Становление субъектности учащегося и педагога: экопсихологическая модель

Сергиенко Е. А., Виленская Г. А., Ковалева Ю. В. Контроль поведения как субъектная регуляция. М.: ИП РАН, 2010.

Скотникова И. Г. Проблемы субъектной психофизики. М.: Издательство Института психологии РАН, 2008.

Скрипкина Т. П., Крищенко Е. П. Доверие как фактор субъектности в онтогенезе. М.: ЮФУ, 2010.

Слободчиков В. И., Исаев Е. И. Основы психологической антропологии. Психология человека: введение в психологию субъектности. М.: Школа-Пресс, 1995.

Степанский В. И. Свойство субъектности как предпосылка личностной формы общения // Вопросы психологии. 1991. № 5. С. 98–103.

Субъектный подход в психологии / под ред. А. Л. Журавлева, В. В. Знакова, З. И. Рябикиной, Е. А. Сергиенко. М.: Издательство Института психологии РАН, 2009.

Глава 3

Субъектность как локус контроля и внутренняя мотивация по отношению к учебе (подростки и старшеклассники)4

М. О. Мдивани, Э. В. Лидская

Если задуматься о причинах, по которым люди действуют так или иначе, почему они выбирают тот или иной способ поведения, то становится понятным, что влияния одной внешней среды (материальной или социальной) недостаточно, необходима какая-то внутренняя энергия, или сила побуждения.

Как было показано в предыдущих главах, данная проблема долгие годы занимает как отечественных, так и западных психологов. В последнее время появились концепции «личностного потенциала» [Леонтьев, 2002], «надситуативной активности» [Петровский, 1996], теории «самодетерминации» [Сергиенко, 2002] и «внутренней мотивации» [Rotter, 1954]. На наш взгляд, наиболее близким по смыслу и в то же время обобщающим понятием, обозначающим качество agency, является субъектность. Как утверждает Ю. М. Киселева [Киселева, 2013], впервые неологизм «субъектность» был использован А. Н. Леонтьевым в работе «Деятельность. Сознание. Личность» [Леонтьев, 1977], чтобы очертить семантическую пару «субъективизм – субъектность». При этом под субъектностью предлагается понимать набор таких деятельностных качеств, как способность человека к самодетерминации, творческой активности и т. п.

Приведем лишь несколько примеров.

Согласно С. Л. Рубинштейну [Рубинштейн, 1997], субъекта характеризуют такие качества, как активность, способность к развитию и интеграции, самодетерминации, саморегуляции, самодвижению и самосовершенствованию. А. К. Осницкий [Осницкий, 1996], исходя из регулятивных аспектов деятельности, выделяет такие субъектные качества, как регуляторные функции целеполагания, программирования, оценивания результатов и т. д., а также такие компоненты субъектного опыта, как ценностный опыт, опыт рефлексии, опыт привычной активности, опыт сотрудничества. В. А. Петровский [Петровский, 1996], опираясь на представление о надситуативной активности, считает, что субъектность «человека проявляется в его витальности, деятельности, общении, самосознании как тенденция к самовоспроизводству». Продолжая линию С. Л. Рубинштейна, А. В. Брушлинский и Е. А. Сергиенко [Сергиенко, 2002, с. 270] предлагают понимать под субъектностью «качественно определенный способ самоорганизации, саморегуляции личности, способ согласования внешних и внутренних условий осуществления деятельности во времени, центр координации всех психических процессов, состояний, свойств, а также способностей, возможностей и ограничений личности по отношению к объективным и субъективным целям, притязаниям и задачам деятельности».

В числе основных субъектных качеств называют активность (самодетерминированность, внутреннюю мотивированность), произвольную регуляцию и ответственность за свои действия и многие другие. Обобщая разные определения субъекта, Н. А. Лызь [Лызь, 2012] пришла к выводу, что основными качествами (характеристиками) субъекта следует считать: субъективный контроль, умения саморегуляции, рефлексивность.

