Истории-семена

Не спрашивая дозволения старшей, оголтелые мальчишки с разбега влетели в воду и принялись скакать, прыгать, носиться вдоль бережка, как раз так, чтобы мокрая соль доставала до середины икр, а стопы увязали в зыбком песке ровно по щиколотку. Какое же то блаженство – резать у берега ленивую волну, чуть прогревшуюся, не обжигающе ледяную, но ласково-холодящую! Первый день тем и хорош, что песок щедро вбирает тепло солнца, да океан подбирает в глубины свои зимнюю стужу, освобождая воды от гнёта зимы.

Женщина не торопилась подступать ближе положенного ею самой: не морозных, влажных брызг стереглась её душа, куда охотнее внуков устремилась бы она в воды, всю жизнь манившие её за призрачную линию горизонта. Страх, что не сможет совладать с соблазном и покинуть родной берег во всех смыслах, тормозил её тело, сковывая в монолитный кокон страстей и тревог.

В стороне, неподалёку сколотым зубом, прямо в воде стоял мёртвый дом. В три этажа, с тремя стенами – задняя, что лицом некогда обращалась к океану, давным-давно пала и смешалась с песочным дном. Ветра́, вода да ненастья в союзе со временем стёрли все маломальские краски с бетонного тела, некогда придававшие житейский, и главное, живой облик жилищу. Застывший в мгновении труп – не больше, вот что это. Безглазый, безъязыкий, безухий, мёртвый остов ушедшей эпохи, призрак почивших в проклятии богов.

Заметив взгляд бабки, внучата и свои взоры устремили в том направлении. В их озорных головах тут же зародился новый план затей.

– Веле́на, государыня, – обратился младший из них писклявым детским голосишком, – позволь мне и Ми́лану дойти до ветхого дома и обойти его кружком.

Произнёс это сорванец самым милейшим и смиреннейшим образом, но старшая царица знала его как облупленного, недаром следила за его взрослением с самих пелёнок, впрочем, как и за его старшим братцем. Ми́лан хоть и был на год больше брата, но по мягкому и робкому характеру во многом уступал бойкому озорнику Младу. Если бы не рост да цвет глаз, царевичей можно было счесть близнецами – так схожи были: белолики, курносы, с непослушной пшеничной копною. Волосами в бабку пошли, та в младые годы носила длинную золотистую косу, почти до земли. Да уж не положено такую красу иметь, коли седина вкралась в золото. Теперь, как и семь лет назад, так и дальше, положено казать миру жалкий остаток того былого великолепия, что едва касался плеч. Будто чем короче, тем незаметнее старость.

Велена, ещё не отцветшая до конца, вздрогнула. Нет, свежий, бодрящий воздух не пронизал её плотные одежды: цвета топлёного молока льняное платье с пышным, длинным рукавом надёжно хранило тепло. Затейливая маковая вышивка с вкраплением золотой нити да россыпи мелкого рубинового камня лучше охранной грамоты служили защитой в людских очах. Всяк знал царский узор и смиренно склонял главу, стоило лишь попасть царственному знаку в поле зрения.

Другое дело царевичи. Их простые, светлые льняные платья и штаны подпоясывали расшивные, с бахромой на концах пояса – единственное допущенное украшение. Серебристо-синяя нить складно выводила диковинных змеев, а меж прихотливых стежков тускло мерцали молочные горошины речного жемчуга.

– Только ли? – вопросила старшая из владычиц.

Её, не утратившие бирюзовой свежести, глаза смотрели вглубь юного взора, пытливо и с долей затаённой надежды. Янтарные глазки Млада не дрогнули и выдержали бабкин взор – не из пугливых рос мальчуган, скорее всего ему и быть супругом будущей старшей.

Мальчишка пихнул, не сильно, брата, взывая к поддержке, и настойчиво повторил:

– Государыня, пожалуйста. Всего один круг! – И видя, что каменная твердь старшей не дала трещины, уже с жалобной ноткой надавил на старшого братца. – Милан, ну скажи, ну попроси!

Мальчик с ясным и доверчивым взглядом серых глаз – это он от отца, Белослава, наследовал – кротко, с замиранием посмотрел на Велену и вдруг просто и добродушно выговорил:

– Милая бабушка, дозволь мне с братцем обойти вокруг брошенного святилища, как мы делали в том году, а до того в предыдущем.

