Граммы для жизни

Тут Люся покраснела, вспомнив взгляд ведьмака. Маруся недоверчиво посмотрела на Люсю:

– А ты что?

– Отказалась. Я не хочу с ним жить. И помощь мне его не нужна.

– Да что ж ты дура-то такая! – весь накопившийся Марусин гнев обрушился на Люсю. – Ты что ж думаешь – у тебя тут очередь из женихов выстроится, и все будут просить твоей руки? Хватай его, пока тепленький. Думаешь, он вечно за тобой бегать будет?

Люся не любила, когда на нее кричали, не терпела этого, и она сама не заметила, как стала кричать в ответ:

– Да не нужен мне ваш Федя! Лучше уж я одна поживу. Зато совесть моя будет чиста!

– Ах, совесть чиста? Значит, я тут, бессовестная такая, предлагаю тебе всякий срам. А ты у нас – совестливая и чистая. Вот и сияй своей чистой совестью, а у меня глаза от твоего сияния заболят.

Маруся с такой силой оттолкнулась веслом от берега, что оно захрустело, а козочка чуть не выпала из лодки, за что попало и ей.

А Люсе ничего не оставалось, как потерпеть немного – пока лодка не скроется за горизонтом, а потом поплакать на берегу, прижимая кулек с пирогами, как единственное тепло во всем мире.

Потом, лежа в постели, она вспоминала сердитое лицо Маруси и не могла поверить, что вся эта злость была адресована ей.

«За что она так со мной?» – спрашивала Люся темноту. «Я чем-то обидела ее?»

«Ну и сияй своей чистотой совестью» – снова и снова повторялись в ее голове слова Маруси. Почему она так сказала? Неужели она не понимает, что жизни с Федей на одном острове противиться все ее существо, всё – руки, ноги, глаза – все отторгает, всё кричит, сопротивляется.

Неужели Маруся не понимает, что та песня, которая живет внутри, может умереть от того, что Люся изменится, изменит себе.

Так нельзя! Так нечестно! Так гадко! Так противно! Несправедливо! Эти слова что-то напомнили Люсе…

…Вот она плывет в лодке – с ней люди, суровые, серьезные, они ее презирают или укоряют за то, что она совершила. И они приготовили для нее наказание и сейчас приведут в исполнение приговор. А Люся не чувствует свою вину, внутри нее – также как сердце – бьются эти слова: так нечестно! несправедливо! так нельзя! Но вслух она ничего не произносит, потому что она знала это раньше, это еще тогда, когда брала деньги, этот же голос кричал: «Нечестно! Несправедливо! Мама не должна умереть!»

Конечно, она не ожидала, что наказание будет таким суровым. Она надеялась, что ее спасут, и никак не предполагала, что останется совсем одна.

Когда Люсю впервые привезли на остров, ей объяснили, что она не сможет уйти с острова, он не отпустит свою пленницу. И действительно, когда она в первый раз пыталась сбежать – это было со знакомым рыбаком – они чуть не утонули: поднялись волны, лодку качало так, что весла и все содержимое вывалилось за борт. Только когда Люся выпрыгнула из лодки и поплыла к берегу, волны успокоились. С тех пор ей казалось, что этот остров – злой пес, который никуда не отпустит, а если она попытается сбежать, загрызет ее.

Как же страшно было ей одной на этом острове в первые дни заточения! Вечерами на берегу ей казалось, что она слышит тихое дыхание, ощущая чье-то присутствие. И хоть Люся чувствовала, что ей никто не причинит зла, она бежала в дом и пряталась под одеяло, пытаясь отвлечься, напевая себе самосочиненные песенки. Но получалось очень плохо.

Потом она познакомилась с Марусей. И ее заточение стало намного легче. Она ждала Марусю в гости, и от этого ее остров стал для нее почти домом.

Однажды Маруся привезла в старой корзинке рыжий пушистый комочек – Афоню. Люсе было немного стыдно обрекать животное на одиночество, но он доставлял ей такую радость, что не было сил отпустить его.

Тогда Люсе пришлось выбросить кое-что из вещей, но она не жалела, потому что лишившись того, без чего как выяснилось, можно легко обходится, она обрела радость. Афоня был для нее другом, грелкой, ее воспитанником, постоянным сюжетом ее картин.

С этого времени Люся стала чувствовать себя как на чаше весов. Она все время подсчитывала килограммы, думала, как бы сделать так, чтобы получить равновесие. Весов у нее не было, поэтому она с нетерпением ждала приезда Комиссии.

