Мой ломтик счастья. Издание второе, дополненное

Мы говорили обо всём, что радовало нас и печалило, и пусть я не мог ответить тебе, но я правильно понимал тебя. Ты видел меня не собакой, а человеком. Да, точно, относился как к человеку, я наполнял твою жизнь терпением, любовью и преданностью. Это была, нет, и есть. Настоящая жизнь – с запахом мечты, глотками счастья. и с привкусом любви.

И пусть ты был маленький, но ты знал всё, что мне нужно, понимал своим мудрым сердцем, и я знал, что нужно тебе, чувствовал своим зорким сердцем. Ты говорил мне: «береги себя» и здесь же шептал на ушко: «а я буду беречь тебя»».

Когда тебе было плохо, я лежал рядом с тобой и своими ласками отогревал твое замерзшее сердце и ощущал, как оно тревожно бьется, я очень хотел, чтобы ты снова стал счастливым, стал улыбаться, давать мне самую вкусную еду и рассказывать сказки. И ты, и я это помним.

Недолгое время я была твоей собакой, но я научилась любить жизнь и людей. Ты научил меня любить, ты гордился этим и был счастлив.

Я знаю, ты дорожил мною, ценил, а я оберегал тебя, хранил. Я знаю, ты мне говорил, что самое ценное – это время, то, что мы не сможем вернуть. Никогда. И потому мы учились быть счастливыми. каждый день. Сейчас. Здесь. Это было так здорово!

Это было наше любимое дело – вместе идти дорогой твоего Детства, и мы знали, что самое дорогое у нас – время, где мы были вместе и были так дороги каждому.

Засыпая, я всегда думал, как хорошо, что у меня есть ты.

Вот это Жизнь! Мы целый день играли, и ты был в восторге. Ты всегда утром крепко обнимал меня, и я так ждал твоих ласок и обнимашек, прыгал от радости, и видел, я видел, как ты заливался наивным смехом. В твоих глазах было много нежности, много света. Ты говорил мне, что покажешь весь мир, всю Землю и мы будем самыми счастливыми на ней, я верил тебе, хотя знал, что мой век собачий очень короток.

Ты говорил мне, что я чудо для тебя, и я верил тебе, ведь твое детское сердце не могло обманывать. Я различал твои шаги, я ловил каждый твой вздох, каждое слово. А когда ты заливался беззаботным смехом, я чувствовал себя самой счастливой собакой в мире.

Твое сердце верило в чудеса, оно жило по своим детским законам. что счастье приходит к каждому, и не обязательно в хорошую погоду, но обязательно вдруг. только наберись терпенья.

Ведь только счастье и любовь хранят и двигают жизнь.

Каково было мое предназначение? Зачем я пришел в этот мир? К чему стремимся мы в этом мире? Только есть? Гулять? Играть? Или… Я понял, я узнал, ты убедил меня в этом. делать приятным, нет, нет, делать счастливым твое пребывание на земле. И взамен ничего не требовать. Вот как точно: я поменял свою свободу на право называться твоим другом, твоим счастьем.

Я знаю, ты всегда будешь помнить обо мне, а я всегда буду слышать твои шаги, чувствовать звуки твоего щедрого сердца и видеть твои добрые глаза. там, в мерцающей тишине заснувшего Неба. Пусть яркая звезда всегда освещает твой Путь и все твои Дороги.

Ты всегда будешь рад, что в этом мире знал меня. Я буду вспоминать тебя, чтобы ты не грустил. А когда тебе захочется улыбнуться, ты посмотришь на небо и скажешь себе: «Там живет мой Дымок, он дарил мне аромат счастья и освещал мою жизнь. Он учил меня верить и ждать, уметь прощать и думать только о хорошем».

Глава 2.Встреча

В нашей деревне ко мне прочно приклеилось неизвестно откуда взявшееся прозвище Вовка-морковка, а некоторые ребята, чтобы еще сильнее подразнить, добавляли: «…и красный арбуз». Вот и получалась обидная для меня кличка – Вовка-морковка, красный арбуз. Не мальчик, а прямо фрукт какой-то, вернее, овощной гибрид. Было мне десять лет, в школе учился хорошо, и учительница всегда ставила меня в пример, вот только с друзьями у меня как-то не ладилось. Чуть что, сразу – Вовка-морковка.

Одному, конечно, невесело. Так выходило, что все свое свободное время я проводил в нашем дворе. То дрова рубил, то сметану в масло сбивал. Просил папу хотя бы собаку мне подарить, все не так скучно было бы, но он только искоса посматривал на меня, хитро улыбался и отмалчивался.

