ни к чему не приведет, разве что к насмешке и какой-нибудь фразе из фильма, на подобии такой: «нельзя останавливаться на полпути» или «нам не ведом страх».

Поднявшись на второй этаж, они обернулись, окинули взглядом зал с высоким потолком и только теперь Антон обратил внимание на люстру. Она была из кованного железа, а вместо лампочек торчали догоревшие свечки. Капли застывшего воска облепили всю люстру, словно моллюски днище корабля.

– И как она только не упала, – удивленно произнес Сашка.

– Упадет еще. Слишком большая, чтобы долго продержаться.

– И ведь не украл никто.

– Наверное любимая люстра пуговичного человека. Не дает украсть, – заключил Антон и повернулся к дверям.

Их было три. Все без ручек и все прикрыты. Особо не раздумывая, открыли первую и вошли. Тут окно было чистым, словно его недавно полировали. Из него виднелись развалины завода, утопающие в тумане. За ними должен быть сосновый лес, но его не видно. Комната маленькая, почти как кухня в новой квартире Антона. На стенах сохранившаяся лепнина, изображающая морской берег, чаек и лодки. Пол целый, не гнилой и не вздутый от влаги. В углу, рядом с камином – больше похожим на морозильную камеру – старая раскладушка, на ней матрац и пожелтевшая подушка, из которой торчали перья.

– Можно будет заночевать тут, – Сашка подтолкнул Антона к раскладушке.

– Ну уж нет, – упрямо покачал головой он и ткнул пальцев в сторону подушки, – похоже воняет она.

На противоположной от камина стене висело мутное зеркало, а под ним стояла тумба. Пока Антон смотрел в зеркало, и сравнивал отражение с туманом, брат обследовал тумбу.

– Смотри, – острием ножа он перебирал пуговицы, мотки черных ниток и иголки. Пуговицы все черные, но разных размеров. Среди круглых выделялась одна квадратная, крупная. Такие пришивают модницы на шубы.

Сашка приподнял иголку и поднес ближе к лицу. Из ушка торчала нитка с неровным, откусанным концом.

– Как тебе такое, братец? – шепотом, как бы между делом спросил он.

– Мне это не нравится, – сказал Антон неровным, волнительным голосом.

– Наверное это комната пуговичного человека. Тут он спит, а тут, перед зеркалом…

– Прекрати, – попросил Антон, но брат не останавливался. Он уловил нарастающий страх и продолжал пугать. Но пугал не ради удовлетворения каких-то низменных потребностей, наподобие показать свое превосходство путем унижения, а для того, чтобы выбить страх страхом.

– Перед зеркалом он пришивает себе глаза. А потом идет в подвал, где…

Брат умолк на полуслове. Снизу раздался скрежет, а следом грохот и долгий протяжный скрип. Они замерли. Иголка выскользнула из пальцев Сашки и, как в замедленной съемке, полетела на пол. В полной тишине она два раза звякнула и затерялась в трещинах пола.

– Это из подвала? – шепотом спросил Антон.

Сашка молчал, его глаза застыли, зрачки расширились. Он побледнел, и казалось перестал дышать. Нож в руке готов был выскользнуть.

– Давай уходить! – промямлил Антон.

– Тихо, – прошипел Сашка, – ты это слышишь?

Антон прислушался. Но кроме гула в ушах ничего не улавливал. Сашка поднял палец к губам, приказывая молчать и слушать.

Антон затаил дыхание, успокаивая бешеное сердце. И тогда, между ударами сердца, услышал то, о чем говорил брат.

Сначала звук походил на шлепки рыбы о берег, но чем он становился громче, тем отчетливей различались шаги. Неуверенные, смазанные. Как будто ребенок учился ходить. А когда к шагам добавился стон, они побежали прочь из комнаты. Перепрыгивали сразу по несколько ступеней, позабыв про гнилые доски. Внизу маячил проем в подвал и Антону представлялось, что как раз в тот момент, как они поравняются с ним, как спустятся с последней ступени, из темноты высунутся сухие серые руки, пропахшие леденцами и утянут вниз.

Оказавшись на первом этаже, Антон заглянул в подвальную темноту и почувствовал нарастающий ужас, он пожирал внутренности. Двери не было, её вес не выдержала петля. Это она громыхала, падая в подвал. А шум разбудил того, кто был внизу.

Во рту пересохло, в голове звенело. Дрожащим руками Антон направил фонарик в проем.

Когда луч коснулся первой ступени, он ощутил на шеи дыхание брата.

– Ты что задумал? Надо бежать! – встревоженно говорил он. В его голосе уже не было стойкости, все хладнокровие, вся уверенность исчезли.

Свет скользнул вниз, к десятой ступени, дальше фонарь не доставал.

Пусто, но шаги стали настойчивей, громче. Тот, кто поднимался желал их поймать, а потому прибавил шаг.

– Уходим! – Сашка сильно дернул за плечо, Антон подался назад, а фонарик выскользнул из руки и полетел вниз, по лестнице.

