Аметистовый глаз. Современная проза

На лестнице послышались робкие шаги. Морозова, увидев меня вздрогнула.

– Все в порядке, мне просто не спится, – я поспешил успокоить ее.

Юля выглядела откровенно уставшей и немного растрепанной.

– Мне приснился кошмар, Сережа, – она медленно села на край дивана, – мне снилось, будто я устраиваю новый ужин. Только там присутствуют все-все-все: и муж, и мои друзья, и его друзья. Все замечательно, атмосфера настоящего веселья. Мы с радостью вспоминаем прошлые приключения и тут же создаем поводы для новых. Я никогда так не смеялась, как в этом сне. У меня флирт и влюбленность с разными мужчинами, и муж радуется вместе со мной, он ревнует, но ему приятна эта ревность. Мы все танцуем, пьем и веселимся, в какой-то момент я обнаруживаю себя в ужасной поношенной одежде и дурацких домашних тапочках посреди зала. Гости потешаются надо мной, мужчины еще недавно очарованные, теперь тычут пальцем и отпускают колкости, мой авторитет падает в глазах гостей, а муж отворачивается.

Она запнулась и сделала паузу.

– Что тебя в этом так напугало?

– Напугало то, что последовало потом. Я поняла, что ненавижу каждого из них, пошла на кухню, взяла отраву и разлила ее в емкости для пунша, в бокалы, бутылки, тарелки. Они ничего не заметили, ели и пили как ни в чем не бывало! Затем им становится плохо, кого-то рвет, кто-то теряет сознание или вовсе падает замертво… видя предсмертные судороги и стоны, я получаю странное наслаждение, кажется, теперь в моей жизни все так, как нужно. Они не мешают, мне не нужно стараться ради них или кого бы то ни было еще, я сажусь посреди десятков мертвых тел и вижу рядом с собой Чарли.. Мне страшно, Сереж, как такое могло присниться? – она хотела было подвинуться ко мне, чтобы получить объятия, но я уклонился, делая вид, будто хочу налить ей виски.

– Нет, нет. На сегодня с меня хватит, – Юля помрачнела.

– Ты не поверишь, но и мне приснился кошмар, в котором присутствовал Чарли.

– Неужели я такая плохая, Сереж? – не слыша меня, продолжала она.

– Уверен, что нет.

За разговором мы не сразу заметили, как в гостиной появился Феликс, одетый в пижаму с детским рисунком.

– Я проголодался. Рад, что буду есть не один в полчетвертого ночи! – смущенно оправдался он.

– Феличка! Ты в самом деле проголодался? Я проснулась от жуткого кошмара и Сергей тоже!

– Фух, – облегченно вздохнул психолог, – значит, я не один. Господи, мне давно не снилось такой чертовщины, – заговорчески сказал Феликс, присаживаясь к нам. Причудилось, будто на меня обрушились все пороки мира разом и моим искусителем был Чарли! Знаю, это звучит нелепо, но сначала он повел меня в публичный дом, где выбирал самых злых и ужасных женщин, каждая из них впоследствии подвергала меня пытками и унижениям. Затем мы пошли в бар, где он вливал в меня водку… галлонами! Я не смел, а попросту говоря, не хотел ему отказать. Чем больше я пьянел, тем сильнее сближался с Чарли, но отношения эти были сродни господину и рабу, нежели двум друзьям.

Помню, как я устал и взмолился, что больше не могу. Чарли взбесновался и прыгнул мне на грудь, стал душить… клянусь вам, я физически ощутил это! Мне до сих пор не по себе, – Феликс с опаской взглянул на куклу. Морозова ахнула, прикрыв рот руками.

Сразу после рассказа Феликса к нам присоединилась Ира, которая в слезах поведала, как во сне убила Хлебникова, а после него собиралась расправиться и с сестрой – никто не удивился, когда узнал, что зачинщиком выступал Чарли.

– Феличка, ты единственный, кто может все это хоть как-то объяснить, – сказала Юля.

– Ну, – начал было Феликс и тут же прервался, – О! Глядите, в нашем клубе полуночников прибыло.