Отдельной задачей является исследование развития субъектности в разные возрастные периоды, что несомненно требует отбора критериев для ее оценки на разных этапах взросления. Е. Л. Дэйси и Р. М. Райан [Deci, Ryan, 1985] считают потребность в самодетерминации врожденной. Д. А. Леонтьев и Е. Р. Калитеевская [Калитеевская, Леонтьев, 2006] считают, что становление субъектности происходит в процессе психического развития свободы, с одной стороны, и ответственности – с другой. Свобода подразумевает развитие внутренней мотивации, а ответственность – интернальный локус контроля.

Понятие локуса контроля в его современной трактовке было введено Дж. Роттером [Rotter, 1954]. Согласно его теории, локус контроля понимается как склонность человека видеть источник управления своей жизнью либо преимущественно во внешней среде, либо в самом себе. Дж. Роттер говорит о существовании двух типов локуса контроля: интернальном и экстернальном. Люди с интернальным локусом контроля большей частью принимают ответственность за события, происходящие в его жизни, на себя, объясняя их своим поведением, характером, способностями. Люди с экстернальным локусом контроля склонны приписывать ответственность внешним факторам: другим людям, судьбе, случайности, окружающей среде.

Период с подросткового по юношеский возраст является наиболее сензитивным для возникновения изменений в локусе контроля. По мнению Д. Майерса [Майерс, 2002], одним из условий, под влиянием которых происходит формирование интернального или экстернального локуса контроля, является академическая успеваемость. Добившись успехов в учебе, студенты и школьники убеждаются в своих академических способностях, что, в свою очередь, стимулирует их работать упорнее и добиваться большего, что приводит к развитию интернального локуса контроля.

Для проверки этого утверждения было организовано исследование становления субъектности в подростковой и юношеской группах учащихся. В качестве индикаторов субъектности был выбран локус контроля и внутренняя мотивация к обучению.

В исследовании были выдвинуты следующие предположения:

1. У успевающих школьников локус контроля должен быть более интернальным, чем у неуспевающих.

2. Интернальный локус контроля связан с внутренней мотивацией.

3. Субъектность (интернальный локус контроля и внутренняя мотивация) должна расти с возрастом.

В исследовании приняли участие 418 московских школьников (44% – ученики средних классов и 56% – ученики выпускных классов), которые ответили письменно на три простых вопроса:

1. Тебе нравится учиться?

2. Как ты учишься?

3. Что нужно, чтобы хорошо учиться?

Первый вопрос был задан для определения мотивации учения и предполагал три варианта ответа: «да, «когда как» и «нет». Второй вопрос определял самооценку успешности и предполагал следующие варианты ответа: «отлично», «хорошо», «так себе» и «плохо».

Третий вопрос был открытым, и в результате частотного анализа ответов выделились следующие группы ответов: «способности/ талант», «хороший учитель», «репетитор», «много заниматься», «интересный предмет/учебник», «помощь родителей». Нетрудно заметить, что часть ответов («много заниматься», «интересный предмет») свидетельствуют об интернальной каузальности, а часть – об экстернальной. Кроме частоты ответов учитывался и порядок, в котором они были даны. То есть ответ получал наибольший вес, если он был указан первым в списке, и т. д. «Интернальные» и «экстернальные» ответы были усреднены, и каждый респондент получил два средних показателя: интернальная и экстернальная каузальность. Показатели были выражены в баллах, где 9 баллов – максимум и 1 балл – минимум.

Локус контроля и успешность

Проверка взаимосвязи локуса контроля и успеваемости показала следующее: у всех опрошенных школьников уровень интернальности оказался выше, чем уровень экстернальности – 5,4 и 4,7 баллов соответственно. Однако значимой зависимости интернальной каузальности от субъективной оценки успешности обучения мы не обнаружили. Возможно, это связано с тем, что интернальность формируется на более ранних этапах обучения и, начиная со средней школы, остается неизменной. Второе важное соображение касается того, что в нашем исследовании мы учитывали самооценку успеваемости, полагая, что именно она важнее для формирования интернальности, чем реальные оценки в дневниках и школьных журналах. Возможно, это предположение оказалось неверным, первая гипотеза не подтвердилась, и можно утверждать, что в исследовательской выборке средних и старших классов московских школ уровень интернальной каузальности не зависит от субъективной оценки успеваемости.

