Спаси нас, Господи, от всяких перемен!

– Знаешь, Катюша… – Раиса так незнакомо прищурилась, – квартир в моей жизни может быть ещё много, а вот другого ребёнка в Испании я уже никогда не рожу. И мне жаль, что Анатолий не хочет это понимать, − имя мужа Раиса произнесла жёстко, сухо, с официозом.

Женщины брели вдоль их дома со стороны картинной галереи или, как её теперь громко называли, Выставочного зала. Проходя под своим балконом, Катя оглядела окна на пятом этаже: Вера убежала в школу и забыла закрыть ставни. В Южном, из-за близости Чёрного моря, в любой момент мог подняться шквальный ветер.

− Успеешь, − удержала её Раиса от намерения уйти. Катя взглянула на шлёпки соседки из мягкой чёрной кожи, на маленьком каблучке и с сильно открытым верхом. Отёчным от беременности стопам в шлёпках явно было комфортно. Ухова тут же принялась крутиться, демонстрируя покупку. Даже несмотря на беременность, выглядела она шикарно: длинное нежное платье в греческом стиле ниспадало мягкими складками. Коралловый цвет наряда оттенял побледневшую за зиму кожу, придавая ей здоровый оттенок. Обувь стильно подчёркивала красоту одежды.

– Классные, − оценила Раиса шлёпки. − Мне с ними жутко повезло. Во-первых, спасают от жары: кожа, Италия… Во-вторых, я их купила со скидкой пятьдесят процентов. − Озвученная цена, равная половине зарплаты учительницы, отбила у Кати всякий интерес к шлёпкам. Женщины молча добрели до угла Казачьей и остановились напротив пиццерии. Кафе открыли года три назад, и оно пользовалось хорошей репутацией.

– Может, зайдём? – Раиса достала из сумки длинный пухлый кошелёк. Катя отрицательно покачала головой. Она привыкла готовить и есть дома. Подруги не заметили, как к ним подошла Сюзанна. Плавно вышагивая, она несла на себе бледно-кофейную муслиновую юбку с рваными краями, развевающимися при ходьбе, как перья лебедя. Тонкую талию подчеркивал атласный двубортный пиджак с глубоким вырезом. Вещи из новой коллекции одежды от «Армани» и напрямую от поставщика повергли Раису в такой восторг, что ей тут же захотелось увидеть остальные и все их купить. Катя, с короткой стрижкой, в джинсах трубочкой и рубашке в бело-голубую клетку «Vichy», почувствовала бы себя пажом, если бы вдруг Сюзанна чувственно не потянула руки к краю её рубашки:

– Боже! Какая прелесть! Раечка, ты только посмотри, как просто и как стильно! Я, как дура, ношусь по салонам, презентациям, хожу на всякие тупые коктейли и фуршеты в поисках новых идей, а тут… Катюша, ты само обаяние!

Да-а, быть удобной Сюзанна умела. От её похвал Иванова почувствовала себя топ-моделью. И дурацкую привычку называть всех уменьшительно-ласкательно, которую Раиса подцепила у новой подруги, как лиса репейник, тоже теперь одобряла. Правда, чтобы так обращаться, строгой учительнице стоило сначала потренироваться, но теперь она понимала эйфорию Раисы.

Услышав от Егора, что «теперь из-за этого скотч-терьера Сюзанки Анатолий должен сливать однокомнатную», Катя совсем не удивилась: по совету подруги Раиса была готова лететь рожать не только в Испанию, но даже в открытое космическое пространство, если бы такое было возможно. И вытянула бы для этого у мужа не только все деньги, но и все силы…

