Отторжение

Я с трудом подняла веки – так разомлела на осеннем солнышке. Песок вдоль залива прибил утренний ливень. Тут мой покой бесцеремонно нарушили. Сзади посыпались камешки, зашуршали шаги. Я обернулась и увидела уборщицу из агентства, которую Андрей называл мадам Ульянова.

Потная, медно-седая, в синем халате и с ведром в руке, она спустилась к заливу. Широко улыбнулась редкими зубами, а потом указала на сои резиновые сапоги.

– Вот, помыть хочу. Тепло, как летом!

Уборщица из-под руки посмотрела в сторону Васильевского острова.

– Когда вы из кабинета ушли, опять Аверин звонил. Света назвала расценки, как условились. Аверин так разорался – даже мне слышно было. Рассвирепел и потребовал директора к телефону…

В узкие, зелёно-карие глаза мадам Ульяновой светило солнце. Накрашенные морковной помадой губы вздрагивали, растягивались, шевелились.

– Света на него переключила, а тут уже товарищи из ГАИ подъехали. Так Аверин шефу: «Рвач, подонок, совесть надо иметь! Готов с людей последнюю рубашку снять!» Потом вообще на «ты» перешёл, профессор-то этот! «Думаешь, управы на тебя нет?» Андрей Георгиевич только и сказал: «Я вас услышал». И положил трубку. Но мы-то со Светом видим, как ему обидно. Всё лицо набок… Света Аверину пригрозила в суд подать. Говорит, что у нас все разговоры записываются. Тот сразу трубку – бряк!

– Козёл! – сказала я и поднялась на ноги.

Что делать? Идти к Озирскому? Успокаивать? Нет, не получится – у него посетители. Схожу к заливу вместе с мадам Ульяновой. А то слишком засиделась. Ноги отекли, и в голове шумит.

– Сколько тины за ночь нанесло! Вчера ещё не было, – удивилась уборщица, оглядываясь по сторонам. Чайки орали прямо над нашими головами.

– Ливень был. И шторм, наверное.

Я остановилась у самой кромки воды. Действительно. На сером песке громоздилась куча вонючих водорослей. Мне захотелось опустить руки в прохладную прозрачную воду. Мадам Ульянова шлёпала по мелководью – вкось, боком. Чем-то она напоминала крупную каштановую дворнягу.

Уборщица выдрала пучок травы и принялась мыть свои резиновые сапоги. Рядом, на волнах, качалось пластмассовое ведро. Мадам Ульянова подошла поближе к куче тины и вытянула шею. Вдруг она побледнела и мотнула головой, сверкнув александритами в ушах.

– Смотрите, там лежит кто-то!

Подняв веер брызг, мадам Ульянова подбежала к куче совсем близко. Я подошла тоже, и увидела торчащую из-под изумрудной бахромы человеческую руку. На кожаном рукаве белели ракушки. Я сразу решила, что рука принадлежит подростку или юноше. Буроватые острые костяшки, обкусанные ногти, тонкое запястье.

– Он ведь мёртвый уже?…

Мадам Ульянова стиснула ладонями щёки и раскрыла рот. Похоже, ей не хватало воздуха. Меня тоже затошнило. Мы обе каждый день видели убитых по телевизору, но никогда – в натуре.

– Конечно, живым он быть не может.

– Наверное, Андрею Георгиевичу нужно сказать, – предложила уборщица.

– Естественно.

Я испытывала сильное желание поскорее отсюда уйти. Ведро прибило волнами к безжизненной руке. Мне казалось, что холодные пальцы шевельнулись. Нет, это просто рябь скользнула по воде.

Мадам Ульянова так и оставила ведро плавать около тела. А сама, хрустя камешками, взбежала на откос. Я вскарабкалась следом за ней, не найдя в себе сил остаться рядом с покойником. А вдруг он там не целиком? Например, отрезанная рука? Я обернулась, и уже с откоса увидела ногу. Пегие от тины и грязи джинсы, кроссовки чёрного цвета с белыми вставками…

А дальше мы обе побежали к офису. Сапоги мадам Ульяновой позволяли совершать такие кроссы. Я же два раза чуть не оставила туфли в разъезженных колеях. Видимо, мы были весьма непрезентабельны, потому что охранник брезгливо поморщился. Но ему пришлось пропустить уборщицу. К тому же, было видно, что мы с ней знакомы.

Приёмная была залита полуденным солнцем. Лампы Света погасила. Увидев нас, перепуганных и встрёпанных, она приподнялась за столом.

