Колыбель качается над бездной

Глава 8

У меня, как и у многих, есть родные и друзья. Есть мама, которая бесконечно переживает за отца. Есть отец, который настолько слаб, что чаще живет в больнице, чем дома. Да и слово “живет” звучит в его ситуации слишком цветуще. О том, что он все еще жив, туго опутанный неизлечимым недугом, говорит его слабая улыбка, только его добрая светлая улыбка на сером изможденном лице. Когда мы навещаем его, он первым делом осведомляется о мамином самочувствии, потом о моих делах, жмет руку Илье, крепко обнимает его и спрашивает: – Как дела, мужичок?

А потом начинает остроумно шутить, как всегда в жизни, делая приятной атмосферу любого места и общества. Он такой.

Я никогда не забуду момент, когда он в очередной раз поинтересовался здоровьем мамы, а она махнула рукой, мол, да бог с ним, ее здоровьем, какой может быть вопрос о ее здоровье, главное здоровье и самочувствие папы. И тут он решил сострить. Улыбнулся и сказал: – Вот у нас мама! Умрет и не признается! – и слабой рукой нежно обнял ее за талию. Илья звонко засмеялся, так звонко, что заразил смехом всю палату. Я вспоминаю это и тихо улыбаюсь.

Еще в моей-нашей жизни есть коридоры больниц местных, коридоры больниц областных, коридоры станций переливания крови, коридоры, коридоры, коридоры… Есть поиски доноров нужной группы, истерзанные бумажки с бесконечными телефонными номерами.

Еще есть деятельность, мой магазин, еженедельные поездки за товаром, дороги на 300, а то и все 500 км в день, документы, налоги, ревизии.

Еще есть школьные собрания.

И конечно есть подруги. Конечно же, они есть. Где-то. Только сейчас я поняла, что в моем романе их нет, как и многого остального. Мой мир замкнулся. Он во внешнем восприятии стал очень узок, однобок, очастоколен, но внутри меня вздулся как болезненный шар обожженной кожи. Мой роман – это наваждение, это скитание до бессилия, это кружение по заколдованному кругу. Мой роман – это болезнь.

Ах да, я в своем странном счастье как-то забыла про мужа. А мама напомнила. Мол, может быть, вернуться, может быть получится, ведь взял себя в руки – не пьет.

А ведь, правда, уже месяц трезв. Событие, а я умолчала. Пригревая у себя сына, наводит порядок, стряпает. Каждый вечер спрашивает, придет ли Илья к нему или не придет. Я когда-то мечтала о том дне, когда муж вернется к нормальной жизни и каждый день будет рядом с нами, и я перестану спать на полу, переберусь в свою постель, прикорну на его плече. Пожалуйста, можно попробовать. Я послушала маму, попыталась оценить со стороны свой роман с Монстром (насколько смогла) и в конце концов заглянула без повода к трезвому мужу. Я добросовестно искала в себе нотки привязанности и хоть малейшее желание побыть с ним. Он обнял меня уже на пороге, но никакие нотки так и не прозвучали. Разлюбила? Отвыкла? Чувства иногда возвращаются. Такое бывает. Достаточно снова привыкнуть к голосу, улыбке, вкусам, запаху тела. И все будет как прежде в хорошие времена. Я это знаю. Но как тяжело мне это знать! Было бы легче, если … муж продолжал вести прежний образ жизни. Какая кощунственная правда и какая жестокая я. Мне нужно оправдание для нежелания возвращаться к законному мужу. Чего же я хочу?

Там могла бы сложиться семейная жизнь, муж был бы удобный и любящий. А что здесь? Здесь чувства, страсть и никакой надежности. Только дым, который я вдыхаю как наркотик.

Меня удерживает Монстр. Держит на бушующих чувствах, вот почему мысль о возвращении к мужу, не успев родиться, сгорает в них. И я понимаю, что не получится построить отношения с ним, да и ни с кем другим, пока в сердце Монстр. Туда он больше никого не пустит.