Ну как тут устоять? Вот и Велена не смогла. Хороший посол мира выйдет из Милана, в любом царстве его примут с почестями и выслушают, а послушав, согласятся. У старшего внука все задатки доброслова, пусть он не хитрец, как Млад, но правда и не должна иметь гладких углов. А лгать и искажать истину Милан не умел, да и вряд ли научится – этот дар даётся от рождения, от отца иль матери. Млад пошёл в мать, а Милан – в своего простодушного и тщеславного отца.

– Если оба поклянётесь землёю да водою, что не станете касаться стен пропащих и не вздумаете лезть в древнюю обитель, точно голодные крысы, – поставила своё условие бабка, частично признавая их просьбу.

Второй раз повторять не нужно: мальцы смышлёны и проворны, как мыши в амбаре по ночи. Царевичи тут же, приняв полу-дозволение, зачерпнули по пригоршне песка одной рукою, другою – точно ковшом – солёной воды. Стоя на пенной границе меж океаном и сушей, мальчики, как следует воспитанные в старой вере, учтиво, без намёка на игру или скоморошничество, поочерёдно поднесли к устам обе ладони и коснулись губами воды и песка.

– Водою благодатною, Землёю вечною, – опустив руки и сбросив содержимое, оба вознесли ладони над головами и добавили в унисон, – Воздухом животворным – клянёмся!

Как же хороши они были! Велена залюбовалась одухотворёнными и серьёзными лицами внуков. Из нынешнего люда не все сохранили в душе верность старой вере, для некоторых она стала чем-то вроде стародавнего предания, для иных – вымыслом. Лишь горсть по всей Целой Земле свято верила в первых богов – тех, кто был у истоков, когда земля и солнце только народились во вселенной.

Каких-то пять лет и из царственных отроков выйдут великолепные юные властители. Если нить жизни старшей царицы ещё будет прочна и долга, то ей посчастливится воочию зреть, как возмужают её «соколята», как оперятся и примут бремя власти на свои плечи. А пока…

– Ступайте, соколики.

Уголки её рта чуть-чуть, едва приметно подтянулись вверх. Мальчишки тут же с победным кличем рванули к старой развалине, на ходу решая, с какой стороны и с какого угла начинать обход.

– Не мешкайте, скоро прилив! – донёсся сзади заботливый наказ.

Пострелята уже достигли заветной цели и, не раздумывая, устремились к той угловой части, что более века прибирал себе океан. Отчего-то мёртвая обитель манила детей, не только царских, те каждый год хороводили вокруг её полуразрушенного тела, словно воздавая честь. Иногда эта развалина требовала жертв и получала их. Неосторожных детишек находили утопшими после отлива в мелководье, их бескровные лица хранили изумление в широко раскрытых глазах.

Какая-та тайная мощь хоронилась в старых отметинах ушедшего мира. Тут и там, словно древние святыни, – в лесах, полях, а иной раз на берегу океана – держали вековую оборону со временем творения прошлых людей. Не так уж много, но и не мало их наполовину поглотил Нескончаемый океан – истинный владыка планеты. Уж ему-то куда лучше знать, чему стоит остаться, а чему надлежит кануть в небытие.

Дрожь вновь пробрала Велену.

Пока внуки скрылись с глаз, ей живо вспомнилось её первое знакомство с древним реликтом. Тогда, подобно дню сегодняшнему, девочкой шести лет была приведена будущая старшая царица к озеру, что лежало совсем близко от родной деревни. Прежде её не удивлял островок деревьев посреди озера, по неразумению своему ей виделось всё таким, каким есть. Но отец, что привёл дочь к озёрному бережку, очевидно, считал, что время пришло: настала пора приоткрыть дочурке уголок мироздания. Благояр, так звали его, усадил малютку Велену в круглую лодчонку, рассчитанную как раз на двоих путников, и направил судёнышко прямёхонько к зеленолиственному островку. Каково же потрясение ожидало маленькую девочку, когда вблизи остров вдруг предстал громадным остовом корабля, вместо парусов у которого пышно и гордо стояли кустистые ивы! Железные бока давно глодала ржавчина, где-то успешно, где-то не очень. Но в целом гигант не сдавался и браво целился острым носом в сторону, противоположную деревне. В тот день Велена узнала о том, что прошлое более ёмко и протяжённее, чем ей казалось доныне, и, следуя примеру Благояра, младшего царя младшей царицы, приняла в своё сердце старую веру, а вслед за тем и знания мёртвых книг.

