О прошлом приказано забыть

Инна Тронина

О ПРОШЛОМ ПРИКАЗАНО ЗАБЫТЬ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Оба приятеля очень быстро поняли, что даже по случаю радостной встречи нельзя одновременно употреблять пятидесятиградусную водку «Абсолют-цитрон» и немецкое баночное пиво. Витя Аленицын и Шура Козий страдали от хорошо знакомого синдрома под названием «ёрш» и в связи с этим выглядели непрезентабельно. Они сидели на диване и глубоко дышали через рот, чтобы удержать рвоту. Им не хотелось рисковать дорогой закуской и портить впечатление от этого счастливого дня. Прямо за окном дома цвела черёмуха, и её аромат помогал бороться с дурнотой. Так или иначе, но приятели ещё держались, и к унитазу не бегали.

Аленицын объявился в Красном Селе так неожиданно, что приятель Шура Козий даже не успел «накрыть поляну». Козий тоже работал на Веталя Холодаева, тайком возил «стволы» по стране, но избежал ареста, потому что отсутствовал в Ленинграде. Сейчас он засуетился, отправил свою подружку в «Гермес», аж на Невский проспект. Тот магазин работал круглосуточно, и мостов на пути не было.

Галька была обязана кличкой «Задница» не только мощной пятой точке, но и своей фамилии – Попова. Шурка часто дурачился и делал ударение на первый слог, чем невероятно злил Галину. Вот и сейчас она, матерясь сквозь зубы, надела поверх бюстгальтера с трусами полотняные чёрные брюки с широченными штанинами и розовую, с люрексом, футболку. Потом сунула ноги в розовые же, плетёные итальянские «лодочки», спустилась вниз и завела малолитражку. «Опель» и существовал в хозяйстве именно для этих целей. Галине пришлось объехать несколько ночных точек, пока, наконец, не удалось купить всё, что требовал Козий. Набив бутылками и пакетами багажник, Галина вернулась в Красное Село уже под утро. И снова завалилась спать.

Шура и Витя накрыли на стол сами – они не хотели, чтобы баба постоянно крутилась рядом и слушала их разговоры. Задёрнув оранжевые, расшитые золотистыми лианами, шторы, они уселись за стол и отвели душу по полной программе. Через некоторое время на скатерти расплылись жирные пятна, а пивные банки и бутылки перемешались с бокалами богемского хрусталя. Табачный дым не мог заглушить запах пота – Виктор ещё не успел помыться с дороги.

Друзья жевали салями, балык, красную икру, огурцы и помидоры. Потом Козий насытился, но Аленицын никак не мог остановиться. Он хватал пищу руками, запихивал в рот и, жуя, задавал хозяину разнообразные вопросы. Несмотря на то, что в зоне его «грели», и регулярно слали увесистые посылки, Виктор на вольном северном воздухе всё равно не наедался, и теперь навёрстывал упущенное. Шура, глядя на него, про себя удивлялся, как дружок только не лопнет. Тот был тощий, как селёдка, и очень злой – то и дело скрипел зубами, плевался и по-страшному бранился.

– Витёк, мы с Задницей трезвыми почти не бываем, – честно признавался он гостю. – Две металлические двери поставили, а всё равно страшно. Только жить начали, вон, всякой техники накупили, мебель импортную, а тут нате – изволь помереть! Хоть ликёр «Блэк шерри», а выпьем. Тогда, вроде, и солнышко ярче светит. А ведь хорошо на белом свете, правда? Наконец, и к нам весна пришла. На Пасху град лупил, а сейчас травушка уже растёт. Ничего, Витёк, отогреешься. За город тебе надо…

Шура, одетый в пижаму изумрудного цвета, чесал волосатую грудь толстыми пальцами с широкими ногтями. Он ерошил и свои чёрные кудри, свисающие на морщинистый лоб, щурил синие глаза. Он, как и подружка, курил сигареты «More», но только без ментола.

