Сталин. После войны. Книга 2. 1949–1953

Николай Стариков

Сталин. После войны. Книга 2. 1949–1953

Вступление

Почти семь десятилетий и уже не одна эпоха минули с тех пор, как Сталина не стало, но фигура его никого не оставляет равнодушным. Его могила у Кремлевской стены завалена цветами на праздники, а книжные полки и страницы газет переполнены разоблачительными публикациями. Обвинения в адрес Сталина пугают своими масштабами, но апеллируют в основном к эмоциям и трусливо игнорируют факты.

Сталин известен и неизвестен одновременно.

Сталин не был добрым дедушкой, как не был диктатором и тираном. Сложная личность и еще более сложная эпоха.

Сталин до войны изучен неплохо.

Сталин в ходе войны известен в наибольшей степени.

Сталин после войны является загадкой.

Цель этой книги – рассказать о важнейших событиях жизни нашего государства и его главы в послевоенный период.

В первой части мы прошли от победного 1945-го до полного событий 1948 года.

Настало время идти дальше.

Сталин в 1949–1953 годах.

О чем он думал, что говорил соратникам и народу? Какие книги читал и какие статьи писал? Как шутил и над чем смеялся? Какие задачи ставил, какие планы намечал? Кого отдавал под суд, а кому вешал на грудь ордена?

Этот том – о первых годах сверхдержавы и последних годах ее вождя.

1949 год

Может быть, Америке нужны сателлиты, а не союзники?

Должен сказать, что Советский Союз не годится для такой роли.

И. В. Сталин[1]

Реконструкция Москвы

«Реконструкция» применительно к столице звучит весьма актуально, хотя ныне именуется она иначе – реновацией. Мало кто знает, что первым ее инициатором был Сталин. Еще в 30-е годы был разработан план переустройства столицы, воплощению которого помешала война.

В середине 1949 года состоялся целый ряд мероприятий, определивших, какой будет Москва – витрина социализма, сталинская столица. Какой хотел видеть ее Сталин? Казалось бы, ответ на поверхности: пройдитесь по Москве – монументы, сталинские высотки, памятники архитектуры, жилые «сталинские» дома. Но не все так просто, как кажется. Многое из запланированного Сталиным после его смерти было изменено. Основную идею нынешней реновации столицы представляет собой массовый снос пятиэтажек и замена их на новые высотные здания. Так вот – был бы сталинский план воплощен в жизнь, убогие пятиэтажки сносить не пришлось бы. В предложенном главой СССР варианте их просто не было.

17 июня 1949 года на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) обсуждался вопрос о генеральном плане реконструкции Москвы[2]. Как всегда медленно прохаживаясь по кабинету, Сталин говорил о том, как он представляет столицу СССР [3].

– Без хорошей столицы – нет государства. Нам нужна столица красивая, перед которой бы все преклонялись, всем столицам столица, центр науки, культуры и искусства.

Во Франции Париж – это хорошая столица. У нас же исторически складывалось так, что не всегда считали столицей Москву. Столицей считали Ленинград. Было время, когда даже Сибирь хотела иметь столицу… Пётр I ошибся, когда перенёс столицу из Москвы в Петербург. Он хотел избавиться от московских бояр, показать боярам кукиш – и в этом был по-своему прав. Но с точки зрения организации страны – это было большой ошибкой, так как географически место расположения Москвы является наиболее удобным для столицы нашего государства. Ленинград – не столица и не может быть столицей. Ленин был прав, когда по его предложению столица была перенесена в Москву. О переводе столицы в Москву Ленин говорил ещё даже перед Октябрём. Некоторые думали, что перевод столицы из Петрограда в Москву произошёл потому, что на Псков и Петроград наступали враги, но это не было главной причиной, это только ускорило решение вопроса.

Пояснив, почему именно Москва, и только она должна быть столицей России – СССР, Сталин перешел к изложению своего видения внешнего облика главного города Советского Союза.

