Дело «на три копейки»

Ребятки честно – и даже с превеликим удовольствием: сбывали с рук! – передали Старкову всё своё небогатое «богатство». Состав «наследства» не поражал ни ценностью, ни количеством: узнав о том, что дело передано соседям, «кировчане» весело «проводили его в последний путь». Никто – даже проформы ради – уже не «взрыхлял почву» ни «носом», ни, тем более, «рогом». И за это их тоже никто – даже «октябрята» РОВД – не пытался «заманить в колхоз» безнадёжным обращением к совести, «корпоративному братству» и прочей «пролетарской солидарности». У кировских соседей и без этого дела было, за что «получать по полной программе» от вышестоящего начальства, и совсем даже не пряники.

Но до благословенной сдачи полномочий кое-что соседи, всё же, успели «открыть миру». Так, кировские «опера» «в темпе вальса» обежали всю округу, подключили население – и выяснили, что расчёска в форме голой девицы была неоднократно замечена наполовину торчащей – выпендрёжа ради – из кармана пиджака десятиклассника местной школы по фамилии Петухов.

Оказалось, что и кроссовки с редким «рисунком протектора» и фабричным клеймом «Made in…», поучаствовавшие в сборе вещественных доказательств на месте происшествия, тоже были не чужими этому персонажу. Более того: на протяжении уже нескольких месяцев они составляли с его ногами единое целое. Опять же – для произведения неизгладимо-благоприятного впечатления на контингент, особенно, женского пола. Ничем иным, судя по приложенной к материалу «кировчан» фотографии, этот «малщик» привлечь внимание девиц не мог. Ну, разве, что немереным количеством прыщей на лице, длинным носом, огромными оттопыренными ушами и кривыми зубами – но лишь девиц с извращённым вкусом.

Кое-что соседи «натрудили» и по линии окружения мальца. Выяснилось, что мальца «окружал» дважды судимый папаша – субъект весьма экзальтированный по причине отягчённого сроками прошлого и склонности к злоупотреблению алкоголем в настоящем.

По обнаруженной в руке убитой пуговице соседи обещали прислать информацию «с минуты на минуту»: в течении трёх-четырёх суток. Этим жиденький «урожай» «кировчан» исчерпывался: пожинать было больше нечего, да они не собирались: «поля уже переданы соседнему колхозу в порядке размежевания».

Старков решил не мудрствовать и воспользоваться советом незабвенного Остапа Бендера: «Из двух зайцев выбирают того, который пожирнее». Поэтому он «постановил» начать с семейного дуэта Петуховых. Первым в очереди «на проведение разъяснительной работы среди себя» был определён Петухов-младший – как наиболее «благоприятный для работы материал».

Октябрьские сыскари уже знали об обрушившемся на них «счастье»: начальник ОУР майор Гапеев убитым донельзя голосом успел «поделиться радостью» со Старковым. Но в бой «опера» пока не рвались: инициатива традиционно наказуема, да и на других «участка фронта» хватало «боёв местного значения». Вот и ждали «руководящих указаний» «главного потерпевшего» от переброски дела: Старкова.

И Алексей Семёнович не стал испытывать терпения «пообвыкшихся в окопах» родных «оперов». Через полчаса от «бычкования» последнего окурка он уже звонил первому заместителю начальника Октябрьского РОВД (по оперативной работе) подполковнику Трофименко.

– Василий Николаевич, приветствую тебя: Старков.

– Лёша, подходи: все – в сборе.

Вот, за что особенно ценил Старков подполковника Трофименко – а у того было немало оперативных достоинств – так это за его немногословность и всегдашний приоритет делу. Трофименко не любил говорить много, предпочитая работать головой, руками и ногами – в том числе, и по «объектам работы».

Через десять минут пешего хода – «Москвич», хоть и значился за прокуратурой, немедленно был «приватизирован» прокурором и его женой – Старков уже входил в здание Октябрьского РОВД. На ходу здороваясь с каждым встречным – незнакомые ещё не значились в штате – Старков поднялся на третий этаж. (Начальство почему-то всегда любит забираться на самую «верхотуру»: «Мне сверху видно всё – ты так и знай»)?

Подполковник Трофименко не являлся исключением из правил, хотя в отличие от начальника РОВД, с которым соседствовал кабинетами друг напротив друга, не был замечен в склонности к начальственному выпендрёжу и прочим «составляющим реноме босса». Мебель в его кабинете была, как определил бы всё тот же Остап Бендер, стиля и эпохи «Гей, славяне», двухтумбовый стол и приставка к нему были «не две пары в сапоге» и «не от одних родителей», а обшарпанные венские и прочие стулья явно не состояли друг с другом в близком родстве.