– Изменился Питер, как я заметил, – пробурчал Аленицын, наконец-то отвалившись от стола. – Какие-то лохмотья, остатки прежней роскоши, жвачка из хлеба. Я ехал сюда и думал, что всё по-прежнему. Ан, нет! Вроде, тот же город, а совсем другой. Кругом шопы, офисы, «тачки», фирмачи… – Аленицын открыл новую банку пива и жадно припал к ней. – Завидки берут! Ведь они тут все наряжены, накрашены. А у меня три года – псу под хвост!

Аленицын провёл татуированной рукой с выпачканными в жиру пяльцами по своей серенькой пиджачной паре, рубашке с клетку и ёжику белёсых волос.

– Какой-то кислый я стал, плаксивый. Подъехал, вижу – стрелка на твоём доме нарисована, как тогда. Короткая, розовая, с мощным оперением, остриём вверх. Значит, можно заходить, ховира чистая. Шур, щиплют вас менты, или теперь уже всё можно?

– Щиплют покамест, – усмехнулся Козий. – Особенно таких, как мы, «шестёрок». – Он откусил половину свежего огурца и смачно захрустел. – Что, Витёк, сладко дышится вольным воздухом? Думал, наверное, что позабыли о тебе кореша? Нет, у нас сейчас тут большие дела разворачиваются, и верняки нам нужны. Чего не куришь. Витя?

– Ты бы меня покрепче, чем угостил! Гимназисткам твои сигареты курить. А мне «Беломору» бы… Есть у тебя? Или за три года интеллигенцией стал?

– Галка! – позвал Козий, обернувшись к двери.

Подружка уже встала и сейчас звякала посудой на кухне. Она прибежала на зов, вытирая мокрые губы локтём.

– Чего тебе? – недовольно спросила она, зевая.

– Тащи сюда «Беломор» – у меня под шконкой, в чемодане. Долго тебе, Витёк, отходить придётся. Сломали моего кореша волки позорные… За какого-то легаша! Но ничего, ты теперь вольный, а мог ведь и под «вышака» пойти. Получил «червонец», откинулся после «трёхи», так что звезда твоя счастливая на самом деле…

– Какой «червонец»?! – разозлился Аленицын. – Все двенадцать строгача пиши. – Ладно, что, кроме Васьки Павлюкевича, на меня никого повесить не сумели. Усвятцев, адвокат наш, как раз тогда в больнице с инсультом лежал. Теперь, слыхал, под себя ходит и вообще говорить не может. А ведь соловьём заливался на процессах! Так вот, другого адвоката взяли, Цепакина. Так он – не «золотая пятёрка», а дерьмо с перцем. Дали мне двенадцать лет, а он лыбится: «Поздравляю! Не на тот свет уходите, а в зону. Оттуда всегда вернуться можно»…

– Так правду же сказал! – Шура пожал мощными плечами. – Только ведь Рольник тебя не для того с кич вынул, чтобы ты просто так прохлаждался. Ты ему позарез нужен. Только зачем – не знаю!

– Значит, это Рольник выкупил меня? Феликс? Веталь ценил его…

Аленицын вылез из-за стола, держа дымящуюся папиросу между большим и указательным пальцем – по-блатному. Он пересел на диван от немецкого гарнитура «Либерти» – с рюшками и воланами.

– И Рольник тебя не забыл, – согласился Козий. – Люди должны помогать друг другу, иначе сожрут нас всех.

– Видишь, Шура, лысеть я начал… – Аленицын тяжело вздохнул. – На вечной мерзлоте не поправишься, даже весь «общак» на одного меня потратить. Садись рядом! – Аленицын хлопнул ладонью по покрывалу. – Давно я вот так, с кентом[1], на красивом диванчике не сиживал.

Виктор посмотрел на хозяина слезящимися голубыми глазами, достал носовой платок и вытер с ресниц гнойные корки.

– Что морщишься? Страшный? А ты, Шурик, не лучше был бы, окажись тогда в «Метрополе» с Веталем вместо меня. Я ведь, как прибыл в Питер, сразу на могилу к шефу пошёл. Богатый памятник стоит… Митя, небось, постарался?

