Лестница героев

– Твои люди забрали у меня мой аэролит еще тогда, когда напали на пиратский жабль.

– Да при чем тут твой аэролит? – отмахнулся военачальник Кондора. – Я говорю про совсем другой камень!

– Про какой такой другой камень? – не понял Тристан.

Красный Барон шумно вобрал в себя воздух, медленно выдохнул и покачал головой.

– Собираешься и дальше делать вид, что не понимаешь?

– Мне даже и не приходится делать вид, я и впрямь не понимаю!

– Хорошо, давай подыграю, раз тебе так этого хочется, – терпеливо произнес Красный Барон. – Ты недавно побывал на Седьмом Небе. И там с тобой произошло кое-что очень необычное. Разве не так?

Тристан непроизвольно вздрогнул. Никому, даже Нике он не рассказывал о том, кого встретил на Седьмом Небе… Не то чтобы то загадочное, похожее на монкула существо на этом настаивало, просто Тристан сам чувствовал, что об их встрече не стоит никому знать. Откуда же тогда об этом известно Красному Барону? Разве только он сам тоже побывал на Седьмом Небе и потому знал, кого там можно встретить…

– Возможно, – коротко ответил авионер.

– Итак, мне нужно то, что ты там нашел.

Тристан понял, что ничего не понимает. Зачем Красному Барону существо с Седьмого Неба? Какую ценность оно представляет? Видимо, немалую, раз Белая Мамба захватила одного такого с собой.

– Я не смог бы отдать тебе это, даже если бы захотел, – наконец произнес Тристан.

– Понимаю, – кивнул Красный Барон. – Я бы тоже не захотел расставаться с таким сокровищем. Я готов к переговорам. И к компенсации. Очень щедрой компенсации. Ты не пожалеешь об обмене.

Тристан молчал. И не потому, что хотел вывести собеседника из себя, а потому, что просто не знал, что сказать.

Красный Барон его молчание понял по-своему.

– Он должен был стать моим! – возмущенно воскликнул военачальник Кондора. – Моим, гром побери! Но ты умудряешься пробраться на Седьмое Небо прежде меня и, разумеется, забираешь его себе!

– Да ничего я не забираю! – вклинился в гневную тираду Тристан. – Я оставил его там, на Седьмом Небе.

Красный Барон уставился на авионера в немом изумлении:

– Ты оставил его там? Как можно было его оставить?

– Ну, для начала, мне не показалось, что он был заинтересован в переезде.

Гневное выражение лица военачальника Кондора превратилось в недоумевающее.

– Ты что, идиот? Показалось ему, вы подумайте! Кто ж его будет спрашивать! Если тебе посчастливилось его найти, ты не раздумываешь, ты хватаешь его покрепче и уносишь с собой!

– Уносишь? Как ты себе это представляешь?

– Как-как… Сунул в карман – и дело с концом.

– В карман? – изумился Тристан.

– А что, он очень большой? – с любопытством спросил Красный Барон.

И тут рей Дор понял, что, кажется, они с врагом говорят о разных вещах.

– Подожди, ты сейчас о чем? – напрямую спросил Тристан. – Что, по-твоему, я нашел на Седьмом Небе?

– Имперолит, конечно!

– Имперолит?

– Да, камень власти! Ты же наверняка его разбудил, когда был на Седьмом Небе!

– Что за камень власти? – не понял рей Дор.

Несколько мгновений Красный Барон изучал Тристана, а затем недоверчиво нахмурился:

– Ты что, действительно не знаешь? Неужели даже легенд не слышал? Хотя… Да, наверное, не слышал – ваша драгоценная Арамантида любит вымарывать из своей истории все, что ее не устраивает. Ну так вот тебе новость: кроме ваших летных камней, в мире существует еще и камень власти. Между прочим, много веков назад его добыл мужчина из наших земель! Но ваша женщина его охмурила, хитростью завладела камнем и забрала его в Арамантиду.

Похоже, выражение лица Тристана было довольно красноречивым, потому что Красный Барон только покачал головой и усмехнулся.

– Неужели ты никогда не задумывался, как вышло, что у вас всем стали заправлять женщины? Ведь когда-то все было по-другому!

