Очередное дежурство первого караула проходило спокойно. Несмотря на это, у всех на душе скребли кошки. Это состояние каждый испытывал впервые в своей жизни, раньше казалось, что скорбь приходит только по погибшим товарищам. Казалось бы, все живы и здоровы, а утрата в карауле казалась невосполнимой. Утром, за несколько минут до развода, в части появился новый боец. Он прибыл на место Астахова. Прапорщик Юрий Носов, был щуплый, невысокого роста. Такого, как говорится, встретишь на улице, не узнаешь. Носов перевелся в восемьдесят вторую из главного управления. За всю свою службу в рядах государственной противопожарной службы он ни единого раза (за исключением учебки) не выезжал на пожар. Его первый караул в этой части казался странным… За двенадцать часов несения службы никто не проронил ни одного слова. Он никак не мог понять, с чем это связано. А расчет не очень-то и хотел ставить его в известность, что он пришел на смену их коллеге и боевому товарищу – Гене Астахову, которой верой и правдой служил в этой части много лет, пока не попался ему на глаза этот злосчастный браслет.

Юра понимал, что в первый день службы с караулом трудно сдружиться. Еще вышло так, что он надел до блеска вычищенные сапоги и принес с собой идеально чистую боевку (боевую одежду пожарного), тем самым поймав на себе несколько косых взглядов.

– Слушай, прапорщик, ты вроде служишь давно, ты не знаешь, что боевка не должна никогда стираться? – попытался придраться сержант Жилин.

– Ты пойми меня правильно, и не подумай, что я не знаю о наших приметах, что боевка должна быть нестиранной, а иначе мы все дежурство будем выезжать на пожар. И про сапоги я тоже знаю, чтоб не кататься без устали по выездам, сапоги должны быть грязными, но у меня, что сапоги, что боевка – новые! Я к вам прибыл из комендантского взвода, мы занимаемся охраной управления и не выезжаем на пожар. Мне очень надоела такая служба, с одной стороны я пожарный – спасатель, а с другой – обычный охранник на КПП. Поэтому я и подал рапорт о переводе в боевую часть, вот в вашей освободилось место, и поэтому я здесь. Только по этой причине мои сапоги и боевая одежда чистые, новые, они – нулевые! Понимаешь? А на чье я место пришел, извините, не знаю! Бывает так в пожарных расчетах, что огнеборец страдает оттого, что занял место погибшего на пожаре товарища. Он, конечно, ни в чем не виноват, а расчет его за это недолюбливает. Я не хотел бы, чтоб у нас было именно так, – ответил Носов.

– Прости нас, Юрик, ты, конечно, ни причем, да и не знали мы, что твоя боевка совсем еще новая! Подумали, прапорщик, стало быть, матерый огнеборец, а приперся в чистой боевке. И примета вовсе не сработала, уже конец дежурства, а мы выезжали всего лишь раз, и то, чтоб помойку залить, – продолжил Тельнов.

Юрий улыбнулся и протянул Тельнову руку. Огнеборцы, каждый по очереди, пожали товарищу руку в знак признания и понимания, и перевели свой взгляд на начальника караула.

– Ну, что вы смотрите на меня, черти, я на вас зла не держу! Вы проверены службой и нашими совместными посиделками, – с блеском в глазах ответил Стас, и продолжил, – есть у меня одна задумка, где можно будет собираться с девочками! Ты, как, Юрец, к прекрасному полу относишься?

– Как к партнёршам ты имеешь ввиду? – уточнил прапорщик.

– Нет, как к домработницам, – пошутил Севостьянов.

– Я девчонок очень люблю! Но только я женат, и жене не изменяю.

– Мы все тут женаты. Не волнуйся, найдем тебе принцессу, чтоб…

Не успел Севостьянов договорить, как сработала сирена.

– Ну, что сидите? Пожар… По коням, – скомандовал начальник караула.

– А ты говоришь примета не работает, работает мать ее, – выкрикнул Тельнов, по дороге к цистерне.

Когда автоцистерна Севостьянова прибыла на место пожара, огонь вырывался из окон трех этажей. Севостьянов отдал приказ о боевом развертывании, заняться этим поручил Носову, а после – следить за давлением в рукавах. Тельнову с Жилиным отдал приказ о начале тушения, и сам присоединился к коллегам. Севостьянов вывел из подъезда пожилую женщину и передал ее врачам скорой помощи, потом подошел к цистерне, чтоб взять на помощь Носова. Но прапорщика рядом с автомобилем не оказалось. Там был только водитель.