– И Ада Витальевна, дочь покойного, тоже. – Козий, шумно вздохнув, уселся рядом с Аленицыным. – Рольник тоже долю дал. Такой человек, как Холодаев, не должен на сажени ютиться.

– Известно, – согласился Виктор. – Так что, я и вправду Рольнику нужен? Он меня тогда в упор не видел, при Ветале-то. Митька был куда душевнее…

Козий протянул руку, взял себе со стола ещё один огурчик:

– Люди нужны, Витёк.

Жуя и хрустя, он подошёл к окну, немного отогнул штору. Дом стоял на углу улиц Доблести и Маршала Захарова. С Финского залива тянуло свежестью, и вокруг всё цвело, благоухало, радовалось теплу. Потушив папиросу, Шура щёлкнул ногтями по стеклу.

– Что они сейчас делают, Митя и Феликс? – спросил с дивана Аленицын.

– Они, хоть и дальние родственники, но дело Веталя ныне поделили. – Шура вернулся от подоконника и вновь придавил диван. – Митя прямо дядины дела продолжает, а Рольник занялся ещё и торговлей.

– Чем торгует? – переспросил Аленицын.

Синие от татуировок его пальцы зашевелились, теребя уже изжёванный ворот рубашки. Жилки на белках воспалённых глаз надулись, и лицо покраснело.

– Людьми, – коротко ответил Козий.

– Не понял.

Амнистированный охранник Веталя Холодаева вытянул вперёд ноги в пыльных полуботинках.

Шура рассмеялся, показав две золотые фиксы:

– Чего испугался-то? Людишками торгует. Сейчас это идёт вровень с наркотой и оружием.

– Всё равно не врубаюсь, – признался Виктор. – Куда их возят-то – к нам или от нас? И на кой они сдались Феликсу? Своих, что ли, мало?

– Объясню, слушай внимательно. Такого бизнеса у нас раньше не было. Пока ты сидел, многое изменилось. Например, Союз развалился…

– Я, помню, радовался. Думал, что срок скостят. И не ошибся.

– Ну, вот, видишь! – Шура вдруг начал тщательно подбирать слова. – Московские люди Веталя, да и питерские тоже, основали много разных контор. Теперь же как? У России границы прозрачные, и попасть сюда проще пареной репы. Вот и едут прямиком в Москву…

– Шур, да кому к нам ехать-то нужно? – Аленицын шевельнулся на диване, подавляя зевоту. – От нас – свято дело, а к нам…

– Смотря кому. Я же не говорю, что к нам из Штатов или из Европы едут. Из Азии и Африки, понял теперь? И через Расею-матушку переправляются как раз в Штаты, в Германию, в Швецию, в Финляндию. Называется это – «нелегальные эмигранты». Документов им по закону не получить, а тут их снабжают. Смекаешь? Много народу едет, так и барыш хороший. Рольник бизнес расширяет, вот и ищет себе людей. Нет такой страны, куда было бы легче въехать. Прибывают они в Москву, там за взятки в общагах селятся, в домах отдыха, в санаториях. И ждут, пока им выправят документы. За пять тысяч гринов покупают фальшивую ксиву на любое имя. И едут, куда хотят! От каждого по пять тысяч долларов – прикинь, как теперь живёт Рольник. В сильной конторе тебе пахать предстоит…

– Та-ак! – Аленицын крякнул и потянулся, скрипнув зубами.

Козий вдруг сорвался с дивана, прыгнул к двери и толкнул её.

– Галка, брысь от скважины! Пасть порву!

– Да нужно мне! Я за твоим гостем пол подтираю. Наследил, как леший… – Галина громыхнула ведром, уронила швабру. – Делать мне нечего – только вас подслушивать…

– Смотри мне! – Шура захлопнул дверь и вернулся к Виктору.

– А что я там делать-то буду? – Тот растерянно смотрел на хозяина. – Я ж по этой части полный лох.

– А это пусть Рольник решает, чего тебе делать.

Аленицын достал из кармана упаковку с таблетками, вытряхнул одну из них на ладонь и проглотил.

– Ноги не протянешь, Витёк? – забеспокоился Шура. – Под «ёрш» – и «Колёса» ещё…

– Не протяну, привычный. А вот ты что делаешь у Феликса? Или, может, теперь мне не доверяешь?