– Это и так все знают – из-за аэролитов, – нехотя проворчал Тристан. – Авионеры стали основой военной мощи Империи, и…

– И должны были просто остаться особой, элитной военной кастой. Они не должны были забрать в свои руки все бразды правления и уж тем более не должны были из-за одних только пусть даже трижды важных летных камней повсеместно оттеснить мужчин на вторые роли! Догадываешься, что помогло им захватить власть? Понимаешь теперь, благодаря чему ваши женщины превратили всех ваших мужчин в те жалкие существа, которые сейчас сидят по домам да блеют на танцах?

Тристан молчал. Услышанное было слишком диким и невероятным, чтобы вот так, с ходу, в него поверить.

Военачальник Кондора поднялся и принялся взволнованно ходить вдоль стола и обратно.

– Наше правительство уверено, что имперолит по-прежнему в Арамантиде, скорее всего – в Сирионе. Возможно, именно с его помощью и делают этих ваших монкулов и подавляют малейшее недовольство в народе, стоит ему появиться. Но я считаю, что здесь наши правители ошибаются. Я уверен: имперолита давно уже нет в Империи; будь он у вас на руках, вам не пришлось бы завоевывать провинции, вы бы просто воспользовались камнем власти, который заставляет людей подчиняться своему владельцу. Да что там, будь у вас имперолит, вы бы уже давным-давно пошли на нас войной! И скорее всего, вы бы нас завоевали. – Красный Барон встал рядом с Тристаном и многозначительно покачал пальцем у него перед носом. – Нет, я уверен, что камня власти в Арамантиде нет, просто ваши авионеры его где-то тщательно спрятали. Моя версия – на Седьмом Небе; места надежнее не найдешь. А вот теперь ты там побывал – и разбудил камень.

– Слушай, – устало произнес Тристан, – даже если этот мифический камень власти и впрямь существует и действительно находится на Седьмом Небе, не кажется ли тебе, что я бы, как минимум, заметил такое важное событие, как его пробуждение? И наверное, должен был бы увидеть сам камень?

Красный Барон сложил руки на груди и скептически изогнул бровь.

– А, – понял Тристан, – ты думаешь, что я спрятал имперолит и не хочу им делиться, поэтому и не признаюсь.

– В яблочко! – кивнул военачальник Кондора. – Но, как я тебе уже говорил, в обмен на имперолит я готов тебе дать очень много. Дать тебе то, чего ты никогда не имел и не будешь иметь на своей родине.

– Заманчиво. Только я не будил никакой камень власти.

– Будил-будил! Кроме тебя, это сделать было просто некому! – Красный Барон отошел от Тристана на несколько шагов, а потом круто развернулся и деловито потер руки. – Давай сделаем так. Тебя отведут в покои – нормальные, достойные покои, – ты отдохнешь, расслабишься и хорошенько подумаешь, что бы ты хотел получить в обмен на имперолит. Я могу тебе гарантировать, что выполню ну практически любое твое пожелание. А завтра вечером за ужином назовешь мне свою цену. Идет?

– Идет, – легко согласился Тристан.

Конечно, никакого имперолита у него не было, но не отказываться же от нормальных покоев? Если тебе подворачивается маленькая радость жизни – бери ее и наслаждайся. И не порти себе настроение размышлениями о последствиях.

Глава 6

Подобраться к заключенным в трюме и уже тем более переговорить с ними оказалось не так-то просто. Винландцы хоть и казались безалаберными и легкомысленными, на деле были не такие уж беспечные. Во всяком случае, охрана возле отсеков с пленниками стояла всегда, и всегда – трезвая и бодрствующая.

Вальди измаялся, пытаясь улучить удачный момент, и понял, что еще долго может его не дождаться. Пришлось импровизировать: проникать на корабельную кухню, которую винландцы называли камбузом, заговаривать зубы повару, который звался коком, и, улучив момент, прятать в сухарях, предназначавшихся пленникам, свернутую в маленькую трубочку записку – по всем правилам конспирации. Вот где пригодился опыт передачи запрещенных вещичек тем активистам Либерата, которые оказывались за решеткой!

На следующий вечер Вальди в указанное в записке время появился в отсеке трюма, где держали пленников, с ведром воды и тряпкой в руках и спокойно сообщил, что по приказу помощника капитана пришел драить полы.

