Семейный ужин

8

Папа и Вадим стояли на балконе и курили. На улице было сыро и тепло, шел легкий почти незаметный дождь.

– Слушай, с тобой все хорошо? – спросил папа.

– А что?

– Ты просто так говоришь весь ужин. Резко.

– Я просто говорю, что думаю. Иногда грубо.

– А чем ты сейчас занимаешься?

– В каком смысле?

– У тебя бизнес какой-то?

– Да, но я нанял менеджера недавно. Он все за меня делает. На зарплату много уходит, но времени больше. Это лучше.

– А если не бизнесом, то чем ты сейчас занимаешься? Просто времени у тебя много, как ты говоришь.

– Стараюсь учиться. Мне кажется, образование, которое я получил, это не то, что я хочу знать. А то, что я хочу знать, в университете не преподают.

Папа замолчал, затянулся сигаретой. Выжидал, хотел какую-то паузу. Но потом все же решился.

– Слушай, в общем, мне кажется, что нам с Катей нужно разводиться. – сказал папа и потушил сигарету.

– Ты уверен? Это только ты так думаешь?

– Ну, я ей ничего не говорил, мы это не обсуждали, но я это чувствую, чувствую, что надо развестись. Мне кажется, мы уже не нужны друг другу, мы все делаем раздельно.

– Ну, это у всех случается…

– Я уже не помню, когда она смеялась с моих шуток, кажется, моя работа и все, что я делаю, ей уже не нравится. Ей все равно на то, что я делаю. Иногда я не понимаю, как мы нашли друг друга.

– Знаешь, я сам женат никогда не был. Так что тут тебе, наверное, с Антоном поговорить надо. Но мне кажется, что такие отношения не приведут ни к чему хорошему. У меня было много женщин, от каждой я получал удовольствие. Но я не тянул с отношениями, прерывал их, когда считал, что так будет лучше. И с некоторыми из них я до сих пор общаюсь.

– Как это?

– Потому что люди хорошие.

– А как же Костя?

– А что, ты думаешь, что ему будет приятно видеть вас уставшими и недовольными друг от друга? Никто же не говорит, что ты обязан быть воскресным отцом. Если вы перестанете быть супругами, это не значит, что вы перестанете быть родителями.

– Ты думаешь, что нужно расставаться и терять женщину, с которой я 15 лет живу?

– Ты сейчас себя отговариваешь?

Папа не ответил. Он задумался. На такой вопрос сложно было дать однозначный ответ.

– Знаешь, – продолжал Вадим. – браки очень трудно спасти. У вас еще все хорошо, поверь. Просто вы друг другу уже надоели и вам нечего предложить самим себе.

– Может ты и прав.

– Не стану же я тебе во вред делать.

– Ладно, пойдем, там уже заждались все.

– Однако, ты избегаешь этого разговора….

Папа остановился.

– То есть?

– Просто скажи Кате как есть и ничего не случится. – сказал Вадим.

– Хорошо, но точно не сегодня.

9

– Ну, где вы так долго? – спросила Галя.

– Воздухом дышали, – ответил Вадим. – Ваши вина, конечно, хороши, но пахнут сильно.

– Так, я сейчас на кухню, салатов подложу. – сказала тетя Соня.

– Я тебе помогу, – сказала мама.

Папа и Вадим переглянулись.

Мама и тетя Соня вошли на кухню. Тетя Соня начала молча готовить салаты, нарезать помидоры и заправлять соусом.

– Нет, ну молодец, конечно, Галя, по Европам мотается. Как это ей все удается? А Антон как, кстати? Я так понимаю, какой-то концерт у него? Вы переезжать то никуда не собираетесь? – закидала вопросами мама тетю Соню.

– А? Что? – тетя Соня пропустила все мимо ушей и услышала вопрос только про концерт. – Да, спектакль будет, в театре Пушкина. Говорят, известных артистов привлекут. Вот, сейчас готовят контракт для…Я уже забыла про кого.

– Ой, ну Антончик, конечно, молодец. Он же там с артистами большими общается! А мой из аудитории не вылазит. Лекции читает студентам, которые потом на экзаменах ему все равно конверты приносят, не учили ничего. А он дурак не берет!

– Ну, Олег просто благородный человек.

– Только этой благородностью семью не прокормишь.