– Тебе доверяю, а вот Галке – нет.

Шура на цыпочках опять подкрался к двери и снова толкнул её. На сей раз удар достиг цели, и Галина пронзительно завизжала. Козий выскочил на кухню для серьёзного разговора с подругой. Что он там делал, размякший пьяный Виктор не понял. Он задремал, а когда проснулся, Козий сидел за столом и вытирал салфеткой костяшки пальцев. Галина, плача, смывала кровь с разбитой губы – над раковиной в кухне. Под левым глазом у неё набухал фиолетовый круглый фингал.

– Теперь отстанет, шалава! – удовлетворённо сказал Козий, разливая по рюмкам «Абсолют-цитрон». – Хуже не будет – ещё раз опростаемся. Да, много разных типов нынче в Москве живёт, да и у нас тоже. Болтаются по улицам, торговцев грабят, пьют, бездельничают, дерутся. И, слышь, оружия до фига провозят! Никто их на границе не шмонает. Китайские мечи, копья, луки, стрелы… Одного нашли в Москве, в Железнодорожном районе. Он охранник, ночью сторожил богатую контору. А утром приезжают работники и видят – лежит сторож, а в груди торчит стрела. И вся контора подчистую выметена – одной видеотехники вынесли на несколько десятков миллионов. Они этим делом торговали, сам понимаешь. Понятно, что выстрела никто и не слышал. Африканцы сработали по наводке охранника…

Козий опять закурил «Беломор», и синие глаза его стали шальными. Аленицын впал в блаженную истому. Он тупо улыбался, кивал и стучал пальцами по столу.

– А я Витёк, не поверишь, работаю на изготовлении бланков виз и паспортов. Вот сейчас я с тобой здесь сижу, а мои станки в подвалах работают – импортные, бесшумные. И с конвейеров сходят бланки с водяными знаками. Только разрежь их и рисуй себе визу! – Козий рассмеялся. – Если Феликс позволит, я тебя к себе возьму. Мне нужен человек, который следил бы за рабочими, пока я сплю. Не то, не ровен час, утащат бланки и примутся сами их загонять, а выручку присваивать. Но я не знаю, для чего именно Рольник тебя выручал. Он только сказал; «Грядут великие дела…»

– Шура, вот ты нашлёпаешь бланков, а дальше что? – спросил Аленицын.

Он давно не чувствовал себя таким счастливым – всё плохое ушло, и впереди маячили приятные перспективы. Постель мягкая, еда сытная, «бабки» зелёные – класс! Виктор убеждал себя, что всё это – не сон, и никак не мог поверить.

– А дальше их заполняют. Чаще в Москве, но, бывает, и в Питере – когда люди хотят ехать в Финляндию или в Швецию. Их обслуживаем по группам. Первая группа – просто бродяжки. Через Таджикистан или Узбекистан едут в Москву. Ну, с них много не возьмёшь, хотя всякое бывает. Они всё отдадут, что имеют. Лишь бы их без санитарных карт, да ещё с оружием и наркотой пропустили. А вот второй канал – туристический. Чтобы их в Москве не застукали, Рольник типографии в Питер перенёс. Вот и шлёпаем бланки – для туристических коммерческих структур…

– Частных, что ли? – догадался Виктор. – Их уже много в Москве?

– За семьсот прёт, – сразу ответил Козий. – Феликс же официально – тоже сотрудник консульской службы. А на самом деле – хозяин многих таких контор. Правда, действует он через подставных лиц. Митьке Стеличеку он, вроде, четвероюродный брат – по отцу. Веталь не был ему кровным родичем, а всё равно видел, что толк из парня выйдет. Так вот, через эти конторы, представь себе, кто хочешь въедет и выедет. Прикинь, как тому же Мите это удобно! А другим? Теперь для деловых людей нет никакого риска. Визы им дают только по ротапринтным копиям паспортов. А люди эти Мите и Феликсу платят. Благодарные, преданные, как псы. Оружие могут провезти, когда Мите это нужно. А для перевозки наркоты их, бывает, Обер задействует. Не хочет он, чтобы у нас здесь возникла неучтённая наркота. Он на все каналы поступления такого товара уже наехал. Тоже у нас бланки покупает – нужно ему для чего-то…

Аленицын резко вскинулся и провёл ладонью по лбу, выходя из блаженного состояния. Козий от неожиданности подался назад.