Она так глубоко погрузилась в воспоминание, что не сразу расслышала мальчишеский смех подле. Милан и Млад, обойдя крошившегося временем мертвеца, сдержали клятву и вернулись к царственной бабке.

– Бабушка, голубушка, расскажи нам, – донеслось до её затуманившегося разума. Кажется, это голос Милана. Как же ему подходит его имя. – Пожалуйста, расскажи!

А вот теперь её кто-то дёргает за рукав платья, настойчиво, но без наглости. Несомненно, Млад. Велена тряхнула головой, сбрасывая морок прошлого, – так и есть, кончиками пальцев, чуток захватив лён платья, тянул младший внук. Поняв, что старшая внимает, детские пальцы тут же оставили материю в покое.

– Что рассказать, соколики?

– Как же? О ветхом доме, государыня. О нём и ему подобных, – опередил брата Млад.

Так странно, что один зовёт её бабушкой, другой же величает, как и все прочие при Красном дворе – государыней. Наверное, то плата за владение всей Целой Землёй.

– Так ли надо вам? Уж наизусть знаете.

– Надо, надо! Государыня! Нужно, бабушка, – вторили в ответ юные голоса.

– Ну, тогда придётся начать с начала, – помедлив, согласилась и поставила своё условие Велена, впрочем, как всегда и во всём.

Царевичи согласно кивнули. В преддверии долгого рассказа оба плюхнулись на песок перед старшей, подобрав под себя ноги да сложив руки перед собою.

– Вы знаете, соколики, что мир прост и ясен, да не просты люди, живущие в нём, – начала издалека царица. – Искони не мог человек жить в единстве, его дробило на всякое. Так во все времена происходило. Из одного ядра вышло три ветви, которые росли, тянулись и кустились, но сути не меняли. Добрые, нескромные и пустые – такова суть ветвей тех. Нескромные, точно прихваченные хворью, не способны были на добрые поступки, заботясь по большей части о себе; в том даже не вина их была, а некий душевный изъян, что передавался с кровью отца да молоком матери. Добрые, напротив, превыше себя чтили старую веру и весь род людской от начала. Ну, а пустые – те стояли между нескромными и добрыми и метались меж ними. Одним словом, ни рыба ни мясо. Я это к чему напоминаю: вам управлять в скором времени царством, шестым по счёту.

Воздух посвежел, Велена ощутила холодноватое прикосновение ветерка, настойчивое и тревожное. В первый день Отхода Вьюжных Дней тепло на океанском берегу недолго, ещё каких-то два часа и со стороны горизонта, где вода потемнеет до черноты, вероятно, налетит промозглый, пробирающий до костей ветродуй. Надобно ускориться с повествованием.

– Но какими бы ни были люди, всё ж в целом они сподобились создавать царства, да такие, против которых нынешнее померкнет в тени прошлого величия. Чтобы сосчитать те царства не хватит рук на руках и ногах у вас обоих вместе взятых. Да, да. Мёртвые книги много мне рассказали. Так же, как рождались и падали государства, по песчинкам нарастал слой времени, старела планета, мужало солнце. Земля не всегда пребывала в покое и том состоянии, которое вы знаете теперь. Суша, равно как и вода ни единого дня не знала покоя, ведя не прекращавшуюся борьбу за господство: то вода поглощала землю, то земля вбирала внутрь себя воду. Бывали и такие периоды, когда суша и океан смогли договориться и разделить владычество поровну – то верно был золотой век планеты, жизнь в гармонии и процветании.

Женщина поёжилась, набиравшему силу ветру всё же удалось просочиться сквозь плотное плетение нитей в платье. Но как истинная царица, она ободрилась и продолжила вещать сказ молодым и звучным голосом, глядя сверху вниз на внимавших ей слушателей. Мальчики, одетые легче, казалось, не замечали напиравшего в спину ветра, воспитанные по всем правилам старой веры, царские внуки меньше всего приучались к удобствам и праздной жизни.

– Вот вы хотите, чтобы я рассказала про этот ветхий дом. Знаю, его развалины взывают к глубинам вашей любознательности. Ещё бы. Мы живём в домах, выстроенных из дерева, и вполне довольны тем. Но те, что населяли этот дом и жилища подобные ему (а дома прежде могли достигать высоты в десятки таких домов, как этот) – да, да, книги не врут, – те люди любили больший комфорт, чем положено человеку. У них было всё для счастливой и беззаботной жизни, даже слишком много. Соколики, те люди летали по небу, резали глубину океана и даже блуждали меж звёзд! Я уж не говорю о том, что они способны были общаться друг с другом из разных уголков земли, будь то города или царства.