– Ну не знаю, когда Олег закончил ВУЗ, он потом четыре года работал черт знает где, и только потом получил возможность снять ролик для утренней передачи. А потом его уже и в театр позвали. Я помню, он такой счастливый был. Даже когда не работал еще режиссером, приходил с работы, он тогда в такси работал, так он не ужинал, ничего не делал, сразу за стол сценарии писать. А по выходным с одногруппниками снимали что-нибудь. Его тогда и заметили. Его и еще его друга, который сейчас для передачи про путешествия эпизоды снимает.

– А что, он Антона не смог по старой памяти устроить на телеканал? – спросила мама.

– Ну, Антон отказался, ему там ничего самому все равно не дали бы снимать. А ролик он потом сам делал, и в театре тоже сам все ставит. Даже ассистента и помощника нет.

– Единоличник?

– Я бы сказала, неуступчив. Он должен быть творчески независим. Правда в последнее время, с ним что-то не то.

– Что такое? – мама переменилась в лице.

– В театр пришел новый владелец, который собирается его расширять. Новые артисты, большие имена, гастроли. Ну и Антона начинают давить, говорить что и как ставить. Естественно, ему это не нравится.

– Ну не уволят же?

– Нет, не уволят, только что с этого.

– Как что? Ну, пусть уступит чуть-чуть, может потом на повышение как-нибудь пойдет. У нас по-другому никак. Я ж когда адвокатам начинала работать, волосы дыбом вставали. Бабушек садили, отбирали квартиры, обдирали до ниток. Бандиты на свободе после суда гуляли, на лапу дали судье и все. Я возмущалась, протестовала, от дел отказывалась. Потом смотрю, а моя ровесница, которая со мной устраивалась, уже на новой машине ездит, потом ее вообще перевели куда-то, где повыше. Теперь какой-то областной прокурор. Хотя ничуть не изменилась, она с самого начала все понимала. Бабушек садила, одиноких женщин, если они заплатить не могут. А влиятельных людей поголовно знала, сразу же им условное или штраф, и на свободу их.

– Это ты мне к чему рассказала? Как к успеху прийти?

– Я тебе говорю, что глупо так об стену головой биться. Строить из себя самоуправца. Хитрее надо быть. Одному все равно ничего не поменять. Тем более, он же не бабушек за решетку садит, не насильников на свободу отпускает, а просто, не может найти общего языка с начальством. Там ведь, в сценарии что-то поменяй, сразу все помиряться.

– Ладно, Кать, пошли за стол.

– Сонь, ну ты не обижайся. Ну если начальство душит, ну что еще делать?

10

Тетя Соня и мама сели за стол. За ужином вдруг создалось неловкое молчание. Все нервно переглядывались, ковырялись в тарелках, ищя тему для разговора. Только Вадим был спокоен и уверен, на его лице не было ни знака неуверенности.

– Слушайте, у Светки же сынок 2 класс закончил. – сказала Галя. – А уже грамоту получил за победу на олимпиаде. Теперь едет в Москву на всероссийскую олимпиаду. Вот молодец какой, а!

– Н-да, а у нас только за компьютером сидит, ничего не хотим. Ни учить, ничего не хотим. Думаем, что все само в жизни появляется. – сказала мама, глядя на Костю.

Костя был в некотором замешательстве, но не издал ни звука, нечем было ответить. И не понятно для чего мама сделала такое заявление.

– Кать, ну ты чего? – спросила Галя, защищая Костю. – Да все будет хорошо с Костей, он смышленый парень. Что ты нагнетаешь то?

– Да что нагнетаю? У нас одна забота – компьютерные игры. Ничего больше не хотим делать.

– Ну что, пацану поиграть в компьютер нельзя что-ли? – сказал дядя Антон.

– Нет, ну постоянно. Не отрываясь.

– А нафига вы тогда компьютер ему купили? – спросил Степан Андреевич, как будто Кости не было.

– Ну как зачем? У всех же есть. Еще будет жаловаться, что мы его обделяем.

– То есть у соседа компьютер есть, значит и нам надо… – начал Вадим, и все повернулись к нему. – Если у той, пацан олимпиаду выиграл, значит и мой тоже. А ты узнавала, может они столько бабок на репетиторов всяких потратили, что и недоразвитый мог бы выиграть эту олимпиаду. Не думала, Катюш? – эту реплику Вадим подал еще более агрессивно и окончательно задавил маму.

– Понятно все.

– Теперь все представления по местам расставлены? Думаешь, у них пацан сам все учит? В компьютер не играет? Ты прежде, чем на жизнь жаловаться, посмотри на себя, что ты сделала, чтобы в ней оказаться.

– Вадим… – тихо вставил папа.