Локус контроля и мотивация

Анализ результатов оценки локуса контроля и мотивации показал, что совершенно не нравится учиться только 8% опрошенных школьников. В то время как тех, кому нравится учиться – 36%. И больше всего тех, которые дали ответ на вопрос: «Нравится ли тебе учиться?» – «Когда как» (56%).

Рис. 1. Уровень интернальной каузальности у школьников с разной степенью мотивации учения. Уровень значимости – p < 0,05

Как видно на рис. 1, интернальный локус контроля зависит от мотивации. Предположение о том, что школьники, которые уверенно сообщают о своем интересе к учебе, имеют внутреннюю мотивацию обучения, а те, кому учиться неинтересно, ее не имеют, подтвердилось. Результаты, представленные на рисунке, свидетельствуют о том, что уровень интернальности у первых значимо выше, чем у вторых. То есть вторая гипотеза подтвердилась: интернальный локус контроля зависит от внутренней мотивации.

Неожиданным и интересным оказалось то, что самый высокий уровень интернальной каузальности демонстрируют те школьники, которые отвечают, что им не всегда нравится учиться. Скорее всего, это свидетельствует не об отсутствии внутренней мотивации, а, напротив, о ее несомненном присутствии. То есть мотивом их действий служит именно внутренний интерес к предмету или теме обучения. Те ученики, которые говорят о своем интересе к учебе, возможно, в целом не слишком мотивированы и при ответе на вопрос анкеты дают «правильный», социально привлекательный ответ. Это подтверждается тем, что среди них значимо больше отличников, чем среди тех, кто ответил «Когда как» (17 и 10% соответственно).

Субъектность и возраст

Анализ взаимосвязи уровня субъектности и возраста позволил сформулировать две частные гипотезы:

а) среди учеников выпускных классов должно быть значимо больше тех, кто обладает внутренней мотивацией учения по сравнению с учениками средних классов;

б) уровень интернальной каузальности у учеников выпускных классов должен быть выше, чем у учеников средних классов.

Результаты, представленные на рис. 2, свидетельствуют, что среди учеников выпускных классов тех, кому нравится учиться, почти вдвое больше, чем среди учеников средних классов.

Таким образом первая частная гипотеза подтвердилась, хотя с обыденной точки зрения это было маловероятно. Ведь многие родители, да и учителя считают, что к выпускным классам школьники так устают от школьной программы, что учиться их заставляет лишь необходимость получить аттестат и/или хорошо сдать ЕГЭ, чтобы впоследствии поступить в высшее учебное заведение. Оказалось, что, вопреки бытующим стереотипам, интерес к знаниям не пропадает к старшим классам, напротив, усиленные занятия, связанные с подготовкой к экзаменам, формируют внутренний интерес.

Рис. 2. Уровень внутренней мотивации учения у школьников средних и выпускных классов. Уровень значимости – p < 0,05

Нельзя утверждать, что выявленная закономерность проявится во всех школах, но в московских школах, где проводилось исследование, полученные данные свидетельствуют, что к выпускным классам внутренняя мотивация увеличивается.

Согласно второй частной гипотезе, уровень интернальной каузальности должен возрастать с возрастом, что соответствует стереотипным представлениям обретения ответственности по мере взросления. Однако значимых различий в уровне интернальности между выпускными классами и средними мы не обнаружили. Возможно, это свидетельствует о том, что, как уже ранее было высказано, интернальность формируется в более раннем возрасте и сопровождает человека в виде устойчивой личностной черты во всех его проявлениях. Возможно, напротив, с возрастом усиливается влияние внешних факторов на поведение человека, и он, осознавая внешние влияния, учитывает их в своем поведении.