Отвечаю честно, мама. Я обязательно подумаю над твоим советом, только дай мне еще немного времени не думать.

Нет, не думать совсем я, конечно, не могла, но думала о всякой (для меня значительной) мелочи. Например, о том, что пора бы любимого называть по имени и переходить на “ты”. И в минуты беспокойства (очередное исчезновение Монстра) отправила ему стишки со своими мыслями:

Я скажу и пусть

Тайну распахну,

Но зато потом

С легкостью вздохну.

Я хочу уснуть

На груди твоей,

Я хочу тебя,

Называть Андрей!

А потом гадкий, гадкий персонаж явился ко мне в квартиру, бесцеремонно залез в мой холодильник и произнес вопиющие слова:

– Значит так. Ты никогда не будешь звать меня по имени, а всегда Андреем Константиновичем!

– Почему? – моя гордость ощетинилась, а сердце сжалось.

– Потому!

– Почему потому?

– Потому и все. Я так решил.

Мне теперь все равно, как тебя называть, но за что так со мной? Скверно на душе. Я сижу перед ним как жалкий воробышек, а он без спросу и зазрения совести пьет мой кефир и лопает мои печенья.

– Знаете, что? – я, раненая в правую руку, пытаюсь отстреливаться (или застрелиться) левой. – Наверное, я не вхожу в число ваших любовниц, которым позволительно называть вас и Андреем, и Андрюшей, и солнышком ясным. Но это не значит, что я согласна числиться в списках поклонниц второсортных. Лучше никем, чем кем попало. Я отсортировываюсь!

Он внимательно посмотрел на меня и вдруг смягчился. Кефирные усы зашевелились:

– Да что ты, в самом деле? Я пошутил. Называй меня как хочешь. И какое еще солнышко ты приплела?

– Называть вас я буду сугубо официально. А солнышко не я приплела, а, по всей видимости, любимая женщина. Ваш телефон просто напичкан любовными изречениями.

– Ты открывала мой телефон?

– А как бы еще я отключила будильник? В следующий раз такие компроматы не оставляйте.

Я смотрела на него сквозь слезы.

– Эй, дурашка. Что ты такое напридумывала? Эти смс-ки я храню по привычке. Знаешь, сколько им времени?

– Знаю. Пара месяцев.

– А вот и неправда. Ты год посмотрела? Они родом из прошлой жизни, когда не было тебя. Никого у меня больше нет. И разве похож я на полового гиганта? Старенький уже.

Какой год, какая ерунда, за кого он меня принимает? Хотя… Может быть… А ведь и то верно, на год я внимания не обратила. Я немного остыла, хотя на душе еще долго оставался неприятный осадок. Если быть честной, то это я сама себя остудила. Может быть, купить вина сегодня для разбавления вечернего одиночества (интересно, не с этого ли начинается путь в алкоголизм?)

Он ушел и будто унес с собой все мои силы. Я прилегла, свернувшись клубочком, и крепко-крепко обняла пушистую игрушку.

Вечером поднялся ветер. Он тревожно стучал заплатами старой крыши, гнал по земле сломанные ветки. Небо потемнело, залилось цветом грядущего урагана. Деревья у дома гнулись и стонали. Нужно было отогнать автомобиль в более безопасное место. Я накинула плащ, выскочила на улицу и … замерла с выражением ужаса на лице. Странный ГОРБУН, прячущий лицо под капюшон, хладнокровно калечил мою машину монтировкой. Искореженная, она обреченно жалась к земле на спущенных шинах. От ударов стекла превращались в сетку и сыпались в салон. Ничего кроме знакомого номера не осталось от ее прежней блестящей величавости.

– Что это?! Что вы делаете?! – я только открывала рот, а голоса не было.

И тогда горбун обернулся и посмотрел на меня злыми маленькими глазками. И я узнала в нем Монстра.

Мой крик оглушил меня … и разбудил. Это только сон! Только сон!