– Все мы ждем манны небесной, только так не бывает. Земля гениев ни каждому дарует. Сама то, была олимпиадницей?

– Нет, не была! Зато я сама в ВУЗ поступила и окончила его, сама адвокатом стала. – ответила мама. – И сама себе на хлеб зарабатываю.

– Ну раз уж ты такая крутая, поделись с сыном жизненным опытом хоть раз. – сказал Вадим.

– Мне кажется, Вадим, тебе уже хватит. – сказала тетя Соня и потянулась за стаканом.

– Нормально мне! Ты мне ответь, что ты такого сделала, чтобы сын твой был таким гением?! – продолжал Вадим. – Ничего! Закончила ВУЗ, думаешь все в этой жизни закончилось? Фигушки! Ты еще мать и тебе воспитывать потомство надо. Хотя я без детей, не женат, не мое дело такие вещи обсуждать, уж простите, накипело.

11

– Так, кажется, вино у нас заканчивается. – сказал Женя. – Может сходить?

– А время сколько? – спросил дядя Антон.

– Да успеем! – сказал Женя, вставая из-за стола. – Кто с нами?

Никто не вызвался.

– Ну ладно, мы сами сходим. – сказал Женя и вышел из квартиры.

– Мы скоро. – добавил дядя Антон.

– А чем нам горло промочить? – спросил папа.

– Ну могу кофе сделать. – сказала тетя Соня и встала из-за стола, собирая тарелки.

– А может, что-нибудь из ресторана закажем, чтобы Сонечка не бегала, не готовила нам? – спросила Галя у всех. – Ой, помню, на Карибах такой салат вкусный делали с морепродуктами. Сидишь на берегу, ничего не делаешь, отдыхаешь….

– Ничего не делать это отдых? – спросил Вадим.

– А как же?

– А как же подвижный отдых? – спросил Вадим.

– Ну, есть такой отдых, есть активный отдых.

– Нет, то, что вы называете отдыхом – это прокростинация. Если вы дома работали круглыми сутками, а на море ничего не делаете, лежите на пляже, то, увы, вас это еще сильнее доканает.

– Это почему? – спросила Галя.

– Ой, Вадим, у тебя что ни тема, так свое видение. – сказала тетя Соня.

– К счастью, в нашей стране у человека еще есть право на собственное мнение, правда, не всегда он может его излагать. – сказал Вадим. – А дело вот в чем, за те две-три недели, пока вы нежитесь на пляже, ваше тело отвыкает от какой-либо активности. А после, по прилету домой, вы обнаружите невероятную лень. Вам будет трудно даже просыпаться на работу. Вы-то там, на шведский стол, часам к 12 выходили.

– А если я хочу загорать, что мне делать? В шахте под палящим солнцем работать?

– Ну, или на доске по волнам покататься, или пробежаться по пляжу, что угодно.

– Ты прям проповедник. – сказал Степан Андреевич. – Только у нас такое называлось тунеядство.

– Степан Андреевич, ну перестаньте. – сказала тетя Соня. – Какое тунеядство? Тут молодежь такие слова не знает даже.

Тетя Соня кивнула головой в сторону Кости.

– А что это он не знает? Пусть знает! Тунеядством ты занимаешься, когда в компутер играешь по несколько часов подряд!

– Между прочем, некоторые люди таким способом себе на жизнь зарабатывают. – сказал Вадим.

– Ой, дэбилы какие-нибудь, наверное. Сколько они хоть получают?

– Ну побольше, чем в колхозе, чем добропорядочный коммунист. – сказал Вадим.

Все посмеялись.

– И ты что, тоже хочешь таким заниматься? – спросил Степан Андреевич.

– Ну, я точно не хочу в колхозе работать. – ответил Костя.

Все засмеялись еще громче.

– Да прошли ваши сталиские годы, и слава богу! – сказала тетя Соня.

– Давайте я вас лучше угощу вкуснейшим шотландским виски. – предложил Вадим и достал из пиджака. – Виски, конечно, из проклятого капиталистического запада, но все же.

– Вы сегодня окончательно меня на смех поднять решили. – обижено сказал Степан Андреевич.

– Я вам, между прочим, вкуснейший односолодовый шотландский виски предлагаю! У вас, в колхозе, такое не варили, максимум портвейн или брагу.

Степан Андреевич осушил стакан одним глотком, закусив лимоном.

– Какая-то гадость.

– Ну, ваш внутренний изощренный пролетарский гурман видел пойло и получше.

