Время – назад! (сборник)

– Берковиц!

– Есть! Нашел!

Берковиц вскочил на ноги, радостно размахивая парой красных носков.

– Ну ты и тип, Берковиц!

Я раздраженно сплюнул в песок. Тут нужно было хором молиться всем нашим богам, прося и в следующий раз оставить нас в живых, а он в песке роется, ищет носки, которые, быть может, и не наденет ни разу в жизни.

– А что с лейтенантом? – спросил Динелли, глядя на воронку со спекшимся по краям песком, словно сам не понимал, что произошло с командиром.

Я молча скрестил руки.

Берковиц сдвинул каску на лоб и поскреб грязными ногтями стриженый затылок.

– Зато мы теперь можем быть спокойны, – произнес он едва ли не радостно. – В соответствии с теорией вероятности снаряды дважды в одну воронку не попадают.

– Да иди ты со своей теорией, – махнул на него рукой Динелли. – Все дело не в математике, а в судьбе – кому что на роду написано.

– Ты серьезно в это веришь? – удивленно посмотрел на Динелли Берковиц.

– Я ни во что не верю! – с раздражением ответил тот. – Я просто хочу остаться живым! – Он перевел на меня свой взгляд, который показался мне почти безумным. – Что передали из штаба?

– Велели открыть огонь по неприятелю, – безразличным тоном ответил я.

Мне и в самом деле было все равно. Я не верил в то, что если грохот нашей пушки присоединится к нескончаемой артиллерийской канонаде, то это как-то скажется на ходе боевых действий. На чем это могло отразиться, так разве что только на моей головной боли.

– Ну так что? – непонимающим взглядом посмотрел на меня Динелли. – Мы будем стрелять или не будем стрелять?

– Не вижу причин не выстрелить, – без особого энтузиазма отозвался я и сунул в руки Динелли блокнот с координатами цели.

Пока Динелли наводил прицел, мы с Берковицем подтащили к пушке пять ящиков со снарядами. Обойма и без того была полной, мы делали это только ради того, чтобы чем-то занять себя. Иначе можно было просто сойти с ума от нескончаемого грохота взрывающихся снарядов.

После этого я присел на ящик и закурил, глядя на то, как возится с прицелом Динелли.

Берковиц не курил. Он присел на ящик рядом со мной, вытащив из-за пазухи свои красные носки, и, расстелив на коленке, стал нежно, словно котенка, поглаживать их.

– Готово! – сообщил Динелли, выпрямив спину.

После того как прицел был наведен, а обойма заряжена, командиру отделения только и оставалось, что опустить вниз пусковой рычаг. Что я и сделал не хуже, чем лейтенант Шнырин.

Пушка вздрогнула, как будто почувствовав жизнь в своих металлических сочленениях, и принялась один за другим выплевывать снаряды в заданном направлении.

Вот и все. Больше нам делать нечего. По крайней мере до тех пор, пока обойма не опустеет. Или пока снаряд траггов снова не угодит в наш окоп.

Мы сидели в своем окопе, не видя ничего, кроме кусочка багрового неба, затянутого коричневыми облаками. Трагги могли начать решительное наступление и взять штурмом нашу линию обороны, а мы бы все так же продолжали посылать снаряды неизвестно куда.

Если бы я был верующим, то молился. А так только смолил одну сигарету за другой. До войны я так много не курил, просто дымил за компанию с другими. Теперь же курево было единственным спасением от бессмысленного и бесконечного ожидания конца. Конца очередного артобстрела, конца всей этой проклятущей войны или собственного конца.

Пушка не расстреляла еще и половины обоймы, когда произошло то, что в соответствии с теорией вероятности, в которую безоговорочно верил Берковиц, случиться не могло.

Еще один снаряд траггов упал в наш окоп, угодив на этот раз точно в его середину.

Это был конец.

Конец для нас всех.

Конец, который почему-то не спешил наступить.

Мы все трое замерли в оцепенении, глядя на черную железную болванку, торчащую из песка почти вертикально.

Казалось, время остановилось.

Мы, как три идиота, сидим и смотрим на снаряд, который должен нас убить, но по непонятной причине не делал этого. И только легкая, едва заметная струйка сизого дымка, поднимающаяся от черного цилиндрического тела, упавшего откуда-то с небес и зарывшегося в песок, с непреложной определенностью свидетельствует о том, что все происходит в обычном временном режиме.

