Халцедоновый Двор. И в пепел обращен

– На что же вы рассчитываете? – спросила она, облизывая пальцы, испачканные вишневым соком.

– На нечто вроде агента, – призналась Луна. – Возможно, у вас найдется друг в Файфе, или знакомый при одном из других шотландских дворов, который мог бы отправиться туда, не бросаясь в глаза. Ведь почти все мои придворные – английские дивные, или те, кто северянам еще более чужд.

– То есть, нужен шпион, – подытожила Розамунда.

В то время, как Бен Гипли ведал тайной службой Халцедонового Чертога во всем, что касалось смертных, делами дивных занимался королевский лорд-хранитель, Валентин Аспелл. Но в некоторых, самых деликатных предприятиях лучшими – и при том не внушающими никому никаких подозрений – помощницами Луны были сестры Медовар.

– О попытке поджога нашей ольхи вы уже знаете, – сказала она. – Как бы мне ни хотелось верить, что Тейлор был послан на это изменником из числа моих собственных придворных – и сколь ни странным может казаться такое желание, – есть причины полагать, что за этим стоит Никневен. Если так, значит, на севере что-то изменилось. Мне нужно выяснить, что.

Гертруда широким жестом указала на стол, приглашая королеву отдать должное угощению, и Луна послушно принялась намазывать маслом ломоть свежего хлеба. «А ведь эта простая еда может прийтись по сердцу Эоху Айрту, – подумала она, вспомнив его презрительные замечания насчет изысканных придворных пиров. По-видимому, ирландцы привыкли пировать проще. – Попробую пригласить его сюда и посмотреть, не улучшится ли его расположение духа».

Впрочем, отвлекаться не стоило: самой насущной задачей в этот момент была не Ирландия, а Шотландия. Тем временем меж сестрами Медовар состоялся целый разговор из взглядов и нечастых отрывистых полуфраз. Наконец Розамунда сказала:

– Может, это и не Гир-Карлин? Вы ведь помните, кто при ее дворе приютился.

Непрожеванный хлеб застрял в горле. Пришлось запить его солидным глотком меда.

– Да, – мрачно ответила Луна. – Кентигерн Нельт. И – да, я уже размышляла, не может ли это оказаться ни более, ни менее, как местью за Альгресту.

Конечно, сестру великан не любил: Луна всерьез сомневалась, что ему вообще ведомо чувство любви. Однако гибель Альгресты в битве Кентигерн счел смертельной обидой и имел причины винить в этом Луну – ведь битва случилась из-за нее. В изгнание он был отправлен именно с тем, чтобы предотвратить любые попытки отмщения: попробуй он отомстить, Луне пришлось бы предать его казни, а этого ей отнюдь не хотелось. Однако, будучи изгнан, Кентигерн вернулся на прежнюю родину, на север, и поступил на службу к Неблагой королеве Файфской.

Оставив в Лондоне брата, Пригурда. Который, единственный из звероподобной троицы Нельтов, служил не из ненасытных амбиций, а из верности, и был готов удостоить своей верности Луну. Некоторые утверждали, будто ему нельзя доверять – по крайней мере, настолько, чтоб жаловать его капитанским достоинством и прежней должностью Альгресты, однако кроме Халцедоновой Стражи Пригурд не знал ровным счетом ничего. К тому же он, пусть и не блистал умом, но долгу был неизменно верен.

– Будь это месть, – сказала Гертруда, – с ней можно бы разобраться, отправив на север Пригурда.

И Розамунда, и Луна уставились на нее с откровенным недоумением.

– Пригурда – в дипломаты? – переспросила Розамунда, будто не веря собственным ушам. – Маб его возлюби, у него же и трех собственных мыслей в голове не сыскать. Кентигерн снимет с него шкуру, разделает на мясо и подаст Никневен сырым.

Да, мягкость Гертруды была восхитительна, но зачастую доходила до наивности.

– Не думаю, что кто-либо способен отвратить Кентигерна от мести одними лишь уговорами, – согласилась Луна. – Но я сомневаюсь, что все это – просто его затея. Предоставленный самому себе, он, скорее, явился бы в Халцедоновый Чертог среди ночи, с топором в руках, алкая моей крови. Если уж на то пошло, Никневен его, скорее, сдерживает, чем потакает его страстям.

С восхождением Луны на престол двор покинул не только Кентигерн, и даже не он один переселился в Файф. Но остальные ушли мирно, либо бежали так далеко, что их опасаться не стоило. И…

Пришедшая в голову мысль исторгла из груди Луны стон. Сестры взглянули на нее с одинаковым удивлением на лицах.

– Эоху Айрт, – пояснила она. – Он заявил, будто располагает полезными для меня сведениями. А ведь ольстерцы прежде имели дела с Шотландией. Быть может, королю Конхобару, или еще кому-нибудь в Ольстере известно об этом новом злоумышлении Никневен.