– Да эти виски стоят как две пенсии!

– Ну что ж поделать, за удовольствие платить надо.

– Да это вы гурманы, мажоры придумали что-то себе. За обычный алкоголь такие деньги платить, это же с ума можно сойти!

– Степан Андреевич, а вот скажите, вот что такое счастье для настоящего гражданина СССР?

– Пятилетку за три года сделать! Вот что такое счастье!

Все засмеялись. Вадим чуть не опрокинул свою флягу.

– Ну а вообще, счастье – это студенческая жизнь. Счастье – это отстоять очередь за колбасой.

Вадим слегка посмеялся.

– Когда мама присылает что-то тебе вкусное. Когда бабушка свяжет тебе новенький свитер. Когда с ребятами на речку ходили. Когда отец с войны живым вернется…

На этих словах у Степана Андреевича выступили слезы. Все неловко переглянулись.

– Когда работаешь в колхозе всю жизнь, концы с концами сводишь ради «светлого будущего», когда на войне контузию получил или еще что. А потом тебя в лагерь на всю жизнь! На Колыму! Да так, что ты потом ни единой души родной не встретишь!

Степан Андреевич стукнул по столу и расплакался.

– Простите, простите…

12

Когда страсти немного улеглись, и все разошлись по квартире, смотреть как был сделан небольшой ремонт, Костя подошел к Степан Андреевичу. Косте хотелось узнать, что же это за человек такой? С виду грубый, грустный, молчаливый и резкий в высказываниях, но, как оказалось, очень тонкой души человек, который пережил множество трагедий, которые несомненно оставили отпечаток на его истории.

– Степан Андреевич, а расскажите, пожалуйста, что случилось с вашим отцом? – тихо спросил Костя.

– Несправедливость. С которой мы ничего не могли поделать. – ответил Степан Андреевич. – Вот ты веришь, что человека, который воевал за свою родину на войне, после этой самой войны могут посадить в лагерь. Исправительно-трудовой лагерь. Это как тюрьма, только живешь на холоде и не представляешь, когда вернешься домой. А может, уже и завтра тут кони двинешь.

– А за что его туда отправили?

– Взял немного муки из общественного сарая, в деревне. А его какой-то пацаненок спалил.

– И сколько он там сидел?

– 10 лет, пока там и…

– Ему так много дали?

– Ну, давали лет 10 обычно за такое, но редко кого выпускали. А кого выпускали, тот толком рассказать ничего не мог.

– А для чего такие лагеря делали? Чтобы 10 лет давать за украденную муку?

– Как не странно, ты, вобщем-то, прав. Видишь ли, тогда строили новое государство, было много тех, кому такая идея не нравилась. Тех сажали за любые проступки.

– Ваш папа тоже был таким?

– Не знаю, может, но он мало что мне говорил об этом. Я же совсем маленький был, когда его забрали. Сидишь на заборе, смотришь в даль, ждешь, когда папка с войны вернется. Возвращается, мать вся в слезах, отец весь побитый, грязный, худой и небритый. Дома шаром покати, жрать нечего. Власти тогда, считай, и не было. Папа и взял немного муки, хлеб испечь. Что еще оставалось. А там ведь как, мальчишки юные все про шпионаж читали, думали везде шпионы и строили из себя защитников коммунистического режима.

– Но зачем они это делали? Неужели они не понимали, что отправляют его в лагерь? – Костя все же не мог до конца поверить в слова Степана Андреевича.

– Есть такая вещь как «пропаганда», когда людям внушают правильные идеалы, по мнению власти. Как себя надо вести, что делать. Ну вот, начитавшись книжек, газет, они решили стать такими «бравыми солдатами красной звезды». Ну и писали доносы на всех, кому не лень.

Степан Андреевич на секунду остановился, как будто застрявший ком в горле не мог ему позволить дальше говорить.

– Ведь ты смотри, – продолжил Степан Андреевич, только уже более высоким и тонким голосом. – с одной стороны – у тебя ГУЛАГ. С другой – война и заград-отряд. То ли свои убьют, то ли немцы. То в ГУЛАГе подохнешь, а то в Освенциме. Да и женщинам в тылу не лучше. Чуть ли не собак жрали, но не дай бог ты украдешь соц-собственность.

Кажется, Степан Андреевич уже не замечал Костю, а рассказывал куда-то в воздух.

– Воевали не понятно за что. Кто за Сталина, кто за СССР, кто, чтобы просто выжить. В итоге, остались у разбитого корыта. Один орден на стене висит, да и то, не у всех.