– Пока нельзя – всё ещё сидят… А что случилось?

Марьяна стояла рядом с матерью с цветной вертушкой в руке. На нас она смотрела с огромным интересом.

– Там, на берегу, кажется, мёртвый человек. – Мне не очень-то легко далась эта фраза.

У Светланы от ужаса расширились зрачки. Она ослабела и не смогла удержать уборщицу, которая вихрем ворвалась в кабинет Андрея. Тот сидел за своим столом. В том кресле, где недавно отдыхала я, устроился лысый дядька в серой форме – полковник. Другой гаишник, крепыш лет тридцати, в чине капитана, ёрзал напротив. Видимо, они были не только коллегами. Иначе полковник из-за капитана не поехал бы к чёрту на кулички.

Лицо Озирского было бескровным. Гаишники же, напротив, сияли румяными физиономиями. Я не поняла, как именно прореагировал Андрей, увидев нас, но посетители очень удивились. Солнце ярко отражалось от их звёздочек, пуговиц и значков.

Пока я раздумывала, как сообщить Андрею о страшной находке, мадам Ульянова крикнула:

«Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!»

Да, всё верно, лучше классика не скажешь. Уборщицу трясло. Светлана качалась в дверном проёме, как тонкая рябина. Марьяна скакала по приёмной на одной ножке, встряхивая льняными локонами. При этом у девчонки были совершенно чёрные глаза. Общая суматоха её только веселила.

– Вы пойдите, взгляните. Он там лежит – прямо напротив наших окон. Его уже всего тиной накидало…

– Тело?!

Андрей вскочил, будто подброшенный пружиной, и рванулся к двери. На пороге он вспомнил про гаишников. Те заспешили, подбирая со столиков свои фуражки, а с ковра – кейсы. Кофейные чашки саксонского фарфора и полная пепельница создавали в казённой атмосфере офиса некое подобие домашнего уюта.

– Где он? На заливе?

– Ага. Головой в воде, а ногами – на песке, – уточнила мадам Ульянова.

Полковник и капитан, оба с толстыми обручальными кольцами, растерянные и молчаливые, последовали за Андреем. Светлана закрыла дверь директорского кабинета на ключ.

– Надо скорее милицию позвать, – продолжала уборщица. – А то подумают, что его здесь убили…

– Разберёмся. – Андрей повернулся к гаишникам. – Вы меня подождёте? Я ненадолго. Гляну только, в чём дело. А это не пьяный, случаем? Здесь ведь кабак неподалёку открыли, в подвальчике…

– Да какой там пьяный?! – возмутилась мадам Ульянова. – Мы вот вместе видели – покойник натуральный. Парень молоденький, в джинсах. Бежим скорее, вдруг другие увидят?…

Дальнейшее напоминало сцену из клёвой трагикомедии. Так, по крайней мере, мне казалось. Первым под горку, легко перепрыгивая через канавы и кучи строительного мусора, бежал Андрей. Очень уж у него это красиво получилось. Серебристый галстук бился на ветру, пиджак расстегнулся, а итальянские туфли почти не касались земли.

За ним, на почтительном расстоянии, боком, семенила мадам Ульянова. За ней – оба гаишника, с кейсами и в фуражках. Потом – я – взмокшая и растрёпанная, как ведьма. И, самая последняя, трюхала Светлана, прижимая к себе Марьяшку. В хлипких босоножках на высоких каблуках бежать было хуже всего. Да на руках визжал ребёнок, которому всё это очень нравилось.

Конечно, девчонке надоело бродить по скучной приёмной. А тут она выбралась на солнышко, к заливу, куда ходить одной не разрешалось…

Наш усопший лежал смирно, не привлекая к себе внимания. Совсем рядом два мужика рыбацкого вида отталкивали от берега лодку. Орали мальчишки лет десяти, у которых только что кончились занятия в школе.

Марьяна сползла с материнских рук, храбро приблизилась к трупу и вытащила из-под него стёклышко. Это оказался синий страз. Озирский немедленно отобрал находку. Не обращая внимания на хныканье девочки, завернул её в носовой платок и положил к себе в карман.

Гаишники смотрели на происходящее молча. На службе они, наверное, привыкли к подобным ситуациям. Впрочем, наш жмурик*, весь в кровавых пятнах, не смытых водой, выглядел ужасно. Андрей полароидом снял тело в тине с нескольких сторон, а потом счистил тину с лица.