Был у нас свой домик с теплой печкой-лежанкой, рядом огород, а во дворе, огороженном забором из старых в трещинах досок, какой только живности не водилось! Я очень любил наблюдать за жизнью этого шумного хозяйства.

В лужах на солнышке грелись два розовощеких поросенка, изредка похрюкивая и переворачиваясь с боку на бок. В хлеву мирно жили корова Маша с толстыми боками и нежная телочка Соня. По-хозяйски неспешно расхаживали по двору, ковыляя на своих коротких ножках, важные гуси. А еще частенько устраивали бои драчливые индюки, распуская веером хвосты и задиристо наскакивая друг на друга. Этих воинственных забияк я боялся, как черт ладана, и, заслышав их возмущенный клекот, тут же старался отбежать на безопасное расстояние. Мало ли что!

Ну и, конечно, куры, которых было великое множество, вечно голодные, очень шустрые и разноцветные: серые с темными пятнышками и черные с белесыми нитками, коричнево-желтые, белые и даже ярко-красные – от этой пестроты у меня порой начинало рябить в глазах.

Как только я выходил во двор с ведерком зерна, на меня обрушивался целый разноголосый оркестр самых разнообразных звуков. Куры поднимали такой галдеж, что собаки в соседних дворах пугливо поджимали хвосты и исчезали на всякий случай (береженого бог бережет!) в своих покосившихся будках. Со всех уголков двора они стремглав неслись на мой зов, вытянув шеи и не разбирая дороги. А потому теснили друг друга, наступали на лапы рядом бежавших. Нередко слабых сбивали с ног и подминали под себя. Шум, топот, да еще пыль поднималась клубами, как дым из печки.

Заблаговременно опрокинув этой голодной ораве ведро с пшеном, я пулей взлетал на самую высокую ступень крыльца – хорошо запомнил, как однажды попутно вместе с зерном куры начали клевать мои босые ноги. Словно крупный град прошелся по пальцам, раны потом еще долго не заживали.

Вот и в этот солнечный летний день, предусмотрительно заняв безопасную позицию на крыльце, я с любопытством наблюдал, как полчища ненасытных птиц подхватывали своими крепкими клювами последние зерна, рассыпанные по земле.

Как вдруг щелкнула щеколда, калитка с дребезжанием и скрипом не смазанных петель распахнулась, и во двор вбежала собака. Невысокого роста, с короткой серой шерстью, местами облезлой и с подпалинами, с кривыми, широко расставленными лапами. Словом, так себе собака, ничего особенного. Среди других собак я бы ее не выделил – красотой не блистала, это уж точно.

Но какой же она была веселой и дружелюбной! В хитрых черных глазах светилась смешинка, длинный розовый язык забавно свисал набок, а куцый и почему-то совсем голый хвост крутился быстро-быстро, как юла.

Неказистая дворняга резко затормозила, так что передние лапы уперлись в землю. Замерла, а потом неожиданно улыбнулась во всю собачью пасть. Улыбка как будто говорила о том, что собаке здесь хорошо и наш двор ей явно нравится. Задорная, смеющаяся собачья морда, повернутая ко мне, выражала искреннее удовольствие и радость от нашей встречи. В груди у меня что-то екнуло и сладко заныло.

До этого я видел деревенских собак только издалека, и они казались мне сердито ворчливыми и грозными, а этот пес улыбался. Да еще как! Он будто бы весь светился, так радовало его знакомство с мальчишкой, застывшим на крыльце от удивления. А когда он во всю длину растянул свою пасть, показывая крепкие белые зубы, и стремительно завертел хвостом, перепуганные этим, как им показалось, мохнатым чудовищем куры с сердитым кудахтаньем вперемешку с обалдевшими гусями кинулись врассыпную и вмиг исчезли с моих глаз.

– Вот тебе и подарок, сынок: теперь этот пес твой, как ты и просил, – голос отца, показавшегося в калитке, словно приободрил пса.

Не успел я и сообразить, а пес, повиливая хвостом и улыбаясь, уже взлетел на ступеньки, с радостью подбежал ко мне, поднялся на задние лапы и начал лизать мое лицо своим шершавым теплым языком. Его веселые глаза смотрели на меня, они подтверждали, что я его хозяин, что он хочет от души этому порадоваться. Его передние лапы острыми когтями царапали мне грудь, а задние топтались на моих босых ногах.