Потом поменялись члены Комиссии. Те, другие, жалели ее, привозили подарки, хорошо относились, подбадривали, взвешивали все с помощью волшебства, – это было быстро (дом находился меньше времени под водой и не так пропитывался влагой) и не так унизительно.

А эта троица была как на подбор – Люся даже не могла сказать, что ее расстраивало и угнетало больше всего – высокомерие и злоба Колдуньи, беспомощная и тихая жалость Филадельфии Назаровны или липкие взгляды Ведьмака. Но именно в это время Люся заметила странную особенность острова – после их ухода, когда девушка злилась или обижалась на них, остров как бы отвечал на ее злобу, погода портилась, волны сердито набрасывались на прибрежные камни и яростно откатывались назад, терзая редкую траву и цветы. Люсе становилось неуютно и стыдно, она искала себе занятия, чтобы отвлечься, – раскрашивала дом, прибиралась, стирала, выкладывала камни на берегу пруда в узоры, вычесывала кота – и успокаивалась. И остров отвечал ей – она чувствовала. Но никому не рассказывала. Боялась, что ее примут за сумасшедшую и будут жалеть. А Люся не любила, когда ее жалели.

Люсе часто вспоминала то время, когда она была любима. Конечно, это было с мамой и папой. Просто о маме она запрещала себе думать – и получалось так, что хорошие воспоминания были упрятаны вместе с плохими, даже завалены ими, закрыты наглухо и спрятаны. Воспоминания о прекрасном времени, когда Люся безоговорочно и глубоко была счастлива, приводили с собой память о тех днях, когда все это было утеряно.

А Маруся напоминала ей это время, причем без всяких плохих впечатлений. Люся чувствовала ее любовь – пусть неуклюжую, властную – но любовь, симпатию, тепло. Потерять ее было также страшно, как и ту, родительскую. Ее нельзя было заменить жадным обожанием Ведьмака. Но с помощью Феди можно было выбраться с этого острова и отправиться на поиски настоящей, которую Люся еще помнила и держала внутри, как эталон.

Повторяя все это в памяти, девушка снова вспомнила Марусины слова, и ей показалось, что они произнесены также, как она когда-то кричала: «Несправедливо! Нечестно!»

«Маруся хочет мне помочь и сердиться от своего бессилия. Она хочет мне добра, так она видит его для меня. Ну и что такого, что Федя поживет здесь? Ничего не случится. Он сам предложил и ничего не попросил взамен. И она ему ничего не обещала…»

Уснуть не получалось.

Люся встала с кровати. В окно светила луна.

Девушка оделась и пошла на берег. Сильный ветер поднял волны, и они бились о камни как большие дикие звери. Лохматые облака неслись по ночному небу, и когда они закрывали луну, то все вокруг погружалось во мрак.

Ветер толкал девушку прочь с берега, хватал за волосы, а то вдруг стихал, как бы замирал. Пошатываясь под его порывами, Люся подумала, что она всегда жила, повинуясь своим внутренним порывам, своим чувствам. Чувству приязни или неприязни, справедливости или гнева. Этот порыв привел ее и сюда, на этот остров… Люся вспомнила, с каким чувством она подошла к деньгам, которые так доступно лежали в корзине – «Спасти! Я еще успею ее спасти!» Вспомнила, какие тяжелые и приятные на ощупь были монеты. И лишь на секунду пронеслась мысль – а что будет дальше? И все. За этот поступок она расплачивается теперь. А той, ради кого она все это делала, уже нет в живых…

Люся запретила себе думать дальше и вернулась к началу мыслей – да, она всегда жила повинуясь чувствам, тому, что она называла своей совестью. И только перед ней оправдывалась. Но была ли она права?

«Сияй своей чистой совестью!» – вспомнила Люся обидные слова. Может быть, она и вправду прислушивается к своей совести, чтобы сиять, чтобы выглядеть честной, красивой, а не быть такой. Не для того, чтобы делать близких счастливыми, а для того, чтобы заглушить голос совести. Но была бы ее мама счастлива, узнав, что сделала дочь ради ее спасения. Ни к чему хорошему голос ее совести не приводит – так зачем же следовать его советам? Пришло время прислушаться к голосу разума, расчета.

