Хроники Нордланда. Королева Мэг

– Ты стал жестоким и равнодушным, Карл! – С горечью и ядом в голосе заговорила она. – Ты изрубил в крошево собственного дядю, ты рисковал будущим Элодиса и семьи ради женщины, которая даже не красива! Ты ненавидишь собственную мать – и она не ведьма?!

– Ведьмой, – оскорбился Карл, – была тварь, которую ты ласкала и покрывала, пока она позорила меня!!! Ты хочешь, чтобы я это забыл и простил?! Я прощу – но только если ты примешь Мэг!

– Король никогда её не примет, и ты это знаешь!

– Вот потому мы и уезжаем. – Гнев и яд матери больно задели Карла. Это была его большая и неизбывная боль: предательство королевы, её поддержка Моргаузы и неприязнь к Мэг. Каждый раз это было, как прикосновение к свежей ране, и обида на то, что мать нисколько не раскаивалась и даже считала себя правой, вновь и вновь жгла душу. Как бы принц ни злился, но если бы королева сказала, что он прав, а она поддерживала эту тварь просто ради… чего угодно, мира в семье, внука, хоть чего – он с радостью простил бы её, потому, что больше всего на свете с самого младенчества он любил именно мать. Всякий раз, заводя речь о том, что он уезжает, покидает её, Карл в глубине души ждал, что она раскается и признает свою вину, признает Мэг… И чем сильнее было его разочарование, тем сильнее он злился и тем жёстче действовал.

Он ушёл, а королева не находила себе места. Угроза забрать Гарри от неё навсегда ужаснула её. И не важно, что какой-то частью своего рассудка – ведь она была не глупой женщиной, – Зура понимала, что Карл прав. Когда-то она сама хотела, чтобы мальчик рос с отцом! Стремление удержать возле себя свою единственную радость, пусть и в ущерб самому Гарри, было сильнее, инстинкт побеждал рассудок. Как обычно в минуты кризиса, Зура побежала к Скульду. Что бы она ни чувствовала к нему, как бы порой не ненавидела, как бы ни боялась, но Скульд давно был главной силой в их жизни.

Выслушав Зуру, Скульд какое-то время молчал и покусывал краешек губы. Потом сказал:

– По моему, так пускай бы принц жил со своей потаскушкой, мне всё равно, что она бежала из монастыря, я не фанатик. Но ты права, король не смирится, и это всё сильно подрывает его здоровье. Если Карл станет королём сейчас, это будет катастрофа для Элодиса. Его нужно усмирить, иначе он погубит всё, что я создал. Король должен жить, а пока существует эта девка, его жизнь и сердце в постоянной опасности. Они должны исчезнуть, девка и её поскрёбыш.

– Нет, дядя, не так! – Ужаснулась королева. – Я не желаю зла…

– Кто говорит о зле? – Усмехнулся Скульд. – Карл ревнив, как демон, сама знаешь. Если, к примеру, он приедет в неурочное время и застанет свою девку спящей с другим мужчиной в их постели, как думаешь, что произойдёт?

– Он убьёт их! – Дрогнула королева, но без настоящего ужаса и неприятия. Может, и не убьёт… Если его вовремя остановят.

– Придумай другой план. – Пожал плечами Скульд. Кого-кого, но королеву он видел насквозь.

– Главное, чтобы ребёнку не причинили вреда. – Взмолилась королева. – Он, всё-таки, мой внук… Барон Лионесский.

– Я тебя умоляю. – Засмеялся Скульд. – Даже Карл, как бы ни был буен в гневе, не тронет ребёнка! Тут абсолютно нечего бояться.

– Но она не ляжет в постель с другим мужчиной, она…

– Есть масса зелий, Зура, которые дадут любой нужный эффект. Девка будет казаться даже не сонной, и в то же время абсолютно невменяемой. А мы потом потихоньку позаботимся о ней и младенце, мы же не звери. Сделаем, чтобы они ни в чём не нуждались… Где-нибудь подальше.

