Улисс

– Да, да.

– Все тут?– спросил Мартин Канинхем.– Подымайтесь, Цвейт.

М-р Цвейт взошёл и присел на оставшемся месте. Затем он притянул и плотно захлопнул дверцу. Продев руку в петлю безопасности, он бросил сумрачный взгляд из экипажа на задёрнутые занавески в окнах на улицу. Одна из них отодвинулась: старушку тянет поглазеть. Нос влип в стекло до побеления. Благодарна судьбе что не её. У них такое живое любопытство к трупам. Рады когда кончаемся, слишком много мук при нашем появлении на свет. Обмывают. Работёнка как раз по ним. Шушукаются по углам. Мягче шаркают шлёпанцами, как бы не разбудить. Потом готовят тело. Укладывают. Молли и м-с Флеминг готовили подстилочку. Потяни ещё на себя. Наш саван. Не знаешь кто будет трогать тебя мёртвого. Обмывают. Кажется, ещё ногти стригут и волосы. В конверт на память. Потом всё равно отрастают. Напрасный труд.

Все в ожидании. Никто ни слова. Укладывают венки, наверно. На что это я сел такое твёрдое? А, это мыло в заднем кармане. Надо бы переложить. Выждать момент поудобнее.

Все ждали. Вот уж услышалось движение колес впереди: ближе: цоканье копыт. Рывок. Их экипаж пришёл в движение, скрипя и покачиваясь. Другие копыта и скрип колёс двинулись следом. Проплыли занавески в окнах на улицу и девятый номер с чёрной лентой у входа, дверь настежь. Ехали шагом.

Ожидание продолжалось под мерное покачивание их колен, пока не свернули вдоль трамвайных путей. Тритон-Роуд. Поехали быстрей. Колёса тарахтели по камням мостовой, а потресканные дребезгливые стёкла тряслись в дверных рамках.

– На какую свернул?– поинтересовался м-р Повер в оба окна.

– Айриштаун,– сказал Мартин Канинхем.– Через Ринсенд. Брансвик-Стрит.

М-р Дедалус кивнул, выглядывая наружу.

– Чудесный старинный обычай,– сказал он.– Приятно, что не отмер.

Все какое-то время смотрели в окна на кепки и шляпы приподымаемые встречными. Дань уважения. Экипаж свернул от трамвайных путей на более ровную мостовую Вотери-Лейн. Взгляд м-ра Цвейта отметил хрупкого юношу в трауре, в широкополой шляпе.

– Проехали одного из ваших, Дедалус,– сказал он.

– Кто там?

– Ваш сын и наследник.

– Где?– спросил м-р Дедалус, потянувшись с места напротив.

Экипаж, объезжая траншею и груды вывороченной мостовой перед жилыми домами, свернул за угол и, возвращаясь обратно к трамвайным путям, шумно покатил дальше на говорливых колёсах. М-р Дедалус откинулся назад, со словами:

– А с ним тот хам Малиган? Его fidus Achates.

– Нет,– сказал м-р Цвейт.– Он был один.

– Наверно, проведать тетушку Сэлли,– сказал м-р Дедалус,– гулдингская ветвь, пьянчужка-счетовод и Крисси, папочкин кусочек дерьма.

М-р Цвейт уныло улыбнулся к Ринсенд-Роуд. Вэлес Брос – бутылочная фабрика. Мост Додера.

Ричи Гулдинг и его нотариальная сумка. Фирма называется Гулдинг, Колис и Вард. От его шуточек начинают уже попахивать плесенью. Неслабо куролесил в своё время. Однажды воскресным утром вальсировал вдоль Стемер-Стрит с Игнатусом Гелахером, а на кудрях пришпилены две шляпки квартирной хозяйки. Ночи напролёт в загуле. Похоже, теперь начинает сказываться: эти его боли в спине. Жена проглаживает ему спину утюгом. Хочет отделаться таблетками. Крохоборы. При шестистах процентах прибыли.

– Путается с подонками,– фыркнул м-р Дедалус.– Эта наглая тварь Малиган, как ни крути, подлец первостатейный. Смраду на весь Дублин. Но, с Божьей помощью и с благословением Его преблагой Матери, я однажды соберусь да напишу его матушке, или тётушке, или кем уж там она ему, такое письмо, что раскроет ей глаза пошире ворот. Выведу мерзавца на чистую воду, будьте уверены.