– Где Носов? – выкрикнул, тяжело дыша Севостьянов.

– Стас, он практически следом за тобой рванул в здание.

– Но как же так? Я ему приказал следить за давлением…

– Стас, это же моя забота, я должен следить за рукавами, и он прекрасно об этом знает. Поэтому, перед тем, как растворится в гуще дыма, сказал: «Следи за рукавами, а я пошел».

– Да при чем здесь, твоя забота, моя… Приказал командир – исполняй, – возмутился Севостьянов, и в это время под самой крышей раздался взрыв.

Самовольно покинувший свой боевой пост прапорщик, решил отличиться, поднялся на пятый этаж и попытался открыть дверь одной из квартир, откуда, как ему показалось, доносились крики о помощи. Сперва дверь не поддавалась, но он не сдался, а приложив максимум усилий, поднажал, и в тот самый момент, когда Носов открыл эту наглухо закупоренную дверь сработала обратная тяга, (отсутствие разреженности в дымовом или вентиляционном канале, препятствующее удалению продуктов сгорания), и прогремел мощный взрыв… После взрыва обвалилось чердачное перекрытие и придавило собой горе бойца. От полученных травм Юрий Носов скончался, не приходя в сознание. Он умер не успев понять, что произошло, и какую, по-своему нерадению, совершил ошибку.

Первый караул восемьдесят второй пожарной части сменился спустя несколько часов с потерей бойца.

На похороны Носова приехали все без исключения. Они стояли на краю свежевырытой могилы, и, несмотря на то, что знали Юру всего лишь день, приняли его в свое огнеборческое братство! Поэтому и не могли сдержать слез, им всем было невыносимо больно. А рвение прапорщика помочь людям, характеризовало его, как героя, молодого, глупого, но все-таки – героя. По этой причине караул прибыл на похороны полным составом.

Севостьянова сперва пытались отговорить от поездки на кладбище. Говорили: «Стас, тебе лучше на похороны не ходить, не езди на кладбище, а то тебя его родственники на куски разорвут». Но Севостьянов был иного мнения, он даже жене с утра сказал, что идет на похороны героя. Алла уже знала, что его обвиняют в халатности, в этой случайной смерти, поэтому и остерегала мужа:

– Стас, я прошу тебя не нужно ехать на кладбище! Ну, что они, без тебя с ним не простятся?

– Нет, Алла, это не обсуждается!

– Тебя и так на время служебного расследования отстранили, тебе мало?

– Да причем тут это? Ты ничего не понимаешь… Не жди меня сегодня, я заночую у матери.

У могилы Севостьянов не сдержался и сказал речь:

– Я Юру знал очень мало… Но могу с твердой уверенностью заявить, что это был, по истине, настоящий тушила! Да что там тушила – герой! Слышите, он был герой! Спасибо тебе, Юра, и прости меня, если сможешь, прости, – сказал Севостьянов и положил свою руку на руки покойного.

– Пошел отсюда вон, – сквозь слезы выдавила с ненавистью вдова. Она знала, что Носов самовольно покинул назначенное ему место пребывания, она понимала, что ее муж ослушался приказа командира, но все равно никак не могла простить начальника караула. И вся ее ненависть к этому человеку, незнакомому ей доныне, вылилась на глазах у всех присутствующих.

Севостьянов понимал, что такое момент отчаянья, поэтому принял это как должное. Он посмотрел на нее, как пятиклассник, который не выучил урок, после опустил свой виноватый взор и чуть слышно прошептал:

– Простите…

– Простите, да ты что, скотина ты этакая, я мужа из-за тебя потеряла, отца своих детей, а он мне, простите, – ответила с ненавистью в глазах вдова и, подойдя вплотную, отвесила звонкую пощёчину, добавив при этом, – будь ты проклят, гад.

Севостьянов же, посмотрел ей в глаза и произнес:

– А я вам все-таки счастья желаю.

И удалился.

На выходе с территории кладбища его окликнул Астахов: «Стас»! Севостьянов повернулся и не поверил своим глазам.

– Гена! А ты что тут делаешь?

– Да то же, что и ты!

– Ты знал Юру?

– Нет, Юру я не знал… Но я хорошо знаю тебя, знаю, что в его смерти виноват не ты, что зря они на тебя так.

– Жалеть меня пришел? Я ни в чьей жалости не нуждаюсь. Ты меня понял?

– Понял.