– Конечно. – Уцепилась за это обещание королева. Так и волки будут сыты, и овцы целы… Карл убедится, что его девка ничуть не лучше Моргаузы, даже хуже, и перестанет ненавидеть мать из-за принцессы – получится ведь, что права была всё-таки королева! Нет, всё-таки, Скульд – гений. А что касается того, что их деяние не очень-то праведное, так в стремлении защитить семью и своих детей все средства хороши! Она борется за любимых – кто её осудит?!

10.

Карл был уверен, что дикари не нападут на Гранствилл раньше, чем закончатся их священные равноденственные праздники, но к концу второй недели его пребывания в Хефлинуэлле в замок вдруг примчался гонец из Блумсберри, деревни на берегу Фьяллара, находящейся к западу от Гранствилла, с сообщением о том, что дикари напали на них, придя на лодках с далвеганских островов, и устроили резню. Замок, по словам гонца, ещё держится, но ему нужна помощь… Карл с большим отрядом через час уже мчался на запад.

По обычной дороге до Блумсберри был день пути. Но Карл спешил – тяжкое предчувствие какой-то беды томило его душу уже несколько дней. Принц оставил Олле в Хефлинуэлле, а сам с норвежцами Тессена рискнул поехать прямиком через Ригину по опасной тропе, которая зато сокращала его путь почти на полдня. В замке Карл не стал говорить об этом, чтобы не тревожить и без того взволнованного короля; поцеловал Алекса, наскоро простился с Мэг, ставшей гораздо спокойнее в эти дни, и отправился в путь.

Осенний лес, потерявший большую часть своего пышного наряда, казался каким-то сиротливо-враждебным. Ажурные папоротники, ставшие жёлто-красными и малиновыми, сильно поредели, ветер, злорадно посвистывая, срывал нарядные листья клёнов и буков, усыпая ими овраги. Только вязы на полянах у ручьев ещё стояли зелёные… Карл, лучше всех знавший Элодисский лес, ехал впереди отряда: у него было чутьё на засады и скрытую опасность.

Но в лесу было неприветливо и неуютно, но спокойно. Осень совершала в нём свою вечную работу, и не было слышно ничего иного: ни тревожных птичьих криков, ни треска сучьев, ни шелеста ветки, неосторожно задетой… Дикари не оставили засад на тропе, а в душе Карла росло и росло предчувствие беды, томило и давило сердце, и он то и дело подгонял коня.

Солнце коснулось вершин самых высоких деревьев, когда Карл и его воины достигли обжитых мест. И по мере того, как они миновали огороженные пастбища, возделанные участки земли и фруктовые деревья, тревога Карла всё возрастала. Увидев паренька и девчонку, пасших коз и телят, принц окликнул их:

– Эй, вы из Блумсберри?

– Да, милорд. – Ответил парень, поднимаясь с колоды, сидя на которой он учил свою девчонку плести какие-то ремешки, невзначай целуясь с нею.

– Разве на деревню не напали дикари? – Спросил Карл, всё больше и больше волнуясь. Парень удивлённо вздёрнул домиком светлые брови:

– Дикари, милорд?.. В это время? Да они же празднуют сейчас. В тихую погоду аж здесь слышно, как барабаны бьют…

Карл не слушал больше. Тревога превратилась в страх, ледяной иглой вонзившийся в сердце. Его убрали из Гранствилла, как предполагалось, больше, чем на сутки, и причина для этого могла быть только одна… Карл развернул коня и вонзил шпоры в его бока. Конь прянул с места в галоп; осенняя сырая земля вместе с листьями полетела из-под подкованных копыт, рвущих её в бешеной скачке.

Олле сидел у себя и пил. После смерти Моргаузы он остался между небом и землёй: жизнь его развалилась на куски, и он никак не мог собраться с силами и собрать её обратно. Накачиваясь вином, он клял то себя, то Карла, по-прежнему любившего его и тем причинявшего страшные муки его преступному сердцу, то Моргаузу, которая порушила и испоганила за свою короткую жизнь всё, что могла, и которую он всё же продолжал жалеть и любить… Олле не знал, как ему быть: открыться Карлу и навеки потерять его дружбу, молчать, оберегая честь мёртвой, бежать от Карла и вины?..