Он перекрикивал грохот колёс.

– Не позволю, чтобы её ублюдок или там племянничек, погубил мне сына. Официантово отродье. Папенька его подавал выпивку в заведении моего кузена, Питера Пола М'Свини. Не на таких напали.

Он умолк. М-р Цвейт перевёл взгляд с его рассерженных усов на тихое лицо м-ра Повера, потом на глаза Мартина Канинхема и на его печально подрагивающую бороду. Вспетушился. Переживает за сына. Отчасти прав. Что-то переходит от тебя. Если б маленький Руди выжил. Наблюдать как он подрастает. Слышать его голос в доме. Как идёт рядом с Молли в школьном костюмчике. Мой сын. Я в его глазах. Странное, наверное, чувство. От меня. Простая случайность. Должно быть в то утро на Раймонд-Террас, она из окна увидала пару собак за этим делом под стеной исправительной. И сержант лыбился. На ней был тот кремовый халат с прорехой, которую так и не зашила. Притронься, Полди. Боже, до смерти хочется. Как зарождается жизнь.

Потом раздалась. Пришлось отказаться от концерта в Грейстонсе. Мой сын внутри неё. Я бы помогал ему в жизни. Смог бы. Чтоб он был независимым. И чтоб знал немецкий.

– Опаздываем?– спросил м-р Повер.

– На десять минут,– сказал Мартин Канинхем, взглядывая на свои часы. Молли, Милли. То же, но пожиже. Её подростковая божба. Ё-ка-лэ-мэ-нэ! О, Зевс с подскоком! Пошёлты к Богу в рай! Всё ж славная девчушка. Скоро женщина. Маллингар. Миленький Папли. Молодой студент. Да, да: тоже женщина. Жизнь. Жизнь.

Экипаж раскачивался, всколыхивая четыре их туловища.

– Корни мог бы дать нам упряжку поудобней,– сказал м-р Повер.

– Мог бы,– сказал м-р Дедалус,– если б не его косоглазие. Усекаешь?– Он прискалил левый глаз. Мартин Канинхем принялся выметать сухие крошки из-под своих ляжек.

– Это ещё что?– спросил он,– прости Господи. Крошки?

– Похоже, кто-то тут недавно раскладывал пикничок,– сказал м-р Повер.

Все приподняли свои ляжки, обозревая цвёлую гладь кожи сидений. М-р Дедалус, сморщив нос, нахмурился книзу и сказал:

– Если я не слишком ошибаюсь. А как по-твоему, Мартин?

– И мне так кажется,– ответил Мартин Канинхем.

М-р Цвейт опустил свои ляжки. Хорошо, что я сходил в баню. Чувствую ноги совершенно чистыми. Но если б ещё м-с Флеминг получше заштопала эти носки.

М-р Дедалус смиренно вздохнул.

– В конце концов,– сказал он,– это самая естественная вещь на свете.

– Том Кернан явился?– спросил Мартин Канинхем, слегка покручивая кончик своей бороды.

– Да,– ответил м-р Цвейт.– Он сзади с Недом Ламбертом и Гайнсом.

– А сам Корни Келлехер?– спросил м-р Повер.

– На кладбище,– сказал Мартин Канинхем.

– Я утром встретил М'Коя,– сказал м-р Цвейт.– Он обещался придти при возможности.

Экипаж резко остановился.

– Что такое?

– Встали.

– Где мы?

М-р Цвейт высунул голову в окно.

– Большой канал,– сказал он.

Газовая фабрика. Коклюш, говорят, излечивает. Повезло, что у Милли его не было. Бедные дети! Синеют, чернеют, корчатся в судоргах. Просто стыд. Болезни, более-менее, проскочила. Кроме кори. Чай на зёрнышках льна. Скарлатина, грипп. Рекламщики смерти. Не упусти возможность. Вон псарня. Бедняга Ато! Будь добр с Ато, Леопольд, это моя последняя воля. Воля твоя да исполнится. Мы их слушаемся, когда они в могиле. Предсмертная записка. А пёс затосковал, угас. Тихая скотинка. Собаки стариков обычно все такие.