Я посмотрела на толстого капитана и заметила на его щеке пластырь телесного цвета. Светлана с мадам Ульяновой прижались друг к другу. Они не могли ни уйти, ни отвернуться. Все мы завороженно наблюдали за манипуляциями Озирского. Его работу на месте происшествия все видели впервые.

– Убит ножом. Ударов десять или двенадцать. Может, и больше. – Андрей оттопырил нижнюю губу. – Вот ведь халтурщики! Идут мочить, а анатомический атлас изучить ленятся. Есть в теле такие точки, куда можно бить наверняка. Всё бы меньше человек мучился…

Озирский не договорил начатую фразу. Он вдруг нагнулся совсем низко. Было похоже, что директор агентства хочет сделать трупу искусственные дыхание «изо рта в рот». Серебристое от песка, с тинной прозеленью лицо убитого вдруг привлекло внимание Андрея. Он резко вскочил, со всех сторон осмотрел страшную находку и покачал головой.

– Теперь и личность не установишь, – вздохнул полковник. – Если документы и были, в воде размокли…

– Да эти тинэйджеры и не знают, что такое паспорт! – возразил капитан. Впоследствии выяснилось, что они – зять и тесть.

– Иногда складывается впечатление, что я весь город знаю в лицо, – заметил Андрей. – Ну, хотя бы, половину.

Теперь он смотрел на покойника с высоты своего роста.

– Не понял.

Гаишный полковник смотрел сочувственно, будто забыл, зачем приехал в агентство. Как я потом узнала, эта встреча грозила Озирскому огромными неприятностями. Пластырь на щеке капитана свидетельствовал о рукоприкладстве или скрывал следы автомобильной аварии. Ни того, ни другого исключать было нельзя. Лахтинские партизаны гоняли на иномарках по городу, не обращая внимания на дорожные знаки и сигналы светофоров. У их шефа водились денежки, и это избавляло служащих фирмы от расплаты. На сей раз, видно, допекло.

– Три года назад я его спас от смерти…

Озирский перешагнул через тело, и больше не оборачивался. Он заметил, что Светкина дочка хочет прямо в туфельках прогуляться по воде.

– Марьяна, брысь оттуда!

– Ой, да ты что, с ума сошла? – Светлана подхватила ребёнка на руки. – Ну, совсем отвернуться нельзя!..

– Это Антон Аверин? – тихо спросила я.

– Вот именно. – Андрей закурил и спрятал зажигалку. – Больше не хочу об него руки марать. Так что профессору повезло – за розыск платить не придётся. Пусть хотя бы это его утешит…

Полковник потоптался форменными ботинками по мокрому песку, и гнилые ракушки захрустели под каблуками.

– Вам теперь не до нас, пожалуй, – невнятно пробормотал капитан.

– Ничего, сейчас продолжим. – Озирский спрятал поглубже в карман Марьяшкину находку. – Не будем даром время терять. Света, выпей валерьянки. У меня ещё тазепам есть. Знаешь, где лежит?

Бледная секретарша еле держалась на ногах. А вот дитя её буйно радовалось жизни.

– Знаю, – пролепетала Светлана. – Андрей, кто это?

– Сыночек того профессора, – неохотно ответил Озирский.

– Ой! – одновременно воскликнули Светлана и мадам Ульянова.

– Надо сообщить, – сурово высказал своё мнение полковник. – Это его отец к вам только что обращался?

– Обязательно сообщим. – Андрей подхватил на руки Марьяшку. Та уже успела испачкать колготки и платьице в смоле, тине и краске. – Я пока побуду здесь, чтобы посторонние около трупа не болтались…

Он задумчиво смотрел на небо, где плыли белые облачка. На стрелы башенных кранов, на поздних бабочек-капустниц. Те вились над тиной и песком.

– Света, возвращайся в офис и вызывай милицию. Скажи, что личность погибшего установлена. Пусть профессору они сообщают. Я с ним дело иметь не желаю. Ребёнка прихвати – нечего ему тут торчать. Ясно?

– Ясно, – прошелестела Света.

Она взяла за руку замызганную Марьяну и повела её по дорожке, сложенной из бетонных плит.

– Господа, извините за небольшую заминку. Как только приедет милиция, продолжим нашу беседу. Можем и прямо здесь, чтобы время сэкономить.

Озирский закурил «Кент». Гаишникам не предлагал. Видимо, оба оказались некурящими. Похоже, он совершенно забыл о нас с мадам Ульяновой. Мы вместе вернулись к офису, где и распрощались. Я так и узнала, как зовут уборщицу. Потом, достав брелок с ключами, я открыла дверцу Сашкиной «восьмёрки».