Звонок Сюзанны интриговал. Пообещав скоро быть, Ухова вернулась взглядом к незнакомцу. Нет, ей не удастся насладиться майской прогулкой с ним. Дома лежит загипсованная с ног до головы Настя. Через час необходимо бежать встречать из школы Мари. Потом на обед прилетит запыхавшийся Миша. Не говоря уже о том, что Анатолий, дела которого совсем не клеятся, может теперь заявиться домой в любое время и потребовать себе «тарелку». И несмотря на такой вертеп, обязательно нужно на минуту заглянуть к подруге. Скорее всего, Сюзанна хочет поговорить о выставке картин. Живописью Ухова увлеклась давно, и хотя ей никогда не хватало времени всерьёз заняться творчеством, идей для создания первого полотна было столько, что Раиса даже успела накидать несколько набросков. Сюзанна пришла от них в восторг и сразу же заговорила о выставке, которую мог организовать Кирилл – её новый мужчина…

…Забрав пакеты, Ухова поблагодарила незнакомца. Он вынул из наружного кармана пиджака визитную карточку и осторожно опустил её в один из полиэтиленовых мешочков:

– В следующий раз, когда вам нужно будет на рынок, звоните – с удовольствием подвезу.

– Нет. Я позвоню не тогда, когда мне будет нужно на рынок, а когда уже с него. − Ухова шутила, и шутила тонко. Мужчина посмотрел на неё тем самым взглядом самца, от которого сразу ощущаешь себя слабой и беззащитной. Когда-то так на Раису смотрел Анатолий…. Эти времена ушли безвозвратно, не позволяя более сравнивать опустившегося во всех смыслах мужа с незнакомцем, благополучно блещущим кожей, одеждой и манерами. Раиса засеменила к дому шажками китайской гейши, ещё долго ощущая на спине мужской взгляд.

10

Ещё до падения с табурета в мае 2013-го Настя перекочевала из супружеской квартиры в родительскую. Вытеснив мать на раскладушку, а сестру на надувной матрас, брошенный на застеклённой лоджии, она преспокойно заняла двуместную кровать. С Мишей они были по-прежнему в ссоре, но он, на правах зятя, приходил к Уховым по два раза в день: в обед поесть и вечером – занести Насте покупки. Мать пичкала её всевозможными БАДами: водорослями спирулины для поддержания иммунной системы, хрящевой субстанцией из плавников акулы, таблетками на основе вытяжки из черешков вишни. По настоянию Сюзанны их заказывали на иностранных сайтах, а Миша бегал за посылками на Главпочтамт.

Месяц прошёл быстро. В июне хирург заверил, что Настя может приступить к прежней активной жизни. Сунув ему три тысячи монет, взятые утром у папы, девушка столь скорому выздоровлению не обрадовалась.

– Не пишите, что сказали, − попросила Раиса врача, объясняя, что в противном случае отец тут же погонит дочь в спортивный зал. – Это из-за него у Насти болят спина и шея, − озвучила она свой диагноз.

Врач, безразличный ко всему, что не является деньгами, выписал справку о щадящем режиме. Именно её мать и дочь сунули пришедшему вечером навеселе Анатолию, требуя удвоить месячный бюджет на продолжение лечения. Для красочности Настя указала на коробку на полу.

Анатолий скривил своё бульдожье лицо с провисающим подбородком и глазами навыкате и зарычал:

– Настя, а ты не пробовала всю эту дребедень заменить, например, растяжкой? − Даже он, далёкий от спорта, понимал, что реабилитация – это движение, а не просмотр телевизора целыми днями, лёжа на кровати. Прочитав на одной из банок название полученного зелья, написанное по-латыни, Анатолий бросил её обратно в коробку: – Это же надо, сколько бабла уходит на всякую дрянь! Я бы пива обпился! А ты, Настя, лучше бы пошла поиграла в теннис. − Панацею от любой болезни он видел только в нём, отчего выходные проводил на кортах. Утренние двухчасовые тренировки Анатолия заканчивались душем на стадионе и пивом в его гараже. Проставлялись проигравшие, так как со временем от индивидуальной игры перешли на парную. И, возвращаясь вечером домой уставшим от нагрузки и «наливки», Ухов не понимал, как можно не любить теннис.