Старков без стука вошёл в кабинет: Трофименко терпеть не мог робкого штатского «Можно?». «Есть дело – заходи, нет – не хрен тебе тут делать!». Подполковник немедленно встал и вышел из-за стола с протянутой для приветствия рукой.

– Здорово, Семёныч. Рад тебя видеть… «без петли на шее».

Шутки у подполковника были той же эпохи, что и мебель, но подчинённые, как и «предписывались уставом», дружно хохотали, несмотря на то, что по частоте заслушивания эти шутки могли соперничать с легендарным «тысячекитайским предупреждением». Старков же в знак «постижения» шутника и его шутки ограничился лёгкой деформацией щеки.

– И я рад тебя видеть, Василий Николаевич. Конечно, я бы ещё больше обрадовался, увидев тебя «в мирное время», с бутылкой коньяка в руках и парой стаканов.

Лаконично отсмеялись. По завершению процесса Трофименко указал рукой на стул и сам сел напротив.

– Ну, начнём, что ли, Семёныч?

Старков слегка приподнял бровь.

– То есть?

Подполковник недовольно сдвинул брови, даже огромная его лысина, занимавшая девяносто процентов площади головы, и та покраснела от неудовольствия.

– Лёш, ты нас за дураков держишь – или за гадов?

Старков рассмеялся, и, словно сдаваясь в плен, шутливо приподнял руки.

– Ни за тех, ни за других, Василий Николаевич! Ты мне – друг, товарищ и даже брат!

– То-то же, – смягчился подполковник. – Мы с тобой столько вместе хлебнули… всякого дерьма – и ты решил, что мы тебя одного «под танк сунем»?! Ты, Лёш, ни разу не ссучился, и мы тебе, по-моему, ни в карман, ни в чайник ни разу не писали. Поэтому «сядем усе»!

– Идёт! – рассмеялся Старков, и тут же посерьёзнел, словно сам себе скомандовал в манере Остапа Бендера: «А, ну, оставить смех!». – «Объект работы»… хм… готов к работе?

Трофименко через голову Старкова тут же махнул прислонившемуся к подоконнику оперуполномоченному капитану Андрееву.

– Давай его сюда!

Долго ждать не пришлось: уже через две минуты Андреев вталкивал в кабинет Трофименко дрожащего, словно классический банный лист, долговязового, рыжеволосого и донельзя прыщавого подростка.

– Здесь сидеть! – скомандовал Андреев, определяя новоприбывшего на стул. Стул был определён ещё раньше – и тоже в строгом соответствии с классикой: строго по центру. «Определив товарища на временное жительство», Андреев встал у него за спиной: тоже – классика.

Трофименко медленно – несмотря на живой характер, уже обзавёлся брюшком, ещё более «выдающимся» в контексте его «метр с кепкой» – выбрался из-за стола и подошёл к подследственному.

– Ты убил девчонку?

И это было характерной чертой подполковника: максимально спрямлять дорогу к истине. Он никогда «не страдал всеми этими подходами, заходами», а работал сразу в лоб – когда словом, а когда и делом.

Юнец затрясся всем телом, хотя можно было ограничиться головой.

– Н-нет…

Трофименко сделал маленький круг возле стула и сидящего на нём «объекта работы» и опять «вышел на траверз».

– А палку зачем в дыру засунул?

«Объект» затрясся ещё энергичней.

– К-к-какую п-п-палку?

– Какую палку? – начал багроветь лысиной подполковник. – Сейчас узнаешь, какую!

Он вернулся к столу, несколько секунд копался в ящике, и вынул оттуда резиной шланг диаметров сантиметров восемь. Похлопывая шлангом по ладони, он подошёл к «объекту» и широко расставил ноги, так, словно укреплял точку опоры.

– Ты видишь эту штуку у меня в руках?

Юнец, откуда-то снизу, с опаской покосился на «странный предмет».

– Вижу.

– А знаешь, что это такое?

Вместо ответа юнец отрицательно затряс головой.

– А хочешь узнать? – продолжал надвигаться на него подполковник.

На этот раз ответом ему было молчание: «объект» ещё не решил, какой ответ окажется менее болезненным для него.

