Кого выбирает жизнь?

– А еще, профессор, нашей экономике всегда вредит холодный климат. Слышал я, будто на борьбу с ним уходит треть наших сил и средств! Это же, как палка в колёса! Не то, что у Запада!

– Завт-рак! Все на завт-рак! Завт-рак! – по коридору пронесся знакомый призыв.

Я остановился на полуслове, поднял обе руки вверх и напомнил собеседнику, что договор дороже денег!

46

Какое всё-таки мучение в моём полуживом состоянии самостоятельно передвигаться на большие расстояния! Крохотными шажками, один за другим, один за другим переставлять обессиленные ноги, часто отдыхая. И удивляет, что за пару последних дней, мне казалось, я уже нарастил прежний объем мышц, вот только задыхаюсь от нагрузки и быстро устаю. Стало быть, глядя объективно, далеко мне до нормы, что о себе я бы не мнил!

Так или иначе, но с помощью любимой и неунывающей внучки, которая совсем не формально поддерживала меня под руку, я добрался до последней двери этого бесконечно опостылевшего мне учреждения, всей душой стремясь на свободу, как конь, издали почуявший запах родного дома.

И вдруг разволновался от неосмысленных пока, но стремительно наваливающихся на душу ожиданий, оказавшись перед этой огромной старинной деревянной дверью. Я испытал теперь такое, как давным-давно, когда летел, не чувствуя под собой ног, на первое свидание с тобой, еще не зная, как ко мне отнесется моя выстраданная мечтательными ночами любовь. И ничего более важного в моей жизни в тот миг и быть не могло. Как и сейчас.

Я чувствовал всем своим нутром, что происходит нечто бесконечно знаменательное, по сути своей, ведь это совершенно невероятное, но свершающееся со мной повторное вступление во внезапно приостановленную месяц назад жизнь! Я возобновляю ее полноправно, не опутанным реанимационными проводами и трубками инвалидом в больничной палате, а как все, как обычный нормальный человек, у которого есть почти бесконечные возможности передвигаться, чтобы жить по-человечески, жить достойно, не лежа, не напрягая медицинский персонал надоевшим им своим присутствием!

Значит, достигнута ещё одна настоящая победа! Победа, которую я завоевал, заслужил, вопреки начертанному ранее сценарию.

Вот только моя ли это победа, моя ли в ней заслуга? Или она, всего-то, некое разрешение свыше, без которого, чтобы я ни делал, как бы ни старался, здесь бы не оказался? А может, это заслуга тех людей, тех добросовестных и добропорядочных врачей и медсестер, еще как-то барахтающихся в безнадежно разрушенной системе здравоохранения, которые по-прежнему исполняют свой долг, которые как-то сумели отстоять и меня от претензий моей костлявой, упорно тянувшей меня туда?

Внучка, неловко управляясь с огромной дорожной сумкой, в которой заботливо принесла мою зимнюю одежду, плечом толкнула тяжелую дверь. Она распахнулась на всю ширь; яркий солнечный свет обдал меня чем-то забытым, жизнеутверждающим; морозный воздух защекотал в носу, да так, что слезы заволокли глаза…

«Боже мой, я всё-таки здесь! Я живой! – торжествовало моё существо. – И чтобы ни случилось дальше, но даже этот один-единственный миг, значительнейший для меня миг, подаривший волнующее ощущение существования, уже сам по себе стал мне наградой самого высокого достоинства! Ради него уже стоило всё выдержать!»

Внучка, видимо, разобралась в сути моих переживаний, что весьма странно для ее возраста, нисколько не торопила меня, следуя рядом и предельно сдерживая свой шаг.

«Что ж! Ещё один день пропал не зря! – усмехнулся я вертящемуся на языке каламбуру. – А теперь, когда удалось вырваться из плена моего злосчастного инсульта, случайно побежденного необоснованно прославляемой у нас медициной, надо смотреть вперед! Придется нашу с тобой жизнь, мой дорогой Людок, налаживать по-другому! И ценить ее совсем иначе! Она того стоит! Но справимся ли? Ведь люди остро чувствуют свою бренность и дают всяческие обещания лишь в такие редкие минуты, когда чудом вырываются из лап смерти, а отойдя от черты, всё забывают. Защитные особенности сознания!

Но мы справимся! И хорошо бы при этом не потерять себя, не перестать двигаться вперед и подниматься вверх, ступенька за ступенькой! Не превратиться бы в болезненных своих заботах в тупое человекообразное животное, бесцельно плывущее по течению день за днем, как придется; существующее бесполезным сорняком лишь потому, что родилось, и затем, чтобы существовать. Если жить вот так – без смысла, без идей, без трудностей и достижений, лишь для того, чтобы принимать лекарства, то, чур, меня! Лучше вообще не надо! Впрочем, этот вариант, как будто, и не наш! Мы и раньше, когда многого еще не знали, старались гореть! Значит, и теперь подавно будем жить! Будем!»

– Настенька, бабушка-то твоя нас встретит? – спросил я внучку, не понимая, от чего сильнее колотится сердце, от ходьбы или предчувствия встречи.