Я поглядела на часы. Семь вечера. Голова гудит, под подушкой телефон гудит тоже.

– Вот что, детка, сможешь собраться за десять минут? Со мной поедешь!

– Далеко?

– В Москву.

– Зачем?

– Некогда, некогда объяснять. Только десять минут.

Я всполоснула лицо холодной водой. Боже мой, что одеть? Вечернее платье? В ресторан? Или нет? Ах, зачем же думать? Ведь у меня есть очень красивый и дорогой сиреневый костюм! А повода надеть еще не было.

– Я хочу навестить старшую дочь, передать кое-какие документы и вещи. Решил взять тебя с собой, – объяснил, наконец, мой спутник.

Я загордилась. Этот поступок не может ничего не значить. Я дорога ему, поэтому ему незачем скрывать меня от родных.

Только я угнездилась в кресле, как увидела проплывающий мимо книжный магазин.

– Подождите! Стойте! Стойте, я вам говорю!

Он затормозил на обочине. Я выскочила из машины и услышала: – У тебя только две минуты!

Все еще пребывая в тягостном послевкусии сна, я заскользила по страничкам сонников.

“Не предпринимайте сегодня никаких поездок. Они могут закончиться трагически”, – предупреждали авторы все как один.

Сил верить не было. Желания тем более. Любовь укрывала теплом.

Это было прекрасное путешествие наедине. Я кормила водителя из своих рук крохотными пирожными, которые испекла сама и взяла в дорогу: мне так важно было показать, какая я заботливая и умелая хозяйка.

– А теперь высаживайся из машины, я скоро.

Я застыла в недоумении.

– Что?

– Подождешь меня здесь. С дочерью я встречусь один.

Шокированная, я вышла из машины. Чувство несправедливости захлестнуло мое сердце. Разве допустит нормальный мужчина подобную ситуацию? Оставить женщину одну на улице ночью… Да как он сам будет чувствовать себя после такого?

Он высадил меня недалеко от одного из столичных ночных клубов, но отъехал лишь на несколько метров и остановился. Я стояла в взвивающемся каскаде огней, и дрожала от холода, словно была раздета. Здание буквально сыпало светом, точно салютом. Казалось, ночной клуб хотел перещеголять всю Москву, утопающую в огнях. Люди входили туда и выходили с веселыми лицами. Мужчины были набриолиненные, как сказал бы Монстр, женщины украшали ночь яркими платьями и обнаженными ногами. На фоне чужого праздника вдруг четко прояснилась в моем сознании вся уродливость наших отношений. Она вылезла из-под пелены заношенных чувств, как прошлогодний мусор из-под талого снега. И впервые я задала себе вопрос: а надо ли мне это?

Машина Монстра все еще не двигалась с места. Он долго говорил с кем-то по телефону. А потом опустил пассажирское стекло и бросил мне:

– Садись в машину. Дочь закатила истерику. Каким-то образом увидела тебя.

– Вы уверены? Может быть, я все-таки останусь здесь?

– Нет уж. Теперь поедем вместе.

Я увидела невысокую молодую женщину в окружении человек трех интеллигентного вида мужчин. Пока муж дочери на службе, помочь вызвались его коллеги.

Как только Монстр вышел из машины, дверь с моей стороны внезапно распахнулась. Не успела я повернуть голову, как меня грубо схватили за волосы, пытаясь выкинуть из салона. По возмущенному, почти истерическому крику и недетской ругани, я поняла, что подверглась нападению со стороны отпрыска Монстра. Я держалась за сиденье одной рукой, боясь выпасть из высокой машины, другой схватилась за кулак нападавшей, чтобы та не делала резких движений. Монстр бегал вокруг, пытаясь пробиться сквозь горстку ребят, оттаскивающих истеричку. Но та крепко впилась в мои волосы и при всяком вмешательстве старалась дернуть сильнее. Боль, и ужас, и стыд были настолько невыносимыми, что сознание норовило от меня уплыть. Обрывки фраз едва касались моего слуха:

– Что же ты позоришь меня? – это Монстр.