– Нам нужна столица такая, чтобы все её уважали. Она должна быть самым культурным, самым красивым городом. Мы собираем нашу страну вокруг Москвы. Поэтому необходимо серьёзно рассмотреть вопрос о дальнейшей реконструкции Москвы… Некоторые замечания по существу плана. По-моему, самое главное, чтобы застройка производилась не домами 4–5 этажей, а в 8—10 этажей. Это целесообразно с точки зрения экономии – один фундамент, проводка. Одним словом, дешевле строительство и эксплуатация. Домов в 8—10 этажей может быть построено 50–55 %. Домов в 12–14 этажей – 20–25 %. Строительство домов 2–3-этажных не нужно производить. Это неправильно.

Сталин остановился, оглядел присутствующих и продолжил:

– По вопросу о промышленности. Верно, что развитие промышленности надо приостановить в Москве и новых заводов не строить. Заводы строительных материалов также не обязательно иметь в Москве. Правильно и то, что надо вывести обязательно из Москвы заводы, которые портят воздух – химические и другие.

Очень много предлагается строить пустых зданий: домов пионеров, юных техников, юных автомобилистов и т. д., – продолжил Сталин. – А у нас сейчас большой кризис с жилой площадью. Мы по предыдущему плану отстали в жилищном строительстве. Гимнастические залы, дома пионеров, площадки и т. д. – всё это может пока подождать. Детские сады тоже можно не очень размахивать. Нам надо напереть на жилищное строительство, на строительство школ и больниц. Надо больше строить жилых домов, чтобы расшить жилищный кризис, он ещё не изжит, он даже стал острее.

Помимо этого Сталин подчеркнул несколько важных задач, решение которых делало Москву не просто красивым городом, но и удобным для проживания трудящихся.

– Не хватает у нас садов, зелени. Наш город исторически складывался так, что не превратишь его в город-сад, чтобы люди могли хорошо отдыхать. Для этого надо построить большое количество дач на севере и на западе, можно на юге и востоке от Москвы. Дачи можно строить 2–3-этажные. Инженеры, техники, учёные, квалифицированные рабочие зимой будут жить в Москве, а летом 4–5 месяцев – за городом, на даче. Надо в 30 километрах от Москвы создать полосу отдыха. Это очень важно, потому что внутри города дач не сделаешь, и на это я бы попросил обратить особое внимание. Хотя бы на 100–200 тысяч человек построить дачи. Это было бы замечательно.

Сталин развернулся, сделал несколько шагов и остановился.

– Есть в представленном плане и недостатки. Особенно бросается в глаза, как неприятное – это не оформленное побережье рек. На побережье надо оставить проезжую часть не в 60 метров, а в 20–25 метров и даже 15 метров, иначе много надо сносить строений. Надо оформить побережье и за чертой города на 1–2 километра. Портит впечатление, когда въезжаешь в Москву по железной дороге и видишь хибарки, мусор. Каких только нечистот нет по обеим сторонам железной дороги. И такая картина на расстоянии 10–12 километров. Люди едут в Москву, ждут чего-то особенного, а попадают на мусорные ящики. Надо оформить въезд по обеим сторонам дороги, расчистить, построить 8—10-этажные дома, чтобы радовался глаз, а не портилось настроение.

Касаясь вопроса о реконструкции центра, по-моему, направление взято правильное. А по поводу строительства Дворца Советов – Дворец Советов будем строить обязательно! Как закончим многоэтажные дома, так возьмёмся за строительство Дворца Советов[4].

(В тот же день, 17 июня 1949 года, когда товарищ Попов записывал сталинское ви́дение развития советской столицы, был принят еще один важнейший документ. Это «Десятилетний план электрификации СССР». В нем определялось строительство целого каскада гидроэлектростанций на Волге и использование инновационных способов передачи электроэнергии. Реконструкция Москвы была обеспечена всеми ресурсами.)

Практически все сталинские предложения вошли в план генеральный реконструкции Москвы, принятый 24 июня 1949 года[5]. Он был рассчитан на десять лет: 1951–1960 год. После смерти Сталина в 1953 году весь план пошел насмарку. До 1954 года строительство в СССР по инерции шло по сталинскому пути: классические формы, архитектурные шедевры, радующие взгляд до сих пор. Но вот 7 декабря 1954 года Хрущев выступил на всесоюзном слете строителей. «Мы не против красоты, мы против излишеств», – объявил Никита Сергеевич. Отсюда и пошло словосочетание «архитектурные излишества», позднее ставшее нарицательным. В 1955 году вышло постановление ЦК КПСС и Совмина СССР «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». 31 июля 1957 года ЦК КПСС и советское правительство приняли постановление «О развитии жилищного строительства в СССР». Началась эра хрущевского домостроения.