Дождевая капля плюхнулась на его шляпу. Он втянулся обратно, в следующий миг дождик обрызгал серые плиты. Россыпью. Интересно. Будто через дуршлаг. Я так и знал. Ботинки у меня поскрипывали, явный признак.

– Погода меняется,– произнес он тихо.

– Жаль, что не продержалась такой же отличной,– сказал Мартин Канинхем.

– Лучше б на поля,– сказал м-р Повер.– Вон снова солнце выглянуло.

М-р Дедалус, зыркая сквозь очки на затянутое солнце, швырнул безмолвное проклятье небу.

– Ненадёжно, как детский зад,– сказал он.

Вот и опять поехали.

Экипаж вновь вращал свои натруженные колёса, а их туловища слегка поколыхивались.

Мартин Канинхем чуть энергичнее покручивал кончик своей бороды.

– На последнем вечере Том Кернан просто блистал,– сказал он.– А Педди Леонард передразнивал его прямо в глаза.

– О, изобрази его Мартин,– живо подхватил м-р Повер.– Ты только послушай, Саймон, что он нёс, когда Бен спел Стриженного.

– Блестяще,– напыщенно выговорил Мартин Канинхем.–Его исполнение этой простенькой баллады, Мартин, одно из самых проникновенных из всех, что мне когда-либо доводилось слышать.

– Проникновенность,– сказал м-р Повер со смехом.– Это его пунктик. И ещё ретроспективное расположение.

– Читали речь Дэна Тесона?– спросил Мартин Канинхем.

– Я ещё нет,– сказал м-р Дедалус.– Где она?

– В утренней газете.

М-р Цвейт достал газету из внутреннего кармана. Не забыть ей другую книгу.

– Нет, нет,–сразу же проговорил м-р Дедалус.– Не сейчас, пожалуйста.

Взгляд м-р Цвейта прошёлся по низу страницы, просматривая о смертях. Колэн, Колмен, Дигнам, Фосет, Ловри, Номанн, Пийк, это который Пийк? что работал у Кросби и Олейн? Нет, секстон, Урбрайт. Печатный текст поблек на истертой, вот-вот прорвущейся бумаге. Спасибо Цветочку. Прискорбная утрата. К неописуемому горю его. В возрасте 88 лет, после долгой изнурительной болезни. Месячное поминовение. Кевинлен. Благой Исус да упокоит его душу.

Уж месяц, как Генри отлетелВ свой вышний дом на небесах,Семья осталась в горе и слезах,Уповая на встречу в райских садах.

Конверт я порвал? Да. Куда я сунул письмо когда ещё раз прочёл в бане? Он похлопал по карманам жилета. Здесь, в порядке. Генри отлетел. Пока не лопнуло мое терпенье.

Национальная школа. Склады Мидза. Пустырь. Всего два осталось. Мотают мордами. Раздулись, как клещи. Слишком толстые кости в их черепах. Вон ещё один трусцой повёз пассажира. Час назад я тут проходил. Извозчики приподняли свои шляпы.

Спина стрелочника вдруг резко распрямилась на трамвайной развилке под окном м-ра Цвейта. Не могут изобрести что-то автоматическое, чтоб колесо само, без лишних. Да, но тогда этот малый потеряет работу? Да, но тогда другой малый получит работу – изготовлять новое изобретение? Старый концертный зал. Ничего нет. Мужчина в жёлтом костюме с траурной повязкой. Не слишком глубоко скорбит. Четверть траура. Кто-нибудь из родственников жены, наверно.

Они миновали суровый пьедестал Св. Марка, проехали под желеэнодорожным мостом, мимо Театра Королевы: в молчании. Афишы. Юджин Страттон. М-с Бендмен Палмер. Мог бы сегодня вечером сходить на ЛИЮ, интересно знать. Или, может, на ЛИЛИЮ КИЛАРНИ? Оперная труппа Элстер Гримса. Крутая перемена. Влажные яркие афиши на следующую неделю. ПОТЕХА В БРИСТОЛЕ. Мартин Канинхем доставал контрамарку в Гейти-театр. Надо угостить стаканом-другим. И чтоб шириной не меньше глубины.

Он явится после обеда. Насчёт её песен.

Пласто. Фонтан с памятным бюстом сэру Филипу Крантону. Кто он был?