Люся пошла в дом. Ровный огонек свечи немного успокоил девушку. Она достала из щели в стене листок бумаги, перевернула чистой стороной и написала огрызком карандаша: «Дорогой Федя». Подумав, зачеркнула «Дорогой», но поняла, что все равно слово будет видно, стала отрывать верхнюю часть листа с неудавшейся надписью. Оторвать ровно не получилось, и без того мятый лист стал выглядеть еще более жалким.

Но Люся решительно разгладила его и уже уверенно написала: «Федор! Я согласна принять Ваше предложение…».

Задула свечу и легла спать. Слушая завывания ветра и грохот волн, Люся вдруг почувствовала, как хорошо у нее в домике – уютно и тепло, и, успокоенная, уснула.

3. ПОЛЬЗА ГНЕВА

На реке не было волн, можно было убрать весла и отпустить лодку по течению.

Старик так и сделал.

Он сидел на скамейке, положив сухощавые руки на колени, и смотрел вдаль. Мимо не спеша проплывали пожелтевшие камыши, густые заросли ивовых кустов, замшелые камни. Это медленное движение окружающего мира успокаивало, обнадеживало, что его суетные мысли тоже успокоятся, войдут в плавный ритм.

Но резкий удар нарушил умиротворение старика. Это было очень неожиданно – на этом участке не было подводных камней.

Он обернулся – в правый борт уткнулась носом старая лодка. В ней сидела женщина – торговка, он изредка встречал ее. Сейчас она яростно сжимала весла и была вовсе не напугана столкновением, а очень рассержена – лицо ее было красное, перекошеное, волосы выбились из-под платка.

Старик даже подумал, что это он виноват в случившемся. Но как оказалось – нет, не он. Это выкрикнула ему женщина, даже не подумав извиниться.

– Ты чего тут плаваешь? – кричала она. – Проплыть спокойно не даешь! Ты не видишь, что я тут плыву, тороплюсь. Или ты думаешь, что если ты охранник, то тебе все можно? Да и какой ты охранник? Ты самый настоящий мучитель! Изверг! Девчонку голодом моришь! Гнилье ей всякое привозишь! Бессовестный!

Такой резкий переход с темы столкновения еще больше обескуражил мужчину. И пока он пытался что-то ответить, женщина, яростно орудуя веслами, уплыла прочь.

В тишине были четко слышны удары весел о воду и гневные выкрики торговки.

Старик пытался осознать, что произошло – женщина, видимо, не заметила его, или не справилась с управлением. Понятно, что испугалась, поэтому не стала извиняться, а наоборот, накричала. Но вот причем тут пленница?

Мужчина давно привозил ей на остров продукты, это входило в его обязанности. Он почти не разговаривал с девушкой – отдавал ей кулечки с продуктами, заставлял расписываться в ведомости и отплывал. Конечно, он наблюдал за ней, за островом, за домом. Ведь это было его обязанностью, а потом стало привычкой. Он честно исполнял инструкцию, и даже не задумывался, что делает что-то не так.

Старик открыл мешок с провиантом – гречка, хлеб, сушеная рыба. Старик внимательно пригляделся к содержимому – хлеб был черствый, рыба была жесткая, как кора дерева, но плесени не было, ведь он возил продукты один раз в месяц, и они бы испортились, не будь они в таком виде.

Гречка была с мусором – в черных точках, с шелухой. Но старик другую и не видел, он и домой такую брал – она была дешевле. Федя ее тщательно перебирал и готовил вкусную кашу.

Так что же имела ввиду эта женщина? Может быть, ему надо подарить что-то от себя? Кажется, когда-то Федя сушил рыбу…

Через несколько часов старичок протягивал удивленной Люсе два свертка – один традиционный, с продуктами питания, а второй – торжественно, немного придержав в руках.

Он сам сегодня залез на чердак, снял с веревки сушеных карасиков и завернул в первую попавшуюся бумагу – белую, нарядную, как раз для подарка. Он и не заметил, что из тонкой пачки выпал небольшой листик с надписью: «Дорогой Паша! Это бумага исполняет желания, и я очень надеюсь, что она тебе пригодится».

Подумав, он добавил баночки с чем-то похожим на варенье.

«Это к чаю», – довольно подумал он, силясь прочитать надпись на одной из банок «Кадмий лимонный».

Люся такого странного и такого чудесного подарка еще никогда не получала – в плотные превосходные листы была завернута рыба, настолько сухая, что даже не оставила никаких следов на бумаге, и – о, счастье! – краски в круглых баночках.