– Конечно! Но только дома! Соскучился? И она все эти дни только о тебе и говорит, волнуется очень, а ей после такого инфаркта никак нельзя! – пояснила внучка. – Дома ждет твоя любовь, дедуля!

– Ясно! Так и положено! А мы с тобой, внученька, до дома как добираться будем? Я ведь теперь как шагающий экскаватор! Сто семьдесят пять метром в час!

– Не волнуйся, дедуль! Ты и в таком виде вполне молодец!

– Ну, да! Болтушка ты у меня! Как добираться-то будем?

– За территорию больницы выйдем, а там я позвоню. Такси и приедет!

Осуществить свой план нам не пришлось.

За больничным шлагбаумом нас с откровенной радостью встретил Борис Иннокентьевич. Он был с оживленной стайкой студентов, большей частью, девчат.

Боясь дотронуться до меня, дабы ненароком не завалить, встречающие радушно поздравили меня с выпиской, а студентки даже успели кое-что сообщить об университете.

Я едва сдерживал слёзы от того давяще волнующего чувства, которое навалилось на меня за дверью больницы, словно за нею новый мир. Ведь так и было! Новый мир!

Но следовало крепиться, не выказывая своей слабости даже друзьям: «Разве кто-то, пусть даже самый посвященный во все подробности моей истории, сможет понять, что переживает человек, настойчиво карабкающийся с того света без малого месяц и, наконец, получивший счастье удостовериться в том, что он всё-таки спасся?

Люди, большей частью, замечают лишь то, что является следствием чего-то, а не причиной. Замечают то, что всплывает на поверхность, а не вовсю бурлит внутри!»

– Ну, всё, товарищи студенты! Встретили своего профессора, поприветствовали и разбегайтесь по домам, а мы довезем Александра Федоровича с его внучкой до дома! – бодро и приказным тоном сориентировал студентов Борис Иннокентьевич, а затем, обращаясь уже ко мне, пригласил. – Прошу, Александр Федорович! Вон там, стоит наша машина! Как видите, отечественная, из Ульяновска! И с соответствующим именем – «Патриот»! Прошу вас обоих – устраивайтесь, а нашим ребяткам и в трамвайчике вполне допустимо…

Неужели после стольких страданий на пределе человеческих возможностей, после столь трудной победы, наша с тобой жизнь, моя дорогая жена, окажется всего-то продолжением жизни предыдущей? И всё покатится до обидного, как прежде, совсем как раньше!

Разве теперь такое возможно? С нашим-то новым опытом! После того, как обоим пришлось оказаться на самом краю! После того, как мир безразлично вытолкнул нас из себя, практически не заметив нашего исчезновения. Даже не среагировал на него! Значит, не заметит и возвращения… Кто мы ему?

Но неужели это всё-таки возможно с новым, более глубоким, пониманием нами сущности жизни и ее ценности? Насколько же жизнь хрупка, беззащитна и коротка! Её невозможно повторить, невозможно исправить, пережив заново упущенное время. Но люди в повседневной суете этого не сознают! Они борются за нее, но происходит всё интуитивно, неосознанно, лишь потому, что так велела природа. Люди редко понимают истинную ценность доставшегося им даром столь фантастического подарка, каким является жизнь! Разве, когда жареный петух клюнет…

Так неужели и мы с тобой станем жить так, будто ничего с нами не происходило? Будто не побывали в холодной тьме небытия, из которого нам посчастливилось вырваться самым неправдоподобным образом! Да еще, к счастью, вырваться обоим! А ведь настоящая трагедия уже стучалась в нашу с тобой судьбу.

Боже мой! Должно же хоть что-то, реагируя на наше торжественное возвращение в жизнь, зримо перевернуться, очиститься, проясниться?

Конечно, должно! Обязательно должно! Вот только я ничего не заметил, если не считать собственного волнения и разыгравшейся сентиментальности.

Конечно, всё для нас должно стать другим! Новым! Более насыщенным! Более важным! Более счастливым! Более ценимым!

Но только для нас! А для окружающих с нашим возвращением в их стабильные жизни, мало что изменится. Как бы ни радовались они за нас! У них всё будет по-старому. Ведь это их жизни, а мы в них лишь действующие лица. Пусть даже родные, пусть дорогие, но мы – лишь участники событий.

В общем, если совсем уж честно, то мало в этой жизни изменится и для нас! Ведь в ней останется тот же город, тот же родной дом. И в нём всё будет на прежних местах! Те же близкие люди, та же работа, обязанности, друзья. Да и страна пока существует в прежнем виде. Именно это, а не мои и твои, жена, злоключения определят последующую нашу жизнь. Как говорится, наше бытие определяет и наше сознание! А сознание в совокупности с множеством обстоятельств и случайностей определяет всю нашу жизнь!

Вот и вся философия! И у каждого она, как и сама жизнь, всегда своя, всегда особенная!

*

2018 год, март.

Обложка создана автором самостоятельно с помощью бесплатной заготовки www.canwa.com.