Тихонько поскребшись в дверь, заглянула Стил. Олле три года назад женился на ней, чтобы оправдать свои частые посещения Хефлинуэлла, и даже имел от неё двух детей.

– Всё пьёшь?

– Иди отсюда. – Грубо ответил Олле и налил себе ещё вина. Вино было хорошее, густое и тёмно-красное, как кровь, но Олле выпил уже столько, что не понимал его вкуса.

– Да нет, – тревожно произнесла Сил, скользнув внутрь и прикрыв дверь, перед этим воровато обернувшись, – ты послушай, в замке что-то неладное происходит…

– Ты что, слов не понимаешь?! Я хочу быть один!

– Да и чёрт с тобой! – Разозлилась Стил. – Сиди, нажирайся, мне-то что! А если случится что-то дурное с принцевой подружкой, не говори, что тебя не предупреждали!

– О чём ты, дура? – Напрягся Олле.

– О Мэгенн, ясное дело! – Дёрнулась Стил. – Не знаю, что творится, но королева плачет с утра. Она три раза пыталась под разными предлогами младенца у неё забрать, даже меня подсылала, и нервничает, ужас. А сейчас там Скульд и не даёт ей уйти, они ругаются, я сама слышала, что она говорила что-то об опасности для младенца. Женскую половину ирландцы стерегут, я еле улизнула. Всё это не спроста! Не знаю, что они на эту Мэг так взъелись, не такая она и дурная, а на младенца они умышляют и вовсе зря, Бог им этого не…

Олле швырнул кубок с остатками вина на стол, и вино кровавой кляксой выплеснулось на светлое платье Стил. Она досадливо вскликнула, а Олле, оттолкнув её, вышел в коридор.

У лестницы дорогу ему преградили двое ирландцев:

– Куда-то спешишь, Ульвен?

– Дорогу, Мэйхью! – Выхватил меч Олле, печёнками ощутив: Стил права, и всё плохо. Ирландцы тоже схватились за оружие. Но Олле не зря с детства тренировался с Карлом, одним из лучших воинов, каких знал Остров. Не смотря на хмель, Олле хватило пары ударов, чтобы избавиться от противников, и, не медля, он бросился наверх, в комнату Мэг, которая была одна и укачивала младенца. Вскрикнула, увидев Олле: тот был в крови, лицо страшное, мертвенно бледное.

– Это не моя кровь. – Хрипло сказал он. – Скульд и королева задумали что-то, а Карла нет, и вернётся он только завтра. До того времени мы укроемся у Енсена. Одевайся. Ребёнка оставь здесь, Стил за ним присмотрит.

– Нет! – Содрогнулась Мэг. – Я сына не оставлю!

– Его никто не тронет! – нетерпеливо крикнул Олле. – Ну же!

– Я не оставлю его! – Тоже крикнула Мэг. – Они его ненавидят, называют отродьем ведьмы! Я не брошу моего сына!

– Чёрт с тобой! – Отмахнулся Олле. – Живей, не время наряжаться! Я не знаю, есть ли у нас шанс покинуть замок…

Мэг торопливо накинула на себя что-то, завернула ребёнка в тёплый платок. Поспешила за Олле. В коридорах ещё было пусто, но на парадной лестнице Олле заметил О’ Мелли, капитана ирландской стражи короля, и увлёк Мэг в тёмный проход.