Продолжая воспитательную беседу, отец постучал по гипсовым лангетам на локте и колене дочери; остальную «экипировку» с неё сняли. Раиса метнулась наседкой:

– Что ты накинулся на бедную девочку? – она загородила Настю собой. Та схватилась руками за шею. Это добавило матери твёрдости в голосе: – И пусть пройдёт её шея. Ты ведь не изверг? Должен понимать? − Головокружения дочери и страшные прострелы у неё в шее казались матери убедительным поводом для опеки. Анатолий кисло сморщился. Мари, подпирая косяк и грызя карандаш, хмыкнула. Оглянувшись на младшую дочь, Ухов приободрился.

– Прекрати всё за неё делать! – он заглянул за жену: – А ты, Настя, зря так себя ведёшь: мышц не будет, начнутся проблемы с позвоночником.

– Они у меня уже есть, – дочь канючила, продолжая держаться за шею. Мари теперь улыбалась. Раиса стояла щитом насмерть.

– А раз уже есть, то шла бы плавать, если теннис тебя не устраивает. Хочешь, поговорю с Мишей, и он отвезёт тебя на неделю на Чёрное море?

– Не хочу я на ваше море… − Настя заплакала. «Отец – алкаш и деспот, Машка – противная, а мама, когда нужны деньги на новый брючный костюм или туфли-лодочки, разговаривает с папой совсем другим тоном, − жалела она себя. − Неделю назад, в день рождения папы, я от боли не смогла наклониться, даже чтобы проследить в духовке за противнем с колбасками. А эта смеётся! Дрянь! Сама каждое утро ждёт, пока мама с гелем зачешет ей взъерошенные волосы то набок, то назад. Как гадко и подло присваивать мамино внимание, которое должно быть оказано мне…».

Ревность Настя стала испытывать не вчера и не случайно. Превратившись из единственной дочери в старшую, тринадцатилетняя Настя с ужасом поняла, что теперь де-факто принцесс в семье будет две. Крепкая и широколобая малышка пищала в кроватке, стоило матери удалиться на шаг, постепенно перерождая в Насте желание поскорее иметь братика в неприязнь к сестре. Родители, сами того не замечая, способствовали этому. По утрам теперь не было на столе пышной овсяной кашки с добавленными в неё свежими сочными фруктами, заботливо принесёнными мамой с рынка. Никто не варил на полдник горячий шоколад, напоминая, что теобромин благоприятно влияет на нестабильную нервную систему подростка. Отец, обещавший Насте во время отпуска в Испании совместные заплывы на надувных матрасах, свой даже не накачал, а дочкин проболтался без дела, так как таскать матрас на пляж девочка ленилась. Испанию Настя возненавидела и всё ждала возвращения в Южный в надежде, что в привычной домашней обстановке всё станет по-прежнему. Но не тут-то было! По возвращении из Калейи оказалось, что единственная спальня квартиры мала для того, чтобы вмещать и двуспальную кровать, и кроватку для младшенькой. Вот когда впервые Раиса пожалела о проданной однокомнатной квартире: можно было бы временно оправить Анатолия жить туда, а Настю устроить в большой комнате на его диване.

– Давай-ка поскорее покупай новую квартиру, – приказала она мужу, пиная ватный матрас, спешно приобретённый для Насти. Он плохо вписывался в загруженную мебелью кухню.

– Да ты офигела?! На что я тебе её куплю? Все деньги промотали в вашей грёбаной Испании. – Ухов точно знал, что накопить на новую квартиру скоро не получится.