Сталин видел Москву, да и всю страну совсем иной. Заметим, что убеждение, будто при Хрущеве качество жилья компенсировали количеством, далеко от действительности. Массовое строительство «хрущевок» по всей стране началось с 1959 года, а на индустриальной основе – с 1961 года, когда появились первые домостроительные комбинаты[6]. Для строительства многоквартирного дома, включая нулевой цикл и подводку коммуникаций, тогда, как и сейчас, требовалось не менее года. Заселение кирпичных «хрущевок» началось не ранее 1960 года, а индустриальных – с 1962 года. Следовало ожидать, что массовое заселение новых квартир начнется именно в 1960 году. Однако статистика рисует совсем другую картину. В 1959 году в РСФСР было построено 1603 тысячи новых квартир (домов) общей площадью 67,6 миллиона квадратных метров, в которые переехали 5 824 тысячи человек. С 1960 по 1964 год эти цифры ежегодно ощутимо снижались, несмотря на активное внедрение «хрущевок». В последнем году нахождения Н. С. Хрущева у власти в РСФСР было построено 1286 тысяч новых квартир (домов) общей площадью 52,7 миллиона квадратных метров, в которые заселились 4629 тысяч человек. По отношению к 1959 году показатели ухудшились более чем на 20 %.

Так, отличие хрущевской программы от сталинской в том, что и квартир меньше, и дома хуже.

Сталин, архитекторы и архитектура

Вспоминая сталинский план реконструкции столицы и то, что сделал позднее Хрущев, нельзя не сказать об общей печальной участи архитектуры в СССР в период после 1953 года. Лучше всего в таком случае узнать мнение профессионала. Вот что рассказывал советский и российский архитектор Э. В. Кондратович[7]. Его интервью так и называется: «Почему при Сталине архитектура была, а после Сталина – уже нет»[8].

«К 1950 году в стране никаких следов войны не осталось, ни малейших. Я был очень удивлен, когда мой дядька вернулся из Германии и сказал, что Германия еще вся в развалинах. У нас были отстроены пр. Стачек, Московский пр., Кировский пр., пр. Энгельса – ведь все это было построено за восемь послевоенных лет… Основа архитектуры – градостроительство. Градостроительство – это наука, в соответствии с этой наукой надо было создавать строительную политику. И вот в 1955 году градостроительство объявили попросту несуществующим. Инициативу взяли директивные органы. Партийные комитеты давали указания, Госплан и его структуры выделяли фонды, лимиты, и развернулось жилищное строительство. В 1950-е годы оно шло еле-еле, а в 1960-х уже развернулось. Но оно было абсолютно антинаучным. Оно строилось по образцу коротких политических кампаний. В начале 1960-х гг. заработали ДСК, которые выпускали дома, где все было подчинено технологиям. Это были шедевры технической и экономической мысли. Но жить там было невозможно. Семья поселялась, какое-то время муж и жена были счастливы, потом у них рождался младенец, начинались осложнения, а потом появлялся второй, и они снова оказывались в очереди на жилье. Создалась парадоксальная вещь: строительство разворачивается, наращивает темпы, а очередь растет.

– Но в 1955 году было всего лишь принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о борьбе с архитектурными излишествами…

– Это повод.

– Повод для чего?

– Для разгрома градостроительной науки и архитектуры. Хрущ (Н. С. Хрущев. – Ред.), как выпьет, рвался к микрофону, потом его выступления публиковались в подчищенном виде, но мы сами слышали, как он говорил: пусть архитекторы Бога благодарят, что сейчас времена другие, а то бы им нашлось занятие за Полярным кругом… В 1955 году разгромили московскую архитектуру, разгром начался и в Ленинграде. Всю группу ведущих архитекторов… от реальной работы отстранили… Постепенно люди из второго ряда стали преподавать. Сразу резко стал падать уровень архитектурного образования. К концу 1950-х разгром архитектуры был уже всесоюзный, тотальный.