– А раз понял, так проваливай отсюда, – выдавил из себя Севостьянов и заплакал как пацан, навзрыд.

– Стас, пойдем присядем на лавку, тебе нужно успокоится.

На совсем недавно безмятежном и спокойном небе закружились хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи, задавившие солнце своей тяжестью. Оно за считанные минуты, скрылось за их тяжёлыми боками… Сверкнула молния, а через несколько секунд невдалеке пророкотал гром, подтверждая своим ворчанием, что вот-вот на землю обрушится ливень. Астахов предложил Севостьянову скрыться от надвигающегося дождя в каком-нибудь кафе, чтоб выпить за упокой души усопшего и откровенно поговорить о всех недоразумениях. Но Севостьянов, смахнув ладонью с глаза слезу, тихо промолвил:

– Ты видишь лавку на бульваре?

– Да, вижу, – ответил ему Астахов.

– Вот на ней мы с тобой и потолкуем, а дождь… Да пусть он будет! Может быть, только он в состоянии омыть наши зачерствелые и грязные души.

Когда они синхронно опустились на эту почерневшую от автомобильной копоти и пыли лавку, им на головы упали первые капли дождя, а следом не заставили себя долго ждать и другие, после их стало всё больше и больше, они сталкивались боками и разбивались на мелкие частицы, которые, в свою очередь, стремились опуститься на разгорячённые головы собеседников. Астахов попытался еще раз уточнить:

– Стас, может быть все-таки, в кафе?

– Нет, продолжим здесь, тебе полезно остудить голову, а то в последнее время в ней завелись дурные мысли.

– Да хватит тебе уже… Ты меня очень быстро привел в чувство! Я две ночи почти не спал, все думал, думал, кто я: спасатель или вредитель!

– И что надумал?

– Получается, что больше вредитель, чем спасатель.

– То-то и оно, Гена! Ладно, пойдем в кафе, а то и впрямь мокро.

И друзья быстрым шагом, переходящим на бег, направились в сторону ближайшего кафе.

– Простите, можно нам коньяк и две рюмки, – обратился Севостьянов к бармену, едва перешагнув порог.

– Конечно! Вам за стол подать? – поинтересовался бармен.

– Да, будь добор, вот за этот, – указал Севостьянов на стол возле окна.

– Сию минуту, ответил бармен, и подозвал официанта, – Сережа, обслужи клиентов.

Присев за стол Севостьянов поинтересовался:

– Ты не против, я распорядился?

– Нет, не против! Я только подумал, не рановато для бутылки коньяка? У меня на сегодня запланированы кое-какие дела.

– Отмени их к черту.

– Это связано с новой работой, точнее сказать, с трудоустройством.

– Устроишься позже.

– Да куда еще позже? Мне же нужно кормить семью.

– Ну ладно не плачь, мало наворовал? Или быстро спустил все?

– Ну я же попросил тебя…

– Я, Гена, хочу поднять первую рюмку за тебя, за подонка, не чокаясь, ведь ты же, Гена, умер… Юра остался жить в моем сердце навечно, а ты, Астахов, умер, сдох, – выкрикнул Севостьянов и быстро заглотил содержимое стакана.

Геннадий же наоборот, выпил медленно, после поставил рюмку и посмотрел на начкара, не сказав ему при этом ни единого слова. Севостьянов обиженно отвел взгляд от товарища, которого он так любил, в котором так был уверен, которому так доверял, отвел к окну, по которому стекали капли дождя:

– Скажи мне, Гена, почему эти капли в начале своего пути, неторопливо, плавно и чинно прокладывают свой путь по скользкому стеклу, а потом вдруг срываются и резко скатываются вниз?

– Я не знаю, это всего лишь дождь.

– Дождь?

Послушай, не идёт ли дождь,Не бьется ли о крышу дней…Послушай, не идёт ли дождьНад тихой Родиной моей.Послушай, не течёт водаС уставшей крыши бытия…Послушай, может, тем дождёмОтчасти, стал уже и я?

– Это из нового?

– Да какая разница, из нового, из старого, скажи мне лучше, зачем тебе это было нужно? Я ведь тебе больше, чем себе доверял. Мы с тобой на таких пожарах работали, которые многим даже и не снились. Помнишь, двенадцатое октября позапрошлого года, когда мы с тобой чуть не погибли?