Уверенный тон, помноженный на деловитый вид, – это универсальный ключ, способный открыть не все, но большинство запертых дверей. Оглядев сначала Вальди, а затем ведро с тряпкой, охранники едва заметно пожали плечами и пропустили юношу. А он, оказавшись поблизости от решетки, за которой сидели пленники, шепотом спросил:

– Получили?

– Получили. Среди нас есть надсмотрщица монкулов. Но зачем?…

– Держи, – перебил Вальди, незаметно передал свернутый в трубочку лист бумаги, окунул тряпку в воду и начал шумно полоскать. – Прочитайте, сами все поймете.

Потерев еще немного для виду пол, Вальди забрал ведро и удалился. Теперь оставалось надеяться на то, что все сработает как надо: надсмотрщица сумеет воспроизвести на своем свистке команду, описанную в секретном документе; неслышный уху обычного человека звук дойдет до монкулов, которых, не зная, как с ними быть, винландцы просто погрузили в один из отсеков трюма да и оставили там, незапертых, словно обычный груз; а монкулы исполнят эту команду именно так, как описано в документе. Насчет последнего были особенные сомнения…

Вальди вернулся на палубу, ловко скрылся с глаз недовольного помощника капитана, на чем свет клянувшего мертвый штиль, и, спрятавшись среди нагромождений снастей, приготовился ждать.

На небе все ярче горели звезды, зимний ветер становился все холоднее, а на душе все сильнее скребли кошки. В документе Министерства труда было сказано лишь про то, что новую команду испытывали и что она сработала. Но там не было ни слова о том, как остановить монкулов, когда все закончится. Подопытных по окончании испытания уничтожили, и юноша гадал – уж не потому ли, что эта команда необратимая и после нее монкул приходит в негодность?

Образ неподконтрольных, не реагирующих ни на какие команды монкулов заставил Вальди почувствовать себя крайне неуютно. Настолько, что юноша уступил своему внутреннему трусу, который соблазнительно нашептывал ему бежать – хотя куда бежать с корабля в открытом море? – и забрался в корзину впередсмотрящего на одной из мачт. В случае успеха страшной команды тут они до него не доберутся. Во всяком случае, не должны. Вряд ли они умеют карабкаться по мачтам, не так ли?

Вальди выждал четверть часа, а потом еще столько же. Внизу, на палубе, жизнь текла как прежде.

«Не сработало», – обреченно констатировал юноша.

Но тут снизу раздался глухой вскрик, и Вальди, торопливо выглянув из корзины, едва сдержал вопль радости: палубу заполонили монкулы.

Сработало!

* * *

Приказы командования, конечно, не обсуждаются, но Ника считала, что отстранение ее от полетов – это глупейшее решение. Кому они этим делают хуже? Да себе же! Когда ближе к вечеру на границе началась новая воздушная атака Третьего континента, девушка могла думать лишь о том, что без «Урагана» или даже куда менее мощной, но очень быстрой «Молнии» сейчас страдают те авионеры, которые отчаянно сражаются с врагом.

Ника стояла на краю обрыва и с досадой смотрела в небо, куда один за другим устремлялись «подушки» и «гуси», «шпильки» и хорошо знакомые ей авионы Танго. Вот улетела, сверкая белыми крыльями, «Чайка» Мии. Вот высокой свечкой ушел в небо «Ворон» Берты. Вот планирует по широкой дуге желто-голубое «Солнце» Эммы эр Грана, а за ним – белый с полосатыми красно-синими крыльями «Бриз» замкомандира Танго капитана эр Лута. Устремляется вперед огненно-красный «Бросок» полковника рей Хольт… А вдалеке, в невидимом отсюда воздушном коридоре на границе, уже кипит бой.

Ника стиснула кулаки и прикусила нижнюю губу. Судя по отзвукам взрывов, схватка нешуточная!

Где-то час спустя стали возвращаться первые подбитые авионы. С поврежденными хвостами, поломанными крыльями или прошитыми пулями кабинами, они тяжело приземлялись на летные полосы, с трудом тормозили, а порой и вовсе заваливались на бок или утыкались носом в землю.

К ним тут же бежали санитары с носилками, доставали раненую и уносили в лазарет. Если летная машина была не слишком повреждена, одна из оставшихся на базе авионер забиралась в кабину и выруливала авион на боковую дорожку, под навес, где уже поджидали механикеры. Если же летная машина оказывалась совершенно разбита, монкулы прикрепляли к ней тросы, которые цепляли за грузовые мобили, и те оттягивали авион в сторону, освобождая летную полосу.