– А я всё же скажу, – нехорошо, так, улыбнулся Трофименко. – Это – резиновый шланг. Но не простой, а набитый песком. А знаешь, для чего? А для того, чтобы вот такие, как ты, потом не бегали «снимать побои». Потому что нечего будет снимать! Потому что эта штука не оставляет следов! Но какие «незабываемые ощущения» она доставляет, ты себе и представить не можешь!

Состояние «объекта» можно уже было определить словами «ни жив, ни мёртв». Но подполковнику этого «промежуточного состояния» было явно недостаточно.

– Ты мне не веришь?

Вопрос – «на засыпку»: «Не верю. – Тогда получай!», «Верю – тогда «колись!». Юнец дал ответ головой – по вертикали: отважился «поверить». Подполковнику слегка «сдал назад»: и в смысле натиска, и просто отодвинулся на шаг.

– Тогда отвечай: твоя расчёска?

– К-какая расчёска?

Не оглядываясь на Старкова, Трофименко переправил через плечо раскрытую ладонь, в которую Алексей Семёнович расторопно вложил искомую расчёску для «предъявления лицом». Петухов-младший взглянул на расчёску и уронил голову.

– Моя…

– А кеды?

– Кроссовки, Василий Николаевич, – отважился влезть с поправкой Андреев.

– Не один ли хрен! – отмахнулся подполковник. – Твои?

Вниманию «объекта» были немедленно предложены кроссовки чехословацкого производства. Старков удивлённо приподнял бровь: неважно, кто раздобыл их: свои или кировские – но ребята не всё время теряли даром.

Петухов боязливо покосился на кроссовки.

– Мои… наверно…

– А вот эта хрень – тоже твоя?

Трофименко сунул прямо под нос юнцу гипсовый слепок со следа.

– Что это? – вздрогнул Петухов.

– Твоя кеда, которая отметилась на месте убийства! Экспертиза уже доказала, что она – твоя! Отвечай, сучонок: ты убил?

Петухов судорожно замотал головой, но завершить процесс ему помешал резиновый шланг, внушительно прошедшийся по его спине.

– Ай!

– Не «ай!», а только самое начало!

– Дяденька милиционер, я не убивал! – захныкал Петухов.

– Я тебе не дяденька! – взревел подполковник. – Ещё врёт, сволочь! Если не ты убивал, как твоя расчёска и следы от твоих кроссовок оказались на месте убийства? Отвечать!

Стимулирующим ответ средством вновь оказался шланг. Но ответ оказался прежним, правда, «в двойном объеме»:

– Ай, ай!

Трофименко повернулся к Старкову.

– Лёш, ты не хочешь… как бы это сказать?

– Осмотреть достопримечательности РОВД? – с усмешкой пришёл на помощь Старков.

– Да!

Старков пожал плечами.

– Ну, что ж… Я думаю, полчаса мне хватит… дам и вам – тоже… и ему…

Едва за Алексеем Семёновичем закрылась дверь, как из кабинета донеслось уже троекратное… нет, не «ура!»: «Ай, ай, ай!». Старков, уже задавший стопам направление в столовую, внезапно остановился, несколько мгновений молча шевелил губами с задумчивым взглядом – и, круто развернувшись, направился в противоположную сторону.

В противоположной стороне находился кабинет начальника ОУР майора Гапеева. Майор, как и все настоящие «опера» не терпевший канцелярщины, скрежеща зубами, корпел над бумагами.

– Ну, что, Семёныч, – моментально и даже с готовностью оторвался он от бумаг, – этот сучонок раскололся?

– Пока нет. Да и сомнение меня берёт…

Болезненно морщась, Старков потрепал мочку уха. Гапеев удивлённо вытянул губы.

– Думаешь, не он?

– Чёрт его знает, – неопределённо двинул плечом Старков. – Хлипковат он для этого дела… Маратик, ты ещё не засылал человечка проверить его окружение?

– Так проверили же!

Гапеев даже вскочил из-за стола.

– Кроссовки добыли… всё такое!

– А в школе были?

Майор увёл глаза в сторону.

– Семёныч, честное пионерское: не успели… Но сейчас я зашлю человечка, будь спок!

– Зашли, Маратик, – одобрительно кивнул головой Старков. – Нехай поспрошает у школяров, не западал ли этот хрен на девиц и не получал ли отлуп от них. В частности, от этой Котовой.

– Сделаем, Семёныч!

Майор уже давил клавишу аппарата селекторной связи. Через несколько секунд с того конца откликнулись.