– Привет,– сказал Мартин Канинхем, подымая ладонь ко лбу в приветствии.

– Он нас не видит,– сказал м-р Повер.– Нет, заметил. Привет.

– Кто там?– спросил м-р Дедалус.

– Ухарь Бойлан,– ответил м-р Повер.– Вон проветривает свою прическу.

Это ж надо, я как раз подумал.

М-р Дедалус перегнулся приветить. От дверей Красного Банка белый диск соломенной шляпы мигнул в ответ: проехали.

М-р Цвейт изучал свои ногти на левой руки, затем на правой. Ногти, да. И что такого они, она в нём находят. В восторге. Мерзопакостнейший стервец на весь Дублин. Тем и держится. Иногда они чувствуют что он из себя. Но такой тип. Мои ногти. Да просто рассматриваю: хорошо ухожены. А потом: будет сидеть дни напролёт и что-то думать-думать. Тело дряблеет. От меня не скрыть, потому что помню каким было. Дело, наверно, в том, что кожа не успевает сразу же сократиться, когда плоть спадает. Но форма та же. Форма всё та же. Плечи. Бедра. Пышна. Вечер, как одевалась на бал. Юбка встряла промеж половинок.

Он сцепил руки у себя меж коленей и, смирившись, послал отсутствующий взгляд по их лицам.

М-р Повер спросил:

– Как там насчёт концертного турнэ, Цвейт?

– О, прекрасно,– ответил м-р Цвейт.– Ожидания самые наилучшие. Сама идея хороша, понимаете…

– А сами вы поедете?

– Да, нет,– сказал м-р Цвейт.– Так получилось, что мне нужно ехать в округ Клэр по личному делу. Понимаете, идея в том, чтоб объехать главные города. Если в одном нет сборов, то можно наверстать в следующем.

– Вот именно,– сказал Мартин Канинхем.– Мэри Андерсен сейчас в северных округах.

– Хороших собрали артистов?

– Её возит Луис Вернер,– сказал м-р Цвейт.– О, да, будут самые отборные. Дж. С. Дойл и Джон МакКормак, надеюсь, и. Фактически, лучшие.

– И также Madam,– сказал м-р Повер, улыбаясь.– Отнюдь не из последних.

М-р Цвейт расцепил ладони в мягко вежливом жесте и сцепил снова. Кузнец О'Брайен. Кто-то положил букет цветов. Женщина. Должно быть день его смерти. Желаю долгих лет. Экипаж, колеся мимо статуи Фарела, неслышно свёл их непротивящиеся колени.

Оот: невзрачно одетый старик у бордюра зазывал на свой товар, рот разинут: оот.

– Воот шнурки, две пары за пенни.

Странно, что именно так выбило его из колеи. Имел контору на Хьюм-Стрит. В том же доме, где однофамилец Молли. Твиди, королевский адвокат от Вотерфорда. Всё тот же шелковый цилиндр. Остатки былого приличия. Тоже в трауре. Ужасное падение, несчастный банкрот! Пинают как шавку на поминках. О'Калахен доползает к финишу.

А как там сама Madame? Двадцать двенадцатого. Встала. М-с Флеминг пришла прибраться. Причесывается, напевает: voglio e non vorrei. Не так: vorrei e non. Проверяет кончики волос, не секутся ли? Mi trema un poco il. На этом tre у неё звучит просто прекрасно: тон рыдания. Как оно называется. Тремоло. специальное слово "тремоло", для обозначения.

Глаза его слегка прошлись по приятновидому лицу м-ра Повера. Серость вокруг глаз. Madame: с улыбочой. Я улыбнулся в ответ. Улыбки разные бывают. Простая вежливость, наверно. Милый господин. Это правда, будто содержит какую-то женщину? Жене неприятно. Но говорят, будто бы—кто это мне говорил?—ничего плотского. Чепуха, такие игры кончаются в момент. Да, это Крофтон встретил его как-то вечером, нёс ей фунт ромштекса. Кем она была? Барменша у Джурея. Или у Мойра?

Они проехали под громадноплащной фигурой Освободителя .

Мартин Канинхем пихнул локтем м-ра Повера.

– Из племени Рейбена,– сказал он.