Тут Млад явно взволнованный сверх способностями прошлых людей не удержался и перебил старшую:

– У них были сло́вичи, как у нас? Они могли вложить шёпот в ветер и направить туда, куда нужно?

– Нет. Но у них были устройства, с помощью которых было возможно не только говорить с кем угодно, но даже видеть собеседника.

– Ух ты! А Дами́р говорил, что то – всё выдумка.

– Дурень этот твой Дамир, – поставила точку в отступлении Велена. – Не даром из пустых.

Младший внук опустил голову, но тут же поднял. Ни слова возражения, ни обиды за друга, а ведь бабке прекрасно известно, как дорожил Млад товариществом с сыном дружинника. Но и она ничего лишнего не произнесла: кто ж виноват, что Дамир и всё его семейство из ветви пустых происходило. Зато надёжный и добрый воин вырастет – будущий заступник царской семьи. Это тоже чего-то да стоит. Не всем же в царях расти.

– Те люди, – продолжила, как ни в чём не бывало, Велена, – допустили простую оплошность: они возомнили, что мудрость, давшая им все те блага, была дарована им по сути, а не с божественного согласия. Всяк знает: за любой дар следует возносить благодарность Трём Владыкам сущего, в особом случае – Четырём. Но те, почившие давно, утратили старую веру, завернувшись в разноцветный кочан из выдуманных богов и божков. И тогда Четверо прогневались: земля, вода, огонь и воздух – всё восстало против людского рода, всё стало ядовитым и смертоносным для человека. Именно тогда океан вспомнил о своём вечном поединке с сушей и, сговорившись с воздухом и огнём, напал на землю и почти одолел её. Почти. Не так проста земля, когда за неё стоят людские души. Именно в том страшном поединке в большинстве уцелели добрые люди, они-то и взмолились к Четырём о милости и прощении, они-то и убедили океан не скрывать сушу под безмерными водами своими. А всё, что сохранилось, стало зваться…

– Целой Землёю, – отозвался Милан, на молчаливый призыв бабки.

– Верно. И океан с тех пор нескончаем, но лишь от одного края земли до другого. Наш картограф Велимир после покажет вам, соколики, всю нашу землю. Пора вам уже осваивать больше, чем есть.

– И это всё? – спросил Млад, ему всегда казалось мало того, что рассказывала старшая. По обычаю Красного двора подобные вольготные беседы меж старшей царицей и внуками проходили единожды в две недели, что для мальчиков было слишком долго и мало.

– Отчего же, – успокоил его Веленин голос, – для нашего царства всё только начинается. Когда Четыре угомонились, все люди, кто уцелел, собрались и дружно решили, что следует вернуться к старым корням. Старая вера допускала власть в руки не одного, а сразу семи властителям, тем паче, что ими следовало стать женщинам. Из достойных избрали семь дев и нарекли их царицами семи дворов: Красного, Огненного, Лазурного, Смарагдова, Пурпурового, Солнечного и Белого. Красный двор и стал старшим среди прочих. Каждая царица выбрала себе в мужья подобающего спутника, который отныне становился царём. Но царственные мужи должны были служить мудрым советом и надёжной опорой своим жёнам, напрямую вмешиваться в дела государственные им возбранялось. Прошло какое-то время, цари и царицы благополучно правившие Целой Землёй состарились, у них народились дети и внуки. Кому-то нужно было наследовать Красный двор и прочие. И тогда вновь прибегли к помощи старой веры: старшую царицу выбирали из юных царских дев, по достоинствам и задаткам. Так царевна из младшего, Белого, двора могла стать старшей из цариц. И тогда бы она до конца дней своих носила былые, белые одежды, что напоминали бы всем, о её происхождении, но лишь красная узорная нить да рубины давали знать – она главная.

Велена перевела взгляд на горизонт: рябь, и достаточно крупная, шла по маслянистой глади океана. Ещё полчаса и вода почернеет, вздыбится, набрасываясь на берег, хлеща его наотмашь. Надо бы уже собираться…

– Бабушка, – мягкий тёплый голос Милана вернул её бегущие к горизонту мысли.