Ника огляделась. Вокруг кипела бурная деятельность, она находилась в самом эпицентре, но чувствовала себя совершенно не у дел, словно посторонняя. Одинокая и никому не нужная. Отвратительное ощущение. Даже в тот самый первый день, когда они только прибыли на мыс Горн, Тристана арестовали, а на базу началась атака, девушка чувствовала себя лучше.

В тому же в тот раз она взяла «Грозу» и вступила в бой…

Ника вздохнула. Тогда эта выходка сошла ей с рук. Но если она провернет нечто подобное сейчас, ей несдобровать. Впрочем, даже при желании у нее ничего бы не вышло. И «Ураган», и «Молния» заперты в ангаре, и никто его без приказа не откроет. Но даже если бы кто-нибудь из механикер, например Ансель – а он, пожалуй, мог бы на это пойти, – и рискнул бы снять замок, у Ники все равно не было аэролита. Как и положено по уставу, он находился в хранилище, но если обычно авионеры могли беспрепятственно их забирать, то ей летный камень теперь могут выдать только по прямому приказу начальства.

… Когда громко пальнула одна из противолетных пушек, Ника вздрогнула. Взглянув в небо, девушка увидела, как в воздухе распустился дымный черный цветок, а через мгновение из него показался вражеский авиолет. Черный.

Девушка вздохнула. Авиолетов смертников становилось все больше и больше! Крылатый черный аппарат заложил крутой вираж и понесся вниз, к земле, совершенно очевидно метя в арсенал.

Ника непроизвольно прижала ладонь к губам. Авиолетчик погибнет, но взрыв арсенала разрушит едва ли не весь сектор базы!

К счастью, не одна только Ника просчитала, куда направлена смертельная атака черного авиолета; одна за другой рявкнули противолетные установки, и один из снарядов достал-таки юркий крылатый аппарат. Авиолет сначала накренился, а затем полетел вниз и рухнул на землю на самом краю обрыва, рядом с летным полем.

Не раздумывая ни секунды, Ника припустила к сбитой машине, краем глаза отметив, что с другой стороны туда же бежит группа вооруженного конвоя. Если авиолетчик каким-то чудом выжил, его арестуют.

Авиолетчик не выжил. До черного аппарата оставалась еще пара сотен футов, но сквозь стекло кабины девушка уже видела безвольно лежащее на приборной панели тело, и вывернутая под неестественным углом шея говорила сама за себя.

Конвойные тоже это поняли и перешли с бега на шаг. Приблизившись к авиолету, откинули крышку кабины, выволокли тело, оттащили в сторону и быстро обыскали. Чувствуя себя немного неловко, Ника бестолково топталась рядом. Взгляд с любопытством прошелся по кабине, по приборной панели – и задержался на прикрепленной в углу фотограмме с изображением молодого мужчины с широкими черными бровями, в военной форме и с наградной звездой на груди. Нижний правый угол фотограммы пересекала черная полоса…

Ника медленно отступила на пару шагов. Они считали, что авиолетчики-смертники – это холодные, бессердечные люди, готовые выполнить бесчеловечный приказ жестокого начальства, посылающего их на верную смерть. А оказывается, это совсем не так. Оказывается, они шли на смерть по личным причинам – хотели отомстить за гибель близких им людей. Кем приходился авиолетчику этот мужчина с наградой на кителе? Отцом? Старшим братом? Лучшим другом?

В висках застучало, и девушка прижала к ним ладони, стараясь унять боль. Она помнила все летные бои, в которых принимала участие. Самым страшным был даже не первый бой. И не тот, где она потеряла «Грозу». Самым страшным было сражение с зепеллином Красного Барона, когда ее вел всепоглощающий страх за своего наставника. В том бою она рискнула собственной жизнью, лишь бы спасти Тристана!

От пришедшего к ней осознания Ника застыла. Если каждую авионеру, каждого авиолетчика и каждого солдата будет вести вперед не просто чувство гражданского долга перед своей страной, а личные мотивы, такие, например, как месть за близкого человека, то эта и без того уже страшная война станет по-настоящему ужасной. Ведь тогда каждый ее участник будет готов, как авиолетчики-смертники, драться до последнего… До самого конца… И разве этому можно что-либо противопоставить?