Высокая чернобородая фигура, склоняясь на трость, ковыляла за угол дома, показывая им ладонь, лодочкой поперёк спины.

– Во всей своей античной красе,– отозвался м-р Повер.

М-р Дедалус глянул вслед ковыляющей фигуре и мягко произнес:

– Дьявол развороти твою скважину!

М-р Повер, закатываясь смехом, скрыл лицо от окна, пока экипаж катил мимо статуи Грея.

– Мы все там побывали,– брякнул Мартин Канинхем. Его глаза встретились с глазами м-ра Цвейта. Он пригладил бороду, поправляясь:

– Ну, почти все.

М-р Цвейт с неожиданным воодушевлением обратился к лицам своих попутчиков:

– Бесподобный анекдот ходит про Рейбен Дж. и Сына.

– Насчёт матроса?– спросил м-р Повер.

– Да. Просто класс, правда?

– Что там ещё?– спросил м-р Дедалус.– Я не слыхал.

– Вобщем, появилась какая-то девушка и он решил отослать его на остров Мэн от греха, но когда они вдвоём…

– Что?– спросил м-р Дедалус.– Тот долбаный недоросль, что ли?

– Да,– сказал м-р Цвейт,– подходят они к пароходу и он бросился утопиться…

– Барабас – утопиться!– вскричал м-р Дедалус.– Молю Бога, чтоб так и сделал!

М-р Повер испустил долгий смешок сквозь свои прикрытые ноздри.

– Нет,– сказал м-р Цвейт,– это сын его…

Мартин Канинхем беспардонно прервал его повесть.

– Ребен Дж. и сын поспешали вдоль реки на пристань, к пароходу до острова Мэн и этот резвак-молодчик извернулся и через парапет—бултых!– в Лиффи.

– Божже!– испуганнол воскликнул м-р Дедалус.– Утонул?

– Утонет!– крикнул Мартин Канинхем.– Держи карман! Матрос схватил багор и выудил за штаны, и его положили перед отцом на пристани. Полумертвого. Полгорода сбежалось.

– Да,– сказал м-р Цвейт.– Но что забавно…

– И Рейбен Дж.,– продолжал Мартин Канинхем,– дал матросу флорин за спасение сына.

Натужный вздох вырвался из под руки м-ра Повера.

– Ну, разве не классный?– горячо проговорил м-р Цвейт.

– Переплатил шиллинг и восемь пенсов,–сухо молвил м-р Дедалус.

Сдавленный смех м-ра Повера тихонько взорвался в экипаже.

Колонна Нельсона .

– Восемь слив за пенни! Восемь слив за пенни!

– Нам бы не мешало выглядеть посерьёзней,– сказал Мартин Канинхем.

М-р Дедалус вздохнул.

– Да ведь,– сказал он,– бедняга не осерчал бы на нас за смех. Немало забористых и сам рассказал.

– Прости меня Господи!– сказал м-р Повер, утирая влажные глаза пальцами.– Бедняга Пэдди! На той неделе я видел его в обычном здравии и разве мог тогда подумать, что это в последний раз и что так вот поеду следом за ним. Ушёл от нас.

– Порядочнейший малый из всех, что когда-либо носили шляпу,– сказал м-р Дедалус.– Весьма скоропостижно взял и преставился.

– Приступ,– сказал Мартин Канинхем.– Сердце.

Он c печалью постучал себя по груди.

Полыхающее лицо: калёнокрасное. От переизбытка Джона Ячменное зерно. Зелье для украснения носа. До черта надо выхлыстать, чтоб добиться такого оттенка. Прорву денег пустил на его окраску.

М-р Повер понимающе-сокрушённо глядел на тянущиеся мимо дома.

– Так внезапно умер бедняга,– сказал он.

– Самая лучшая из смертей,– произнес м-р Цвейт.

Их широко открытые глаза взглянули на него.

– Без мучений,– пояснил он.– Секунда и всё позади. Как смерть во сне.

Никто не откликнулся.

Это дохлая сторона улицы. Вялый бизнес днём, земельные агенты, безалкогольный отель, контора железной дороги Фалькона, училище государственных служащих, Джилс, католический клуб, плотно занавешено. С чего бы? Есть причина. Солнце или ветер. По вечерам тоже. Трубочисты и поломойки. Под покровительством покойного отца Мэтью. На закладной камень Парнелу. Приступ. Сердце.