Пришлось им выбираться из замка через потайную калитку, которой они с Карлом частенько пользовались в детстве и юности. Олле хотел спрятать Мэг в их потайном месте и попросить помощи и лошадей у Енсена, но ребёнок начал плакать, а Мэг побоялась остаться в овраге одна, и Олле решил рискнуть: вместе с Мэг задворками поторопился в Гранствилл. Город, находившийся тогда на известняковой скале над Ригиной, весь вытянулся вдоль единственной улицы, следуя изгибам и прихотям скалы; дом Енсена, куда стремился увести Мэг Олле, стоял в самом конце улицы, но если идти задами, через огороды и сад, то можно было срезать путь… Только в саду на них бросились собаки, уже спущенные на ночь хозяевами, и Олле увёл Мэг с плачущим младенцем через узкий переулок на главную улицу. От Хефлинуэлла к ним мчались четыре всадника; узнав мавров, бывших пажей Моргаузы, а теперь телохранителей короля, Олле схватил длинную жердь и крикнул:

– Беги к Енсену, Мэгги! Беги быстрее, если хочешь жить!

У него не было ни единого шанса против четырёх всадников, и он это понимал, но погибнуть, спасая Мэг и её сына, было единственным, что Олле мог сделать во имя искупления своей вины перед Карлом. Мэг побежала по улице, прижимая к себе ребёнка, а Олле, торопясь, толкал на середину улицы сломанную повозку, без колёс стоявшую возле одного из домов. Гранствилл словно вымер, хоть было ещё не так уж и поздно, и Олле проклял в душе этот город, с самого начала невзлюбивший Мэг. Всадники приближались, и Олле, вскочив на телегу, длинным шестом заставил одну лошадь шарахнуться прочь и отпугнул вторую. Но силы были не равны. Достав мечом одного из убийц, он получил удар от другого, узнав О’ Мелли перед тем, как упасть. Мавр швырнул факел в повозку, и с пронзительным криком заставил коня прыгнуть через оглобли.

Мэг побежала не к дому Енсена, который был слишком далеко, а туда, куда побежала бы любая её соотечественница: к церкви. Отец Марк, давно уже наблюдавший за происходящим изнутри, открыл бы ей, но Анна, пережившая резню в Торхевнене, и теперь слывшая святой, крестом закрыла перед ним дверь:

– Никогда! Никогда эта тварь не переступит порог дома Божьего!!!

– Но младенец! – Ужаснулся отец Марк. – Он же безгрешен!

– Это подменыш! Все знают, что едва появившись на свет, он сожрал повитуху! Не дам!!!

Мэг продолжала стучать и умолять о помощи; не дождавшись, она обернулась и увидела, как Олле проткнули мечом и он упал. Всадник, перемахнувший через пылающую повозку, показался ей гигантским, как сказочное чудовище… Закричав, Мэг бросилась к первой же попавшейся двери и забарабанила в неё, потом к другой…

– Сюда! – Крикнула женщина с другой стороны улицы. Вспыхнувшая надежда придала Мэг сил, она со всех ног бросилась на голос, настигаемая топотом копыт.

– Скорее!!! – Закричала Юна, протягивая руки. Всадник, поняв, что жертва вот-вот ускользнёт, приподнялся на стременах и метнул нож, сверкнувший красным в отблесках огня. Мэг, споткнувшись, начала падать, и Юна, решившись, метнулась и подхватила ребёнка из её рук. Дитя Леса, быстрая и гибкая, как кошка, она сделала обманное движение, увернулась из-под копыт и, отрезанная всадником от своего дома, скользнула в переулок. Буквально из-под лошадиного носа она нырнула в овраг, уцепившись за ивовые косы и, слыша погоню за собой, побежала по воде. Спешившийся мавр догонял её, шумно дыша, и Юна решилась: положила ребёнка на траву у ручья, а сама притаилась в темноте, невидимая в своём тёмном платье. И когда появившийся на детский плач убийца возник рядом, она ударила его в спину длинным и узким женским ножом, который женщины её племени всегда носили при себе и отменно умели пользоваться с самого детства. А после, ополоснув нож, Юна подняла ребёнка и начала баюкать и успокаивать его, сама ещё вся дрожа от пережитого ужаса.

11.