Испуганная Марина появилась в гостиной и сразу же подсела к тете.

– Дай угадаю, ты проснулась от кошмара, в котором наверняка принимал участие Чарли? – обратился я к ней.

– Д-да, – она удивленно заморгала.

– Моя дорогая, – Юля приобняла ее, – нам всем приснились жуткие сны.

Марина впервые за все время откликнулась на объятия тети, и я увидел, что она – всего лишь ребенок, нуждающийся в любви, а вовсе не обозлившийся на весь мир подросток.

– Только не просите меня рассказывать о своем сне! – шептала она на плече Юли.

– Дело обстоит так, – Феликс решил продолжить свою мысль, – признайтесь, что всем эта кукла не понравилась. Ее образ якорем засел в нашем подсознании, потому как ничего более яркого мы сегодня не увидели. Полагаю, Юль, ты не обидишься, если я выражу мнение большинства: вечеринка провалилась, все проходит довольно вяло. Таким образом, самый яркий акцент сегодняшнего дня явился нам в кошмарах, а кошмары снятся по разным причинам – от нервного перенапряжения до переедания. Подсознание не выбирает, каким способом кричать нам о проблеме, его задача достучаться и обратить внимание, и тут уж все средства хороши!..

– Вот и неправда! Чарли обнажает темную сторону человеческой личности. Во всяком случае, в моем сне… она ужасна. Но раз это часть меня – значит, дана мне не просто так, – рассуждала Марина.

Я не знал, что ей приснилось, но поразился, насколько гибок и пока еще смел образ ее мыслей. Каждый из нас стыдился своего сна, а она вот так запросто признала видение частью себя.

– А вы знаете, – задумчиво протянула Морозова, – все не то, чем кажется, посмотрите сюда.

Она взяла Чарли и отколола его фиолетовый глаз. Оказалось, это брошь.

– Мне было зазорно признаться, но Чарли, как бы это сказать, охраняет этот дом. Моя мать очень суеверна, помешана на сглазе. Она всегда старалась нас от этого защитить, Чарли был куплен за баснословную сумму у какой-то гадалки вместе с брошью. Сначала он жил у нас дома, но потом она увезла его сюда. Когда я была маленькой, помню ссору матери с отцом: он просил ее избавиться от куклы.

* * *

Следующим утром мы собрались за поздним завтраком. Юля с Ирой кудесничали на кухне, накрыв превосходный стол. Валера был непривычно вежлив и обходителен, я даже подумал, может, Чарли и ему приснился. Но он загадочно молчал. В какой-то мере я с нетерпением ждал появления Алины – любопытно будет понаблюдать за новоиспеченной парой. Где-то в половину первого она спустилась в столовую при полном параде. Однако предмет ее страсти не проявил знаков внимания. Алина пыталась скрыть досаду, которую настойчиво выдавал ее взгляд.

– Валер, передай, пожалуйста, масло, – она уселась на стул и разрезала французскую булку на две части.

Он протянул ей масло, избегая зрительного контакта, но при этом непринужденно посмеялся над шуткой Феликса, когда тот бросил крылатую фразу из Microsoft Word «Съешь еще этих вкусных французских булок», которую Алина, конечно, не поняла.

– Валер? Может, тебе что-нибудь сделать, тост, например?

– Нет, спасибо, – сухо ответил он.

В голове у меня постоянно всплывали обрывки ее вчерашних фраз о том, как все прекрасно с самооценкой, будто она никогда не связывается с мудаками и так далее. Сегодня три её вчерашних «никогда» вылились во вполне определенное «когда»: конкретно сейчас она делала все то, от чего еще вчера зарекалась. Алину ранило поведение Хлебникова, она успела в него влюбиться, и теперь, не теряя надежды, продолжала ластиться, несмотря на равнодушие в ответ.