Динелли сдавленно зашипел, когда истлевшая до фильтра сигарета обожгла ему пальцы. Но даже после этого он не отшвырнул, как обычно, окурок в сторону, а плюнул на него и аккуратно положил на край ящика.

Берковиц медленно провел языком по сухим губам.

Я снова услышал грохот нашей пушки, продолжавшей все это время посылать снаряды в сторону врага.

– Ну, и что нам делать с этим подарком? – едва слышным шепотом произнес Динелли.

При этом взгляд его оставался прикованным к черному цилиндрическому предмету, который постороннему человеку, не знающему, что за угрозу он в себе таит, не внушил бы ни малейшего опасения.

Очень осторожно, словно боялся, что малейшее сотрясение воздуха может стать причиной взрыва, я пожал плечами.

Берковиц же отреагировал на слова Динелли совершенно неожиданным образом. Он порывисто вскочил на ноги и, крутанув головой, словно филин, посмотрел сначала на Динелли, затем на меня. На лице его сияла невообразимо счастливая улыбка. Я бы, наверное, мог так обрадоваться, только прочитав приказ о своей демобилизации.

– Это подарок! – радостно сообщил нам Берковиц. – Вы что, забыли? Сегодня же Рождество!

– Ты чокнулся, Берковиц? – с тоской посмотрел на идиотски-счастливое лицо солдата Динелли.

– Вы сомневаетесь?..

Берковиц метнулся к неразорвавшемуся снаряду и упал возле него на колени.

Динелли испуганно отпрыгнул за орудийный лафет.

Я тоже невольно подался было назад, но, упершись спиной в стенку окопа, замер на месте.

– Остановись, Берковиц, – сдавленно прохрипел я. – Что ты делаешь?

Берковиц как будто не услышал моих слов. Обхватив снаряд обеими руками, он попытался вытащить его из песка. После того как это ему не удалось, Берковиц принялся, как собака, руками рыть песок вокруг железной болванки. Энтузиазму его можно было только позавидовать. Если забыть о том, что от малейшего неловкого движения снаряд мог взорваться.

Я посмотрел на Динелли, надеясь, что он подскажет мне, как я должен поступить в данной ситуации. Ведь, как ни крути, я был командиром отделения.

Итальянец сидел на лафете пушки, судорожно вцепившись руками в металлическую опору и машинально втягивая голову в плечи всякий раз, когда орудие выплевывало в небо очередной снаряд. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что толку от него сейчас не больше, чем от того же Берковица. Динелли наблюдал за действиями нашего третьего приятеля с таким видом, словно от их конечного итога зависела не сама его жизнь, а огромная сумма наличных, которую он поставил на кон. Что-то должно было основательно сдвинуться в голове у человека, чтобы вполне естественный страх превратился в азарт игрока: чет-нечет, красное-черное, рванет – не рванет.

Снаряды в обойме закончились. Если мы собирались продолжать стрельбу, пушку следовало перезарядить. Но о выполнении приказа штаба сейчас никто не думал. Берковиц сосредоточенно продолжал рыть песок вокруг снаряда. Динелли следил за ним, застыв в напряженном ожидании, – теперь он даже голову в плечи перестал втягивать. А я тупо глядел на двух идиотов и никак не мог решить, что же мне делать: заключить пари с Динелли или помочь Берковицу?

Навалившись на снаряд плечом, Берковиц повалил его не песок.

– Готово! – с чувством выполненного долга тяжело выдохнул он.

После этого Берковиц сел на песок и радостно посмотрел на нас с Динелли.

Динелли осторожно приблизился к черному металлическому цилиндру и присел на корточки. Внимательно осмотрев снаряд, он все так же осторожно протянул руку и перекатил его на другую сторону.

– Болванка, – сообщил он, посмотрев на меня из-под края съехавшей на глаза каски. – Ни заряда, ни взрывателя.

– А я вам что говорил! – торжествующе воскликнул Берковиц.

– А что ты нам говорил? – спросил я у него.

– Это подарок! – Берковиц хлопнул ладонью по боку все еще теплого снаряда-пустышки. – Подарок, посланный нам на Рождество!

– И кто же нам его послал? – мрачно поинтересовался Динелли.

– Трагги! – все тем же радостным голосом возвестил Берковиц.

– Кто?! – в один голос воскликнули мы с Динелли.