– Чего ж они желают взамен? – спросила Гертруда.

«Избавить Ирландию от английских поселенцев и от власти английского короля».

– Устранения Уэнтворта, – ответила Луна. – Коего мне мягкими способами не достичь. Я предлагала Айрту все, что могу, но он ничем не прельстился. Значит, нужно исхитриться отправить в Файф собственного агента.

Брауни с сомнением переглянулись.

– Что ж, мы попробуем, – без особой надежды сказала Розамунда. – Есть у нас в Приграничье пара друзей, которые могут сгодиться.

– Я буду очень благодарна, – откликнулась Луна.

– Вот и ладно, – подытожила Розамунда. – А я буду очень благодарна, если вы не позволите этому фазану пропасть зря. Подзаправьтесь, Ваше королевское величество: без пищи всех бед нашего острова не избыть!

Часовня Св. Стефана, Вестминстер, 5 мая 1640 г.

«Три недели этого бедлама – и все напрасно!»

Этот рефрен вновь и вновь крутился в голове Энтони, шагавшего через вестибюль к дверям часовни Святого Стефана, где заседала Палата общин. Три недели все более и более горячих споров, но Пим и его сторонники твердо стоят на своем, несмотря на возобновившуюся вражду с Шотландией. От религии и до власти над гражданским ополчением… и перечень требуемых ими перемен продолжает расти.

Кое-какими ресурсами Энтони располагал, но и у них имелись пределы. Дивные соглядатаи Луны и смертные агенты Бена Гипли держали руку на пульсе Палаты лордов и Тайного Совета короля, но властью над сими учреждениями он не обладал – знал только общее содержание их дискуссий. И то, что ему доносили, отнюдь не обнадеживало. Карл, как всегда пребывал в уверенности, будто оппозиция Общин – дело рук горстки злопыхателей, тогда как большинство держится более мягких, уступчивых позиций. Но ведь тот же самый Карл неизменно ожидал, что дела пойдут так, как ему того хочется, независимо от обстоятельств; тот же самый Карл затыкал уши, едва услышав, что положение хуже, чем он думает. Советники его были слабы, немногих же сильных – Уэнтворта и архиепископа Лода – ненавидели всей душой. Гниль в правительстве Англии поразила далеко, далеко не одного человека.

Даже в столь ранний час вестибюль кишмя кишел клерками, слугами да и просто людьми, надеявшимися представить на рассмотрение Общин свои дела. Здесь было куда хуже, чем в Ратуше: прежде, чем миновать барьер у входа в часовню, Энтони пришлось отбиваться от ходатаев из трех графств. Все трое жаловались на корабельную подать, и это ничуть не удивляло. Корабельная подать была самым ненавистным налогом от края до края Англии.

Главной загвоздкой (мысли его раз за разом возвращались к Палате общин) было отсутствие лидеров. Уэнтворт, один из самых дельных членов Палаты одиннадцать лет тому назад, недавно получил титул графа Страффорда и, как таковой, занял место среди Лордов. Да, по-своему этот человек был так же слеп, как и Карл, а врагов наживал просто-таки виртуозно, но, по крайней мере, дело делал! В его отсутствие партию короля охватил разброд, а Джон Пим со товарищи организовали сильную оппозицию.

Отношение Энтони к Пиму превратилось из пустякового сомнения в откровенное недоверие. Будь он просто ревнителем пуританских реформ, все и тогда было бы достаточно скверно, однако этим его амбиции вовсе не ограничивались. Похоже, Пим видел в парламенте не поддержку, а узду, ошейник для короля. Он желал власти в вопросах, со всей очевидностью являвшихся королевской прерогативой, и с этим Энтони согласиться не мог. И, таким образом, застрял посредине.

Оказавшись в стенах часовни, среди изогнутых подковой рядов сидений, Энтони на миг почувствовал себя медведем, намеченным для травли. С этим ощущением он и занял свое место среди остальных, неподалеку от спикерского кресла. Приверженности к соседям он не испытывал: Пенингтон с Крэддоком твердо держали сторону Пима, и Соам день ото дня все больше склонялся к тому же. Но позади них сидел сэр Фрэнсис Сеймур, старый отцовский друг и союзник по прежнему парламенту, и рядом с ним в этом еще не изученном лабиринте казалось как-то уютнее.

Скользнув на скамью впереди рыцаря и негромко приветствуя его, Энтони собрался с духом.

«Прошло всего три недели. Я поведу этот танец за собой».

Не в сторону требований короля, не к бунтарским реформам Пима, но средним, умеренным курсом. Дело нелегкое, но со временем он своего добьется.

Тут его взгляд привлекло нечто странное.