– Налей мне

Севостьянов налил себе и товарищу по полной рюмке, и они, заглянув друг другу пронзительным взглядом в глаза, синхронно опрокинули рюмки… После, поправив челку, Севостьянов продолжил:

– Если бы не ты, Гена, меня бы сейчас не было на белом свете, ведь ты меня тогда, после обрушения кровли, всего за пару минут до взрыва выволок на улицу… Ты мне жизнь спас, а я тебя, получается, выгнал, – выдавил из себя Севостьянов и наполнив себе резким движением рюмку, залпом проглотил содержимое.

– Ну выгнал и выгнал, я на тебя зла не держу, понимаю, что другого выбора у тебя не было. Я сам виноват, какая-то дурь мне в голову втемяшилась, а ты меня на место поставил, спасибо тебе за это! Но я пришел сейчас поддержать тебя, налей мне еще, давай выпьем! Тебя от работы отстранили?

– Отстранили… Служебную проверку проводить будут теперь, а там кто знает, может, и до прокурорской дойдет. А знаешь, что?

– Что?

– Дуй-ка ты к Светке в кадры!

– Да как же это?

– А ну-ка погоди, помолчи немного, я ей сейчас звякну.

Севостьянов резким движением головы откинул упавшую на глаза челку, и достал из кармана телефон.

– Стас, как ты с такой прической работаешь?

– Цыц, я тебе говорю, Светка не должна знать, что ты рядом со мной сейчас.

Начкар набрал номер и приложил трубку к уху, из трубки послышались гудки: тууууууд-тууууууд-тууууууд, затем щелчок и нежный женский голос ответил: «Алло!»

– Светочка, привет красавица, это – Стас, узнала?

– Конечно! Как Алла?

– Да, Алка – нормально, что с ней будет… Я тебе по другому поводу звоню!

– Ты по поводу служебной проверки?

– Да нет, пропади она пропадом, эта проверка… Я тебе насчет Гены Астахова.

– Насчет Астахова? Приказ об его увольнении готов, осталось дело только за подписями. Но я до него никак не могу дозвониться, он должен приехать и подписать его.

– Светка, скажи мне, а мы можем с тобой аннулировать этот приказ?

– Как аннулировать? Постой, я ничегошеньки не понимаю.

– Мы можем его порвать, скажем? А Генку вернуть в нашу часть?

– Стас, ты что пьяный? Ты же сам настаивал на его увольнении, а теперь хочешь вернуть его?

– Да, Светочка, я пьяный, и хочу Генку вернуть обратно! – ответил Севостьянов и перевел свой взгляд на Астахова.

Перед ним сидел огнеборец с обветренным лицом и трехдневной щетиной, и по его щеке, как несколько минут назад, по оконному стеклу, катилась прозрачная капля… Но, на этот раз, плакало не небо, и это был отнюдь не дождь. Гена плакал оттого, что ему снова поверили. Как тяжело бывает оступившемуся человеку доказать окружающим, что он стал совершенно другим. В некоторых случаях, на это могут уйти годы. А его готовы принять обратно в боевое братство огнеборцев.

– Стас, что ты молчишь? Алло, – кричала в трубку Светлана

– Свет, верни обратно Генку! И забудь, что я тебе до этого наболтал. А я сделаю для тебя все, что ты захочешь, – ответил ей Севостьянов, глядя в глаза Астахову.

– Ну прям, все? – игриво поинтересовалось девушка.

– Абсолютно, – нежно ответил ей Стас.

– Только, где я возьму твоего Генку? Я никак не могу до него дозвониться, он не берет трубку. Я звоню ему на протяжении нескольких дней, и тишина…

– Он сейчас к тебе приедет.

– А ты?

– Что я? Если нужно, то я приеду вместе с ним!

– Нет не нужно. Езжай-ка ты лучше Стасик домой и просто отдохни, а то на тебя столько за последнее время обрушилось, «что ни в сказке сказать, ни пером описать».

– Ты, наверное, права, мне действительно нужно отдохнуть… Я за последнее время очень устал, но эта не физическая, а больше какая-то моральная, внутренняя, если хочешь, душевная, усталость. Спасибо тебе за Гену! Увидимся!

– Ты, Севостьянов, непредсказуемый человек! Тебе говорил кто-нибудь об этом?

– Конечно!

– Ну ладно, отдыхай, а я пойду возвращать обратно Астахова.

Севостьянов положил перед собой мобильный телефон, который у него появился всего пару дней назад, налил себе и Астахову коньяк и произнес:

– За возвращение!

Астахов закусил лимоном, посыпанным сверху сахарным песком, запил кофе, и поинтересовался у товарища:

– А, что, Стас, удобная вещица?