– Ты чего?!

– Обер?! Жив, выходит… А я-то всё надеялся! Думал, может, оступится, сука, хоть где…

– Ты-ы… Тише, понял? – Козий зажал рот Аленицына потной пухлой ладонью.

– Чего тебе тише, козёл?! – Витёк уже забыл про открывающиеся перед ним сияющие перспективы. – Тебе, может, неинтересно, кто Веталя сдал легавым?

– А кто сдал-то? Разве его сдали?…

Козий тоже запыхтел, вытирая пот со лба. На «козла» он решил не обращать внимания, чтобы не сердить паханов.

– За ним с зимы следили, Митька говорил. Дядя давно чувствовал, что приходит конец.

– Да Обер его сдал! «Тихушник»[2] грёбаный! Не ты, а я там был, мне и знать! – Витёк запустил пальцы в грязные жидкие волосы.

– Ты, натурально, в зоне без чердака остался! Если у меня здесь «жучок» стоит, нас обоих за такое ночью архангелы встречать будут. Молчи, ясно тебе?

Козий, испуганный, потерявший всю свою вальяжную самоуверенность, оглядывался то на окно, то на дверь.

– Всё, Шура.

Аленицын будто и не пил, и не глотал таблетки, пружинисто вскочил, опираясь на подлокотник сжатым кулаком.

– Утром мне сразу Рольник нужен… Сейчас он в городе?

– Да погоди ты с Рольником – мне сначала скажи! Откуда ты это выкопал? Я ведь тоже слышал, как там всё было – и в ресторане, и у телецентра…

– Шурик, ты меня первый день знаешь?

Аленицын смотрел в стол и до крови кусал бледные синюшные губы.

– Я ж не прибабахнутый… Да, а Обер теперь вместо Ювелира заправляет «дурью»?

– Заправляет. Тяжело с ним – форменный гитлеровец. Веталь с Ювелиром, царство небесное обоим, были хоть и партнёрами, да врагами. И мы все были обязаны Сеню Уссера не любить. Теперь тоскуем, если честно. Сердечный был человек, не то, что этот…

– Я слышал, что Уссер, Нора и Али погибли. Как, не знаешь? – тихо спросил Аленицын.

– Алик с Норкой, племянницей Ювелира, в «баньке» сгорели. Рафхат Хафизович с ними был, да ещё с десяток человек. Не знаю, мёртвые они были в тот момент или живые. Этим же утром Ювелира с охраной нашли на «третьей квартире», которая на Невском. Все застрелены, а бумаги и плёнки похищены. До сих пор никто ничего понять не может. С Валериантом Кимом, с Ниндзя, у Ювелира перед этим трения были. Не он ли?

– А когда всё было? Я ведь сидел уже, задним числом узнал.

Аленицын низко опустил голову. Ни есть, ни пить ему уже не хотелось.

– В сентябре девяносто первого, в самом конце. Ночью в «баньке» был пожар, а утром Ювелира прикончили.

– А это не Обер поработал, часом? – Аленицын в упор взглянул на Козия.

Тот опять вскочил:

– Витёк, ты чего, перепил?! Зачем Оберу Ювелира кончать? На легавку он тоже не станет пахать – ни к чему ему это. «Дурью» он занялся уже после смерти Семёна Ильича. Люди Уссера его об этом сами попросили – пропадали совсем. Филя – долларовый миллиардер, понял? Кто его купить может? Он сам кого хочешь приватизирует. Не ему в «пёсиках» бегать. За кордоном его ценят. Он туда пилюли свои толкает по бешеным ценам. Дисциплину среди своих людей, которые раньше у Ювелира работали, Обер держит железную. Но те довольны. Никто теперь их не обижает, все боятся. Только вот, говорят, баб новый босс не жалует. Требует с них наравне с мужиками, а натуру в оплату не берёт. Они, немцы, вообще бездушные, как машины. Ювелир-то баб приучил с собой заигрывать, они и с Обером попробовали пококетничать. Так схлопотали, что теперь глаза поднять на него боятся. Ходили даже слухи, что Обер – «голубой», хоть и женат, и дочь имеет. Но это – между нами. Вряд ли тебе Рольник поверит, хотя чёрт его знает! – Шура опять зевнул. – Давай спать, что ли, а то договоримся до белых тапок. Галка тебе ванну приготовит, помойся, чтобы зоной не вонять. А потом ложись в другой комнате, отдохни, проспись. И подумай хорошенько, надо ли всё это вытаскивать на белый свет? Да и я, признаться, не верю. С чего Оберу Веталя ментовке сдавать? Сами бы разобрались – без легавых.

– Я, вроде, и сам понимаю, что ни к чему Оберу на ментовку пахать, а выходит так. Холодаева-то он заложил точно, век воли не видать! Веталь из зала «Метрополя» нас отослал как с его наущения. Обер подсел к нему за столик, пошептался. И Веталь выпроводил сначала меня, а потом и Володьку Кинда. Шеф с Обером пошли в курилку. Я тогда не понял, зачем. Только потом сообразил. В курилке брать человека намного легче. И сразу же туда пришли менты! Ну?! Как тебе это?

– И чо? – выкатил глаза Козий. – Ты же только намочил тогда, мента этого… А Веталь мог заметить «хвост» и отослать вас. Не хотел, чтобы попались. Может так быть? А уж когда вы взяли такси с заложниками, да стали пылить насчёт Веталя, сами себе лихо накликали. И с Обером грубо поговорили, а он этого не любит.

– Мы с Вовчиком сами лохами оказались, – признался Аленицын. – Думали, что Обер наш, и поможет шефу. А он вот как помог! Ментов привёл – Озирского, Калинина и Огаркову. Пошёл ведь не в отделение милиции, как мы требовали, а к гостинице и к телецентру. Значит, знал, что мусора там будут? И в «Метрополе» они мелькали, когда Веталь ещё был на свободе. Я их там приметил. Тебе мало? Тогда ты и вовсе идиот. Они ведь почти и не скрывались… Я знаю, что на Литейном досье было не только на Веталя, но и на Обера. Его тоже арестовать хотели, а потом передумали. Почему, интересно? В курилке-то не взяли его!

– Так не он же стрелял там, а Веталь! Вёл бы себя тихо, может, и придраться было бы не к чему.

– Ну, ты сказал! У ментов для задержания документы должны быть. А их враз не оформишь. Санкция из прокуратуры, вроде, обязательно требуется. И, если по твою душу пожаловали, тебя возьмут – стреляй, не стреляй. Так что хоть лопни – Обер работал вместе с ментами, навёл их и на ресторан, и на Веталя. Они появились в «Метрополе» именно в тот момент, когда Веталь туда должен был прийти. Нашли бы у него «Питон» – и с общим приветом. Можешь ножками не дёргать…

– Ты думаешь, что Митька этим не занимался? И Витёк у нас самый умный? Обер праздновал там случайно – мужик с его работы диссертацию защитил. Проверили – всё сходится. Кириков этот, очкарик, никогда с ментовкой не якшался. Давно заказал банкет в «Метрополе» и пригласил туда Готтхильфа. На всё доказательства есть. Так что иди, проспись. Я тоже устал, а вставать рано.

– Да хватит тебе, исусик! Полные штаны, видать, наложил! Во всё ты веришь… Забыл уже, как Веталь тебя из бичарни в люди вывел? Как ты перед ним на задних лапах прыгал и апорт брал? Теперь да, теперь он мёртвый, а Обер – живой. И ты от него, видно, много имеешь. Коленки у тебя дрожат, Шурик. А Рольник, если уж из зоны меня достал, то завтра со мной встретится. Ему и самому интересно будет послушать…

– Рольник тебе скажет то же, что и я – не мог Обер…

– А вы бы на Озирского наехали – он-то должен знать, – ухмыльнулся Витёк. – Его «крестничек», б… буду!