– Ах да. Пять раз избиралась старшая. Вам прекрасно известно, скоро настанет время шестого Царства Семи Владычиц. И если вы выкажете удаль, мудрость и благочестие, как знать, может новая старшая изберёт кого-то из вас в мужья. А пока мужайте, набирайтесь ума у мёртвых книг. В том и превосходство над прошлым, что оно себя изжило, оставив все свои ошибки на поверхности, как лист на речной воде. Изучив ошибки, соколики, вы можете извлечь мудрость, которая не даст вам и вашим детям и детям ваших детей повторить ошибки мёртвого прошлого.

Всё, пора возвращаться ко двору. Мальчикам в день Отхода Вьюжных Дней достаточно. Велена твёрдо решила сегодня же отослать внуков к архивнику Бориславу, мастеру над мёртвыми книгами, её супругу и старшему царю. Пускай начинает обучение, она и так уже год потеряла, дала соколятам вволю резвиться, продлевая детство.

– А как же дом? Он так и будет стоять? – не сдавался пытливый и не в меру любознательный Млад.

– А что ему будет, дому-то этому? – беспечно выговорила бабка. – Он, как и люди, а люди, как и земля – выстоит в поединке с океаном. Не вечно же воде главенствовать? Однажды век золотой повторится, когда люди вернутся к старой вере, точно повторится. А теперь домой, живо.

Мальчики послушно поднялись, отряхнулись и, заняв места по бокам старшей, направились к Красному двору. А Велена, прямо ступая прочь от берега, подумала: нет, пожалуй, из Милана выйдет куда лучший супруг для будущей старшей.

Притча о совином народце

Огонь в костре набрал силу и злость, до отвала вскормленный сухими сучьями. Старик и двое его юных спутников, окончив вечернюю трапезу и расслабившись после дневного похода, мерно потягивали сладковатый настой иван-чая из жестяных кружек.

Круглая как луна поляна наполнялась пряной безмятежностью трав, погружавшихся в сон с заходом солнца. Ветер покинул эти края, вдоволь наигравшись со всеми цветами Седого леса и пересчитав все песчинки его тропок. Тишина и покой заполнили собой каждый лесной уголок – от верхушки Сосны-Великанши до лабиринта корней Дуба-Прадеда. И звёзды, точно племя золотистых светлячков, высыпали на индиговом покрывале неба, заняв каждая удобное местечко.

– Скоро и луна пожалует, – заметил старик.

Он полулежал на траве, вытянув длинные, заголённые до колен ноги к костру. Его усталая спина облокачивалась о пухлый рюкзак, заботливо подставленный юнцами. Сами они удобно устроились на расстеленном покрывале напротив старика. Дети для него, они уже вошли в пору хмельной юности и увязались за ним в тяге приключений. Маленькие романтики, так он их и называл.

– Янус, расскажи историю, – попросила девушка лет шестнадцати, рыженькая и веснушчатая – само солнце о зелёных глазах. – Ты обещал ещё три дня назад, мы ждали.

– А очень хочется? – спросил Янус.

Его лицо обрело лукавый вид. Возможно, тому виной были тени, ожившие на глубоких складках вокруг рта, но прищур у него вышел довольно хитрым.

– Очень-очень, прям ну очень, – игривая улыбка осветила девичье личико.

– Да, дед, хорошая история не помешала бы сейчас, в такую ночь, – добавил темноволосый юноша одних с девушкой лет. Его глаза казались чёрными угольями и непроницаемыми, как лесная темень, лишь отсвет огня оживлял мрачный, тяжёлый взгляд танцующими искорками.

Старик кивнул и, покопавшись в карманах ветхой, как он сам, куртки, выудил несколько мятых самокруток. Девушка, которую звали Сольд, с помощью прута ловко вытащила из костра красноватый уголёк и подкатила его к Янусу. Тот наклонился и, приложив цигарку к пыхавшему жаром угольку, раскурил её, одарив Сольд благодарной улыбкой.

– Ты прав, Раро́г, – произнёс старик, выпуская в воздух густую струю табачного дыма. – Ночь сегодня особенная и заслуживает хорошей истории.

– А чем же она особенная, Янус? – поинтересовалась Сольд.

Она заняла своё место подле Рарога. Юноша заботливо накинул её на плечи кофту и придвинулся ближе. Янусу была по душе эта парочка. Брат с сестрой уже месяц, как отчалившие из родной деревеньки, брели с ним, куда глаза глядят. Ну, насчёт, куда глаза глядят, сильно сказано. Он-то, Янус, шёл в горный край, за которым простиралось Лихое море. А вот его романтичные попутчики желали увидеть весь мир и гадали каждый день, что же лежит за тем самым морем.