Второе предположение оказалось возможным проверить, проанализировав полученные данные более подробно. Для анализа мы рассмотрели не усредненные ответы на вопрос: «Что нужно, чтобы хорошо учиться?», а по отдельности.

Статистически значимые различия в ответах между выпускными и средними классами были получены лишь в трех вариантах (рис. 3). Во всех трех случаях значение этих заведомо внешних, экстернальных параметров оказалось выше для учеников выпускных классов. И это достаточно просто объяснить, т. к. для успешной сдачи ЕГЭ и последующего поступления в вуз необходим и хороший учитель, и помощь родителей, и репетитор.

Таким образом, третья гипотеза подтвердилась лишь частично: усиленные занятия порождают внутреннюю мотивацию, а жесткие условия, в которые поставлены выпускники школ (особенно мальчики), подавляют интернальную каузальность.

Рис. 3. Ответы на вопрос: «Что нужно, чтобы хорошо учиться?» учеников выпускных и средних классов. Уровень значимости – p < 0,05

Выводы

Необходимо отметить, что для диагностики внутренней мотивации и локуса контроля существуют и другие психологические методы. Однако их использование занимает значительное время, а большое количество неконтролируемых переменных (поскольку эти методы по существу являются личностными опросниками) не позволяет набрать большой статистический материал. Поэтому мы сознательно пожертвовали теоретической валидностью для того, чтобы получить статистически значимые данные. Возможно, по ответам на заданные вопросы нельзя с большой точностью судить о внутренней мотивации или интернальном локусе контроля, однако анализ большого массива данных, полученных на многочисленной выборке, свидетельствует о наличии явной тенденции.

Делая заключительный вывод, можно подчеркнуть, что представленные данные не позволяют подтвердить предположение о том, что успеваемость формирует интернальную каузальность. Но с большой степенью достоверности можно утверждать, что внутренняя мотивация, или интерес к учебе, непосредственно связана с наличием внутреннего локуса контроля. Предположение о становлении субъектности с возрастом подтвердилось лишь частично: внутренняя мотивация растет, а интернальность подавляется внешними условиями.

Литература

Калитеевская Е. Р., Леонтьев Д. А. Пути становления самодетерминации личности в подростковом возрасте // Вопросы психологии. 2006. № 3. С. 49–55.

Киселева (Кисельова) Ю. М. Від «суб’єкта» та «суб’єктивності» к «суб’єктності»: термінологічніпошуки // Вісник Дніпропетровського університету. Серія «Філософія. Соціологія. Політологія». Випуск 23(2). 2013. Т. 21. № 9/2. С. 135–140.

Леонтьев Д. А. Личностное в личности: личностный потенциал как основа самодетерминации // Ученые записки кафедры общей психологии МГУ им. М. В. Ломоносова. Вып. 1 / под ред. Б. С. Братуся, Д. А. Леонтьева. М.: Смысл, 2002. С. 56–65.

Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. 2-е изд. М.: Политиздат, 1977.

Лызь Н. А. Особенности структуры субъектных качеств будущих специалистов it-сферы // Известия ЮФУ. Технические науки. Тематический выпуск. Педагогика и психология. 2012. № 10 (37). С. 231–236. URL: http://izv-tn.tti.sfedu.ru/wp-content/uploads/2012/10/37.pdf (дата обращения: 10.09.2014).

Майерс Д. Социальная психология. СПб.: Прайм-Еврознак, 2002.

Осницкий А. К. Проблемы исследования субъектной активности // Вопросы психологии. 1996. № 1. С. 5–19.

Петровский В. А. Личность в психологии: парадигма субъектности. Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.

Рубинштейн C. Л. Человек и мир. М.: Наука, 1997.

Сергиенко Е. А. Ранние этапы развития субъекта // Психология индивидуального и группового субъекта / под ред. А. В. Брушлинского, М. И. Воловиковой. М.: Институт психологии РАН, 2002. С. 270–309.