– Трагги, – спокойно повторил Берковиц. Он посмотрел на меня, словно надеялся, что я пойму его скорее, чем Динелли. – Трагги, так же, как и мы, не хотят воевать. Им не нужна эта ужасная война. Они сражаются только потому, что дальше им уже некуда лететь. Им нужен Марс, а для нас он до сих пор не представлял никакого интереса. Так чего же ради мы убиваем друг друга?

– Это ты только сейчас придумал? – с сарказмом поинтересовался Динелли.

– Да какая разница, – слегка поморщившись, отмахнулся Берковиц. – Главное то, что этим холостым выстрелом трагги дают нам понять, что хотят прекратить бессмысленную, никому не нужную бойню. Они прислали нам болванку в качестве подарка на Рождество и надеются на то, что мы ответим им тем же!

– Не факт, что сегодня Рождество, – мрачно заметил Динелли. – Лейтенант так и не успел сказать, что он там отыскал в газетах. А теперь нет ни его, ни газет.

– Да? А что ты на это скажешь?! – Берковиц с победоносным видом выдернул из-за пазухи пару красных носков.

– Скажу, что это носки, которые ты сегодня получил с почтой, – криво усмехнулся Динелли.

– Верно, – коротко кивнул Берковиц. – И это значит, что сегодня Рождество.

Сказав это, он внезапно вскочил на ноги и кинулся к пушке.

Мы с Динелли не сразу сообразили, что он задумал.

– Ты куда собрался, Берковиц? – удивленно спросил я. Потом у меня мелькнула мысль, что ему приспичило по нужде, и я добавил: – Неужели не можешь дождаться конца обстрела?

– Если обстрел прекратится, меня прихлопнет кто-нибудь из наших снайперов, – не оборачиваясь, ответил Берковиц.

– Что?

Берковиц ухватился рукой за металлическую скобу и начал карабкаться вверх по стволу пушки.

– Я к траггам, – сообщил он как бы между прочим. – Должны же мы когда-нибудь посмотреть друг другу в глаза.

Я тут же вскочил на ноги.

– Ты в своем уме?!. Рядовой Берковиц, назад!..

Динелли среагировал на слова Берковица куда быстрее меня. Перепрыгнув через лафет, он ухватил Берковица за ногу в тот момент, когда тот уже навалился грудью на бруствер.

Я поспешил Динелли на помощь, но опоздал.

Свободной ногой Берковиц заехал Динелли по каске, и тот, выпустив его ногу, сел на песок.

Перекатившись через бруствер, Берковиц вскочил на ноги и побежал в направлении позиции траггов.

– Назад, Берковиц! – заорал я что было силы, высунув голову из окопа. – Убьют же, идиот!

– Без толку. – Рядом с моей головой возникла голова рядового Динелли. – Он, должно быть, и в самом деле свихнулся. – Сделав паузу, Динелли посмотрел на меня и, как бы извиняясь за что-то, добавил: – Так же, как и все мы здесь.

Вокруг на десятки голосов, словно бешеные демоны, вырвавшиеся наконец на свободу, выли снаряды. От их нескончаемых разрывов сама земля, казалось, вставала на дыбы. И сквозь этот ад, не замечая того, что происходило вокруг, шел человек.

Рядовой Берковиц шел в направлении позиций траггов, словно знаменем размахивая над головой своими красными носками. А мы с Динелли смотрели ему вслед до тех пор, пока фигура Берковица не скрылась за пеленой стелющегося над землей черного дыма. И за все это время рядом с ним не разорвался ни единый снаряд.

Окажутся ли наши снаряды так же милосердны к нему, как и снаряды траггов?

Я опустился на край снарядного ящика.

Рядом со мной присел Динелли.

Достав из кармана мятую пачку сигарет, он молча протянул ее мне. Я машинально взял сигарету и сунул в рот. Динелли щелкнул зажигалкой. Мы по очереди прикурили от красноватого язычка пламени и, привалившись спинами к стенке окопа, одновременно выпустили из легких дым.

Снова заверещал радиотелефон.

Я подцепил трубку носком ботинка и откинул ее в дальний конец окопа – туда, где нашел свой конец лейтенант Шнырин. Если кто-то в штабе непременно желает передать нам очередной бессмысленный приказ, он сможет сделать это, только если сам явится сюда.

А мы с Динелли будем сидеть на ящике со снарядами, молча курить и ждать возвращения рядового Берковица. Ведь сегодня как-никак Рождество, а значит, может случиться любое чудо.