* * *

Сирион казался чужим из-за красно-черных флагов и военных патрулей на незнакомых мобилях с огромными колесами, но главным образом – из-за изменившихся выражений лиц людей и из-за гнетущей атмосферы вокруг.

Агата шагала по улицам и старалась не показывать, как ей не по себе от заколоченных досками дверей контор, от выбитых тут и там стекол в окнах и от обилия чужой военной формы на улицах. И особенно – от того, что ходили в ней исключительно мужчины.

Разумеется, Агата знала, что в армии Третьего континента нет женщин. А уж после времени, проведенного вместе с Сегрином и остальными, она узнала о вражеском государстве достаточно, чтобы понять, почему Третий континент когда-то назвали Запретным: жителям Арамантиды не стоило знать об обществе, где всем заправляют мужчины, это могло бы заронить в головы их джентльменов опасные идеи.

И все же одно дело – знать и совсем другое – видеть, как это работает в реальности. Прекрасно зная, что на дам на Третьем континенте смотрят сверху вниз, Агата тем не менее кипела от возмущения, ловя на себе взгляды, которыми награждали ее солдаты, и особенно – слыша комментарии, пусть даже и комплиментарные, касательно ее внешности. Они беседовали между собой так, будто девушка ничего не слышала, будто она – неодушевленный предмет. Сегрин и остальные не раз говорили об Агате, не обращая на нее внимания – так, словно ее не было рядом; казалось бы, она должна была немного привыкнуть к такому отношению… Но разве к такому можно привыкнуть?

Агата добралась до центра города, и ее сердце сжалось при виде черно-красного стяга на шпиле ратуши, обгорелых крыш одного крыла Министерства труда и пустого постамента на площади Первых Полетов. А еще в глаза бросились новенькие таблички на стенах домов и фонарных столбах. Красные таблички с черными буквами – и новыми наименованиями улиц, проспектов и площадей. Третий континент делал Сирион своим.

В глубине души Агата надеялась увидеть хоть какие-то признаки сопротивления; именно это было главной причиной для пешей прогулки. Не баррикады на улицах, конечно, но хотя бы поспешно написанные на стенах призывы бороться с захватчиками и демонстративно закрытые конторы, не желающие обслуживать врага. Однако ничего подобного девушка не заметила.

«Неужели все смирились? – гадала она. – Неужели приняли случившееся? Но почему? Почему никто не поднимается на борьбу? Не может быть, чтобы во всем Сирионе не осталось людей, у которых хватит пороху сопротивляться! Не могли же они все разом пропасть!»

«Хотя… почему же не могли? – сама себе отвечала девушка. – Люди привыкли полагаться только на авионер, привыкли, что те непобедимы, а значит, им самим не стоит беспокоиться о собственной безопасности. Они разучились бороться и защищаться. Особенно – джентльмены».

От нерадостных мыслей девушку то и дело отвлекали выкрики девочек – разносчиц газет. Точнее, одной-единственной газеты. И по мере того как Агата проходила квартал за кварталом, она узнавала от них все больше и больше новостей.

– Читайте свежий вечерний выпуск! Обращение гранд-маршала ферр Крайга к жителям Сириона! – кричали на одном перекрестке.

– Министр полетов призналась в преступлениях против народа Арамантиды! – зазывали покупателей на углу обувного магазина.

– Спешите узнать первыми! Мыс Горн на грани капитуляции! – доносился звонкий голос с перекрестка, а на противоположной стороне улицы его перекрывал другой:

– Новая власть – за справедливость: джентльмены получат право учиться в университетах!

Отыскав глазами разносчицу, сообщавшую новость про университеты, Агата удивленно хмыкнула – это оказался мальчишка! Никогда прежде девушка не видела мальчишек – продавцов газет. И в том, что именно он кричал о справедливости для джентльменов, было что-то символичное.

Агата смотрела на бойких маленьких продавцов и думала, что эта картина как никакая другая наглядно демонстрирует, что жизнь продолжается несмотря ни на что. Вчера эти девочки сообщали новости об очередном подвиге мадам лин Монро на мысе Горн, а сегодня – о том, что завоеватели несут справедливость. Что ж, власти меняются, старые газеты закрываются, открываются новые – а кушать людям хочется по-прежнему. И если все, чем ты можешь заработать на жизнь, – это выкрикивать заголовки газет, то ты продолжишь их выкрикивать, какими бы эти заголовки ни были.