Белые лошади с белым плюмажем на лбах вынеслись из-за угла Ротанды, галопом. Гробик промелькнул мимо. Живей схоронить. Карета провожающих. Незамужнюю. Замужним чёрных. Пегих вдовым. Монашенкам серых.

– Печально,– сказал Мартин Канинхем.

Ребёнок. Лицо гномика сизое и сморщенное, как было у маленького Руди. Карликовое тельце, слабое как мякуш, в белопростынном ящичке. Похоронное товарищество оплачивает. Пенни в неделю за пласт дёрна. Наш. Маленький. Попрошайка. Младенец. Ничего не значит. Промашка природы. Если здоров, это от матери. А нет – мужчина виноват. В другой раз старайся лучше.

– Бедная крошка,– сказал м-р Дедалус.– Уже отмаялась.

Экипаж, замедляясь, взбирался на горку площади Рутланд. Гремит костями. Над камнями. Нищий в стужу. Никому не нужен.

– На заре жизни,– сказал Мартин Канинхем.

– Но хуже всего,– сказал м-р Поверогда человек сам лишает себя жизни.

Мартин Канинхем выдернул свои часы, кашлянул и положил обратно.

– А для семьи какой позор,– добавил м-р Повер.

– Временное помешательство, конечноешительно произнес Мартин Канинхем.– Тут надо быть поснисходительней.

– Говорят, что на такое идут только трусы,– сказал м-р Дедалус.

– Ну, уж об этом не нам судить,– сказал Мартин Канинхем.

М-р Цвейт, собравшийся было что-то сказать, вновь сомкнул губы. Большие глаза Мартина Канинхема. Вот отвёл их в сторону. Такой человечный и понимаюший. Умён. В лице что-то от Шекспира. И у него всегда найдется доброе слово. Они нетерпимы к этому, а ещё к детоубийству. Запрещают хоронить по-христиански. И даже был обычай вбивать деревянный кол сквозь сердце, уже в могиле. Будто оно и без того не разбито. Бывает и спохватывается, да уж поздно. Найдут на дне реки, а в ладонях осока – хватался. Посмотрел на меня. И надо же, чтоб ему досталась эта ужасная пропойца-жена. Раз за разом обставляет для неё дом, и чуть ли не каждую субботу приходится выкупать мебель в ломбарде. Жизнь, как у проклятого. Тут и каменное сердце не выдержит. А в понедельник с утра всё сызнова. Плечом в лямку. Господи, ну и видик у неё был в тот вечер, как мне Дедалус рассказал, когда он зашёл к ним. Вымахивалась, пьянючая, по всему дому с зонтом Мартина.

Меня кличут сокровищем Азии,И не меньше,Я – гейша!

Отвёл глаза. Значит знает. Гремит костями.

Тот день, как проводили следствие. Красноярлычный флакон на столе. Комната отеля с картинами из охотничей жизни. Набились туда – толпятся. Узкие лучики солнца сквозь планки венецианских жалюзи. Ухо следователя, крупное такое, волосатое. Прислуга даёт показания. Сначала думали он спит. Потом приметили будто желтые полосы по лицу. Он сполз к изножию постели. Заключение: чрезмерная доза. Смерть в результате несчастного случая. Письмо. Моему сыну Леопольду.

Нигде уже ничего не болит. Больше уж не пробудится. Никому не нужен. Экипаж живо громыхал вдоль Блесингтон-Стрит. Над камням мостовой.

– Мы, похоже, наддали ходу,– сказал Мартин Канинхем.

– Не доведи Господи, перевернёт нас по дороге,– отозвался м-р Повер.

– Надеюсь, обойдётся,– сказал Мартин Канинхем.– Завтра в Германии Большие Скачки. Гордон Беннет.

– Да, клянусь небом,– сказал м-р Дедалус.– Вот уж что стоило бы посмотреть, честное слово.