– Неужели при Сталине архитекторы не были исполнителями партийных директив?

– При Сталине архитекторы были единственной профессией, которая не сидела. Вы мне не назовете ни одного архитектора, который бы подвергся репрессиям в сталинское время. Я вам назову двух. Мержанов, очень талантливый человек, личный архитектор Сталина, он занимался только архитектурой, но он находился на казарменном положении, то ли он сидел, то ли нет. И Николай Евгеньевич Лансере. Я работал с его дочерью Натальей Николаевной, она мне много рассказывала. Он выиграл конкурс проектов памятника Колумбу на каком-то из Больших Антильских островов. И получил премию 173 тыс. долларов. По тем временам – умопомрачительные деньги. И отказался перевести их в СССР. Но он не сел, его взял к себе Ной Абрамович Троцкий, который был главным архитектором НКВД, и Лансере просто жил в Большом доме, у него была мастерская, он там работал. Наталья Николаевна каждый день приходила к нему, работала там. Считается, что фактически он сидел. Только два человека, а больше никто.

– И после смерти Сталина архитектурная корпорация утратила свое влияние?

– Разгромлена была. Полностью разгромлена».

В своем рассказе Э. В. Кондратович упомянул Мержанова. Настоящее имя этого архитектора – Мирон Иванович Мержанян, он был армянином[9]. Он вошел в пятерку лучших архитекторов страны в 1929 году, когда выиграл в конкурсе на проект санатория РККА в Сочи, ставшего позднее символом города. В 1931 году Мержанов сдал Сталину его «Зеленую дачу» в Сочи, которая понравилась тому своей простотой и функциональностью. При начале работы Сталин высказал одно-единственное пожелание: «Только чтоб не было фонтанов»[10].

Мержанов становится главным архитектором ВЦИК, принимая на себя ответственность за довоенный Генеральный план реконструкции Москвы 1935 года[11]. По воспоминаниям сына архитектора, Бориса Мержанова, Сталин… всё время переводил разговор на оформление помещения для заседаний будущего Верховного Совета. Немного погодя вождь дал задание использовать под зал заседаний Андреевский и Александровский залы Большого Кремлёвского дворца: «Наш парламент должен заседать только в Кремле!»

И за работой Мержанова следил весьма внимательно, контролируя каждый шаг, из-за чего между Сталиным и Мержановым возникали трения. Так, одобрив цветовое сочетание мебели в зале и президиуме (полированный орех и зелёный сафьян), Сталин заявил, что сафьян надо заменить на дерматин. «Но отечественный дерматин для этого не годится, а американский стоит дороже, чем русская натуральная кожа!» – ответил Мержанов. На что вождь строго сказал: «Не в деньгах дело. Это первый в истории рабоче-крестьянский парламент. Делайте из американского дерматина».

Второй раунд, правда, остался за Мержановым. Сталин, увидев на главной трибуне герб СССР, вырезанный из дерева, подозрительно спросил: «А почему не бронзовый?» Мирон Иванович ответил, что, по его мнению, резьба по дереву здесь смотрится лучше. Сталин возразил, что бронза в советском парламенте уместнее. Мержанов стал горячо настаивать на своём, но заметив, с каким выражением на него смотрят члены Политбюро, осёкся. Однако вождь уступил и, разведя руками, сказал: «Ну что я могу сделать? Раз Мержанов мне приказывает деревянный герб, пусть будет деревянный».

В конце концов Сталин смирился со всеми идеями Мержанова, а увидев в столе президиума специальную ёмкость для папок и бумаг, своеобразно поблагодарил архитектора: «Спасибо, Мирон! А то так надоело государственные дела под ж… держать!» Оказывается, Мержанов ещё давно заметил, что Сталин, садясь в президиум, кладёт бумаги на сиденье своего стула, и решил это исправить»[12].

Мирон Иванович Мержанов был и автором специальных нагрудных знаков для Героев Советского Союза – той самой Золотой звезды. Что показательно: все эскизы подавались Сталину без особого оформления – на простом планшете и даже без поясняющих надписей. Оценивал он не форму, а содержание, суть.