– Старший лейтенант Ковалёв. Марат Николаевич, я ещё не успел отчёт закончить. Если дадите…

– Не дам! – энергично «отработал на перехват» Гапеев. – Потом закончишь, а сейчас ноги в руки – и в школу по убийству Котовой! Поспрошай там насчёт Петухова. Ну, не пытался ли он лазить девкам под юбку, щупать их, не получал ли он за это по своей прыщавой роже… всё такое. Особый упор – на Котову: может, он и её домогался. Прыщавые – они такие!

– Уже лечу, Марат Николаевич!

Гапеев с силой прижал пальцем клавишу, и с видом победителя повернулся к Старкову.

– Абгемахт, Семёныч! Просьбы? Вопросы?

Вместо ответа Старков молча протянул ему руку и вышел из кабинета.

Глава шестая

О характере проводимой «среди объекта» работы Алексей Семёнович мог иметь полное представление ещё «на дальних подступах» к кабинету Трофименко. Характерное «ай, ай, ай!» лилось уже непрерывным потоком, изредка лишь прерываемым не менее характерными звуками тупых ударов, «конечно же, даже отдалённо «не имеющими никакого сходства с непроцессуальными методами ведения допроса».

Картина, открывшаяся Старкову за открывшейся чуть раньше дверью, почему-то не поражала воображение: весь в слезах и соплях, с взъерошенными рыжими патлами Петухов активно «подвергался разъяснительной работе среди себя» со стороны… с двух сторон: подполковника Трофименко и капитана Андреева. Но всё было «чинно, благородно», без ненормативного рукоприкладства. Непрерывные подзатыльники, которыми обрабатывал «подзащитного» стоящий у него за спиной Андреев, вполне укладывались в норму и соответствовали «местным обычаям».

Правда, Трофименко, багроволицый и «багроволысинный», так энергично подался к «объекту работы», что лицом едва не упирался в его физиономию, стараясь при этом соблюдать дистанцию, дабы не подхватить кого-нибудь из агрессивных прыщей.

– Ты будешь говорить, сволочь?!

Появление Старкова прерывало «творческий процесс». Трофименко медленно отодвинулся от объекта, и, поворачиваясь к Алексею Семёновичу, отрицательно поводил головой из стороны в сторону.

– Я думаю, Василий Николаевич, надо дать подозреваемому время на обдумывание своего положения. Тяжелого положения… почти безнадёжного…

Старков «вносил предложение» нарочито громким голосом, явно не столько для подполковника, сколько для захлёбывающегося в соплях Петухова. Умница Трофименко не только не стал удивлённо переспрашивать, но даже не задействовал для демонстрации непонимания «удивлённое» плечо.

– Андреев, отведи… этого… в камеру. Пусть там посидит, подумает.

Когда дверь за «объектом» и конвоиром закрылась, Трофименко немедленно, но очень медленно направился в крохотную комнатку отдыха позади начальственного кресла, где имелись диван, холодильник и даже умывальник. Сунув голову под кран и шумно фыркая, он освежился холодной водой и энергично растёрся сухим полотенцем. Затем он извлёк из холодильника бутылку «нарзана», и, не испрашивая желания Старкова, разлил её по двум высоким стаканам тонкого стекла.

Чокнувшись стаканами со Старковым, Трофименко залпом проглотил минералку. Затем, шумно отдуваясь и отрыгиваясь, он медленно перевёл взгляд на Старкова.

– Ну, и что сегодня в столовой?

– А я там был?!

Подполковник удивлённо выдул губы.

– А ты же чем занимался?!

– Озадачил Гапеева насчёт школы. Марат уже заслал туда Ковалёва.

– Разумно, – одобрил подполковник. – Не исключено, что «ноги» этого дела растут из школы.

– Ну, может, и не дела, но версии – точно.

Старков медленными глотками «доработал» стакан.

– Не исключено, что у этого прыщавого дрочилы есть прошлое, пусть и «школьного розлива». Он наверняка «любит» девчонок за то, что они «любят» его «ещё сильнее». Не исключены конфликты «взаимного недопонимания»… Но…

Старков с сомнением покачал головой.

– Думаешь, мы с ним зря тратим время?! – энергично подключился Трофименко, сразу же определившийся с продолжением коварного «но».

– Похоже на то. Нет, конечно, отработать его надо «по полной программе». Ты уж, Василий Николаевич, зашли к нему в камеру своего человечка.

– Уже, – нахмурился Трофименко.

Помолчали.

– А что ты наработал? – прервал паузу Старков.