Deci E. L., Ryan R. M. Self-determination and intrinsic motivation in human behavior. 1985.

Rotter J. B. Social learning and clinical psychology. New York: Prentice-Hall, 1954.

Глава 4

Теоретическое обоснование экопсихологической (онтологической) модели становления субъектности5

В. И. Панов

Методологические барьеры в изучении психики

Изучение психики и ее экспликация в качестве объекта и предмета исследования неизбежно сталкивается с такой фундаментальной особенностью психического, которая выражается в том, что, как отмечает А. И. Миракян [Миракян, 1999, 2004], исследователь психики имеет дело с ее проявлениями, т. е. с феноменологической данностью продуктов психического процесса, в то время как сам психический процесс порождения этих продуктов остается скрытым от наблюдения. И более того, вследствие эмпирических предпосылок эволюции человеческого мышления оно способно осмысливать психику только опосредованно – опять же через продукты психического процесса, в то время как сам психический процесс, порождающий эти продукты, остается за пределами логико-понятийной структуры человеческого мышления.

Дело в том, что глубинной основой, психологической предпосылкой и необходимым условием формирования человеческого мышления, в том числе и исследовательского, выступают практические (эмпирические) действия человека с вещными (предметными) свойствами и отношениями окружающего мира [Там же]. Поэтому, во‐первых, психика предстает перед нами в виде своего продукта (результата) психического процесса, в виде феноменологической данности процессов, состояний, особенностей поведения и тому подобных психических феноменов. В то же время собственно процессуальная, порождающая часть психического процесса остается скрытой от непосредственного наблюдения. Но, как известно из диалектики, «процесс в продукте умирает», и потому исходя из продукта процесса этот процесс можно представить только ретроспективно, восстанавливая его по феноменологически представленным особенностям этого продукта, но не по особенностям, присущим этому процессу по его природе.

Во-вторых, вследствие той же эмпирической обусловленности процесс взаимодействий человека с окружающим миром и психические явления предстают перед нами не в непосредственной форме, а наполненными предметным содержанием, подлежащим восприятию, осмыслению, переживанию и обеспечивающим адаптацию, регуляцию и другие жизненные функции субъекта психической активности. Поэтому процесс, порождающий психические явления, предстает перед глазами исследователя не в непосредственном виде, а опосредованным его предметным (объектным) содержанием. Для примера вспомним, что психология восприятия занимается изучением процессов восприятия «формы», восприятия «движения», восприятия «цвета» тому подобных предметных качеств окружающего мира, а также обусловленности этих процессов разными средовыми факторами и условиями. Если же ставится вопрос об изучении процесса восприятия, то экспликация этого процесса в качестве предмета исследования производится ретроспективно, исходя из предметного содержания конечного продукта этого процесса.

Третьим следствием эмпирической обусловленности психических проявлений является аналитичность господствующего ныне естественнонаучного способа мышления. Опираясь на абстрагированные друг от друга и от процесса их порождения психические образы, представления, понятия, этот способ мышления вынуждает исследователя строить изучение психики как развитие разных ее сфер, процессов, функций и т. п. (развитие мышления, общения, речи и т. д.). Причем вследствие различия в теоретических и эмпирических предпосылках эти разные проявления единой по своей природе психики исследуются логически обособленно друг от друга, как различные психические реальности. Так, психическая активность рассматривается преимущественно как активность определенной модальности: физиологическая, двигательная (моторная), речевая, социальная, интеллектуальная и т. д., т. е. как активность, уже обретшая актуальную форму своего психического выражения в виде тех или иных действий, той или иной деятельности. Понятие же деятельности используется либо в качестве исходной методологической посылки [Леонтьев, 1983], либо как субъектная деятельность [Рубинштейн, 2012], либо как характеристика конкретных особенностей личностного развития в определенных социальных условиях [Ананьев, 1980], т. е. опять же как психическая активность в развитой форме своего проявления, но фиксированная как разные виды психической реальности.