– Ты ничтожество! Ты гад! Гад! – это дочь.

Воспользовавшись тем, что я не могла защититься, она принялась бить меня коленкой, рвать на мне одежду и с таким остервенением дергала за волосы, что я закричала, скрученная дикой болью. Моя левая рука затекла от напряжения, но если бы я ослабила ее, то немедленно рухнула бы на асфальт и разбила голову. А этого преступница и добивалась. Мой визг, наверное, слышал весь московский двор.

Когда я была уже на грани, ее пальцы силой разжали. Выскочив из машины, я бросилась в ночь. Лишь успела заметить злобное, трепыхающееся в крепких мужских руках существо с маленькими глазками.

Где-то в глубине незнакомого московского двора я подкосилась от шока прямо на влажную мостовую. Слезы лились градом, голова горела, сердце почти остановилось, содрогнувшись от ужаса. Телефон, выпав из сумочки, колко стукнулся о твердую поверхность и отключился. Сквозь шок проступило отчаяние, когда до меня дошло, что аппарату ожить не суждено, а денег с собой я не взяла даже малость. Пальцы скользнули в сеть рваных волос и стали липко влажными. Я с ужасом всматривалась в ладони, на которых лоскутами остались лежать отделившиеся пряди.

Сотрясаемая рыданиями как в лихорадке я пошла, не разбирая дороги и плохо соображая. Я не знаю, долго ли я бродила по дворам, только, в конце концов, вышла на освещенную, живую от движения дорогу. И сразу заметила растерянно моргающий внедорожник, ползущий по нейтральной полосе. Увидев меня, Монстр пересек полосу, остановился рядом и выскочил навстречу. Я плохо понимала его слова, рвалась прочь, вскрикивала от внезапных приступов страха. Тогда он слегка шлепнул меня по щеке. Я затихла, ведомая под локоть. На мне болтались лохмотья сиреневого костюма.

– Я напишу на нее заявление. Завтра. – прошептала я.

Он втолкнул меня в машину.

– Не напишешь.

Так, значит? А за меня некому заступиться! Некому! Мой отец слаб и тяжело болен. Забившись на заднее сиденье, я всю дорогу молчала, цепенея от роющих мозг воспоминаний.

У дома буквально выпрыгнула из машины, не дожидаясь полной остановки. Упала, разбила колено. Монстр бросил джип как попало и подался следом.

Достал из холодильника шампанское, молча налил неуместно искрящийся напиток в бокал. Я залпом опрокинула мнимое лекарство и встала. Но тут же была усажена снова.

– Я не хочу ее больше видеть. Я сказал ей об этом. Я умер для нее, – хрипло проронил Монстр.

– Зачем же так? Прощают даже детей-убийц. Она – ваша дочь, а я просто шлюха.

– Не надо, Наташа, не говори так. Я не ожидал…

– Вы ее породили. Вы вырастили монстра. Когда-нибудь она перешагнет и через вас.

– Теперь я это знаю.

Он был жалок. Но жалеть его в эту минуту – непозволительный подарок. Пора уже начинать жалеть себя.

Монстр стал собираться, и я неожиданно для себя колыхнулась в его сторону.

– Не уходите, останьтесь.

Он что-то пытался сказать, подбирая слова, но тут же повернулся и ушел.

Глава 9

Проснулась я разбитая. Голова тягуче ныла. Волосы скомкались и склеились. Сжав зубы, я принялась их расчесывать, извлекая запекшуюся кровь.