Когда они свернули в Беркли-Cтрит, шарманка подле Байсена испустила и послала им вслед грохочущую вихлястую песенку из варьете. Вы тут Келли не видали? К-е-два-эл-и. Марш мертвецов из САУЛА. Так же неплох, как и старик Антонио. Оставил меня одногонио. Пируэт! Матерь Милосердия. Эклес-Стрит. На том конце мой дом. Знаменитое место. Палата для неизлечимых. Приют Владычицы Нашей для умирающих. А дальше по улице, в следующем номере, надо же как удобно – морг. Старая м-с Риордан тут скончалась. Ужасно они выглядят, женщины. Кормят их из чашки, утирают ложкой губы. Потом ширму вокруг кровати – кончайся. Приятный молодой студент мне тут обрабатывал тот пчелиный укус. Говорят он теперь перешёл в родильный дом. Из крайности в крайность.

Экипаж пронёсся за угол: стоп.

– Что ещё такое?

Разрозненный гурт клеймёного скота шёл под окнами, мыча, топоча мимо торопливыми копытами, медленно похлестывая хвостами по загаженным костистым крупам. С краю и среди них трусили зашмыганные овцы, выблеивая свой страх.

– Эмигранты,– заметил м-р Повер.

– Нно!– крикнул голос кучера, кнут его щёлкал по сторонам.– Нно! Пошли!

Четверг, конечно. Завтра убойный день. Молодняк. Каффи продавал их по двадцать семь фунтов за голову. Должно быть в Ливерпуль. Ростбиф для старушки Англии. Они скупают самых сочных. И пятая часть пропадает, а ведь всё это сырьё – шкура, шерсть, рога. За год набегает крупная. Торговля мертвячиной. Побочные продукты боен для дубилен, на мыло, маргарин. Интересно, крутится ли ещё тот аферист в Клонсиле, скупавший порченное мясо в товарных поездах.

Экипаж двинулся дальше сквозь стадо.

– Не пойму, почему корпорация не проложит трамвайную линию от парка к пристаням,– сказал м-р Цвейт.– Весь этот скот можно было бы переправлять к пароходам на платформах.

– Вместо того, чтоб стопорить движение,– добавил Мартин Канинхем.– Совершенно правильно. Не помешало б.

– Да,– продолжил м-р Цвейт,–и ещё я частенько подумывал, нужны городские похоронные трамваи, как в Милане, знаете. Проложить линию до кладбищенских ворот и завести специальные трамваи, катафалки, экипажи и всё такое. Понимаете о чём я?

– Ни черта себе,– сказал м-р Дедалус.– Пульмановские вагоны с ресторанами.

– Невесёлая перспектива для Корни,– добавил м-р Повер.

– Почему?– спросил м-р Цвейт оборачиваясь к м-ру Дедалусу.– Разве это не приличней, чем скакать взапуски?

– Вообще-то, в этом есть что-то,– заверил м-р Дедалус.

– И,– сказал Мартин Канинхем,– мы будем гарантированы от сцен вроде той, когда на углу Данфи опрокинулся катафалк и вывернул гроб на дорогу.

– Это было ужасно,– произнесло шокированное лицо м-ра Повера,– и тело вывалилось на мостовую. Ужас!

– Один-ноль в пользу Данфи,– сказал м-р Дедалус, покивывая.– На кубок Гордона Беннета.

– Хвала Господу,– набожно отозвался Мартин Канинхем.

Хрясь! Опрокинулись. Гроб об дорогу – бац! Вдребезги. Пэдди Дигнам выпулился и катится окостенело по пыли в коричневом саване навырост. Красное лицо: стало серым. Рот распахнулся. Вопрошает в чём дело. Очень правильно, что его подвязывают. С разинутым вид жутчее. И внутренности быстрей разлагаются. Намного сохранней если перекрыть все отверстия. Да, и там. Воском. Прямая кишка расслаблена. Все запечатать.

– А вот и Данфи,– объявил м-р Повер, при повороте экипажа направо.

Угол Данфи. Похоронные повозки тащатся утопить скорбь. Передышка при дороге. Отличнейшее место для бара. Надеюсь, мы притормозим тут на обратном пути, выпить за его здоровье. Пустить по кругу соболезнование. Элексир жизни.

Но, допустим, так бы и случилось. У него пойдёт кровь, если б, скажем, перекидываясь, напоролся на гвоздь. И да, и нет, наверное. Смотря где. Обращенние останавливается. Всё ж, что-то может высочиться из артерии. Вернее было б хоронить их в красном: в бордовом.