– Где же Гленвилл? – шепнул он на ухо Сеймуру.

Кресло спикера пустовало, хотя время молитвы, которой открываются слушания, уже подошло.

Сеймур покачал головой.

– Не знаю. И, должен сказать, не нравится мне все это.

Энтони чувствовал то же самое. Накануне Гленвилл выступил с довольно резкой речью, что никак не могла принести ему благоволения короля. Неужто Карл зашел столь далеко, что решился сместить спикера Палаты общин? Да, Пим с радостью объявлял нарушением привилегий парламента любую мелочь, но в этом случае Энтони вынужден был бы с ним согласиться. Нет, разумеется, король не нанесет парламенту столь вопиющего оскорбления – тем более, что Палата уже с ним в раздоре! Ведь это положит конец всем надеждам на примирение…

Охваченный тревогой, он склонил голову и начал молитву. Что будет дальше, если Гленвилл смещен? Да, Энтони знал: бывало, спикеры кончали скверно – не зря же избранного, согласно традиции, волокут к креслу волоком, – но полагал, что все это в далеком прошлом.

– Аминь, – провозгласили собравшиеся (некоторые – с куда большим рвением, чем остальные).

Вдруг двери в часовню распахнулись. Вошедший, человек с черным жезлом в руке, остановился перед столом спикера. Клерки в углу замерли от удивления, занеся над бумагою перья. На Максвелла, герольдмейстера Палаты лордов, возлагалась обязанность призывать Общины на совместные заседания обеих палат. В отсутствие Гленвилла это не сулило ничего хорошего.

– Изволением Его величества, – громко объявил Максвелл, – вам, рыцарям, служителям церкви и вольным горожанам его Палаты общин, надлежит без промедления предстать перед Его величеством, на общем с Палатою лордов заседании.

Ругательство, вырвавшееся у Энтони, утонуло в громкой ругани остальных. Несколько человек вскочили, выкрикивая вопросы, но Максвелл и ухом не повел. Он попросту бесстрастно ждал, когда Общины следом за ним отправятся в просторный зал, где собирались Лорды.

– У вас во всем этом опыта больше, чем у меня, – заговорил Энтони, склонившись к Сеймуру. – Скажите, есть ли у Его величества хоть одна хорошая причина призывать нас именно сейчас?

Морщинистое лицо старика обмякло, потемнело, в глазах блеснул мрачный огонек последней – на грани гибели – надежды.

– Хорошая… Если для нас, то вряд ли. Возможно, сокрушительное поражение в Шотландии. Или мятеж в Ирландии – может статься, эти планы вооружить ирландцев против скоттов принесли ожидаемые плоды. Или еще какая-нибудь катастрофа.

«И это – лучшее, на что мы можем надеяться».

Энтони стиснул зубы и возвысил голос, перекрикивая поднявшийся гомон.

– Спорить здесь бессмысленно! Нас призывают к Лордам – там мы и получим все ответы! Идемте же, покончим с неизвестностью!

Не прекращая недоуменного, гневного ропота, парламентарии построились и двинулись вслед за Черным Жезлом по коридорам Вестминстерского дворца. Войдя в зал Лордов и увидев у дальней стены Гленвилла, Энтони похолодел. Круги под глазами спикера темнели, словно кровоподтеки. Неподалеку, в роскошном кресле, сидел Карл Стюарт, первый носитель сего имени, милостью Божией король Англии, Шотландии, Франции и Ирландии, Заступник Веры, и прочая, и прочая, и прочая. Помост, на коем стояло его кресло, возвышал короля над остальными, но и это не могло скрыть его тщедушной стати. Порой Энтони задавался вопросом: уж не в этом ли изъяне, из-за коего он в вечном проигрыше перед людьми рослыми и сильными, кроется причина его упрямства?

В эту минуту упрямство было просто-таки написано на его лице крупными буквами. Члены Палаты лордов сидели по местам. Войдя в зал, Общины остановились посредине, между пэрами и епископами. Сгрудившиеся впереди заслонили вид, однако, склонившись влево, Энтони сумел разглядеть короля. Губы его меж роскошными усами и остроконечной бородкой были крепко, раздраженно поджаты.

Как только двери за последним из вошедших затворились, король заговорил.

– На свете нет повода посетить этот зал, – мерно, неторопливо, дабы свести невнятность речи на нет, сказал он, – более неприятного, чем сегодняшний.

У Энтони подвело живот. По мере того как Карл продолжал говорить, благодаря лордов верхней палаты за их благие стремления, неприятное, ноющее чувство внутри только усиливалось.

– Если способ завершить этот парламент благополучно и существовал, – говорил король, – не ваша, милорды, вина в том, что все обернулось иначе.