– Ты, муж, идиот, или как? Если ты знал, что у тебя нет денег, зачем продавал недвижимость? Это же всегда верный вклад. − Апеллируя, Раиса активно трясла бутылочкой со сцеженным молоком. Прикладывать Мари к груди посоветовала всё та же Сюзанна, объясняя, что кормящая мать – это благородно и к тому же способствует ее омоложению. Категорически отказавшись от вскармливания в Испании, в Южном Раиса побежала по врачам в поисках таблеток для увеличения секреции молока и засела за «раздойку» при помощи вакуумной груши, закатывая глаза от ломоты сосков и тянущих болей в животе. Молоко вернулось, но его было мало. Да и ребёнок, привыкший сосать из соски без всякого усилия, быстро уставал и бросал сосок. Ругаясь на врачей и возможную мастопатию, Раиса сцеживалась после каждого кормления, докармливая Мари смесями.

Глядя на вспененное в бутылке молоко, Анатолий гневно раздул ноздри. Мудрые мысли, которые он, прежде чем продать квартиру, не раз пытался донести до жены, а ещё та циничность, с какой она говорила теперь, бесили. Он мгновенно стал багровым.

– Ты что, Раиса, дура? Зачем я только тебя послушал! − От отчаяния Ухов был готов рвать на себе волосы. Раиса, кинувшись, закупорила ему ладонью перекошенный рот и, глядя с ненавистью, прошипела:

– Конечно. Зачем? Ты разве не знаешь, что все бабы – дуры? Нужно свою голову на плечах иметь. Бизнессмееен!.. − В её презрительном тоне сквозили и неуважение, и нежелание понимать, как мужу тяжело держаться на рынке.

Молча наблюдая, как жена сунула бутылочку с молоком в холодильник и вальяжно вышла из кухни, Анатолий осел на диванные подушки гарнитурного уголка.

– Трындец. – Он тяжело уронил голову в ладони. Материализм сделал в стране своё дело, уничтожив духовность. Вся некогда пылкая любовь Раисы улетучилась, заставляя в первый раз задуматься, каким же отныне будет их семейное будущее. Именно после того разговора в мужчине стало зреть безразличие к женщинам вообще, а к своим в частности. А ещё Анатолий понял, что ему нужно как можно скорее снова выровнять бизнес. Он настолько приучил семью ни в чём не нуждаться, что от недостатка средств для удовлетворения множащихся потребностей жены и дочерей ощущал себя никем. Промучившись после Испании неделю в кухне на матрасе (Настя после первой же ночи категорически отказалась спать среди ножек стола), Анатолий заплатил деньги и отправил старшую дочь на тренировочные сборы. Это было хоть временное, но решение вопроса. Слёзы и жалобы на то, что она будет скучать, отца не тронули.

Двенадцать лет спустя мало что поменялось: отец кричал, мать защищала Настю, а она рыдала.

– Вот! Довёл ребёнка… Как всегда! – упрекнула Раиса мужа.

Анатолий равнодушно посмотрел на часы и махнул рукой на дверь:

– Ладно. Поесть у нас готово? − Через несколько минут начинались заключительные серии «Пандоры». Поняв, чего хочет отец, Настя забрала посылку и вышла. Мари ушла, посвистывая. Раиса фурией метнулась на кухню. Оттуда она появилась, неся мужу «его тарелку» – зелёный салат, который днями жевала сама, и толсто нарезанные ломти копчёной колбасы, сыра и хлеба. Бухнув посудину на стол, Раиса желчно пожелала мужу приятного аппетита.

– Спасибо, – отозвался Анатолий, потирая ладони. Настроение Насти его никак не смутило, претензии Раисы – тем более. А про Мари отец вспоминал только тогда, когда случайно встречался с ней на общей территории. Любые проблемы, дома или вне его, мужчина привык решать очередной сунутой купюрой. В стенном баре Ухов припас на вечер коньячок, который он потом «заглянцует» сухим красненьким. Плотно закрытая дверь и обидевшиеся на него жена и дочь гарантировали непроникновение на его территорию. Налив золотистый напиток в пузатенькую рюмочку и взметнув глаза к небу, мужчина прошептал тост, залпом опрокинул алкоголь в рот и зажмурился от удовольствия. Вечер обещал быть приятным.