И Люся подумала – теперь она выживет, самый главный голод она утолит…

Маруся не умела долго сердиться. Она была вспыльчива, знала это про себя, но с годами так и не научилась управлять своим гневом.

Когда она была чем-то возмущена, снова набухали в ней, как крупа в кастрюле, постепенно поднимались и выплескивались жгучими брызгами, не щадя никого, а потом быстро остывали.

Освободившись от этих злых слов, Маруся успокаивалась и уже могла разговаривать спокойно.

Но окружающие не скоро забывали ее слова, особенно если они попадали на больное место. И Маруся сама не заметила, как осталась одна. Друзья у нее были, но немного. Те, кто сумел за вспыльчивым характером разглядеть отзывчивого и деятельного человека, оставались рядом какое-то время. Но постепенно разъехались. Марусе было очень одиноко, и она начала печь пироги. Выпечка ей всегда удавалась, и постепенно она стала торговать ею. Покупателей становилось все больше, а некоторые переходили в разряд друзей. Вскоре Маруся прикупила козочку, и в поисках корма для нее плавала по реке, а заодно и приторговывала в стоящих на берегу деревнях. Однажды она проплывала мимо острова, который старалась избегать, про него ходила дурная слава, а Маруся была очень суеверна – и увидела на берегу худенькую девчонку. Маруся подплыла поближе, сердце ее дрогнуло от жалости, она подумала неожиданно для себя: «Как дочка мне будет». Так они с Люсей подружились.

Давно уже она не встречала в людях такой радости от встречи с ней, Марусей. Лицо девочки светилось и открывалось как цветок – она рассказывала о своих днях, о том, как ведет хозяйство, немного о прошлой жизни. Она была немного странной, непрактичной. Маруся не любила таких, которые идут по жизни, разевая рот, притворяясь, что им ничего не надо, этакие бессребреники, а на самом деле – просто неумехи и растяпы.

Эта девчонка тоже была такой. Но она ничего из себя не строила и редко жаловалась на жизнь (нытиков Маруся тоже не любила), хотя ей-то было на что пожаловаться. Совсем маленькой девчонкой привезли ее на этот остров. На тридцать лет. И за что? За то, что взяла деньги из корзины с золотом. Такие корзины стояли всюду, где народ толпился, на рынках или в торговых центрах.

Тут тебе товар или развлечения, и тут же – деньги. Протяни руку – и вот ты уже способен все, что приглянулось, купить. Хочешь – вина, хочешь – нарядов, всего, что пожелает душенька твоя. Живи здесь и сейчас. А расплачиваться потом – долгие годы, огромные проценты.

Маруся сама хотела взять деньги на козочку. А потом посчитала, что лучше потуже поясок затянет, но купит на свои.

А Люся взяла не на развлечение – у нее заболела мать. Девчонка испугалась за нее, да и схватила деньги. Мать не спасли, отец с ума сошел с горя, а сиротке пришлось расхлебывать. И не пожалели, что еще маленькая. Да еще эта Маргарита взъелась на нее и ужесточает условия.

Прежние члены Комиссии хотели написать Главному Волшебнику о милости. Да не успели – уволили их.

А эта совсем решила девчонку сгноить на острове. Завидует, швабра такая. Хоть Люся и не верила ей («Чему завидовать? Я неудачница, вечно больная и худая»), но Маруся-то знала – завидует.

Она сама раньше завидовала таким – неземным женщинам, которые, казалось, были сотканы из воздуха. Без плоти, без земных оков – вот-вот улетят, растворятся в воздухе, поэтому их надо удержать, защитить, уберечь, обращаться бережно, как с цветком. А таких, как Маруся или Маргарита, никто не пытался удерживать – они и так всегда были рядом, твердо держались на земной поверхности и могли за себя постоять. Маруся завидовала таким, поэтому она понимала Марго, но это не мешало ругать ее и злиться. Да и Маруся сама хороша. Девчонке и так плохо, а она еще обругала ее. Глупенькая, выгоды своей не видит, и мужчин боится, не доверяет.

А Федя хороший, Маруся знала, приезжала к ним торговать. Хоть и словно прибитый немного, а хозяйственный, и работы не боится – по дому все сам делает, родители оставили его на деда, а дед малахольный немного. Вот парень и взял на себя заботы. И в стражники не от хорошей жизни пошел. Жаль, конечно, губить его на острове, но ведь он добровольно, не обманом. И Маруся его не бросит, как к Людмиле ездила, так и к нему будет.