Последние слова, которые я услышала от Андрея, были обращены к гаишникам. Директор фирмы объяснял, что не может оставить около тела ни одного из своих сотрудников. Все они находятся на заданиях, и отвлекаться не могут. А разговор на свежем воздухе, без свидетелей, может оказаться полезным для здоровья, да и делу не повредит. Тем более что погода – на ять, и труп пока не очень воняет. Похоже, убийство произошло вчера вечером…

Андрей Озирский

Кривая вывезла, свинья не съела. Дело кончилось тем, что тесть и зять из ГАИ заявили об отсутствии всяческих претензий к агентству и лично ко мне. Возможно, вид жмурика подействовал на них, как надо. Пришло понимание того, что нам и так не сладко, да и повод для санкций неподходящий. Так или иначе, но расстались мы мирно. Но, в качестве компенсации за попорченный фейс капитана, пришлось заключить договор. Мы обязались поработать на льготных условиях в системе межрайонных отделений по регистрации и учёту автомобилей.

За последнее время участились случаи регистрации угнанных машин по фальшивым документам. Владельцами некоторых из них оказались люди, умершие несколько месяцев назад. Паспорта их после кончины оказались не погашенными. Потом документы были перепроданы барыгам. Те или сами гримировались по фотографиям, или нанимали кого-то для этой цели. В итоге ставили на учёт «левые» машины. Я пообещал заняться.

Но сейчас я ехал в московском метро – по Кольцевой линии, до станции «Парк Культуры». Нужно было попасть в Хамовники, где меня поджидали Всеволод Грачёв и Прохор Гай. В нужном доме размещалась аптека, и потому его легко было найти. Я поехал туда прямо с вокзала, не заворачивая ни к тёте, ни в московское отделение агентства, ни на Звенигородку – к семье Бабенко и Сашку Николаеву.

Всего шесть дней прошло с тех пор, как на берегу Финского залива нашли труп Антона Аверина. Судя по показаниям служащих Сестрорецкой бани, где работал покойный, он опять пристрастился к наркотикам и наделал долгов. Когда пришло время платить, кредиторы потребовали своё. Аверин, не привыкший держать слово, послал их по известному адресу. Разумеется, его благородный отец ничего об этом не знал. Не до того было – миловался с молодой женой.

Парня долго били, а потом прикончили и выкинули на берег залива. Его машину взяли в качестве компенсации за бесплодные ожидания и великие труды. «Ладу» поставили в гараж на Юго-Западе, где её и нашли. В доме неподалёку располагался притон для «торчков»*. Потом машину вернули профессору Аверину.

Когда безутешному отцу поневоле пришлось встретиться со мной, он сделал вид, что мы не знакомы. Я ответил тем же. И подумал, что три года назад слишком дёшево ценил свою жизнь. Все крепки задним умом, и не нужно было проявлять неуместное благородство. Ладно ещё, что в процессе поисков Антона Аверина мы спасти от смерти многих невинных людей. И, наоборот, уничтожили опаснейшую банду Сени-Ювелира.

Проехав «Павелецкую» и «Добрынинскую», я посмотрел на часы. Интересно, зачем Грачёв пригласил меня туда, к Гаю? И сколько я там просижу? А ведь обязательно нужно к тётке, в Медведково. Её соседка, Марья Петровна Юшкина, очень просила устроить встречу с Романом Брагиным.

Марья Петровна очень помогла нам в октябре прошлого года, когда спрятала Ромыча у себя. В итоге они так подружились, что старушка решила завещать Брагину свою квартиру. Наследников у неё всё равно не было. Единственный сын, страдающий болезнью Дауна, скончался месяц назад. Теперь Юшкину каждую ночь колотили сердечные приступы. И она боялась умереть, не выразив свою волю.

Значит, так. От гашников отбоярились – о них можно забыть. В последнее время клиент вообще пошёл косяком. А тут Севыч попросил встретиться с его однокашником, которому очень нужна помощь. Поскольку он работает в ФСК*, дело секретное. И никто о нём пока не должен знать.

Я полюбовался игрой рубинов на перстне, положил в рот жевательную резинку. В метро нельзя курить, а мне очень захотелось. Теперь дотерплю до выхода, но на большее рассчитывать не приходится. Видно, дело слишком далеко зашло, и мне уже никогда не бросить.