Появившись на городской улице, Карл сразу увидел полыхающую повозку и трёх всадников, которые кружили вокруг чего-то, лежавшего на земле. При виде принца они тут же рванули к лесу. В лежащем у огня человеке принц узнал Олле; отблески пламени отражались в густой луже крови вокруг него. Но Карл не успел ужаснуться гибели брата. Он увидел женщину посреди улицы и понял, кто это, ещё до того, как подбежал к ней, бросив покрытого пеной, хрипящего коня. Мимо пронеслись Тессен и его люди, преследующие убийц, но Карлу было не до них. Он перевернул и поднял Мэг, в спине которой глубоко сидел нож, каким-то краем сознания отметив, куда он воткнулся, и констатировав, что рана смертельна. Он весь день знал об этой беде, но не опознал её голос!..

Мэг дышала, и безумная надежда вспыхнула в Карле вопреки всему. Енсен со своими вооружёнными домочадцами подбежал к ним, сокрушаясь:

– Ах, какая беда! А я сижу у себя на отшибе, и понять не могу, что такое загорелось! Ах, беда какая! Милая ты девочка!

– Она дышит. – Ровным голосом произнёс Карл. – Нужен лекарь… Она дышит. – Он держал Мэг так, словно от этого зависела её жизнь. – Нужен лекарь. Нужно вытащить нож. Ей больно!

– Не трогай нож! – Предупредил Енсен. – Кровь ручьём побежит!

– Ей больно! – Карла коробило так, словно больно было и ему. – Время уходит!

– Олле Ульвен умер. – Сказал Тессен, с непокрытой головой подходя к принцу. – Умер, как мужчина, пытаясь всадников остановить и спасти её.

– Я отнесу её к тебе. – Словно не слыша, сказал Карл, поднимаясь с колен осторожно, чтобы не причинить Мэг новой боли.

– Ясно, как день. Я за лекарем пошлю.

– Она не умрёт. – Сам себе сказал Карл. – Так нельзя, так не может быть, она не умрёт!..

Его люди стояли поодаль в молчании, обнажив головы.

Его безумная надежда, возможно, длила жизнь Мэг – она дышала до утра, не смотря на то, что кровь, не переставая, текла из раны вопреки стараниям лекаря, а та, что не вытекала наружу, заполняла лёгкие. Мэг умирала в Гранствилле, а в Хефлинуэлле умирал Аскольд. Он сам отдал приказ прикончить Мэг и её сына; после чего его сердце не выдержало. Бившейся в истерике королеве он сказал только:

– Я спас сына… – После чего уже не произнёс ни слова. Скульд, стоя поодаль, кусал губы. Произошедшее было худшим его поражением за всю его богатую на события жизнь. Ничего хуже того, что произошло сейчас, просто быть не могло, по его разумению. Как не вовремя вернулся Карл! И Скульд совершенно не понимал поступка короля. Зачем было посылать к этой… убийц?! Да ещё вот так, посреди улицы, на глазах у всего города?! Если бы они убили её где-нибудь в овраге, можно было бы списать всё на дикарей, направив гнев Карла в нужное русло! «Я спас сына»?! От чего?!

– От нас! – Простонала королева, подняв залитое слезами лицо. – Боже милосердный, Аскольд, любовь моя!!! Он спас его от нас… Карл убил бы эту девку, если бы мы выполнили свой план, убил бы, дядя, и мы оба это знали!!! Любимый мой, он спас сына от этого греха… Господи!!! Кто спасёт нас?! – Она повернулась к Скульду, лицо исказилось от горя, ненависти и отчаяния:

– Это всё ты!!! Ты, ты… дьявол!!! Ради власти, ради твоих интриг… Ты привёз этих ирландок, которые отняли у меня и сына, и мужа!!! Будь ты проклят!!! – Она бросилась на Скульда, и тот безжалостной пощёчиной отшвырнул её на пол, где она и осталась подле ложа короля, безудержно рыдая. Скульд поморщился, потирая руку, и вышел прочь. Придворные смотрели на него с нескрываемым злорадством, хотя многие всё-таки опускали глаза. Король умер – да здравствует король! Они уже готовились лизать задницу Карла, хотя и не знали, во что выльется гнев нового короля – а виновны были все.