Лицо подполковника тут же «хлебнуло уксуса».

– Так – «печки-лавочки», – раздражённо махнул он рукой. – Говорит, что кеды… ну, эти…

– Кроссовки.

– Да: кроссовки… Так, вот, говорит, что возвращаясь из школы, заляпал их грязью – а, кроссовки, мол, новые, вот и решил их «постирать». Потом якобы повесил их на забор вокруг дома… ну, чтобы просохли.

– Намекает на то, что их стащили?

Старков, словно раздумывая, неопределённо пожал плечами.

– Версия, конечно, хлипкая, но теоретически… А что – насчёт расчёски?

– Тоже «лепит», что украли!

К «уксусу» на лице Трофименко добавил злости и багрянца.

– При каких обстоятельствах?

– Говорит, что его расчёске… ну, из-за этой расчёски многие пацаны в классе завидовали. И, вот, якобы когда он был на физкультуре, кто-то и «увёл» расчёску из раздевалки.

Трофименко покачал головой и исподлобья «прицелился» в Старкова.

– Сам как думаешь?

– Надо проверить, – не стал задумываться Старков. – Вот, почему нужна информация из школы… Хотя…

Алексей Семёнович с сомнением на лице пожевал губами.

– Вполне может оказаться, что историю с расчёской этот прыщ выдумал для «отмазки». Расчёску он вполне мог потерять на месте убийства…

– О чём я и говорю! – моментально загорелся Трофименко.

Старков снисходительно покривил щекой.

– Не горячись, Василий Николаевич. Дослушай сначала. Я же не говорю, что расчёска, потерянная или брошенная на месте преступления, является доказательством того, что убил этот сопляк. Даже, если мы докажем факт потери расчёски в нужном месте, мы не сможем сделать из этого нужный вывод.

Трофименко недовольно сдвинул брови.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Расчёску он мог потерять там и до времени убийства, и после. Например, зная, что девица ищет гуляку-кота всегда в одном и том же месте, он мог там подкарауливать её для выяснения отношений, но опоздал: кто-то выяснил уже свои отношения с ней до него. Сопляк, естественно, обделался со страху, дал дёру… вполне мог «посеять» расчёску!

Подполковник огорчённо вздохнул и медленно покачал головой.

– Ты прав, Лёша, Могло быть и так… И что нам остаётся?

– Что, говоришь, остаётся?

Старков не стал «художественно», а-ля Шерлок Холмс, задумываться с использованием табака и гордого профиля.

– Ну, во-первых, отработаем до конца Петухова-младшего.

Мизинец его правой руки отработал на счёт «раз».

– Затем у нас имеется пара окурков… Кстати, этот сопляк не курит?

– Да, я не спрашивал! – раздражённо сморщил лицо Трофименко. – Некогда было: я же признание выби… добывал…

– Ладно, узнаем. Дальше…

Старков загнул второй палец.

– У нас есть пуговица, похожая на милицейскую. Так, вот…

– Погоди, Семёныч! – энергично перебил его подполковник, рывком снимая трубку телефона с рычагов. Покрутив диск, он принялся нервно топтаться у аппарата. – Майор Бессонов? Подполковник Трофименко тебя беспокоит!.. Да ничего… вашими молитвами!.. Слушай, Михалыч, я сразу – к делу: вы «грозились» отработать пуговицу.. ну, ту – по убийству на пустыре!.. Отработали? Ну, «докладай»!.. Что?!..

Некоторое время подполковник стоял столбом, уставившись невидящим взглядом куда-то мимо телефона в стену, на которой «узоров не было и цветы не росли». Затем, рывком стряхнув оцепенение, он «вернулся» в разговор.

– Михалыч, давай его сюда немедленно!.. Что значит: «Сам придёт!»?! Нет, уж, брат, ты обеспечь его «персональной каретой», да приставь человечка, чтобы этот твой «страж закона» не сбежал из-под стражи! Прошу, как друга!.. Ну, это – другое дело! Ждём «гостя» с нетерпением! Бывай!

Положив трубку на рычаги, он медленно повернулся к Старкову. Выражение озадаченности уже успело заместить на его лицо энтузиазм секундной давности.

– Нда.. Такие, значит, дела, Семёныч… Нда…

– «Колись», Василий Николаевич! – не выдержал Старков.

– Пуговица-то – от этого дурака-участкового!

– От Емели Иванова?!

Теперь настала очередь Старкова изумлённо отработать бровями.

– Кого угодно я мог представить себе в этой роли – только не его!