Подъезжая к станции «Парк Культуры», я надвинул на глаза поля фетровой шляпы пепельного цвета. Сейчас я был очень похож на шпиона – в сером плаще и тёмных очках. Последнее время побаливали и слезились глаза. И уж совсем не переносили они пыли, а также яркого солнечного света.

Под завывание и лязганье, щурясь от голубого света плафонов, я вспоминал ту историю, что привела ко мне гаишников. Микроавтобус «Мерседес», где находилась наша группа, был задержан на стационарном посту. Там от старшего, Романа Брагина, потребовали предъявить копию лицензии и разрешение на оружие. Мои люди отнеслись к делу с пониманием, и всё предъявили.

Но, видимо, гаишникам хотелось кушать, и они не отпускали группу. Им потребовалось увидеть личные удостоверения сотрудников агентства. Мои ребята и тут не отказали. Проверяющим не понравились бланки – якобы они не были утверждены лицензионно-разрешительными службами МВД.

Простояв у поста пятнадцать минут, мои ребята решили рвать когти. Они ведь ехали не на прогулку, а в казино «Конти». Там, в игорном зале, в баре или на турнире по армрестлингу* – следовало задержать заслуженного бандита России – Сергея (Гуню) Двуниткина. Только за текущий год он лично погрешил девять человек, а ещё к десятерым отправил киллеров. Это далеко не каждому под силу, и потому работать с Гуней надо было очень осторожно.

Он знал в лицо практически всех оперативников, и потому постоянно уходил от слежки. Не оставалось ничего, кроме как обратиться к нам в агентство и пообещать гонорар из средств Гуниных «кровников». Поскольку Двуниткина можно было взять именно в тот день, Ромыч очень нервничал. Бандит собирался надолго, а то и навсегда покинуть Родину.

Упустить такого знаменитого клиента, тем самым опозорив фирму, Брагин никак не мог. Кроме того, всю группу срочно выдернули из сауны, где мужики приятно расслаблялись. Разведка донесла, что Гуня хочет почтить своим присутствием соревнования по армрестлингу, ожидавшиеся там вечером. Перед этим Двуниткин побывал в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры, где усердно замаливал грехи. Гуня занимался этим часто и подолгу. В соборах и монастырях он был дорогим гостем, ибо всегда оставлял щедрые пожертвования.

Итак, Брагин решил пойти ва-банк. Он ударил водителя кулаком по плечу. Тот рванул с места, едва не сбив капитана Ирикина. Гаишник свалился в канаву с водой и сильно поранил щёку. В уже наступившей темноте погоня оказалась затруднена. По нашему «Мерсу» открыли огонь из табельного оружия. Пока Аркадий Калинин выписывал по Московскому проспекту высокохудожественные кренделя, Ромыч пять раз выстрелил по преследователям из неучтённого пистолета.

Ладно, что всё обошлось – никого не убили, даже не ранили. Но Ирикин заболел, промокнув в канаве. Лейтенант с того поста поранил кисть руки, а одна из пуль Ромыча разбила стекло служебного «Форда».

Группа прибыла в «Конти» с пятиминутным опозданием, но и Гуня задержался в церкви на полчаса. Охрану свою он где-то оставил. Видимо, надеялся на помощь Господа. В казино явился совсем один. Операция под названием «Ставка», несмотря на все препоны, завершилась успешно.

Гуню взяли, как в кино, под возглас крупье: «Делайте ставки, господа!» Бандит был занят фишками, ни на кого не смотрел. Пистолет он оставил при входе, в сейфе. Двуниткин никак не ожидал, что его блистательный путь прервётся именно здесь. Люди в «Конти» всегда были ему верны.

От удивления бандит принялся вежливо отвечать на поставленные вопросы. Но беседы с задержанным в компетенцию Брагина уже не входили. Оставив добычу в руках официальных властей, моя группа отправилась в гостиницу «Речная». Там жил печник из Красной Горки, который слыл непревзойдённым мастером своего дела. Его часто приглашали в респектабельные особняки и виллы, что позволяло увидеть и услышать многое.

Печник Котельников был прописан в гостинице как Туроверов, чтобы никто не напал на след. Я провёл предварительную работу, а Брагин должен был получить окончательный ответ – как можно скорее. Ромыч отправился в «Речную», на проспект Обуховской Обороны, начисто позабыв о случившемся с гаишниками.