Монстр не звонил. Три дня я была на грани срыва, часами лежала, свернувшись клубком, ничего не ела, не интересовалась жизнью сына, отослав его к отцу. На четвертый день я повязала голову платком и вышла на улицу. Я бесцельно каталась по городу, направляя автомобиль в места возможного пребывания Монстра. Вечером я обнаружила его внедорожник у особняка, где мы проводили ночи. В окнах горел свет. Там же я увидела его и следующим вечером. Это показалось мне странным. Моя душа запаниковала. Ну как же так? Он подставил и унизил меня, пусть даже не нарочно. Неужели его сердце не плачет? Почему столько времени обидчик подло молчит? Разве стал бы мой мужчина отсиживаться в кустах, зная, как я страдаю? Странный человек. Странный и жалкий. Следить за ним было противно, и я убралась восвояси.

Все последующие дни я не жила, а выживала. Как могла. Забрала у мужа сына. Купила много сладкого. Илюшка беспрепятственно ел сладости на завтраки, обеды и ужины. На все завтраки, обеды и ужины всех дней моего одиночества.

Дни шли и шли, как солдаты, четко, быстро, равнодушно. И вот однажды Он позвонил. А я не взяла трубку. И мне стало еще хуже. Был поздний вечер. Ребенок, угомонившись, нырнул в кровать. Попросил разрешения недолго посмотреть телевизор. Я разрешила, а сама не в силах оставаться наедине с иссушенной душой, поплелась к мужу. Два бокала вина немного успокоят нервную систему.

– Привет, ты решила зайти? – муж принимает мое пальто, обрадованный, что раздеваюсь.

– Ты знаешь, я нечаянно пришла. Задумалась и перепутала дороги.

– Это правда?

– Да.

Зачем я соврала? Каждый украшает жизнь, как умеет. Я иногда безобидно вру.

– У меня есть вино и твои любимые конфеты. Хочешь чаю?

– Хочу. И вино. И конфеты тоже.

Я отключила телефон и улыбалась мертвой улыбкой. Кто-то из коллег по работе позвонил мужу. Видимо, спросил, чем он занят.

– Да вот, сидим с женой, чай пьем.

Это было сказано с такой гордостью, что я почувствовала вину перед ним.

В одиннадцать вечера возвращаюсь. Не верю своим глазам: машина Монстра у подъезда.

– Где ты была? С кем ты была? Почему телефон отключила? – гневно кричит чудовище из окна. Подумайте только!

– Не ваше дело!

– Узнаю, с кем проводишь время, дружка твоего сотру в порошок!

Я задохнулась от возмущения. Он будто забыл о страшном происшествии, будто случилось маленькое безобидное недоразумение, о котором и вспоминать незачем. Отсиделся, видимо, пока я страдала, пока раны заживали. Я – в подъезд и сталкиваюсь нос к носу с Илюшкой. Почему он не в постели и куда собрался, на ночь глядя?

– Мама, мы сейчас с дядей Андреем поедем в “Макдоналдс”. Хочешь с нами?

– Илья, давай-ка домой!

– Ну, мама!

– Садись, сынок, садись, – позвал Монстр. – Ведь ты хочешь поехать?

– Илья, пожалуйста, вернись!

Но ребенок уже запрыгнул в машину, а я поникла и ушла домой. Пусть едут, куда хотят. Пусть сам выпутывается из ситуации “не солоно хлебавши”. Однако входная дверь внезапно распахнулась. Монстр объявился на пороге, а через секунду – в комнате, куда демонстративно удалилась я. Он активно жестикулировал, что-то кричал, называл эту встречу последней. Таким я видела его впервые: скандальным, громогласным. Было немного страшно: поведение Главы выходило за пределы адекватности. Но нянькой разбушевавшемуся самодержцу я становиться не собиралась. С достоинством съязвила:

– Что за нужда в таком случае вламываться ко мне и сообщать о последней встрече?

В ответ – фонтан слов на высоких тонах, среди которых выделялись глаголы: игнорировать, не уважать, шататься (про меня), а также: переживать, страдать, стыдиться (про себя).

В общем, смысл, если не ошибаюсь, таков: я плохая (потому что не иду на контакт), он хороший (потому что без вины виноват), но он прекрасно понимает, что я хорошая (потому что пострадала ни за что, и обида меня оправдана), а он плохой (потому что не предотвратил ситуации, а после трусил и стыдился).