На что бы ни надеялся старик Сеймур – на объявление о бунте в Ирландии, или о том, что шотландцы захватили север, а голландцы потопили весь английский флот, а Карл продал Англию Испании – в эту минуту все его надежды рассыпались в прах. Чему Энтони, со своей стороны, ничуть не удивлялся. Особенно после того, как увидел Гленвилла.

Гленвилла, возглавлявшего Палату, на которую Карл недвусмысленно возлагал вину.

Сделав паузу, король мимоходом кивнул лордам, словно приглашая их разделить его недовольство.

– Без парламента, – весьма неубедительным тоном добавил он, – я с той же, если не с большей готовностью, выслушаю и удовлетворю те же самые жалобы, что и с парламентом.

«Неправда, – подумал Энтони, чувствуя закипающий в груди гнев пополам с горьким разочарованием. – Неправда, иначе мы ни за что бы до всего этого не дошли!»

Карл мог сколько угодно заявлять, что сохранит чистоту веры, проповедуемой Церковью Англии, мог напомнить, что промедление с субсидиями на продолжение войны опаснее отказа… Но все это уже не стоило ни гроша, ибо сии роковые слова все услышали еще до того, как Карл приказал лорду-хранителю Большой печати произнести их.

Роковые слова, что обратили в золу и угли все победы Энтони, все его надежды на будущее…

– Изволением Его величества, – заговорил лорд-хранитель, и голос его зазвенел, отражаясь от стен зала, где меньше месяца тому назад все присутствующие собрались на церемонию открытия, – парламент сей распускается, а всем вам, рыцари, служители церкви и вольные горожане, дозволяется разойтись. Итак… Боже, храни короля!

Халцедоновый Чертог, Лондон, 5 мая 1640 г.

Постукивая веером по подлокотнику в такт аллеманде, Луна наблюдала за кружащимися в танце придворными в пышных нарядах. Музыку на сей раз исполнял целый камерный оркестр смертных, по слухам, похищенных из некоего богатого дома на Стрэнде, хозяин коего – пэр или кто-то вроде – нанял их для собственного увеселения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Левеллеры [буквально – уравнители (англ.)] – радикальная политическая партия, требовавшая сосредоточения всей полноты власти в руках народа, управления через ежегодно избираемых представителей, свободы в промышленности, обложения налогами по доходам и законодательной передачи земли в вечное пользование земледельцам. Здесь и далее – примеч. пер.

2

В Англии, а затем Великобритании – эквивалент рыцарского звания для женщин.

3

В английском фольклоре – одна из разновидностей домового.

4

В английском фольклоре – мифическое существо, черный пес с горящими глазами, огромными клыками и когтями; предвестник несчастий и скорой смерти.

5

В данном случае – великий поэт, бард (ирл.).

6

В английском и шотландском фольклоре – злобные создания, обитающие в древних замках и дозорных башнях на границе, где творились преступления и проливалась кровь; сродни так называемым красным колпакам.

7

То есть, сторонниками Национального Ковенанта, манифеста шотландского национального движения в защиту пресвитерианства, сплотившего шотландцев в борьбе против абсолютистской политики Карла I.

8

Карл I считал епископов необходимыми для королевского контроля над церковью и, будучи главой епископальной англиканской церкви, признать ликвидации епископата в Шотландии не мог.

9

Сиды, или ши, в фольклоре Шотландии и Ирландии – волшебные существа, эльфы, обитающие внутри полых холмов, в пещерах, расщелинах скал, а иногда на чудесных островах в океане.

10

В английском фольклоре – добродушное волшебное существо сродни домовым-брауни.

11

Ганканах, или ганконер, в ирландском фольклоре – сладкоречивое волшебное существо в мужском облике, соблазняющее смертных женщин.

12

Корабельная подать (или корабельные деньги) – старинная повинность прибрежных графств снаряжать для обороны страны определенное число военных кораблей. В период единоличного правления Карл I превратил ее в денежный сбор и пытался распространить на внутренние графства страны.

13

Рыцарская повинность (или «опись рыцарского имущества»,англ. – Distraint of Knighthood) – закон, обязывавший всех землевладельцев, имеющих определенный ежегодный доход, присутствовать на коронации, чтоб быть посвященными в рыцари. Воспользовавшись этим законом, давно вышедшим из обихода, но и не отмененным, Карл I обложил крупными штрафами за уклонение от принятия рыцарского звания всех, кто, подпадая под действие закона, не явился на его коронацию.

14

Пошлина на привозное вино и процент со стоимости любого ввозимого в страну товара, форма субсидий в пользу Короны, являющихся не обязанностью, но добровольным даром подданных. Назначение потонного и пофунтового сбора находилось в компетенции английского парламента. Карлу I права на данный сбор предоставлено не было, однако король продолжал взимать данный сбор без согласия парламентариев.