Смотря на Степан Андреевича, становится, действительно, страшно. Больше пугает не то, через что он прошел, а насколько сильно рассказы Степана Андреевича разняться с объективным взглядом на все. Не смотря на ГУЛАГ, войну, голод и работу в колхозе, Степан Андреевич по привычке продолжает хвалить страну, в которой он вырос, хотя эта страна забрала у него отца и не дала ему прожить жизнь счастливого и свободного в своих взглядах человека.

Порой казалось, что Степан Андреевич повторяет агитационные лозунги, настолько сильной пропаганде и изменению взглядов на действительность был подвержен этот человек. Он вспоминает ужасы войны и лагерей, но не может не хвалить эту страну, потому что НАДО.

13

Папа и дядя Антон шли по улице, искали ближайший магазин.

– Вроде где-то на следующем перекрестке есть магазин. – говорил папа.

– Слушай, может, в паб зайдем? – предложил дядя Антон. – Там пиво вкуснее, да и согреться можно.

– В паб? А нас не потеряют?

– Ну, мы не на долго.

Папа и дядя Антон зашли в паб. Заказали по элю.

– Неплохое место! – сказал папа. – Только в центре такое есть, наверное.

– Слушай, пошли вон туда сядем! – дядя Антон указал на маленький столик возле окна, находившийся вдалеке.

– А за барную стойку не хочешь?

– Да зачем там сидеть? Бармен грязной тряпкой эту стойку вытирает, все как на жердочке сидят там.

Папа сидел и рассматривал паб, не успевая восхищаться музыкой, интерьером, обслуживанием и пивом.

– Слушай! Я такого пива никогда в жизни не пробовал! – сказал папа.

– Слушай, как у тебя с работай? – неожиданно спросил дядя Антон.

– Ну, потихоньку, а что?

– Да так, просто спросил. Ну она тебя устраивает?

– Не жалуюсь, а что ты спрашиваешь?

– Я вот думаю, завязывать с театром. Только геморрой от него. Денег почти нет, все нормальные артисты либо поумерали, либо разъехались в Москву или Питер. Один я, как дурак, остался в провинции.

– Так а что с театром? Его закрывать что-ли хотят?

– Вот я уже и не знаю, такую фигню заставляют придумывать, что думаешь: «Лучше бы закрыли театр». Какие-то новые постановки придумывают. Говорят: «Зритель хочет чего-то нового! Современное искусство!». Да какое современное искусство? Современное искусство – это попса, которую в кинотеатрах крутят или жопой на мальберте рисуют.

– Я слышал, что и не только жопой.

– Вот именно. В театр молодежь сто лет не ходила. Откуда там современному искусству взяться?

– А почему бы тебе собственный театр не открыть?

Дядя Антон посмотрел на папу, замолчал, как будто на секунду задумался.

– Ты что, совсем что-ли? Театр свой! Ага, да у меня на аренду помещения будет столько уходить, что и тремя постановками не окупишься, еще и не факт, что ходить будут.

– Так, а что еще делать, если ты только и умеешь, что людьми на сцене руководить?

Дядя Антон грустно посмотрел вниз. С папой нельзя было не согласиться, его грубые, иногда глупые высказывания были очень правдивы.

– Да, на пятом десятке, а умею только клоунаду делать на сцене. Еще о каком-то искусстве думаю! Искусство было у Шекспира, а все, что после него – коммерция! Может поехать в Москву, да всякие комедии беспонтовые снимать, да клипы для рэперов делать? Наварюсь на старости лет… Только кто меня такого старого, да высококультурного куда возьмет?

– Хороших режиссеров без седины не бывает! А у тебя уже и седина и немного лысины.

– Есть такое.

– Слушай, извини, конечно, – начал папа. – но порой ты говоришь, как священник или как дочь священника.

– В каком смысле?

– Думаешь, что в мире все так просто. Что никто не ворует, что на искусстве не зарабатывают. Хочешь добиться успеха, не испачкавшись в грязи. Рано или поздно, к успешным людям приходит в это «дерьмо». Когда все хорошо, хорошо, потом банкротство, рак, СПИД и тд. Любовницы имущество отбирают.

– А ты думаешь, что все так и должно быть? Что ничего не может быть лучше? Думаешь, это все норма? ГОСТ?

– Слушай, ну чтобы было так, как хочешь ты, нужно делать мировую революцию жизненных взглядов всех людей. А кому это надо? У кого храбрости не хватит, у кого и так все хорошо, наворовали и сидят.