11

Двадцать второго июня две тысячи тринадцатого года природа зарёй так и не разродилась, и день не удался. Ночной туман сменился серостью, отчего в Южном было неуютно и зябко. Из-за резкого похолодания посреди лета Настя лежала в родительской спальне с закрытыми глазами, стараясь не двигаться. Мать, пытаясь расшевелить, заставляла её то поесть, то помыться… Мари и отец раздражали. Отец – особенно. Возвращаясь домой угрюмый и злой, он закрывался в зале, громко включал телевизор, и из-за толстых стен доносились крики с экрана, кашель и другие физиологические звуки выпивающего. Для отца Настя словно перестала существовать.

Жизнь казалась девушке пустой и ненужной. На тумбочке лежали таблетки, которые теперь надо было пить горстями: кроворазжижающие, иммуностимулирующие, антидепрессанты и транквилизаторы, а ещё болеутоляющие и противовоспалительные. От нечего делать Настя стала выковыривать их из упаковок и складывать в одну горку. Мари, читавшая что-то в Интернете, то и дело оглядывалась на сестру, но ничего не говорила. Невыраженный, меланхоличный взгляд Насти шатко граничил с плачем и требованиями любить её и заботиться о ней побольше. Она нарочно громко вздыхала, шумно поправляла лангеты, охала, шуршала упаковками от таблеток, но Мари что-то списывала карандашом с экрана, потом тёрла надпись резинкой до дыр, опять писала, опять тёрла, не реагируя на сестру «Крыса. Поди, рада радёшенька, что я останусь на всю жизнь калекой», − злилась на неё та. Мрак за окном способствовал тому, чтобы на глаза Насти наворачивались слёзы.

Жалобно замяукал мобильник. Звонила Вера и просила подругу открыть дверь в подъезд; звонок переговорного устройства не работал у Уховых уже больше месяца. Мари, обрадовавшись гостье, стала расспрашивать, когда и куда Ивановы едут в предстоящие каникулы. Катя и Егор, как всегда, собирались в июле в Юрмалу, а в конце августа − в Турцию. Вере, по горло наевшейся за двадцать шесть лет однотипными курортами с их размеренной скукой, лучше отдыхалось с друзьями на Азове. Там молодёжь ловила осетров, ходила по морю на лодках, варила уху на костре, каталась на лошадях.

– Мария, иди убери на кухне! – властно приказала Настя. Взрослый разговор с подругой был не для ушей двенадцатилетней пацанки. Не споря, Мари ушла мыть чашки, что до сих пор стояли на столе после завтрака.

– Как ты тут? – Вера кивнула на гору таблеток, выложенных на тумбочку. – Травят?

– Могли бы – уже удушили бы. И чего я, Вера, такая невезучая? Вчера эта мелочь пузатая, – Настя кивнула в сторону кухни, – подняла крик, что я сплю на её месте. А сама целыми днями за мной подглядывает.

Вера промолчала, мысленно благодаря родителей и за отдельную комнату, и за участие в её жизни. Три года назад она закончила юридический факультет, и Егор взял её консультантом по бизнесу на свою фирму. Накручивая локон на палец, Настя молчала. Если бы не плавающий взгляд, она сейчас была бы очень похожа на свою мать. Из-под кровати вылез маленький одноглазый котёнок.

– Это у нас ещё кто? – Вера наклонилась и взяла его на руки. Котёнок пискнул. Тут же с лоджии вальяжно показался другой кот − Глазастик, взрослый, тоже одноглазый, и ревниво прыгнул к Насте на кровать.

– Дай! – Ухова потянулась за малышом. – Нашла на помойке ещё до того, как бабахнулась, – она пошевелила ногой в лангете: − Люди такие безжалостные…

Вера легонько ущипнула подругу за тощую голень, выглядывавшую из лангета. Кожа на ноге растянулась, как ослабленная резинка.

− Ты сегодня хоть что-нибудь ела?