Я закрыла голову подушкой, предпочтя не слышать, как Глава лютует. Но Ярило от этого ярился еще больше и стал подушку вырывать. Я плюхнулась на кровать. Отвернулась и молчала. Он чуть успокоился и сел рядом. Тон его смягчился.

– Я знаю, ты обижена, Наташа, и понимаю тебя. Но мне, может быть гораздо хуже, чем тебе.

И потянулся ко мне. Я вскочила, как ошпаренная, и закричала.

– После того, что произошло, вы должны были бросить всю свою нежность, все свое сочувствие к моим ногам, чтобы облегчить мое состояние! Ведь это по вашей вине, прямой или косвенной, я подверглась опасности! Только глупый или черствый человек мог не понимать, каково мне было на следующий день!

Монстр затрясся всем телом и пошел на меня.

– Да понимал я все! Стыдно мне было, слышишь, стыдно в глаза тебе смотреть!

А я так и думала. Ему стыдно за свою дочь. Он унижен. За эти горькие три дня я перебирала в уме причины ее поступка. Разве идет речь о любви, если дочь так жестоко оскорбляет отца? Речь идет о ее непомерном эгоизме. Единственная наследница всего состояния, она не желает мириться со всеми вероятными претендентками. Мне стало жаль его…

И вот я один на один с моей страстью, моим страхом, моей надеждой, моим капканом! Уняв мои последние попытки с ним побороться, он заключил меня в объятия. И вдруг признался между поцелуями:

– Я боюсь своего состояния. Я словно мальчишка…

И умолк. Тщетно я ждала слова “влюблен”. Оно осталось несказанным.

– Прошу вас, не надо. Илья придет.

– Не придет. Я сказал ему: жди.

– Нет, потом…

– Нет, сейчас!

И я сорвалась в его жаркий плен со своей неустойчивой оборонительной позиции. Не судите меня за то, как сильна моя слабость!

– А теперь одевайся. Мы ждем в машине, – скомандовал герой, искренне радуясь победе.

Меня разбудил ночной звонок. То, что произнес Глава, не сразу уместилось в сонной голове.

– Ты не могла бы сейчас поехать со мной? Ты впереди, я следом. Боюсь, не доеду.

– Что случилось? (время два часа ночи)

– Зять погиб.

Я охнула. Илья шевельнулся.

– Как?

– Он разбился.

Мысли лихорадочно заметались.

В шесть тридцать будить ребенка в школу. Я могу не успеть вернуться. Но разве эта проблема сравнится с его оглушительной болью? И я бегу на стоянку, цокая каблуками в просторной тишине ночи. Андрей Константинович уже в пути, и я буду догонять его на “сонной” непрогретой машине. Наконец, его замечаю. Он беспомощен на ночной дороге: то и дело ныряет на встречную полосу. Джипа телохранителей нигде поблизости нет, нет никого и на пассажирском сидении его машины. Это очень странно. Странно, что он не обратился к security. Нет, не странно. Он хочет, чтобы рядом с ним была я и больше никто. В трудную минуту рядом с ним я и никто другой! Обгоняю внедорожник, пристраиваюсь впереди. Мы движемся небыстрым кортежем.

На въезде в часть расстаемся. Его встречают старшие офицеры. Я больше не нужна.

Долго заснуть не удается. Мозг не в состоянии принять страшную новость. Я видела Никиту всего пару раз. Этого оказалось достаточно, чтобы выделить его из остальных. Я тогда позавидовала дочери Главы. По-хорошему позавидовала. Ей судьба подарила лучшего представителя мужской половины. А теперь отняла. В самую пору цветения, медовые годы совместной жизни. Зачем так бывает?

В четверг я позвонила милому моему Андрею Константиновичу, скорбным голосом осведомилась о его состоянии, понимая, что вопрос излишний.