Но я не чувствовал боли, радость переполняла меня – это мой пес! Он такой живой и по – детски смешной и озорной. А пес с благодарностью, что я искренно рад ему, слизывал с моих щек капельки соленого пота, а, может быть, это были слезинки радости.

– Ты моя собака! – закричал я от восторга. – Ты мой настоящий друг!

Наверное, в жизни я еще не произносил слова с такой значительностью, что папа даже поднял руку в знак восхищения.

– Ну как, дружище, назвать тебя? – произнес я вслух. Пес понял меня, поднял уши торчком и внимательно посмотрел мне в глаза, словно говоря:

– Это ты вовремя говоришь, мой мальчик! Мне, как и любому существу на свете, хочется, чтобы ко мне обращались по имени. Собака, имеющая хозяина, имеет и имя.

В голове у меня все так перепуталось, что я уже и не мог долго думать, поэтому сказал имя, которое первое пришло на ум. Видимо, серо – голубой оттенок шерсти вытолкнул из меня это слово. Чуть позже я понял – не только цвет повлиял на мое решение. Обстоятельство другого качества оказалось важнее. Мне его ритмично нашептывал внутренний голос: «Имя дай то светлое, по которому о доме и уюте судить можно».

Мое воображения в тот момент пульсировало, обрушивало на меня поток цвета и света. Трепеталось и билось, как взлетающая в небо птица. Но я не просто соединил в имени два значения, я дал понять собаке, что перед ней хозяин, которого надо понимать и слушаться:

– Ко мне, Дымок. Рядом. К ноге.

И пес послушно опустился передними лапами на ступеньки. Так и застыл – подогнутые задние лапы и выпрямленные передние. Безмолвная нежность. Ласковая улыбка. Преданность, готовность подчиняться. И все в одной собаке, дворняжке. Но теперь уже ставшей моим трогательным счастьем.

Папа поднялся по ступеням, улыбнулся, как я понял, и мне, и моему четвероногому другу, в его глазах светилось удовольствие:

– Ты рад этому псу? – спросил он добродушно меня. – И как ты назвал его?

– Дымок!

– Что ж, ты выбрал правильное имя. Оно легкое, говорит, что у собаки есть дом и есть хозяин. Ты действительно мудр, мой сын. Отнесись к Дымку как к настоящему другу. Ухаживай, не обижай, не бросай. Играй с ним, разговаривай, учи командам. Не ленись, бегай с ним, лови бабочек, жуков. Учитесь прощать и быть добрее. Думать только о хорошем. Грейте друг другу души. Чем сумеете: словом, игрой, добром. сладкими конфетами. Поверь, и скучать будет некогда.

Дымок понимал наш разговор. Он внимательно переводил свой взгляд то на меня, то на папу. Одобрение читалось в его глазах. Он опять улыбнулся и так широко растянул пасть, что не выдержал и громко чихнул. Словно человек. Я и папа, не удержавшись, вместе сказали ему: «Будь здоров!» и, посмотрев друг на друга, разом рассмеялись. А пес Дымок словно подыгрывал нам, вся его физиономия говорила: «Что, хорошо вам со мной, правда? А будет еще смешнее!»

И пусть видом он не был красавцем, и пусть невысокого роста, да короткие кривые лапы бросались в глаза, но лишь взглянешь на его веселое и добродушное лицо, и сразу кругом все становится светлее и радостнее.

Папа как будто прочитал мои мысли:

– Володя, в жизни есть своя внутренняя мудрость. Простая и тихая. Она учит верить и ждать. Не надумывать и не усложнять. Одни люди называют ее чудом, другие – судьбой. Умные дорожат, глупые насмехаются. А я называю это бесценным подарком – любить в себе душу. Тогда она обязательно притянет к себе родственную – такую же добрую и нежную. Сердце не выбирает кого попало – оно чувствует родное.

Дымок все понял, а я потом не раз буду повторять: «Умный, умный как Дымок» – ведь это я прочитал в его глазах. И, поверьте, это было правдой:

– Мой мальчик, я появился в твоей жизни потому, что так ты хотел, об этом мечтал. Я есть твое зеркало, отражение того, что происходит внутри тебя.

И как здесь не согласиться? Счастья в жизни столько, сколько ты его замечаешь! Дымок мне это подсказал… вместо человека.