После слишком плотного завтрака, я решил выйти и немного прогуляться вокруг: место было великолепное, кругом лес, я не стал уходить далеко и сделал пару кругов возле дома, но, когда собрался вернуться, услышал, как открылась дверь и на крыльцо вышли тренер с психологом. Феликс затянулся ароматной сигаретой, а Валера полушепотом обратился к нему:

– Слушай, я могу я с тобой поговорить? Получить внеурочную консультацию, так сказать.

Я отчего-то замер. Не то, чтобы хотел подслушать, но и противиться воле случая не стал.

– Да, конечно. Прямо здесь? – ответил Феликс.

– Да. Вчера мы с Алиной, – Хлебников сделал паузу и с трудом продолжил: – В общем, между нами кое-что было.

– Вы переспали?

– Да, – фитнес-гуру сделал паузу, – после мы разошлись по комнатам, и я лег спать. И… как бы это сказать…

– Скажи как есть.

– Не подумай, что я какой-то ненормальный, но мне потом приснился кошмар: будто между мной и Чарли было нечто вроде того, что произошло между мной и Алиной. Такой противный сон – я прямо сам не свой. Как такое присниться-то могло?

Феликс выпустил дым и спустя время ответил:

– Нам всем приснились кошмары, не бери в голову, подсознание порой работает самым причудливым образом.

– Ну… а как ты думаешь, это может быть из-за Алины? Мне с ней как-то не понравилось, я так и не понял, хорошо ей было или нет.

– Вполне возможно, твой разум зацепился за этот момент… и выходит, что Алина, не желая того, пошатнула твою уверенность. Да, конечно, так может быть.

– То есть беспокоиться не о чем?

– Определенно. Забудь.

Дверь скрипнула и собеседники вернулись в дом. Что я услышал? Кажется, с Валерой Чарли поступил наиболее коварно, – я не мог сдержать невольной улыбки.

К моему возвращению от Хлебникова в гостиной остался лишь аромат спортивного парфюма. Женщины вели светские беседы, а Алина уже не пыталась маскировать свою тоску. В ответ на все вопросы, она в виде оправдания предъявляла головную боль от шампанского. Под легкие женские разговоры и звяканье столовых приборов, я погрузился в подобие медитации. На душе стало спокойно: узнай я сейчас, что Ильинский меня обошел, – не двинулся бы с места. Меня снова клонило в сон. Никаких забот, планов – только неизбежное течение времени. Впрочем, из приятной неги пришлось быстро прийти в себя, благодаря внезапному появлению Валеры, который уже стоял при полном параде с сумкой наперевес. Нужно было видеть лицо Алины в этот момент.

Женщины бросились к нему:

– Как! Ты нас покидаешь?

– Я прошу меня простить, – он натянуто улыбнулся. – Мне в самом деле не хочется, но придется уехать. Только что позвонили из фитнес-центра, возникшая там ситуация не обойдется без моего присутствия.

Хлебников попрощался со всеми, был обходителен с Ирой и Юлей, но холоден с Алиной, хотя и ее для приличия он приобнял. Увы, она не могла обмануться – объятия были чистой формальностью.

* * *

Я заканчиваю свои выходные записи уже дома, рядом сидит Чарли – Юля отдала его от греха подальше. Сказала, что я не суеверный, а ей от него теперь жутко. Чарли – странная компания, но, кажется, я привык. После отдыха у Морозовой каждый из нас увез в два раза больше ментального багажа, чем привез – и все это благодаря бесовской кукле. Что до меня, то мне необходим тайм-аут. Притормозить, отстраниться, забыть о своих неудачах и, что не менее важно, об успехе. Я готов к тому, о чем не мог подумать раньше, – к серьезному перерыву во всем. Мне важно отдышаться, замереть – здесь и сейчас, без цели, без желаний – просто остановиться, отпустить все, чтобы затем двигаться дальше. Раньше возможность отбросить суету дней, работу по двадцать часов в сутки вызывала во мне панический страх: придется посмотреть, что останется? Оглянуться назад и, что еще хуже, посмотреть вперед. А что, если без всего этого ничего и нет? Кто я без своих провалов и достижений, без фондового рынка и его колебаний? Ужас вероятности осознать, что за мной стоит пустота, стал меня убивать.