Колдун

Взвод попал под массированный обстрел вражеской артиллерии, когда, казалось, ничто не предвещало беды. Колдун стоял по щиколотку в жидкой грязи, заполнявшей дно ирригационного рва, и, прижав локтем приклад автомата, пытался прикурить. Задача была непростая – ветер продувал ров, как аэродинамическую трубу. Колдун старался прикрыть ладонью трепещущий язычок пламени зажигалки, но огонек гас прежде, чем он успевал поднести его к сигарете.

– Бросай курить, Колдун…

Шедший следом за Колдуном рядовой Оглин встал к ветру спиной, давая приятелю возможность спокойно прикурить. И в этот момент на позициях траггов отрывисто рявкнула гаубица. Снаряд разорвался на краю рва, метрах в двадцати от того места, где остановились Оглин и Колдун. Осколком, вошедшим точно под срез шлема, Оглину снесло половину черепа. Теплые брызги крови хлестнули Колдуна по лицу. А Оглин еще какое-то время стоял и смотрел на него мертвыми глазами, в которых уже не было ничего: ни усталости, ни боли, ни сожаления.

Ночью небо на Марсе никогда не бывает абсолютно черным. Во тьме, накрывающей марсианскую пустыню, всегда присутствуют едва уловимые оттенки багрового цвета. А в те часы, когда над горизонтом поднимается Фобос, небо делается похожим на засохшую лужу крови. Прежде чем снаряды обрушились на взвод сержанта Вирана, небо расцвело сполохами желто-зеленых огней, а воздух наполнился пронзительным воем, словно множество бэншей слетелись в одно место, чтобы возвестить о гибели людей. Снаряды, что использовали во время ночных обстрелов трагги, в полете трассировали и издавали жуткие воющие звуки, от которых закладывало уши и кровь, казалось, закипала в жилах. Полковые химики утверждали, что это было связано с особенностью состава взрывчатой смеси, используемой в снарядах. Но те, кому хотя бы раз довелось побывать под ночным обстрелом, сходились во мнении, что таким образом трагги пытались оказывать на противника психологическое давление – днем ведь они никогда не использовали бэнши.

Трагги били по рву прямой наводкой, так, словно точно знали, где залег третий взвод разведроты землян. Сержант Виран даже не пытался отдавать приказы – в диком грохоте и вое их все равно бы никто не услышал. Теперь каждый сам должен был думать о спасении. Хотя о каком спасении могла идти речь – выжить в мясорубке, в которую за считаные секунды превратился ирригационный ров, казавшийся прежде надежным укрытием, было невозможно.

Колдун упал на грудь рядом с рядовым Оглином и, ткнувшись лицом в жидкую грязь, уже в который раз подумал о том, что трудно придумать что-либо более глупое, чем ирригационный ров на Марсе. Человеческая психика порою выкидывает удивительные фокусы. Вот и сейчас, лежа на дне ирригационного рва, Колдун слышал не звуки рвущихся снарядов, а то, как шипят в воде кусочки раскаленного докрасна металла, как шлепаются рядом в жидкую грязь осколки, один из которых в конце концов должен был убить его.

Пара осколков щелкнули по бронекирасе на спине Колдуна – недостаточно крупные, чтобы пробить металлокерамический щит – почти эфемерную перегородку, отделяющую слабое человеческое тело от смерти, со свистом рассекающей воздух. И еще он слышал крики… Или ему только казалось, что он слышит отчаянные голоса?

– Колдун!.. Где ты, Колдун?..

– Помоги, Колдун!..

– Да сделай же хоть что-нибудь, Колдун!..

Колдуном он стал, оказавшись на Марсе. А прежде его звали Олег Николаевич Неверов. Когда трагги высадили десант на Марс и Межгосударственный совет Земли выступил с заявлением о начале войны с инопланетными захватчиками, он вместе с сотнями таких же молодых парней, знавших о войне только из книг и видеофильмов, побежал на мобилизационный пункт. Все они тогда, в первые дни конфликта, были уверены, что война продлится всего несколько дней. Ну, самое большее – пару недель. Этого срока, по оценкам доморощенных экспертов, было достаточно для того, чтобы лихо, в стиле старых добрых фантастических фильмов, расправиться с космическими агрессорами и с гордостью победителей вернуться домой, где героев с нетерпением будут ждать млеющие от восторга подруги. Естественно, никому не хотелось упускать такой возможности: война с инопланетянами – это будет почище летнего лагеря в первобытных джунглях на Борнео.