– Наехал Ювелир один разок, и вся его семья оказалась на кладбище, – огрызнулся Козий.

– Так это – лишнее доказательство! – подхватил Аленицын. – Он – спец по «внедрёнкам».

– Да ладно тебе, Витёк, – махнул рукой Козий. – Озирский недавно вышел из игры и снял погоны. Его теперь нет в легавке…

– Ни хрена себе! – Аленицын без сил опустился на стул, сжимая в кулаке хрустальную рюмку. – Это точно?

– Точнее некуда. Он, знаешь, осенью ранен был – пуля сердце зацепила. Но поправился, вроде, после этого. Совсем собрался возвращаться на Литейный, даже нормы спортивные сдал, стрельбы. И вдруг, в конце апреля. Резко передумал. Написал рапорт и свалил на стол свои майорские… Ни дня после этого не пробыл там.

– Когда меня повязали, он капитаном был, – вспомнил Аленицын.

– Майора недавно получил, после этого ранения. Вроде, всё у него было в порядке, и вдруг – как обухом по башке. Не поверишь, но и менты в шоке, и мы.

– И где он теперь?

Аленицын снова закурил. Известие так потрясло бывшего охранника Холодаева, что он даже забыл о Готтхильфе.

– Неизвестно. Даже дома не живёт. Исчез куда-то из города… Он ведь женился на француженке – может, к ней подался. Прежняя его жена, Елена, умерла вскоре после того, как вас взяли. Хотя на Озирского не похоже, чтобы он просто так за границу смылся. Так что пока даже Митя ничего не знает…

– Раз ушёл из легавки, значит, причины были. Обидели, может, его? Агентов, должно быть, он и сейчас не сдаст.

– Не сдаст, – согласился Козий. – Почему бы он ни ушёл из органов, а тайны унесёт с собой. Если Рафхат Хафизыч его расколоть не смог, ты тем более не сможешь.

– Шурик, да некому же, кроме Обера! – опять взялся за своё Аленицын. – Они с Озирским точно были знакомы, по всем прикидкам. Сведи меня утром с Феликсом, Христом-Богом тебя молю! Мало ли что, может, Обер не за деньги служил. Озирский же гипнозом владеет, и многим нашим людям головы задурил. Хорошо бы и Мите послушать – Веталь же его дядя родной! Тебе, Шурик, наплевать, но Митя должен заняться этим делом. Я знаю, что он хочет мстить. – Аленицын сцепил нож с вилкой и вздохнул. – Доходили в колонию слухи, что Митька женился – на дочке Вени Баринова из сберкассы…

– Да, Татьяна уже двоих детей родила. Но осталась одна дочка, Боженка. Мальчишка маленьким умер – три месяца всего прожил. Митька в горе лютом. Танька ещё с пузом ходила, а он всё о наследнике говорил. Как его воспитывать будет, куда с ним поедет… Адам родился, так они закатили пир горой. Несколько дней аж триста человек гуляли. А парень-то и не жилец оказался… Но Митька с Обером в нормальных отношениях. Часто снадобья у него покупает…

Козий зевнул. Теперь он жалел, что не дал Витьку заснуть, когда тот клевал носом.

– А Ювелир… Ты мне сомнения заронил, но лучше помолчим об этом. У нас всё на том стоит – убрал босса, и сам боссом стал. Не дай Бог, до Обера дойдёт, какой ты тут трёп разводил!

Козий взял салатницу и серебряной столовой ложкой доел помидоры. Потом выпил через край сметану с чесноком. Аленицын хмуро смотрел на него, но ничего не говорил.

– Лично я за одно могу поручиться, – продолжал Шура немного погодя, – что Обер к легавке касательства не имеет. А замочить – это ему раз плюнуть, здесь он и на подлянку пойдёт. Говорить с Рольником станешь сам, и чтобы про меня – ни гу-гу. Не хочу я с Филей связываться, а то и дня не проживёшь…