Мэг не сказал ни слова. Только однажды она посмотрела на Карла вполне осмысленно, с жалостью и нежностью, и он позвал её, с новой надеждой в сердце, но она закрыла глаза и больше уже не открывала их до самого рассвета. Самым ужасным было ощущение того, как она уходит: как жизнь утекает из неё по капле, как изнутри её тела подступает холод, совсем иной, нежели холод в озябших руках, совсем иной! Карл держал её, пытался согреть, в безумной надежде отдать ей часть своей силы, часть своей жизни, звал её, умолял не оставлять, не стыдясь слёз и дрожащих губ. В эти часы не было ни стыда, ни сожалений, ни гнева, ни мести, ничего, кроме Мэг. А потом не стало и её.

Утром в дом Енсена пришла леди Эве, бледная, со следами рыданий и отчаяния, и сказала Карлу, что Аскольд скончался, что Карл теперь – король, и его подданные ждут его. Карл слушал её и, не отрываясь, смотрел на Мэг.

– Мне нечего сказать тебе. – Произнесла она после ужасной паузы. – Я потеряла сына и зятя, и всё по своей вине. Я знала, что задумали Скульд и Зура, и не вмешалась. Не вмешалась – и мой сын мёртв. По моей вине. Я готова ответить за свою долю того, что случилось. Все боятся тебя, но мне бояться нечего. Самое страшное уже произошло… И мне всё равно, что будет теперь. Идём в замок, Карл. Ты нужен там.

– Священник не пришёл. – Мёртвым голосом произнёс Карл. – Она умерла без причастия.

– Это ужасно, Карл. – Голос Эве сорвался. – Мой сын тоже… Тоже умер без покаяния.

– Если она в аду, на небе нет справедливости. – Эве задрожала: таким жутким был спокойный голос Карла. – Если она в раю, я ей не нужен. Но если в аду, я должен пойти к ней.

– Карл! – Вскричала Эве, вновь заливаясь слезами и протягивая к нему руки. – Не надо, не надо!!!

– Ей будет страшно там. – Продолжал Карл, не глядя на неё. – Я должен прийти и помочь ей. Это всё, чего я хочу.

Весь день он просидел возле Мэг, не отрывая взгляда от её лица. Под её глазами легли тени, на губах запеклась кровь, она была бледной до голубизны, и всё-таки красивой. К Карлу приходили Тессен, даже отец Марк, но Карл приказал Енсену не пускать никого, а Марка гнать прочь без всякой жалости. Когда норвежец, опасаясь, что у принца от горя помутился разум, сам осторожно приблизился к нему и заговорил, Карл сказал:

– Я всё знаю, Енсен. Я всё помню. Это в последний раз, когда я вижу её… Ты же понимаешь. Я хочу посмотреть на неё, только посмотреть. – Голос его сорвался. – Я всё ещё чувствую её… Она всё ещё со мной.

– Ты король. – Напомнил Енсен. – В замке тебя ждёт твоя корона. Ступай… А мы позаботимся о бедной девочке.

– Корона. – Сказал Карл.

В замок он пришёл пешком, неся Мэг на руках. И все были потрясены тем, что он сделал: он посадил её в кресло королевы и, забрав из рук сенешаля корону, сам опустил её на голову Мэг. И приказал собравшимся приветствовать своих новых короля и королеву.

– Ты сошёл с ума. – Сказал Скульд. – Она тебе даже не жена!

– Жена. – Сказал Карл. – Мы обвенчались с нею в Лионесе перед тем, как я привёз её сюда. Она моя законная жена и ваша королева. – В гробовой тишине он обнажил меч. – Я убью каждого, кто попытается проявить неуважение к ней.

– Но это же невозможно! – Воскликнул сенешаль и Карл, даже не переменившись в лице, воткнул меч ему в горло. Ногой отпихнул содрогающееся тело от ступеней трона и сел на него подле Мэг. После этого никто уже не посмел проявить хоть какой-то протест. Придворные целовали руку мёртвой женщине, принося слова клятвы королю, и даже Скульд присоединился к этой церемонии, прочитав в глазах Карла обещание сделать то же, что он сделал с сенешалем.