Может, и Люся иногда приедет, поблагодарит… Да… Нет у девки ума. От такой возможности отказалась…

А она, Маруся, для чего?

Надо съездить и уговорить ее. Убедить. Только перед поездкой постряпать пироги. С вкусной едой люди сговорчивее становятся… Маруся это хорошо усвоила.

И вот так рассуждая сама с собой, Маруся принялась за дело: замесила тесто в специальной кадушке, нарубила сечкой в маленьком деревянном корыте капусту, разделала рыбу и нарезала на кусочки. Руки совершали привычные движения, а Маруся в это время представляла, как радостно будут уплетать их Люся и ее кот Афоня, этот хитрый рыжий дармоед. Как они все обсудят, Люся поймет, что Марусины советы – самые правильные, и поблагодарит старуху за мудрость и участие.

4. НАХОДКА

Утро было чудесное – тихая, спокойная вода отражала солнце. И все вокруг было просторно, тихо: широко распахнулась река, и небо закрыло все своим голубым, оберегающим куполом. Глядя на это сияние, Люся подумала, что ее ожидает хороший день, в котором произойдет много чудесных событий. И она сделает много полезных дел. Например, соберет дрова. После бури на остров выбрасывало волнами много старых досок, веток, бревен. Принятое вчера решение придавало ей уверенности и спокойствия.

Люся разбирала небольшую часть этого мусора и несколько недель могла протапливать домик так, что исчезала сырость на стенах. Дрова сушила на плоской крыше, вода в такие дни подходила к самому домику. Люся гуляла на крыше.

Позавтракав, Люся отправилась на берег. Дров было много, но Люся отбирала только самые подходящие – очень большие бревна она не могла распилить, поэтому сталкивала их в воду, гнилые и трухлявые тоже летели туда же. Люся шла по берегу и осматривала груды мусора, прибитые волнами к берегу, – ветки, трава, ил – все было перемешано. Если Люся замечала дрова – она вытаскивала их из кучи и выкладывала сушиться на берегу.

Афоня шел с ней рядом – он был любопытный и компанейский кот, не любил одиночество. К тому же часто после бури он находил в лужицах рыбку и ел ее.

В одной из куч Люся обнаружила обломки крепких досок – они были разбиты в щепки, и девушка обрадовалась – их можно легко разломать.

Люся надела старенькие рукавички и принялась разбирать завал.

Доски, расколотые о камни на щепки, легко доставались из кучи ила, веток и травы. Люся складывала их вместе. От физической работы окончательно пропала хандра, ее тело радовалось своей силе, ловкости, молодости. Девушка согрелась и наслаждалась ощущением тепла. Увлеченная работой, доставлявшей ей удовольствие, Люся двигалась все быстрее и быстрее. В азартном порыве и скорости она схватила за конец толстую, почти целую доску и захотела поднять ее вместе с илом и плотным слоем веток. Приподняв ее, Люся чуть было не уронила ее обратно – под ней лежал мужчина. Сердце девушки отчаянно заколотилось, руки задрожали.

Люся отбросила доску в сторону и принялась очищать тело мужчины от грязи. Потрогала руки и шею – они показались ей чуть теплыми. Потом открыла ему рот и очистила от грязи. Повернула на бок, постучала по спине ладошкой. Изо рта полилась вода. Люся стала стучать по грудной клетке мужчины, нажимать на нее изо всех сил двумя руками. Ничего не происходило. Утопленник не шевелился.

Люся пыталась дышать ему в рот, но получалось неловко. Она снова и снова повторяла эти действия – стучала по груди, дышала в грязный, холодный рот, и опять по кругу. Ничего не происходило. Мужчина лежал – мертвый, холодный. «Значит – умер». А то тепло, которое Люся обнаружила в нем – угасающее, исчезающее, последнее.

Люся заплакала от обиды и отчаяния. Почему-то стало очень горько от того, что она не смогла спасти мужчину. Еще Люся плакала от жалости к себе, такой неудачнице, неумехе и невезучке. И все ее обижают. Даже этот вот – умер. Так нечестно! Люся разозлилась и стала давить двумя руками на его грудь, но уже более резко и сильно, со злостью. И так яростно вдыхала в него воздух, как будто хотела задушить им мужчину, а не спасти.