Уместно привести один исторический факт, который напоминает анекдот, хотя является чистой правдой. Гостиница «Москва» на Охотном Ряду была построена в 1932–1935 гг. На этапе уже идущего строительства к реализации проекта строительства будущей гостиницы «Москва» привлекли известного архитектора еще дореволюционной школы Алексея Щусева. Его задачей было «поправить» проект более молодых коллег и, уйдя от авангарда, насколько это можно, сделать здание более классическим по стилю. Легенда гласит, что А. В. Щусев и сделал проект оформления главного фасада в двух вариантах, совмещенных в одном рисунке и разделенных между собой линией[13]. Когда Сталину принесли на подпись этот лист, он, не разбираясь в проектных чертежах, поставил свою подпись прямо по осевой линии, так что нельзя было понять, какой вариант он выбрал и утвердил. Переспросить вождя никто не отважился. Так и построили асимметричное со стороны Манежной площади здание[14]. В 2004 году старые корпуса гостиницы демонтировали, на их месте возвели лужковский новодел, повторяющий сталинские формы. Так что легенду можно видеть и сегодня…

Что же касается Мирона Мержанова, то он был арестован в августе 1943 года и получил 10 лет по 58-й статье, после чего «переехал» в Комсомольск-на-Амуре: выяснилось, что М. И. Мержанов служил у Деникина. Чем было обусловлено столь жесткое наказание, сказать сложно. Возможно – именно близостью к вождю и сокрытием фактов биографии. Есть, правда, еще одно обстоятельство. Мирон Иванович завел роман с невесткой Максима Горького, Надеждой Пешковой. Эта женщина погубила многих мужчин. Стоит напомнить, что отравление главой ОГПУ – НКВД Г. Г. Ягодой сына Горького (то есть мужа Надежды Пешковой) было доказано на открытом процессе «Правотроцкистского блока» в марте 1938 года[15]. Всесильный чекист завел роман с роковой женщиной и таким страшным образом освободил ее от «супружеских обязанностей». Родственники Мирона Мержанова намекают, что именно близость с Пешковой послужила настоящим поводом для дальнейшей опалы архитектора, и не исключают причастности к этому Л. П. Берии[16].

В 1949 году Мержанова привезли в Москву и сначала создали кабинет прямо на Лубянке, а потом направили в «шарашку», где архитектор и работал, пока его снова не отправили в места заключения. В 1954 году он вышел на свободу.

Сталин и атомное оружие

Сразу после победного 1945 года в Москве думали не о войне, а о том, как ее избежать. Применение американцами атомной бомбы создало совершенно иную политическую реальность. Без своего ядерного оружия СССР был крайне уязвим, и никто не мог гарантировать, что англосаксонские державы не применят «бомбу» против Советского Союза. Это значило, что вопрос создания нового вида оружия становился для нас вопросом выживания, вопросом жизни и смерти.

Внешнеполитическая ситуация диктовала необходимость не просто атомную бомбу сделать, но сделать ее быстро. Как можно быстрее. В годы Великой Отечественной войны эта задача не была приоритетной, после атаки США на Хиросиму и Нагасаки она сделалась номером один. Речь шла о решении задачи огромной сложности. Нужно было не просто разработать схему принципиально нового оружия, выпустить «изделие», но создать целую отрасль промышленности. Ведь фактически ни добычи урана, ни его переработки в СССР прежде не велось[17].

Атомное оружие, вопреки всем прогнозам и оценкам американцев, было создано за три года: основная работа ученых началась с 1946 года и в 1949-м дала конечный результат. Правда, впервые речь об этом виде вооружения зашла в сентябре 1942 года, когда Сталин подписал Распоряжение ГКО № 2352 сс «Об организации работ по урану». Первое испытание РДС-1 произошло в августе 1949 года на полигоне под Семипалатинском[18].