… Над входом в Министерство языка и печати растянулся красно-черный флаг, табличка с названием исчезла, зато появился вооруженный караул и новая табличка с загадочной и непонятной надписью «Четвертый временный военный комитет». Интересно, что бы это означало?

Из-за угла выехал мобиль, каких Агата прежде никогда не видела: с необычно длинным капотом, непривычно низкой посадкой, весь сверкающий фарами и многочисленными зеркалами. В Арамантиде таких не делали. Неужели Третий континент привез сюда даже свои мобили?

Агата так засмотрелась на необычный транспорт, что совершенно не обратила внимания на водителя. И только когда мобиль затормозил прямо у входа в загадочный Четвертый комитет и из-за руля вышел молодой мужчина в чужой форме, Агата волей-неволей взглянула и на него.

И беззвучно ахнула. Это был Кирби! Весело улыбаясь, он бросил что-то стоявшим у входа караульным, те ответили, и они все вместе дружно рассмеялись. Кирби легко взбежал по ступеням и скрылся за дверью.

А Агата стиснула кулаки, с ненавистью глядя ему вслед. Значит, вот как он страдает и переживает из-за ее отсутствия? Что и требовалось доказать! Смеется, шутит, разъезжает по городу на шикарном мобиле, словно хозяин, пока местные жители отсиживаются в своих домах, а то и вовсе за решетками. Ну уж нет, этого терпеть нельзя!

* * *

Монкулы вели себя необычно; ничего не осталось от размеренных, немного неловких, медлительных движений, делавших их похожими на механические куклы. Сейчас по палубе перемещались существа, которые больше смахивали на хищников: в любой момент готовые к стремительному броску и смертельному удару.

Монкулы хватали винландцев и волокли к корме, не обращая никакого внимания на сопротивление. Если какой-то жертве и удавалось вырваться, то пару секунд спустя она попадала в руки других монкулов.

Проводив взглядом очередного матроса, с пронзительным воплем полетевшего за борт, Вальди едва удержался от ликующего возгласа. Так их! Так!

Винландцы, совершенно не ожидавшие нападения, не смогли организовать достойного сопротивления. Кое-кто, конечно, выхватывал из-за пояса саблю или револьвер и успевал пару раз ударить или выстрелить. Но то, что остановило бы живых людей, не действовало на монкулов, ведь они не испытывали никаких чувств; им было все равно, что их убивают, они продолжали атаковать, послушные полученной команде.

Наблюдая за тем, как монкулы эффективно зачищают корабль от винландцев, Вальди подумал, что было бы очень неплохо проделать то же самое и на других судах – и освободить всю воздушную армию Арамантиды.

Юноша невольно усмехнулся. Какая ирония судьбы! Он, активист Либерата, всерьез размышляет, как помочь тем, против кого он так яростно сражался последние годы, – властям Арамантиды. Впрочем, солдаты и авионеры, запертые в трюмах, – это не власти. Они обычные рядовые люди; не они развязали эту войну, не они придумали обращать преступников в монкулов.

Тем временем палуба превратилась в одно большое поле битвы, заполненное паникующими людьми и равнодушными монкулами. Последние определенно выигрывали благодаря численности и полному безразличию к своей судьбе. Безучастно и спокойно они шли прямо на дула револьверов и под лезвия сабель – и теснили, теснили людей.

Вероятно, именно это и сломило винландцев. Очень сложно сражаться, если враг наступает, не обращая ровно никакого внимания на опасность, и совершенно не реагирует на самое страшное, что ты можешь с ним сделать, – на смерть. И неважно, скольких ты убьешь, ведь остальные все так же наступают.

И винландцы дрогнули. Перестали отбиваться и отстреливаться и бросились бежать кто куда. Вот только бежать на палубе корабля было некуда. Кто-то нырял в трюм, кто-то прятался под спасательными шлюпками, кто-то взбирался по снастям, кто-то искал укрытия в стоявших на палубе авионах, а кто-то и вовсе сам прыгал за борт – вероятно, в надежде доплыть до соседнего корабля. Шанс последних на удачу Вальди оценивал невысоко: в ледяной воде человек проживет совсем недолго.