И когда мужчина вдруг задышал, Люся снова заплакала, но уже от того, что напряженное ожидание закончилось…

Люся сидела перед печкой и ждала, когда нагреется вода. Лицо блестело от пота, спутанные волосы висели мокрыми прядками. На сегодня эта была пятая кастрюля горячей воды. Она потратила за вечер дров больше, чем приготовила за целый день, – надо было вымыть мужчину, потом прибраться и постирать. Люсе хотелось помыться самой – смыть усталость, напряжение. И еще – хотя она не признавалась себе в этом – ей не хотелось предстать перед этим мужчиной замарашкой.

До этого момента Люся вообще не задумывалась, как она выглядит. Взгляды Феди ей говорили, что в ней что-то есть. И даже завистливые взгляды Марго говорили ей, что она вполне привлекательна. Но по мнению Люси, в ее внешности было всего два достоинства – белая кожа и ярко-рыжие волосы. Сейчас они висели бурыми прядками – как пожухлая трава под водой.

Понравиться мужчине Люсе захотелось в тот момент, когда начал дышать. Как только в нем проснулась жизнь, и он перестал пугать своей неподвижностью, Люсе он показался очень красивым.

И неожиданно для себя, она подумала про него – ты мне должен. И вслед за этой мыслью ей пришло в голову то, как он может ее отблагодарить – он останется на острове вместо нее. Если бы не она, он бы умер, поэтому он будет рад ей помочь. В глубине души Люся понимала, что оставить незнакомца на острове обманом вместо себя – это неблагодарное и даже подлое дело.

Вслух сама с собой и перед Афоней она оправдывалась тем, что спасла ему жизнь и имеет право получить благодарность.

Но голос, появлявшийся в ней, говорил – мне просто хочется быть с ним рядом, он мне понравился, мне хочется, чтобы он был со мной. Признаться в том, что она обретает человека на тридцатилетние муки одиночества из-за прихоти просто быть с ним рядом месяц – было стыдно даже себе.

Люся постаралась задвинуть эту мысль поближе к болезненным и счастливым воспоминаниям и перешла к плану. Она осматривала комнату и думала, что бы ей еще выбросить. Можно шкаф, давно хотела распилить его на дрова. Еще что-то надо… Она оценивающе посмотрела на Володю.

– Интересно, сколько он весит?

5. ПРОБУЖДЕНИЕ

Володя тяжело и медленно возвращался из своего сна. Повторявшиеся во сне события были так тяжелы, что он очень устал спать. Не было сил открыть глаза, но сквозь веки чувствовал свет – яркими вспышками – от этого было тревожно. И он открыл глаза, чтобы убедиться – он в безопасности, ему ничего не угрожает.

По расписанным непонятными рисунками дощатым стенам плясали отблески огня из открытой печки. У огня сидела страшная женщина – лохматая, краснолицая. Она посмотрела в его сторону блестящими и, как показалось Володе, совершенно безумными глазами и спросила вслух:

– Интересно, сколько он весит?

«Боже, меня съедят!» – подумал Володя. Но сил спасаться у него не было. Он закрыл глаза и позволил себе провалиться в сон, надеясь, что все, что он увидел, исчезнет с утренним солнцем…

Когда Володя проснулся во второй раз, было светло, но солнца не было – пасмурно или туман. Володя медленно осмотрел дом – деревянные голые стены, такой же потолок – ничем не прикрытые и не покрашенные доски. Мебели почти нет – небольшой стол у окна, стул и круглая железная печка.

Обстановка очень бедная, скудная, как будто походная. Будто бы человек пришел сюда ненадолго – разложил вещи в нескольких местах – не стараясь заполнить и охватить все пространство, создать свой уютный мирок, а просто пришел ненадолго, разложил вещи грудно, чтобы ничего не забыть, чтобы успеть быстро собрать и поскорее уйти туда, где ждет настоящий дом.

Володя пошевелил руками – они были свободны и здоровы, только немного слабы. Тоже было с ногами. Это обрадовало Володю – скоро он сможет отправиться в путь, бежать, бежать из страны.

Хотя спасаться бегством – уже нет смысла. Есть пункт назначения, там его ждут, но нет рядом того, кто подавал бы смысл побегу, кто был бы рядом.

И Володя снова вспомнил эту ужасную бурю – мощные злые волны, руки, стертые до крови веслами – он не чувствовал боли, только удивлялся, как быстро это случилось.