– Папа, папа, – я хотел ответом папы показать собаке свои сильные качества, – а ты скажи Дымку, что я люблю бегать! Всех школьников обгоняю на уроках физкультуры, мне учитель всегда пятерки ставит. Вот мои одноклассники дразнят меня обидной кличкой, а я им отвечаю, что они просто слабаки и лентяи, и обзывают меня потому, что завидуют моей силе. Думаю, что они ведут себя, как жалкие, еще не оперившиеся птенцы, мелкие и сморщенные.

– Как ты сказал? Неоперившиеся птенцы! Ну ты даешь, Володя, – изумленно произнес папа и невольно рассмеялся. Дымок приподнял морду от неожиданности, улыбнулся папе, говоря: «Мой хозяин знает дело, верно говорит».

Папа обнял меня, произнес слова, которые я уже забыть не мог:

– Поверь мне, сын, что для счастья этого мало – быть сильным. И даже быть умным – это еще не все. Нужно, чтобы в человеке был еще один стержень. Самый главный. Самый несгибаемый. Сила духа. Ты силен, пока она есть. Силы у тебя столько, сколько духа. По – другому – воли.

Папа сделал паузу, давая нам с Дымком время запомнить слова, и продолжил:

– Сила духа не всегда не всегда означает быть первым, она в том, чтобы ты стал лучше, чем был.

Пес стал твоей радостью. это хорошо, но запомни, сынок, у тебя теперь три счастья. Самое главное счастье – мама, потому что она первый ангел и все лучшее – ей. Затем – собака, потому что она зависит от тебя. Это твое второе счастье. А затем уже – и мы с тобой, потому что мы – мужчины. Помни последовательность.

Дымок радостно закивал головой, словно говорил:

– Логично мыслит главный хозяин. Такая очередность меня устраивает.

Начал сверлить меня взглядом:

– А ты согласен с этим, мой мальчик?

Как я мог возражать!? Ведь передо мной стояли два моих счастья. А счастье – это близость глаз и близость душ. Это- верить, не сомневаясь и давать, не жалея.

Я еще крепче обнял папу. Подарил широкую улыбку Дымку, чем вызвал восторг на его морде, а в глазах – вот эту мысль: « Не бойся, мой мальчик, лишний раз обнять папу и сказать, как ты его любишь. Лучше на один раз больше, чем меньше. И про меня помни, я так люблю обнимашки».

Папа подвел итог нашему общению:

– В жизни нужно отвечать взаимностью: на любовь – любовью, на дружбу – дружбой. Ни больше – ни меньше.

Я не удержался:

– А на обиду?

Папа посмотрел на собаку:

– А как думает Дымок?

Явно польщенный, что ответа попросили у него, Дымок преисполнился собственной важностью: задумался, наморщил лоб, поднял хвост. Выждал паузу. Не спешил отвечать. Интриговал. Давал понять, что он в глубоких размышлениях. Затем обвел нас неторопливо глазами. И… не выдержал, сбросил с лица маску озабоченного мыслителя, весело залаял. Рассмеялись и мы с папой. Разве можно отказаться от того, кто заставляет тебя улыбаться!?

– Вот видишь, сынок, собака ответила вместо меня: отвечай улыбкой, забывай плохое, впускай хорошее. Это лекарство от всех огорчений, без срока годности, потому что тот, кто не отвечает обидой на обиду, злостью на злость спасает обоих – и себя, и другого! Верно, Дымок?

Свое согласие с папой пес выразил улыбкой до ушей и неторопливым покачиванием тонким хвостом. Иногда нужно просто, чтобы рядом был тот, кто тебя понимает – эту истину мне подарил четвероногий друг.

– Папа, а как мне научиться прощать? – я пользовался хорошим настроением взрослого и мудрого человека, чтобы получить ответы на тревожившие мое детское сознание вопросы.

Почувствовав волнение в моем голосе, Дымок выразил свое собачье одобрение по самой полезности такого вопроса для наших отношений. Устремил на папу добродушную морду с веселым взглядом, таким теплым, правдивым и искренним – и читалось в нем незамысловатое суждение: «Скверно жить без прощения, все равно как без смеха и счастья… Кто не умеет прощать, тот похож на улитку, которая боится высунуть голову из скорлупы. Или на скупца золотом, который чахнет над ним».

Задорное лицо пса повернулось ко мне:

– Это так важно для нашей дружбы. Ты согласен?

В знак поддержки точки зрения Дымка на насущную тему дружбы, я ласково потрепал загривок собаки.

И вот на папу в одном душевном порыве смотрели молодые задорные глаза, – подростка и его четвероногого друга -, сверкающие желанием узнать, как научиться прощать.

Папа ответил кратко, но очень просто и понятно:

– Учись, Володя, не обижаться.