Согласие печника на сотрудничество с нашей фирмой Брагин получил. На наутро всю группу едва не арестовали – за вооружённое сопротивление представителям власти. Именно эту проблему и пришлось мне решать в течение двух недель. Пока, наконец, Антон Аверин не помог мне выпутаться из этой паскудной истории – сам того же желая…

Конечно, Брагин был контужен в «горячих точках», и потому не вполне владеет собой. Кроме всего прочего, его терзает неразделённая любовь к Оксане Бабенко. Она причудливо сочетается с подозрениями относительно верности законной жены Анастасии. И везде ему противостоит один и тот же человек – Сашка Николаев.

«Чудны дела Твои, Господи!» – думал я, выходя на улицу из павильона метро. Как бы у Брагиных не случилось того же, что у Грачёвых! Света, например, уверена, что её деверь* Всеволод помог своей жене уйти из жизни. И, вот незадача – изменяла Лилия тоже с Сашком, как будто он мёдом намазан. А вот жена Инесса не чает, как от него избавиться.

У Аськи-то Брагиной, похоже, с Сашком и не было ничего. И беременна она опять от Ромыча. Так ведь этому Отелло ничего не докажешь. Он категорически запретил супруге делать аборт, чтобы та не скрыла следов своего преступления. С нетерпением ждёт рождения ребёнка, чтобы иметь железные доказательства измены. От Сашка вряд ли родится блондин, тем более что сама Аська тоже тёмненькая…

Надвинув солнечные очки, я пошёл мимо цветочниц с вёдерными букетами, газетных стендов, книжных развалов. Киосков и палаток с разным барахлом. Выбрался к Садовому кольцу, глянул в синее осеннее небо. Столица всегда остывала быстрее Питера. Листва деревьев заметно желтела и краснела, и дул ледяной ветер. Я потолкался немного около метро, чтобы ощутить ритм столицы, и пошёл по Комсомольскому проспекту.

Вот они, Хамовники! Получилось так, что именно сюда я прибыл впервые. Как говорил Севыч, нужно перейти проспект и двигаться от станции метро. Я обогнул деревянный заборчик и нецензурно выразился. Поток машин мощно напирал от Садового кольца через узенькую щёлку. Транспорт наползал на тротуар, грозя передавить прохожих и торговцев. Вся эта масса железа клаксонила и неимоверно воняла.

Ещё около метро я перекурил, и теперь чувствовал себя сносно. Неизвестность и любопытство властно гнали меня вперёд. Севыч знал, что я падок на тайны, и потому сразу ничего толком не объяснил. Ему нужно было любой ценой затащить меня к Гаю, чтобы уже там в две глотки приступить к уговорам. Если бы я узнал суть дела заранее, мог бы и не приехать сюда.

Да, с гаишниками получился хэппи-энд, хотя поначалу таким исходом и не пахло. Поскольку серьёзных последствий погоня и перестрелка не имели, всех оставили на свободе. Но я понимал, что нашей заливистой песне могут наступить на горло под любым предлогом. Например, на основании того, что лицензия на охранно-розыскную деятельность получена с помощью взятки. А выплыло это, якобы, только сейчас. И попробуй, докажи, что всё было не так!

Куда деваться – давал взятки. А кто их не даёт? До поры до времени подобные нарушения никого не волнуют. Но не приведи Господи рассердить влиятельного человека! Хотя бы такого, как тесть капитана Ирикина – полковник Мясоедов. Сразу же, до суда, назовут преступником и примут меры. А история простая, как солдатский сапог. Подчинённые Ирикина слишком уж откровенно набивались на мзду. Не оценили потенциал тех, кого предполагалось «выпрячь».

Пока тянулось разбирательство, я прикидывал, кто может помочь. Хотел привлечь к делу бывших коллег, зашедшихся от радости после ареста Двуниткина. И всех прочих, кому агентство помогло за восемь месяцев своего существования. Документы, хранящиеся в моём сейфе, свидетельствовали – фирма не увиливала от сборов. Я платил за получение официальных лицензий на каждую штатную единицу. И общая лицензия, на право занятия охранно-розыскной деятельностью, была в полном порядке. Оружие мои ребята носили легально, за что также пришлось выложить круглую сумму. Только при огромном желании у нас можно найти проколы.

Кто говорит, что мы – ангелы? И где вообще их сейчас видели? Официально агентство арендует у МВД тридцать пистолетов Макарова. На самом деле «Брянский лес» располагает куда большим количеством оружия, за которое ни перед кем не отчитывается. И мы можем в мгновение окна спрятать «неучтёнку» так далеко, что долго придётся искать. А потом ещё доказывать, что она наша.