Карл думал, что после этого боль утихнет, и он сможет подумать о чём-то другом, но думал он только об одном: как Мэг стучится в двери Гранствилла, сходя с ума от страха, а эти двери остаются запертыми перед ней. Это рассказал ему Енсен, пока Карл сидел рядом с Мэг в его доме… Он не мог есть, не мог спать. Сидя в пустых покоях, где всё напоминало о Мэг и Алексе, он пытался собраться, успокоиться и подумать, но не мог. «Мне нужно время. – Успокаивал он сам себя. – Нужно время; нельзя так страдать вечно. Я перетерплю».

Обернувшись на скрип двери, он, вопреки собственному рассудку, не сдержал радостного восклицания при виде силуэта женщины с младенцем на руках. Был миг, сладостный до боли, когда он поверил в чудо и испытал такое счастье и облегчение! Но в следующий миг на свет ступила Юна, с расцарапанной щекой, с хвоей в волосах. Но Карл смотрел не на неё, а на ребёнка.

– Я бы раньше пришла, да не знала, что тут и как, вот и пряталась в лесу, пока подружка не прибежала и не помогла мне пробраться к тебе.

– Господи, Юна… – Хрипло произнёс Карл, руки его тряслись, когда он потянулся к сыну. Гибель этого крохотного человечка терзала его едва ли не страшнее, чем смерть Мэг. Он не прикоснулся к младенцу, мирно посапывающему на руках Юны, только трясущимися пальцами погладил край платка Мэг, в который тот был укутан.

– Я убила его – того самого, что нож бросил. – Гордо улыбнулась Юна. – Он за нами в овраг спрыгнул, ну, и напоролся на мой женский нож – ты знаешь наши ножи! На что хошь, поспорю, что он помучился, пока подыхал! Жаль только, что не успела твою Мэг спасти. Ежели бы она не в церковь побежала, а сразу ко мне! Правда, жалко, честно. Это не просто слова. Я ведь не каменная. То, что она заняла моё место… Да всё равно! И не моё место это было. – Весь её обычный гонор вдруг слетел с неё, она всхлипнула и, опустив младенца на постель, крепко обняла Карла и прижалась щекой к щеке. И Карл, зажмурясь, прижался к ней сам, прижался изо всех сил, чувствуя, что именно это ему и было нужно: чтобы его обнял кто-то, кому не всё равно, кто тоже скорбит о Мэг, кто его понимает… И кто плачет вместо него.

– Как мне быть, Юна?.. – Простонал он немного погодя. – Как жить дальше?! Я всё ещё слышу её возле себя…

– Не знаю, милый. – Всхлипнула она. – Попробовать-то надо.

12.

Когда Карл похоронил отца и Олле и казнил убийц Мэг, Гранствилл приготовился забыть свой страх перед новым королём и зажить своей обычной жизнью. Карл не разговаривал с матерью и Скульдом, запретив им вообще появляться у него на глазах. Юну он оставил в замке, и она взяла на себя заботу о нём и об Алексе, наслаждаясь домашней войной с женщинами: в отличие от Мэг, она не боялась ни словесных шпилек, ни мелких подлянок, а в искусстве портить другим жизнь ей не было равных. У неё хватило и мужества, и великодушия, чтобы совершить подвиг, но в быту она осталась злоязыкой стервой, мелочной и мстительной.

Мэг король хоронить не позволил. Он велел поставить её гроб в главном зале, и когда его пытались спросить, чего он хочет, Карл выходил из себя. Дни шли, а он ничего не предпринимал, сидя на троне напротив гроба, и видно было, что душа его бродит где-то далеко отсюда. Как-то вечером он вдруг потребовал доски и гвозди и сам заколотил дверь в комнату, где так недолго жил с Мэг. Но это тоже ничуть не облегчило его душевной муки. Только стало ещё больнее, когда он осознал, что это бесповоротно.