Свет плясал по стенам, ступеням и потолку, фонарик крутился, гулко бился о дерево, но не выключался.

Сашка дергал его за руку, тянул. Антон хотел скорей уйти, но в то же время хотел увидеть пуговичного человека, хотя бы краешком глаза. А потому сопротивлялся, вяло поддавался, переступал ногами и молил фонарь лететь быстрей.

Запах корицы и ванили пропитал воздух. Точно так же пахли конфеты деда, которые он держал под подушкой в пакете и время-от-времени предлагал Антону. Антон навсегда запомнил тот запах, который до сих пор чувствовал по ночам, хотя дед уже год как умер. От сладкого запаха голова кружилась, мысли становились вялыми, все тело охватила слабость.

Сашка тянул его к выходу одной рукой, а во второй держал фонарь и нож. Луч суетливо прыгал по стенам и полу, выхватывал из темноты тени, которых раньше не было. Из всех дыр выползли крысы, встали на задние лапы, провожая не званных гостей. Только теперь вместо глаз у них были черные пуговицы. Когда Сашкина рука дрогнула, а фонарь метнулся в сторону камина, Антон отметил, что топка пустая, а собака вяло перебирала иссохшими лапами, словно инвалид с окостенелыми ногами. Из проеденной дыры в боку вываливались кишки и тянулись по полу от камина. А в глазницах желтые пуговицы, лежавшие до этого в золе.

Наверное, Антон потерялся, забылся. А когда пришел в себя, они были уже на улице. Шел мелкий дождь. Конфетами больше не пахло. Издалека дом не выглядел пугающим, скрывающим жуткие тайны.

– Ты что-нибудь видел в подвале? – спросил Сашка.

По тому как спокойно он задал вопрос, Антон понял, что брат не видел ничего. Он немного подумал и отрицательно покачал головой. Не стал рассказывать, что увидел в свете фонаря, когда тот ударился последний раз о лестницу, прежде чем погаснуть. Да он и сам уже не уверен, что видел серое лицо без губ, с морщинами, похожими на трещины в сухой земле и с одной большой квадратной пуговицей вместо глаза. Это существо тянулось к нему серыми пальцами со сломанными ногтями, сжимало леденец на палочке.

Да и стаи крыс с мертвой собакой, идущей к нему, теперь казались не больше чем разыгравшемся воображением.

– Я ж говорил, что все эти рассказы о злом пуговичном человеке – выдумки! В подвале шумели крысы. А пуговичный человек заперся в одной из комнат или в шкафу и молил, чтобы его не нашли, – ободряюще произнес Сашка и чуть толкнул Антона плечом. – А если не крысы, то бомж по пьяни забрался в подвал, а от нашего шума проснулся.

Они побрели в сторону города. Антон напоследок обернулся на заброшенный дом и поклялся больше никогда не возвращаться в него.

– Как же ты без трофея? – беспокойно проговорил он.

– Почему же без трофея, – прищурился Сашка и сунул руку в карман.

Достал квадратную пуговицу и протянул Антону.

– Положим в тайник, к фотографии жены смотрителя кладбища. Теперь ей не будет одиноко.

Антон смотрел на довольное лицо Сашки и радовался, что выбрался из дома живым. Но в глубине души он знал, что на этом история пуговичного человека не окончена. Он захочет вернуть свой глаз.

Приемная семья

Зубная боль, успокоившаяся на время, вновь дала о себе знать, когда Антон завернул за угол трехэтажного деревянного дома – памятника архитектуры двадцатого или двадцать первого века. Пытаясь отвлечься от боли, он вновь принялся фантазировать: когда все же построили этот страшный, покосившийся дом, с крыльцом похожим на покинутый птицами скворечник. На углу висела мраморная табличка, как и у всех памятников архитектуры в городе. Слова и цифры стерлись, и на потемневшем от времени фоне проглядывалось несколько букв и римских цифр: «П…тник ар…е…ры XX».

Он миновал ларек с фруктами, где как обычно, сидя в старом кресле, дремал толстый продавец; обошел одинокий куст сирени с обломанными кончиками веток и остановился у большой, никогда не высыхающей лужи. У неё нет дна, а в темной воде живу монстры, хватающие за ноги прохожих. Вдоль лужи протоптана узкая тропинка, но Антон по ней не ходил, а оббегал по траве за несколько шагов от кромки. Видел бы это Сашка, то обязательно подошел к краю, склонился и сунул палец в воду, показывая, что монстры не нападают.

Антон подошел к ржавой телефонной будке, прислоненной к кирпичной стене пятиэтажного дома. Когда-то она была красного цвета, когда-то в ней висел телефон с железным проводом и отверстием для пятикопеечной монеты. Когда-то выстраивалась очередь, чтобы попасть в нее. Теперь же она походила на заброшенный школьный автобус, отвезенный на свалку и ждущий очереди на переработку, чтобы стать мангалом на чьей-нибудь даче или будкой для злой и одинокой собаки.