Настя неопределенно махнула и отодвинула ногу:

– Маме теперь некогда нас кормить: целыми днями пропадает у Сюзанны.

– Так ведь они дружат…

– Дружат… – Настя усмехнулась. – Это с тётей Катей мама дружит, а на Сюзанну она молится. − От злости девушка гладила котёнка с такой силой, что, казалось, снимет ему скальп. Тот беспомощно попискивал, но не убегал. – Сюзанна – это женский идеал. Благополучная и успешная, − копируя интонацию матери, Настя возвела глаза к небу. – Только где бы она была, эта успешная, если бы не бывший муж? Это тебе не мой Киселёв с его сорока штуками.

В раскрытой записной книжке подруги лежала фотография мужа.

– А с Мишкой что? – спросила Иванова.

– Ничего. Задолбал: «Иди работай, иди работай…» − Настя бросила крутить пряди и снова стала ковырять заусеницу на большом пальце.

– Что, и сейчас? – Вера одним ноготком постучала по лангету, жалея.

С малых лет они настолько привыкли друг к другу, что, даже не видясь неделями, постоянно перезванивались. Но в последнее время Вера стала уставать от нытья подруги: все-таки уже четыре года, как та окончила технологический факультет, стажировалась в международной компании «Бондюэль». Так почему же не пошла работать, заявив сначала, что ей срочно нужен ребёнок, а год спустя, так и не забеременев, согласившись быть домохозяйкой, как мать.

– Глупости! Ты же – зависимая, и что? Делаешь что хочешь, ходишь куда хочешь. И денег тебе папа всегда даёт, − беспечно отмахивалась она от воплей Раисы по поводу того, что в нынешнем мире женщина не должна быть зависимой, и быть домохозяйкой – не так-то легко. Получив в 2009 году диплом по профессии «Экономика, управление и бизнес», Настя не имела ни малейшего представления даже о том, сколько требуется денег для такого простого «предприятия», как семья. Выйдя семь лет назад замуж, она таскала теперь деньги на свои потребности не из родительского кошелька, а из мужниного. В магазин молодая жена ездила как на экскурсию, кидая в корзинку первое, что понравится, и не глядя на цену. На базар не ходила. Народу там – тьма, а случись чего, концов не найдешь. В супермаркетах были хотя бы камеры наблюдения и охранники. Про стоимость жилья и коммунальных услуг Настя тоже ничего не ведала. Оплатой квитанций занимались родители Миши; квартира ведь была их. Чего уж говорить про траты на машину? Права, подаренные ей на совершеннолетие, девушка видела только раз и водить машину не хотела. То, что ей напоминали об обязанностях, злило, но Миша, похоже, не хотел больше терпеть на шее иждивенку.

Настя посмотрела со слезами на глазах; приступы внезапной жалости к себе были у неё давно отработанным трюком:

– Никому я, Вера, не нужна. И никогда не была нужна, − завела она привычную уже пластинку. Жалеть её не хотелось: любой помог бы ей найти работу, прояви Настя хоть малейший к этому интерес.

– Ладно, не ной, − Вера погладила подругу по руке. Настя одёрнула руку: ей не нужны были ни эти ласки, ни эта забота. Более того, они казались ей противными даже от мужа. − Хочешь – приходи к нам, как тогда! – предложила Иванова. Настя глубоко вздохнула. Катя, безусловно, всегда была рада видеть и её, и Мари, бывавшую у крёстных гораздо чаще, чем об этом знали родители или сестра. «Но кто же мне тогда чаёк с лимончиком в постель принесёт?» – пронеслось в голове болящей. У соседей прислуживать ей точно было некому.

Три года назад Настя уже уходила к Ивановым на месяц. Решив поменять свою жизнь, она собралась тогда развестись, бросить институт и пойти работать учеником косметолога в салон красоты рядом с домом.

Хватаясь от таких новостей за тонометр, Раиса сморщилась:

− Ты хочешь всю жизнь кому-то выдавливать прыщики?