– Это ночь на Ивана Купалу, – пояснил Янус, выдав новую порцию дыма. – Самая звёздная ночь в году. Звёзд на небе становится так много, что даже луне тесновато на своём престоле.

– Ух ты! – с восхищением выговорила Сольд. В её изумрудных глазках заблестели огоньки-светлячки.

Старик вновь был приятно удивлён её поразительной, по-детски готовой решимостью видеть везде чудо. Мир давно не тот, даже дети стали другими – циниками, впитавшими с материнским молоком «правильное» мировоззрение. А сказкам в их сердцах больше места нет. Тесно, как луне на небе в звёздную ночь.

Рарог был противоположностью Сольд. Колючая замкнутость и немногословность отгораживали юнца от реального мира, что считал Рарога глупцом и зазнайкой. Лишь сестра видела брата иным. С ней он преображался в преданного рыцаря и добродушного компаньона её историй. Он верил в чудеса, но никогда не говорил об этом вслух, считая, что болтать об этом не имеет смысла, а кому нужно, тот и сам всё поймёт. Сольд же поняла.

– Да, луна скоро взойдёт, – довольно произнёс старик.

Его сухое, потрёпанное временем лицо излучало знание мира и хранило печать миллиона загадок, которые юным Рарогу и Сольд только предстояло узнать.

– Но прежде в лесу зародится музыка, – добавил он, – затем воздух наполнится совиным пением, и уж после мы увидим её – ночную госпожу.

Только Янус это сказал, тут же, как по подсказке, заскрежетали лесные скрипачи – цикады и сверчки. Им подыграли земляные жабы, выползшие из своих норок, дабы насладиться ночью и всласть пропеть серенады любви Седому лесу. В этот нестройный хор влился вокал самовлюблённого соловья, не стерпевшего конкуренции на лесных подмостках.

Как и предсказывал старик, терпкий июньский воздух прорвали десятки мощных кличей. А затем в ночном небе стали различимы крошечные силуэты, парившие и пикировавшие, залихватски ухавшие и радовавшиеся жизни больше остальных обитателей леса. Несколько сов бесстрашными тенями пронеслись совсем близко от огня, будто приглядываясь к чужакам.

– Между прочим, совы крадут луну, – назидательно произнёс старик. – Каждую ночь. Нет, каждое утро. Они не в силах расстаться с королевой сов – Луной, потому уводят её подальше, в самый укромный, тёмный уголок. Совиная свита весь день охраняет королеву, ревностно оберегая её державный сон, а вечером, когда остатки сладких грёз оставляют ночную госпожу, совы следуют за королевой-луной и до самого восхода солнца охотятся, любят и умирают в её честь. Они всё ещё помнят о днях былого величия и надеются, что вновь будут жить в первозданной гармонии.

– Ну же, Янус, не дразни, рассказывай сказку! – потребовал ласковый голосок Сольд.

И вот луна выкатила своё жёлтое, словно масленичный блин, тело на звёздный небосвод. Она нависла над поляной янтарным оком, внимательным и таинственным. А совы сновали высоко-высоко, проносясь, словно вихри, над истончавшимся вверху дымком костра и скрывались меж верхушками сосен, плотно обступавших поляну по кругу.

Видно появление небесной царицы стало сигналом и самому Янусу, который выдохнув очередную порцию сизой дымки, начал свою историю:

– Однажды, когда Луна была особенно одинока, тени звёзд ожили и обрели форму. Форма заимела крылья. И из теней вышли совы. Первые птицы из птиц. Они стали надёжными стражами и вернейшими слугами небесной владычицы ночи.

Самая тёмная из сов стала их княжной, наречённая Чароит – чёрная сова, черней которой была только ночь. А самая светлая сова, чьё белоснежное оперение могло тягаться с белизной месяца, получила в дар от Луны имя Селенит. И судьбой определено было Селенит служить княжне и быть ей верной советчицей и единственным другом.

Так повелела Луна, впрочем, недолго довольствовавшаяся своими первородными созданиями. Тоска вновь овладела её непостоянной душой, и она создала иных летучих тварей, которые должны были радовать её и услаждать своим обществом. Но летучие мыши вовсе не собирались посвящать ночи Луне-матери, завистливые и эгоистичные, эти создания не могли простить совам, что те первыми стояли в родстве и были красивы, полны гордости и высокомерия в отношении младших сородичей.