Больница и другие рассказы

Город встретил приветливо – огни вдоль отличных дорог (всё-таки развивающаяся страна), сверкающие стеклянные витрины, фруктовые развалы. Я всегда был неравнодушен к этой стране, где мне довелось поработать полтора года в середине бурных 90-х. Имя ей – Сирия, и не любить её, по-моему, невозможно – не только благодаря обилию исторических мест (но и не в последнюю очередь). Так, достаточно подняться на гору Касьюн, защищающую Дамаск от средиземноморских ветров и песчаных бурь, и вы попадаете в т.н. «кровавую пещеру» – место, где совершилось первое библейское преступление: убийство Авеля Каином. Совсем немного отъехав от города можно оказаться в атмосфере совершенно уникальной – мире раннего христианства, где до сих пор говорят на западно-арамейском диалекте, языке Христа. Здесь, в 50 километрах от Дамаска, на склонах гор амфитеатром раскинулась деревня Маалюля.

В общем, описание исторических мест может стать бесконечным. Это и Пальмира (настоящая, не северная) – древняя сирийская столица, город гордой царицы Зенобии, и Босра, где проходят музыкальные фестивали, храмы Сафиты и горные курорты Машта Хелу (где, кстати, в начале прошлого века находилась одна из русских православных школ), а также библейская Хама, где до сих пор с пронзительным скрипом несут воду на акведуки деревянные водоподъёмные колёса. Последний пример – цепь замков крестоносцев, свидетелей двухвековой религиозной войны, нависающих с востока и обращённых к морю. А очарование сирийских морских городов не передать никакими словами.

Сирийцы встретили доброжелательно (пожалуй, это одна из наиболее гостеприимных по отношению к нам стран, причём доброжелательность вполне искренняя, не деланная). Дима на переговорах обещал много, всё должно было пойти, как по маслу, на что и мы и сирийцы очень надеялись.

Вечером пошли по городу. Двое местных жителей, отчаянно жестикулируя, что-то бурно обсуждали

– А о чём они говорят? – поинтересовался мой спутник.

Таких вопросов за свою трудовую биографию я наслышался немало, ответ у меня был всегда один:

– Не знаю, к чужим разговорам не прислушиваюсь.

– Ну а всё же? – настаивал собеседник.

– Видите ли, говорят они на своём, местном диалекте, которым я не владею. Я изучал классический язык – язык книг, газет, кино, театра, а местных диалектов очень много, все их выучить невозможно, да и нужно ли? Например, север не понимает юг, представляете?

– Ну а чем отличается диалект, – не унимался Дмитрий, – может, что-то можно понять?

Подобная настойчивость мне казалась совершенно непонятной, а по такому ничтожному поводу даже странной.

– Ну, – приступая к лекции, завёл я, – представьте себе, что в слове магазин Вы переставили ударение и поменяли буквы местами. Как Вы думаете, это можно понять, да ещё при беглой речи?

– Ага, теперь понятно.

Дима схватил мобильник и быстро набрал Москву.

– Ты представляешь, – распинался он перед кем-то в Москве, – здесь все говорят на диалекте, да ещё каком! Ничего не понять.

Мы шли дальше, на горе, защищающей город от средиземноморских ветров, уютно сверкали огоньки. Воздух был сухой и тёплый, вечер выдался отличный – то самое переходное время, когда ещё не началась жара и можно спокойно ходить по улочкам старого города. Так мы дошли до знаменитого рынка Хамидийя, который хорошо помнил наших челноков – побочный продукт перехода к капитализму времён российских младореформаторов.