Мы с Дымком дружно кивнули головами и доверчиво посмотрели друг на друга – такой подход нас устраивал, он учил любить и дорожить, избегать злости и не дуться.

– А хотите узнать, какое волшебное зелье есть от любых недугов, – глаза папы с веселой искоркой посмотрели на нас.

Мы с Дымком, как по команде, вытянули шеи и так застыли оба в оцепенении: «Вот это да! Неужели узнаем?»

– Давай, главный хозяин, не томи, мы просто изнываем от любопытства! – такой прямодушный открытый взгляд собаки привел папу в восторг. Он понял, что Дымок очень умный, потому что вел себя непосредственно и честно: не боялся спрашивать о том, о чем не знает, и искренне благодарил за ответ.

Папа понимал, что делает нашу с Дымком жизнь счастливой, давая ясные ответы на эти замысловатые жизненные задачи, и поэтому произнес медленно, чтобы мы запомнили:

– Благодарность – вот волшебное зелье от любых тревог и разочарований. Оно быстро изгоняет недуг и меняет негативный настрой на позитивный.

Я и Дымок восприняли слова папы, как указание к действиям: я крепко обнял папу, а пес весело залаял и несколько раз прокрутил своим тонким хвостом, мол, у меня это в породе, что есть, то уже не отнимешь – всегда быть благодарным.

– Итак, начнем знакомиться с моей деревней, – сказал я Дымку. – Тебе будет полезно это знать. Но сначала подай папе лапу, поблагодари. Закончились твои одинокие, бездомные дни, а я получил чудо – тебя, Дымок.

Поверьте, у меня возникло впечатление, как будто я произнес слова из сказки: «Сивка-бурка… встань передо мной, как лист перед травой!»: заискрились веселые глаза собаки, потешно взвился тонкий хвост. Дымок все понял, по – собачьи был счастлив -ведь его назвали чудом! Он плавно поднял правую лапу и протянул ее папе. Он выразил собачью признательность человеческой доброте. По – моему, это самое красивое и душевное действие на свете – проявить признательность к тем, кто помогает, заботиться. Смущенный и растерянный поступком пса, папа вначале окаменел, затем удивился, а потом с восторгом заключил мохнатую собачью лапу в крепкое взрослое рукопожатие и сказал:

– Вот такая оказия вышла – ума у Дымка оказывается целая палата. Говорить не умеет, но лучше всяких слов, понятнее – его веселые глаза… и эта поднятая лапа. Как рука человека. Точно, как будто человек меня благодарил. Кому расскажешь на работе, не поверят. Я до вечера руку мыть не буду, так поразил меня Дымок. Такое со мной впервые. Не зря мудрые люди на такой случай придумали выражение: век живи – и век удивляйся.

– Итак, начнем знакомиться с моим миром, моей деревней, – сказал я Дымку. – Тебе будет полезно это знать.

Я спускался со ступенек первым, пес шел следом, шаг в шаг – вот такое было у него воспитание.

Глава 3. Мои истории

Июль выдался как никогда жарким. В полдень деревня казалась вымершей: ни людей, ни собак. Все попрятались от духоты и зноя. Только мы с Дымком, две одинокие фигуры в дневном мареве, не спеша брели по улице.

– Дымок! Рядом со мной! – отдавая команды псу, я втайне опасался: поймет ли? Но это был удивительно умный пес. Чуть прибавив шагу, он поравнялся со мной и теперь проворно перебирал лапами в такт моим шагам. На морде у него была явно написана гордость: еще бы, он не бездомная шелудивая собака, он не ничейный пес – у него есть хозяин, а, значит, и дом.

По дороге я украдкой посматривал на окна домов: а вдруг кто – то из мальчишек увидит меня шагающим с таким радостным псом, прилежно выполняющим мои команды. И представлял, как ему станет плохо от зависти. Ох как сладко заныло у меня сердце от такой мысли – закончилось мое одиночество, теперь все горести и печали позади.

Поглядывая на пса, я рассказывал ему о нашей деревне, которую называют Боровое. Для меня это самое красивое место на земле, потому что здесь я родился и вместе с мамой и папой прожил всю свою пока еще короткую жизнь. Я подумал, что он должен знать обо мне все, и честно признался, как мне бывает обидно, когда слышу эту ненавистную для меня кличку – Вовка -морковка, а деревенские мальчишки насмехаются надо мной. Рассказал я ему и о девочке с дальнего двора, с которой мы незаметно для других убегали в лес и играли там.