Изумлялся Алексей Семёнович недолго: через несколько секунд изумление уже сдавало полномочия сомнению.

– Не-е-ет, это исключено! Василий Николаевич, это – из области ненаучной фантастики! Он – даже не кретин, он – идиот, причём, клинический! Никогда не поверю в то, что его может заинтересовать баба – в любом качестве: как баба, как носитель материальных ценностей, как объект раздражения! Хотя… однажды я заприметил такой его взгляд, что…

– Вот именно! – в очередной раз загорелся Трофименко. – Недаром говорится, что «в тихом омуте черти водятся»! Ну, вот и ещё одна «живая» версия!

Трофименко энергично потёр ладонью о ладонь.

– Сейчас этого субчика доставят к нам – и мы начнём его отрабатывать, пока Петухов «не поплывёт» в камере! Слава, Богу, теперь есть выбор – кого-нибудь, да определим на роль! Обязательно кого-нибудь «доведём до готовности»!

– Ладно…

Старков почти смущённо потрепал нос пальцем.

– Я хотел отойти по делам: там у меня парочка свидетелей по одному изнасилованию должна подвалить – но раз такое дело…

– Оставайся, Семёныч, – весело потрепал его плечу Трофименко, – скучно не будет!

«Веселья» ждать пришлось не меньше часа: это ведь только сказка скоро сказывается. Но сколько «верёвочка» ни вьётся, а всё равно материал «не резиновый»: на исходе часа ожидания позвонил дежурный и сказал, что доставили участкового Иванова. А пока того «выгружали» и доставляли уже в кабинет Трофименко, туда же успел просочиться капитан Андреев с информацией «по низу» о том, что «подсадной» ничем пока обрадовать не может: Петухов лишь сопли на кулак мотает и скулит, что ни в чём не виноват.

– Наш «стукачок» говорит, – виновато потупил взгляд Андреев, – что этот чмошник не похож на мокрушника.

– Пусть работает дальше! – недовольно сморщил огромный, как у Ильича, лоб Трофименко. – Такие деньги тратим на эту публику, а толку – как с козла молока! Иди и передай ему: пусть «раскручивает»! И пусть только попробует не «раскрутить» – оставлю не только «без сладкого»: без штанов!

Андреев, так и не переступавший порога и просочившийся лишь головой, счёл за лучшее моментально растаять в дверном проёме.

– Работничики! – энергично «одобрил» Трофименко. – «Как из собачьего хвоста – сито», так ты, кажется, говоришь, Семёныч?

– Не я: Остап Бендер.

В этот момент в дверь постучали. Трофименко грозно сдвинул брови: не приведи, Господи, кто-то из своих. Но «неодобряемым стукачом» оказался провожатый из Кировского РОВД, который доставил лейтенанта Иванова, Емельяна Ивановича.

– Ещё бумаги просили передать, товарищ подполковник.

Сопровождающий протянул Трофименко несколько скрепленных канцелярской скрепкой листков.

– Разрешите идти, товарищ подполковник?

– Идите, – рассеянно махнул рукой Трофименко, весь уже поглощённый обозрением Иванова. Обозрев последнего, он с весёлой ухмылкой повернулся к Старкову и покачал головой, словно говоря: «Ты был прав – а я не верил!».

Иванов и в самом деле не изменил себе. Ни в чём – в том числе, и в постоянстве образа. Он стоял, потупившись в свежевыкрашенный пол, весь такой нескладный, долговязый, худой, с «неистребимыми» вихрами во все стороны и традиционно вываливающейся из ноздри смачной зелёной соплёй, которую он тщетно пытался водворить на место.

– Красавец! – насмешливо ударил по последней гласной Трофименко. – А пуговица-то где?

Отсутствующая на обшлаге левого рукава пуговица лишь «обозначалась» торчащими из ткани обрывками ниток. Ответом подполковнику была очередная молчаливая попытка «отработать» соплю.

Трофименко взял Иванова за рукав и повернул «лицом» к Старкову.

– Что скажешь, Семёныч?

– А что тут говорить? – усмехнулся Старков, извлекая из полиэтиленового пакета форменную металлическую пуговицу. – Даже прикладывать не надо. Разве что – для порядка…

Алексей Семёнович «перенял эстафету» рукава у Трофименко и водворил пуговицу на место. Место и пуговица оказались «кровными родственниками». Концы оборванных ниток настолько идеально подошли друг к другу, что подполковник не сдержал торжествующей ухмылки.