– Я очень плохо…плохо…душа болит. Я сам подарил ему эту машину. Выходит, я подарил ему смерть…

В пятницу мы с сотрудницей Машей отдыхали за чашечкой кофе в моей квартире. Объехали пол-Москвы, закупая товар. Всегда вместе. Она, как правило, выбирает, поскольку лучше знает спрос, а я советую, оплачиваю и путаюсь под ногами. В общем, работаем душа в душу. Уставшие, мы завернули ко мне подкрепиться. Зазвонил телефон, выплеснув на экран пронзительные числа. Номера Монстра я определяю по двум последним цифрам. Он никак не “заименован” в моей телефонной книжке, а заучен наизусть в “числовом выражении”. Стоит ли сообщать о том, что каждое из этих окончаний в сумме составляет девять. Честное слово.

Наверное, ему нужна помощь, наверное, плачет душа от горя. Но Глава жалобно попросил пригласить его на чай. Конечно, разумеется, несомненно! Только я его предупредила, что не одна. Тот к сведению информацию не принял и тут же появился. Моя Маша оттеснилась к краю стула, будто весь стул занимать было зазорно, и старалась не проявлять никаких признаков жизни. Монстр вошел, занимая большое пространство. Он не был ни высоким, ни крупным. Просто относился к тем немногим людям, заполняющим своим присутствием все пространство вокруг себя. Мощная энергетика лучилась от него всюду, где бы он ни появлялся (Ярило, ни дать, ни взять). В своем траурном наряде и черном лаке туфлей он божественно, нет, скорее, дьявольски хорош, как не кощунственно это замечать. Маша набиралась впечатлений, казалось, на одном нескончаемом вздохе, а Монстр будто не замечал присутствия Маши.

– Я выпью чая и пойду. Сейчас привезут Никиту.

И действительно, через пятнадцать минут удалился.

– Наташа, он тебя любит! – заключила Маша слегка охрипшим от шока голосом.

– Ты, правда, так думаешь? – я забыла о своей обязанности вовремя увести от истины.

– Да! Ведь в трудную минуту он стремится к тебе.

Глава 10

А потом я жила только его болью, только его душевным состоянием. И весь следующий день проходил приблизительно так:

Маша:

– Наташа, проставь, пожалуйста, на товарные чеки свою печать.

Я: – Здравствуйте, Андрей Константинович! Как вы? Держитесь, пожалуйста!

Маша: – Разница по накладным и торговым тетрадям такая-то. Нужно пересчитать еще раз.

Я: – Ну, как вы, Андрей Константинович? Никиту уже похоронили? Крепитесь, пожалуйста.

Маша: – Вот здесь у меня сошлось, а тут пошли скидки. Посмотри. Скидки считаем?

Я: – Прошу вас, Андрей Константинович, не расстраивайтесь. Я с вами. Если что нужно, просите.

Маша: – Что ты насчитала? Откуда взялось это число?

Сообщение: “Нельзя плакать за столом перед офицерским составом, я ведь мужчина. Но сдержаться не могу”.

Маша: – Почему складывая сто двадцать и пятьдесят, ты получаешь семьдесят?

Сообщение в ответ: “Плачьте. Вы имеете право”.

А он: “Cтрашно. Никиты больше нет. Он ведь был мне роднее сына”.

Маша косится на мой телефон. Косится и Мишка. Он висит уже целый час на ресепшене, мной любуется. Мишка – мой друг. Он влюблен в меня много лет. Недавно женился, а все равно влюблен. А я в него не влюблена, но все равно он – хороший друг, с ним легко и весело. К тому же Мишка работает в большом компьютерном магазине, пользуется правом на персональные скидки и оформляет всю технику для меня на свое имя. И благодаря ему я всегда обеспечена бесплатными листовками, визитками, марками и другими стимуляторами торговли. Мишка невероятно способен в компьютерном деле, настолько, что однажды получил условный срок за взлом базы данных в банке.