Более того, базовые для отечественной психологии понятия «активность», «деятельность», их «субъект» в методологическом плане используются в качестве исходных оснований для построения разных концептуальных версий развития психики как единого целого.

Таким образом, когда мы пытаемся в качестве предмета исследования представить процессуальную сторону психического, то эта процессуальность психического поневоле предстает перед нами, образно выражаясь, сквозь призму эмпиричности и предметной опосредованности самого способа исследовательского мышления, т. е. исходя из продуктной, феноменологической стороны психики, а не ее собственной процессуальности как единого по своей природе явления, реализующего по этой причине единые для разных психических явлений принципы.

Конечно же, здесь напрашивается возражение в том смысле, что проведено множество исследований именно процессов и процессуальных механизмов самых разных психических явлений. Отвечая на это возражение, необходимо обратиться к пониманию самого понятия «процесс» и «процессуальность». Дело в том, что логика полагания «процессуальности» психического в качестве предмета исследования строится, как известно, на понятиях (категориях) пространства и времени. Это означает, что исследовательское мышление, образно выражаясь, «мыслит» категориями и понятиями «пространства», «времени» или «пространства–времени». Однако по тем же причинам наше (человеческое) мышление осмысливает такие явления, как «изменение», «время», «динамичность», «процесс», «процессуальность», представляя и описывая их с помощью пространственных представлений, понятий и отношений, т. е. опосредствуя «время» и его «изменение» пространственными представлениями и отношениями. Вспомним тот же метод срезов, декартову систему координат (возможны и другие аргументы). Если проделать мысленный эксперимент (попытаться мысленно представить длительность, т. е. некоторый промежуток времени), то обнаруживается, чтобы представить себе «течение времени», мы невольно обращаемся к пространственным образам. Иначе говоря, человеческое мышление описывает «время» опять же не в непосредственной его данности (реальности), а опосредствуя (и, значит, подменяя) его человеческими пространственными представлениями и отношениями. Это означает, что в силу данной особенности человеческого мышления мы определяем «процесс» и «развитие» психики в пространственно-опосредованной форме.

Но пространственность окружающего мира суть тоже продукт психического отражения, причем в разных формах его опосредования. В частности, речь идет о том, что в психологических исследованиях (в других науках, кстати, тоже) «пространство» как исходная категория научно-психологического исследовательского мышления имеет разный смысл, разный характер [Панов, 2006]. Так, в рамках классической психологии (структурализм В. Вундта и др.) постулируется абсолютный характер пространства (т. е. независимость его свойств от объектов, его заполняющих); в гештальт-психологии постулируется относительный характер пространства (т. е. зависимость его свойств от объектов, его заполняющих); в экологическом подходе к восприятию Дж. Гибсона [Гибсон, 1988] постулируется непосредственная данность окружающего пространства как среды обитания (т. е. зависимость его воспринимаемых свойств от способа жизнедеятельности субъекта восприятия); в концепции оперативности психического отражения Д. А. Ошанина [Ошанин, 1999] пространственность объекта восприятия непосредственным образом зависит от предметного действия, в рамках которого осуществляется акт восприятия данного объекта (так называемая функциональная деформация пространственных свойств объекта восприятия); в трансцендентальной психологии восприятия А. И. Миракяна [Миракян, 1999, 2004; А. И. Миракян и современная психология восприятия, 2010] пространственность окружающего мира порождается в непосредственном акте восприятия и обусловлена не только задачей действия, но и структурно-процессуальной анизотропностью самой отражательной системы, вследствие чего необходимым условием и принципом порождения пространственности является анизотропное искажение принимаемых воздействий. В итоге становится понятно, что «процессуальность» психического как объект и предмет исследования непосредственным образом зависит от того, какой смысл вкладывает исследователь (его мышление) в понятие пространственности окружающего мира и в конечном счете в понятие пространства как категории исследовательского мышления [Панов, 2006].