– Ты про телефон?

– Ага!

– Ты знаешь, очень удобная! Вынул из кармана и позвонил куда требуется, хоть в Америку! Да, что я тебе рассказываю, ты только что сам все прекрасно видел, я буквально за пять минут, решил твой вопрос, не выходя при этом из-за стола, да и всегда на связи! Только номер не семизначный, а одиннадцати. Давай на посошок, и езжай.

– Давай, Стас, наливай.

Разлив до конца, Севостьянов вспомнил о том, что кто-то не так давно говорил об учебе Астахова, только вот не мог вспомнить, кто:

– Гена, а ты действительно, заканчиваешь учебное заведение?

– Да, заканчиваю!

– Так получается, что ты должен скоро офицера получить?

– Надеюсь.

– Я прошу тебя, лейтенант Астахов, давай помянем Юру.

– Я еще не лейтенант, а Юру, конечно, давай помянем! Сколько же наших ребят полегло… Мы гибнем, Стас, в мирное время, без объявления войны, из-за чей-то неосторожности, пьянки, вредительства… Покойся с миром, Юра! И прости нас, если сможешь.

Севостьянов вышел из кафе, когда Астахов уже исчез из вида. Как только он открыл дверь, его ослепило ярко-золотистое солнце. Вся улица была залита цветом охры. «Как красиво! После грозы всегда очень красиво», – подумал Севостьянов и заметил в нескольких метрах от себя, согнувшуюся вдову Юры, она направлялась в его сторону. Как только они поравнялись, женщина пальцами правой руки, приподняла солнечные очки, которые скрывали ее глаза, и, посмотрев в сторону начальника караула, выдавила из себя:

– Пьешь скотина, чтоб эта водка встала у тебя поперек глотки.

– Постойте, вы можете просто выслушать меня? Я оставил его возле цистерны… Я никогда не стал бы в первый день бросать в огонь неопытного бойца. Поймите, я не такой кретин, как вы думаете. И в пожарке я не первый год служу. Я, как начальник караула, несу ответственность за всех своих подчиненных.

– В твоей жизни еще будет пожар, – вдова опустила на глаза свои темные очки.

Глава пятая

В кабинет Светланы вошел начальник отдела кадров. Подполковник Мякишев всегда был хмурым, за все годы работы в отделе кадров он ни разу не улыбнулся. Мякишев прошел в кабинет и, стирая со лба испарину, пробормотал:

– Как же сегодня душно, вы не находите?

– Да, есть немного!

– Да какое там немного… Парит, ох парит… И гроза ничуть не помогла.

– Это точно.

– Ладно, я к вам не на погоду жаловаться пришел. Вы в курсе, что восемьдесят второй боец погиб?

– Да, у них потеря. Прапорщик погиб на прошлом дежурстве.

– Что-то неладное, один увольняется, другой погиб, заколдованный участок какой-то… А у нас с тобой и замены толком нет.

– Товарищ полковник, Астахов передумал уходить!

– Ну это хорошо! А то мне Егоров только что звонил, не знает, чем дыры затыкать. Начкара нет, отстранен в связи с проверкой, бойца не хватает, как быть? А я ему, где их должен взять?

– Владимир Сергеевич, у меня появилась одна мысль насчет начкара! Астахов со дня на день получает диплом, мы можем ему присвоить офицерское звание?

– В принципе, можем!

– Тогда звоните Егорову и говорите, что вопрос с начкаром закрыт! На следующем дежурстве будет у него начкар.

– А он справится?

– Гена? Конечно справится, он не один год со стволом в руках. Работал на серьезных пожарах.

– Ну хорошо, пойду тогда Егорова обрадую! А насчет бойца, никаких мыслишек нет?

– С бойцом сложнее…

– Интересно у нас с тобой, Света, получается! Офицера нашли, а бойца – не можем.

– Не можем, и вы лучше меня знаете эту причину.

– Конечно, знаю… Ну не хотят нам зарплату поднимать, не хотят. А вы почему не идете домой? Рабочий день уже полчаса как закончился.

– Я жду Астахова, он должен сейчас подъехать.

– Вон в чем дело. Ну ждите, ждите, а я пойду Егорову звонить.

Когда Астахов появился в дверях, Светлана готовила на него уже новый приказ. Астахов еще не знал, что он не просто возвращается обратно в первый караул, он возвращается туда офицером – начальником караула. По крайней мере, займет эту должность на время отсутствия, по понятным причинам, Севостьянова.