Говоря о советском атомном проекте, необходимо назвать несколько фамилий, без которых он просто не мог быть осуществлен. Это Сталин, Берия, Курчатов и Харитон. В работе над атомным оружием участвовали тысячи и тысячи людей, но основных его участников было четверо. Сталин назначил на руководство атомным проектом Берию. Если бы вождь ошибся в этом вопросе, то последствия могли бы стать для страны и народа прямо фатальными. Точно так же и в выборе тех, кто руководил работой ученых, ошибки быть не могло. Организация работы над атомным проектом, правильный выбор его руководителей, наряду с самоотверженным трудом ученых, конструкторов, без преувеличения, спасли наш народ от уничтожения.

20 августа 1945 года Государственный Комитет Обороны СССР издал распоряжение № 9887 сс/оп «О Специальном комитете при ГОКО»[19]. На него возлагалось «руководство всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана»[20]. Его руководителем был назначен Лаврентий Павлович Берия. Берия должен был сосредоточиться на этом важнейшем направлении, именно поэтому 29 декабря 1945 года он был освобожден от должности народного комиссара внутренних дел[21]. За 8 лет Специальный комитет провел 140 заседаний и со своей задачей справился – атомное оружие было создано. Работал он вплоть до ареста Берии и был ликвидирован 26 июня 1953 года.

Создание атомного оружия форсировалось по всем направлениям, использовались не только разработки наших ученых. 13-й пункт вышеуказанного распоряжения гласил: «Поручить т. Берия принять меры к организации закордонной разведывательной работы по получению более полной технической и экономической информации об урановой промышленности и атомных бомбах, возложив на него руководство всей разведывательной работой в этой области, проводимой органами разведки…»[22]

Бытует легенда, что вождь ясно дал понять своему верному Лаврентию Павловичу, что, условно говоря, «если будет бомба, будет Берия, не будет бомбы – никакие былые заслуги Берию не спасут». Очевидцев той беседы Сталина и Берии нет, ни тот ни другой мемуаров не оставили. Поэтому достоверно сказать, в какой форме Иосиф Виссарионович довел эту мысль до Лаврентия Павловича, нельзя. Но так или иначе, именно Берия получил максимальные полномочия, за которыми в сталинские времена всегда следовала и максимальная ответственность, а не максимальная вседозволенность, как это часто случалось во времена более поздние. Первоначально атомным проектом вместе с И. В. Курчатовым должен был руководить другой блестящий физик – П. Л. Капица. Однако у него не заладились отношения с Л. П. Берией и в конце 1945 года он пожаловался в письме Сталину на его методы работы и попросил освободить от участия в атомном проекте. «…Товарищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом Комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия… У тов. Берия основная слабость в том, что дирижер должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо…»[23] – писал Сталину профессор Капица. Берию Сталин не мог сменить, а вот профессора Капицу мог. И отреагировал на просьбу ученого. Главным конструктором атомной бомбы стал Юлий Борисович Харитон.

И дело вовсе не в желании «растоптать и наказать» смелого физика, а в том, что шахматная партия, часть которой играл Берия, была значительно шире чисто физических аспектов создания атомного оружия. И Сталин это, в отличие от Петра Леонидовича Капицы, понимал. Гениальный ученый Капица не мог работать с гениальным «менеджером» Берией. А вот И. В. Курчатов смог, и в истории остались его слова: «Если бы не он, Берия, бомбы бы не было».

Но вернемся к «бомбе», в создании которой П. Л. Капица участия практически не принял. 25 января 1946 г. Сталин вызвал к себе Курчатова. Их встреча длилась час и проходила в присутствии Молотова и Берии. Эту встречу можно реконструировать по записи беседы, которую сделал академик[24].

Курчатов сделал несколько шагов вглубь кабинета и в нерешительности остановился.

– Здравствуйте, товарищ Курчатов. Садитесь, где вам удобно.

Сталин сделал жест рукой в сторону длинного стола для заседаний.

– Что нам хочет сказать товарищ Курчатов?

После изложения сути атомного проекта Курчатовым Сталин посчитал необходимым уточнить поставленную перед учеными задачу.

– Многие наши ученые привыкли мыслить масштабами лаборатории, – сказал он. – Программа номер один – это не эксперимент одного или нескольких ученых, а работа по созданию огромной по масштабам атомной промышленности. Поэтому не стоит заниматься мелкими работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом. В этом отношении будет оказана самая широкая всемерная помощь.