– Я не знаю, мне казалось, что искусство – это что-то сильное, независимое, где можно свободно высказываться.

– А зарабатывать как? – спросил резко папа. – Высказываться – это хорошо. Только жрать ты что будешь? Вот так и живи. Делай свои спектакли, но бесплатно. А если хочешь, чтоб платили – сделай это, и не задавай лишних вопросов. Удобно иметь жителей-потребителей.

– Жителей-потребителей… – сказал дядя Антон. – Это даже звучит по-другому.

– Вот ты любишь Соню?

– Ну конечно.

– А она тебя?

– Наверное. Только, видимо, придется найти нового мужика, чтоб питаться хотя бы. С одним на свидания ходишь, с другим детей растишь. Удобно.

– Что ты хандришь? Или у вас, у творческих людей, такое часто? Мне кажется, Соня, как творческая личность, как актриса, должна тебя понять. Художнику требуется самовыражение. Она же актриса, мать твою! – сказал папа и отрыгнул.

– Н-да, преподаватель университета, вам не стыдно? – пошутил дядя Антон.

– Пардон. С другой стороны, мне можно иногда расслабиться? Уверен, в этот паб заглядывает куча моих студентов.

– Твои студенты алкаши?

– Просто любят выпить.

– А вот знаешь, твоя Катюха меня бы не поняла.

– Конечно! Она б за одно твое слово «самовыражение» уже бы по щам дала.

– Как же вы с ней нашли друг друга?

– Да хрен знает.

– Никогда бы не подумал, что ты препод.

– А что, мне обязательно быть в галстуке, в очках и не материться?

– Ну ты же занимаешься благородным делом. Ты даешь им свет, даешь им знания!

– Господи, я тебя умоляю. Какое образование, такой и уровень жизни.

– Объясни.

– Ну, к примеру, есть у меня один отличник на потоке. Женя. Но я понимаю, что этот Женя в суде ничего не сможет сделать, потому, что двух слов связать не может. А если ему вдруг защищать убийцу в суде заставят? Да он никогда этого не сделает. А есть другие, у которых богатые папки, и которым даже учиться не обязательно. Их отправили в ВУЗ, потому что больше некуда. В армию они не пойдут. Они даже профессию себе еще не выбрали.

– А как они в ВУЗ приходят?

– Да выбирают самую легкую программу и все. Потом пять лет в общаге бухают и наркоту продают, пока на зону не отправяться.

– А папки их что, не прикроют?

– Прикроют, прикроют, и все по новой начнется. А ты говоришь о каком-то «самовыражении». Самовыражение – это у аллигархов. Творят, что хотят.

– Эх, я иногда думаю, что этот Вадим такое делает, чтоб по заграницам мотаться. Все иметь. Деньги, машину квартиру, работу, которую он любит, что самое странное в наше время. – говорил дядя Антон. – А главное – говорит все, что хочет, все, о чем он думает, и люди это услышат.

– Только не понятно, почему он это делает за семейным столом.

– Ну, мне иногда интересно послушать его болтовню.

– Ты считаешь, он серьезно все говорит? Или прикалывается над нами?

– Не знаю, но внутри, думаю, он считает себя чуток умнее нас.

14

На кухне сидели мама, Женя, тетя Соня, Галя, Вадим и Степан Андреевич. Костя продолжал слушать разговоры взрослых, возможно, не многое он понимал, в силу возраста и неопытности, но интерес от этого не угасал.

– Ой, Сонечка, спасибо, что всех нас сегодня здесь собрала. – сказала Галя. – Посидели, поговорили, отдохнули. Еще и вкусностей каких наготовила!

– А я предлагаю тост! – сказал Женя. – За твоего сына, Соня! Чтобы он вырос настоящим мужчиной и самодостаточным человеком.

– Спасибо, Женя.

Все начали чокаться и выпивать.

– А я хочу поднять тост за юношу, который, как мне кажется, имеет все задатки успешного человека, но ему, порой, не хватает опыта, взрослости и настоящего мужского отцовского совета. Так как твоего отца тут нет, Кость, позволь я тебе скажу. – сказал Вадим.

Все переглянулись. Как только Вадим начинал что-то говорить, у всех появлялось внутреннее беспокойство. «Вдруг он своими словами заденет меня? Вдруг он опять выскажет свое недовольство, с которым я не смогу поспорить?» – такие мысли крутились у каждого в голове в этот вечер.