Пришло время посмотреть в самого себя.

Горный хрусталь

Я лгу тебе, ты лжешь невольно мне,

И, кажется, довольны мы вполне!

Я сижу за старинным дубовым столом. Сквозь витраж сочатся первые весенние лучи. Отличный день, чтобы выпить; наливаю себе бренди, делаю глоток и расхаживаю по кабинету. Даже спустя несколько лет не могу поверить, что этот дом теперь мой. Еще сложнее поверить в то, что он совсем не радует, ведь когда-то я теснился в небольшой квартирке с бывшей женой.

«Коробка для карликов! Мы живем в коробке для карликов», – начинала она утром. «Продай наконец свои картины», – продолжала днем. «Брось все и смени профессию!» – заканчивала ночью.

Казалось, моя голова круглые сутки полощется в стиральной машине с грязным бельем.

Но что я мог сделать? Как возразить? «Дорогая Тая, я настолько жалкий и незаметный, что мои картины не продаются»? Или: «Дорогая Таис, сегодня я хотел убить себя – потому, что один из моих студентов уже открыл свою выставку! И, о милая Тая, он обрел успех!». Тая методично смешивала меня с грязью, и день за днем я превращался в ничто, до тех пор пока не понял – ничто не нуждается в чем-то: ни в Тае, ни в наших нахальных детях. Эти твердолобые и жестокие сопляки никогда нас и в грош не ставили! Мы вырастили засранцев, но мир правды, дорогая Таис, был тебе чужд. «У нас замечательные мальчики, и если бы не твоя нищенская зарплата, они бы уже давно учились в лучшем вузе!», – твердила ты.

Знаешь, Тая, если бы только у них были мозги и капля человечности, они ни за что не предали бы нас анафеме, заклеймив грехом родительского безденежья! Они сами поступили бы в вуз! Пускай даже средней паршивости, как это делают миллионы детей во всем мире. Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, насколько же нужно было быть идиотом, чтобы связать свою жизнь с женщиной вроде Таи – до отвращения хозяйственной и до слез прозаичной. Откровенно говоря, теперь, когда мои глаза открыты, а мысли ясны, – я с досадой понимаю, что иными наши «мальчики» получиться и не могли.

Забитый в угол отец-неудачник, преподаватель в академии искусств, и его жадная глупая жена – результат закономерен: два эгоистичных засранца, воспитанных в бесконечном и беспочвенном тщеславии своей матери.

Жаль, что правила игры этого мира я усвоил так поздно: получить признание лишь к шестидесяти годам – то еще испытание. Слава недаром часто дается молодым – ведь пережить ее последствия проще гибкому пруту, чем трухлявому пню.

Сегодня у меня очередной благотворительный ужин-аукцион. Все полотна будут распроданы, и я без сожаления отдам добрую часть нуждающимся. С момента успеха я сорю деньгами будто они ничто.

А чем еще они могут быть, если ценно лишь то, что можно продать?

Мне всегда хотелось жить по правде, честно и скромно, брать талантом и трудом. И к чему это привело? Я оказался персоной нон грата в собственной семье, а для людей сторонних – вообще чем-то не существующим. Помню, когда впервые задумался над ЭТИМ, помню, как сомневался, боролся, не верил в себя, но благодаря презрению своей Таси, я сыграл по-крупному, и сорвал джекпот. Терять толком было нечего. Брюзжащая жена, и равнодушие детей – таким был мой багаж. И если с Таис я расстался с легкой душой, то черную дыру, оставленную отстраненными детьми, ни что не в силах залатать: ни триумф, ни деньги, ни даже новая любовь. Эта боль со мной навсегда.

Я открываю ящик стола и достаю старый конверт. Пожелтевшая стопка рассказов моего деда. Перебираю пальцами иссушенные страницы и быстро узнаю нужную. На ее полях нарисованы три яблока. Сегодня мой день рождения, и я воспринимаю его буквально – несколько лет назад я прочитал этот рассказ и словно переродился: сделал то, о чем ранее не мог бы и подумать.