Однако большинство парней, явившихся по зову совести на мобилизационные пункты, получали назначение в части тылового обеспечения, расположенные на Луне и орбитальных станциях. Те, кто попал в подразделения, базирующиеся на Фобосе и Деймосе, считали, что им уже повезло: до района боевых действий было, можно сказать, рукой подать. И только считаные единицы были направлены в действующую армию. Поэтому Олег сначала даже не понял, что произошло, когда в руках у него оказалось приписное свидетельство, в соответствии с которым он поступал в распоряжение командира четвертой разведроты мобильной пехоты, принимающей непосредственное участие в боевых действиях на поверхности Марса. Решающую роль в этом сыграло то, что пару лет назад Олег ради спортивного интереса прошел курс выживания в экстремальных условиях, по окончании которого заработал двадцать пять призовых баллов – для новичка фантастический результат – и получил специальность фельдшера с правом работать в полевых условиях.

Вот так обычно все и происходит в жизни: ты сам даже не думаешь, чем обернется тот или иной твой поступок, а на нитке судьбы уже завязывается узелок, который в нужный момент непременно зацепится за заусенец на ногте старой мойры.

Узнав, что до отправки в действующую армию нужно еще пройти месячный курс общевойсковой подготовки, Олег приуныл: война с траггами могла закончиться прежде, чем он успеет принять участие хотя бы в одном сражении. Но вопреки восторженным ожиданиям патриотов и бодрым заверениям Объединенного Генерального штаба Земли война на Марсе приняла затяжной позиционный характер. Так что спустя означенный месяц Неверов с группой счастливых новобранцев высадился на Марсе. И в тот же день всех их раскидали по разным подразделениям: кого в штаб, кого на передовую.

Армейская казарма оказалась новым миром, не похожим ни на что, с чем прежде приходилось сталкиваться Олегу. Здесь царили свои порядки и законы, которые далеко не всегда совпадали с правилами общевойскового устава. Единственный новобранец в роте, Олег чувствовал себя пацаном среди ветеранов, которым уже не раз доводилось побывать под обстрелом. Рядом не было знакомых, которые могли бы подтвердить, что Олег Неверов действительно хороший парень, поэтому самоутверждаться и завоевывать авторитет среди новых товарищей приходилось самому.

Собственно, никто в роте не имел ничего против новичка – на него просто не обращали внимания до тех пор, пока он не был нужен. Во время боевых рейдов или тренировок Олег действовал вместе со всеми, но в казарме он неизменно оказывался один, в стороне от других, окруженный странной, пугающей его пустотой.

Сломать барьер отчуждения помог случай. Еще в школе Олег увлекся искусством фокуса. Не теми новомодными иллюзионными шоу, для постановки которых требуется невероятно сложное и невообразимо дорогое техническое оснащение, а на первый взгляд совершенно элементарными приемами, что, будучи доведенными до виртуозного автоматизма, способны заставить зрителей поверить в то, что артист на самом деле способен творить чудеса. Конечно, свободный полет под куполом театра или прогулка по языкам пламени выглядит куда более эффектно, чем исчезающая между пальцами монетка. Но, глядя на яркий постановочный трюк, искушенный зритель, конечно же, понимает, что здесь не обошлось без долгой подготовительной работы и сотни ассистентов, задействованных в представлении. Он не столько ощущает прикосновение к чему-то чудесному и почти непостижимому, сколько пытается угадать, где именно спрятана сложная система зеркал, которая помогает трюкачу оставаться живым после того, как его распиливают на четыре части. Когда же человек видит, как меж пальцев фокусника исчезает монета, которую он сам же ему вручил, или карта совершенно непостижимым образом меняет масть, он не может понять, каким образом это происходит, потому что маг не пользуется ничем, кроме своих рук с закатанными по локоть рукавами. Как можно понять то, чему невозможно найти объяснение? Человек не желает самому себе признаться в том, что его ловко обманули, а потому предпочитает верить в то, что сверхъестественное порою все же может иметь место в жизни. Подлинное чудо – это обман, который происходит в пяти сантиметрах от кончика носа наблюдателя, в тот неизмеримо короткий отрезок времени, когда он на мгновение смыкает ресницы.