– Разрешите?

– А, Гена, проходи! Я как раз готовлю на тебя приказ.

– Приказ? Светлана, я подумал, что Севостьянов прояснил недоразумение по поводу моего увольнения.

– Ты меня неправильно понял! Я готовлю другой приказ. Приказ о твоей новой должности.

– О должности?

– Гена, – переведя на Астахова взгляд, продолжила Светлана, – ты возвращаешься в восемьдесят вторую часть начальником первого караула! Тебе присвоено звание младшего лейтенанта.

– Лейтенанта? – окончательно протрезвев от этой новости, переспросил Астахов.

– Гена, ты со дня на день получаешь диплом, верно?

– Да.

– Ну вот, тебе и присвоено офицерское звание.

«Стас два часа назад, как в воду глядел, поднимая тост за младшего лейтенанта Астахова», – подумал Геннадий и поинтересовался дальнейшей судьбой Севостьянова:

– А, как же Стас? Что будет с ним?

– На время проверки он отстранен, поэтому караул возглавишь ты! Ну что ты так испугался? Ты опытный боец, работал на серьезных пожарах, спас не один десяток людей, да и сам Севостьянов тебе своей жизнью, если я не ошибаюсь, обязан! Поэтому твоя кандидатура, на начкара больше всех подходит. А как только вернется Севостьянов, перейдешь во второй караул, там Гвоздев капитана получил и ему предлагают возглавить часть. Кстати, как там Стас? Очень переживает?

– Что касается Севостьянова и его жизни, то мы тогда чуть вместе не погибли… А сейчас переживает сильно, но не из-за проверки, а из-за гибели Носова.

– Ну, его уже обратно не вернешь.

– Как мне Севостьянову сказать теперь, что я на его место возвращаюсь.

– Насчет этого не переживай, я сама ему сегодня об этом сообщу, он обещал подъехать.

– Хорошо! Тогда я пока молчу?

– Да. Я удар беру на себя, – ответила Голубева, – ты лучше, Ген, с Егоровым свяжись, сообщи ему о своем выходе.

Все это время в кабинете находилась вторая сотрудница отдела кадров Екатерина, она готовила на сотрудника приказ и стала невольным свидетелем разговора Светланы с Астаховым.

– Света, мне показалось, или ты на Севостьянова глаз положила?

– Показалось!

– Смотри осторожнее, а то поговаривают, что он, тот еще ловелас.

– Врут. Он не такой.

– Не такой? Все они такие подруга… У меня есть знакомая диспетчер, не буду тебе номер части называть, она работает в другом округе. Так вот, эта знакомая, назовем ее, к примеру, Ниной, имела неосторожность принять предложение своего караула, посетить после дежурства баню, чтоб, как ей было сказано, смыть с себя всю копоть прошедшего, далеко не легкого, дежурства.

– И, что? Согласилась она?

– Скажи мне, а ты, как поступила бы в этой ситуации? Согласилась бы?

– Скорее, да, чем нет, а что в этом криминального? Почему нельзя культурно посидеть, пообщаться в неформальной обстановке, попить прохладного пива, в простыне или в купальнике сходить в парную, разумеется отдельно от мужиков! Что в этом такого? Согласилась бы…

– Поначалу все так и было, а после, подруга, я тебе даже и рассказывать не стану. Скажу только так: больше в этой части она не работает. Так что смотри, не наломай дров.

– И что мне делать?

– Поступай так, как подсказывает тебе сердце, а может быть, ум! Выбор за тобой… За тебя никто твою жизнь не проживет – решай сама!

– Это очень тяжелый выбор! Я ночью думаю о нем. Что со мною твориться? Я не понимаю для чего мне все это?

– А для чего вообще на земле рождены мужчина и женщина?

– Для любви!

– Вот ты сама и отвечаешь на свои вопросы.

– Но почему он? Что вокруг меня мало неженатых мужчин? Он, как назло, еще и муж моей подруги. Господи, за что мне это все?

– Такова жизнь, Света, такова жизнь! А сердцу, как ты знаешь, не прикажешь! Помнишь, как в песне: «Парней так много холостых, а я люблю женатого».

Неожиданно в дверь постучали, тук, тук, тук…

– Войдите, – выкрикнула Светлана.

Дверь медленно отворилась и на пороге появился мужчина с прилизанными волосами и гладковыбритыми щеками:

– Вы позволите мне войти? – обратился он к присутствующим.