– Что ты в этом понимаешь?! – ответила дочь с гонором и игнорируя слова матери про её резко упавшее давление: – У них там крутой салон, мажут тело шоколадом!

– Да-да, мажут всяких плешивых-паршивых шоколадом, чтобы от них меньше разило, – поддержал Анатолий жену и тут же выматерил дочь от души: – В твоём возрасте, Настя, пора браться за ум. Поступила в институт – закончи! Мы на одних репетиторов для тебя угрохали целое состояние.

– Мне не нравится ваш институт, − заплакала девушка.

– А что тебе нравится? Всю жизнь сидеть на шее родителей? – ответил Анатолий, не поддаваясь жалости; в отличии от жены, давно уже понял стратегию старшей дочери. – И вообще: нехер шляться туда-сюда. Вышла замуж – живи! Кто ещё, кроме Миши, будет тебя терпеть? Истерички – что ты, что мать твоя! − Непокорную жену, вставшую было на сторону дочери, Ухов «вылечил» тут же, обещая урезать деньги даже на еду: – На картошке пусть сидит! И вам всем полезно. А то – фруктики им с базарчика, парное мяско… Ох.ели вы без меры. Научи дочь варить кашу и борщ, а то от неё любой муж сбежит, − потребовал он у жены мимолётом, тут же возвращаясь к «воспитанию» детей: − Одна − корова! Выросла, а ума не набралась. И вторая вон на подходе – не знает, как пакет с молоком открыть, чтобы не пролить половины.

– Ты опять меня гонишь?

Настя дула губы, заламывала руки и закатывала глаза, демонстрируя скорую потерю сознания. Раиса тут же охала, бежала за аптечкой, умоляла не орать. Но на мужчину такие сцены уже давно не действовали: надоели ему эти бабы! Поэтому в таких ситуациях он начинал бить кулаком по столу, требуя прекратить «концерты». От его крика замирал даже кот. При очередном скандале он мигом слезал с кухонного стола и ретировался в безопасное место в конце коридора. Раиса, закрывшись на ключ в спальне, давала понять старшей дочери, что у них нет места: с мамой на большой кровати теперь спала Мари, а на месте проданной детской кроватки стояло бюро с компьютером. Ей не было никакого резона ссориться с мужем − приближались летние распродажи, а там уже не за горой и день рождения Раисы в августе. Так, выставленная за дверь с напутствиями помириться с мужем, летом две тысячи десятого года Настя на месяц оказалась у Ивановых вместе с Глазастиком.

С тех пор как в сентябре 2001-го умерла рыбка Матильда, а после неё строем ушли в мир иной два хомяка и одна канарейка, всю последующую зиму Уховы ломали голову: какое же животное завести? Мари тогда была совсем маленькой, её зверьки не интересовали, а вот Настя каждый день просила у мамы то нового хомячка, то опять рыбку.

– Я бы купил, – жаловался Ухов Иванову. После возвращения из Испании они теперь регулярно захаживали в гараж «вдарить по пивку». – Но ведь каждый раз, когда эти твари дохнут, дома истерики с похоронами и недельными поминками. И ребёнку стресс, и мне на душе говённо.

– Тогда купи ей черепаху, – посоветовал Егор. – Они по триста лет живут.

– Да? – Ухов шутки не понял и до третьей бутылки рассуждал, где же ему раздобыть черепаху.

А уже скоро, в начале марта две тысячи второго, Иванов принёс Уховым котёнка: окотилась кошка, которую на фирме держали для ловли мышей. Соседи «усыновили» его сразу же, не дожидаясь, когда ему исполнится месяц. У мамы-кошки не было молока; оказывается, у животных такое тоже бывает.

– Бедный, – жалела малыша Настя, отпаивая его молочными смесями сестры. Звериный детёныш сосал их за милую душу, умильно причмокивая вместе с малышкой. Имя Глазастик котёнок получил потому, что верхнее веко слева было у него парализовано.