То, что умел Олег, было неплохо только для любителя. Но, к удивлению самого артиста, простейшие трюки с исчезающим карандашом, с фотографией, порванной надвое и вдруг оказавшейся целой, или с бумажным цветком, внезапно сгорающим во вспышке ослепительно яркого пламени – описание их можно найти в любом пособии для начинающих престидижитаторов, – приводившие некогда в восторг его одноклассников, пришлись по вкусу и сослуживцам. Возможно, потому, что в окопах развлечения по большей части все одни и те же. Или, может быть, солдатам хотелось хотя бы ненадолго забыть о том, почему они здесь, и вновь почувствовать себя мальчишками, готовыми разевать от восхищения рты, наблюдая за манипуляциями ловкого фокусника, которого пока еще никому не удавалось поймать с картой, спрятанной в рукаве. Как бы там ни было, продемонстрировав однажды свой талант, Неверов вскоре стал любимцем всей роты. А после того, как Длинный Баррет в шестой раз попытавшись засечь тот момент, когда яйцо, что сжимал в кулаке Олег, оказывалось у него в кармане брюк, и вновь потерпев неудачу, дружески хлопнул фокусника по плечу и сказал:

– Да ты, парень, колдун, – к Неверову навсегда пристало это прозвище.

Радуясь успеху, Колдун не собирался останавливаться на достигнутом. Отправляя домой видеописьмо, он попросил родителей переслать ему весь магический инвентарь и книги, по которым он когда-то изучал мастерство иллюзиониста, аккуратно упакованные в коробку, они вот уже несколько лет пылились на полке в чулане. В ожидании посылки Олег каждую свободную минуту тренировал пальцы, а получив ее, поверг всех в изумление внезапно открывшейся у него способностью читать мысли.

Как-то раз, когда, возвращаясь после ночного рейда с территории, занятой траггами, взвод уже на рассвете угодил на свое же минное поле и рядового Гесса в клочья разнесло противопехотной миной, младший сержант Молинари, замерший с поднятой левой ногой, которую он теперь не решался опустить на землю, посмотрел на стоявшего рядом с ним Колдуна и, оскалившись, точно взалкавший крови вампир, прошипел сквозь зубы:

– Ну что, Колдун, что теперь делать будем? Может быть, прочитаешь какое-нибудь заклинание? Если что и может нас сейчас спасти, так только чудо…

Колдун на мгновение прикусил нижнюю губу, а затем уверенно шагнул вперед.

– Стой! – крикнул вслед ему лейтенант Маневич, командовавший взводом до того, как его место занял сержант Виран.

Но Колдун продолжал идти вперед, словно и не слышал окрик командира.

– За ним! След в след! – быстро приказал остальным лейтенант.

Колдун и сам не мог объяснить, с чего вдруг у него появилась уверенность в том, что он сумеет вывести взвод с минного поля. Как и все остальные, Колдун понимал, что с минуты на минуту трагги накроют их минометным огнем. Но в отличие от Неверова другие не видели той надежды, что всего на мгновение блеснула в глазах Молинари, когда он, как бы в шутку, обратился к Колдуну за помощью.

После этого случая в роте на Колдуна стали посматривать как-то по-особому. Не то чтобы все сразу вдруг уверовали в его чудодейственные способности, но нет-нет да и обратится кто-нибудь к Колдуну с вопросом вроде:

– Эй, Колдун, чем завтра рейд закончится?

А Колдун, усмехнувшись, глянет на багровое небо Марса, придаст лицу выражение глубокомысленной задумчивости, а затем возьмет да подкинет ногтем монету, которая, долетев до верхней точки своей траектории, вдруг растворится в воздухе.

– Все будет нормально, – спокойно ответит Колдун солдату.

А тот облегченно вздохнет и пойдет рассказывать приятелям о том, что Колдун обещал на завтра удачный день. Еще раз бойцы третьего взвода имели возможность убедиться, что в фокусах Колдуна присутствовало нечто большее, чем простая ловкость рук, когда рота ввязалась в бой на территории противника. Штурм позиций траггов, предпринятый по приказу командования, захлебнулся после первых же десяти минут боя. Поспешное отступление землян едва не переросло в паническое бегство. Разведрота удерживала траггов до прибытия вертолетов эвакуационной группы. В том бою осколок снаряда пробил щиток на спине лейтенанта Маневича. Колдун подбежал к упавшему навзничь лейтенанту и принялся снимать с него бронекирасу, чтобы попытаться остановить кровотечение.