Но главное, я рассказал ему о том, какие замечательные и трудолюбивые люди живут в нашей деревне. С самого раннего утра и до вечера они заняты делом: трудятся по хозяйству и на огородах, пилят в лесу деревья, а потом везут на больших машинах к маленькому заводу, где делают из срубов различную мебель.

А в выходные и праздничные дни собираются вместе под раскидистыми кронами дубов, что растут на окраине деревушки – поют песни, танцуют, жгут костры. Детвора, как обычно, крутится рядом. Все радуемся и веселимся от души.

– Но ты не бойся, я тебя одного никогда не брошу, – утешал я собаку. – Будешь на этих праздниках всегда со мной, ты же теперь мой настоящий друг!

Говорил я псу о моей детской радости, о том, как я люблю вечерами гонять лошадей вместе с конюхом, дядей Григорием, в «ночное». Я верхом на лошади ехал впереди, к зеленым лугам, а дядя Григорий подгонял коней сзади. На опушке леса мы стреноживали коней, пускали их к травам, а сами разжигали костер, и я до утра слушал занимательные истории доброго старенького конюха.

– И тебя я буду брать с собой в «ночное», – наклонялся я пониже, чтобы пес слышал лучше, – станешь стеречь лошадей, чтобы они не разбегались.

Дымок, размеренно шагая рядом, кивал головой – то ли в такт движения, то ли соглашаясь со мной. Но я был уверен, что он все понимает и радуется, что я делюсь с ним своими мыслями.

Его глаза понятнее любых слов говорили о том, что он чувствует. Цены этому псу нет – он моя гордость и моя радость! Слушает меня, понимает и отвечает преданным и благодарным взглядом. И я знаю, что он любит меня таким, какой я есть, пусть даже я и не совсем идеальный. Разве это не счастье?!

По дороге я объяснял псу, какой у меня замечательный папа, заботливый и чуткий. Он почувствовал мою мальчишескую тоску по дружбе и подарил мне его, настоящего и верного товарища.

– Ты, конечно, еще маленькая собака, но для меня это даже лучше, – втолковывал я Дымку. – Ведь за тобой надо ухаживать, воспитывать и многому обучать. Значит, я буду постоянно занят, и у меня совсем не останется времени грустить. И это здорово!

Дымок понимающе взглянул на меня и весело завилял хвостом, покачиваясь на своих коротких лапах и смешно переставляя их. Местами потертая кожа блестела на солнце, так что у меня рябило в глаза. Короткий, облезлый хвост крутился, как пропеллер. В общем, совсем даже не красавец, а точнее, урод уродом, но мне он казался самым лучшим псом. Самым нужным. Единственным в целом свете. Я полюбил его всем своим маленьким детским сердцем, страдавшим от одиночества. И неожиданно понял простую вещь: красота – это не обязательно красивое лицо. Она в том, чтобы иметь доброе сердце и отзывчивую душу. А это значит – всегда оставаться самим собой, не бояться своей внешности, не задаваться и не стараться быть на кого-то похожим, поступать честно и по совести. И кто-то на земле непременно будет чувствовать себя счастливым, общаясь с тобой.

– Понимаешь, Дымок, весной поле полностью заливает водой, оно становится похожим на настоящий океан. Родители даже купили мне сапоги резиновые выше моих колен. И вот в них я и бреду по воде. А однажды даже на льдине доехал до берега. Вот здорово было!

Дымок вопросительно вскинул глаза: «Что такое льдина? Может, объяснишь?»

Такой наивный вопрос. Я ощущал себя опытным и взрослым, а потому был снисходителен к маленькому другу. Друга надо понимать и обязательно помогать ему. Как же мне нравилось произносить это слово – друг! – как много звуков сердца было для меня в нем!

Я улыбнулся, потрепал собаку за ухо и охотно сообщил, что это такой большой лед, который плавает в воде сам по себе, не тает и не тонет. Моя дворняга понимающее тряхнула головой. Значит, у меня все складно получается, не зря я учусь на пятерки.

– А зимой, Дымок, – продолжал я, с удовольствием выговаривая собачье имя, – поле засыпает глубоким снегом, местами мне даже по пояс. Представляешь, на мне валенки, теплая фуфайка, шапка, которая постоянно сползает на глаза, да еще варежки – толстые и теплые, мама сама связала. Иду медленно, прокладываю себе дорожку, весь белый – в снегу, инее. Словом, снеговик. Это точно. Ух, скажу я тебе, и нелегко приходится!