Послание в будущее

Ланецкий сказал:

– Трудно утешить тебя. Однако знай, что вся наша жизнь – это божья речь для нас, которую можно понять только сердцем, и там же надо учиться грамматике уяснения божественных слов. Вера послужит диалектикой, молитва – риторикой, созерцание – физикой, а любовь – этикой. Истина одна – всем управляет лишь Божественное предначертание. Помни и ты: никто не вышел на свет, когда хотел, так и никто не уйдет из света, когда захочет. Нагими мы вышли из чрева матери, нагими и возвратимся. Не походи на безумца, который принимает от Бога доброе, а злое принимать отказывается. Ты сам, священник Братского Единства, наставляешь многих, опустившиеся руки поддерживаешь, гнущиеся колени укрепляешь, а теперь, когда дошло до тебя, ты изнемог и пал духом. Вспомни, что богобоязненность – твоя единственная надежда! Блажен человек, который не отвергнет наказание от Господа! Ибо Он причиняет раны, поражает, и своими же руками обвязывает их, врачуя. Сетуя на судьбу, ты судишь Бога! Как же ты смеешь? Где ты был, когда Бог полагал основания Земли и краеугольные камни, затворял моря воротами и указывал заре ее место?

Ян молча опустил голову.

Епископ продолжал:

– Теперь тебе одно из двух. Вдумайся и выбирай: будешь ли иметь две обители – одну – в твоем сердце, другую же – на небе, у Бога, чтобы предавшись Ему, ты смог получить от Него крылья для вознесения ради свободы твоего ума. Или засохнешь прежде всякой травы, как тростник без влаги. Вдумайся и выбирай!

Ян по–прежнему молчал…

Наконец, он поднял голову и произнес еле слышно:

– Я не могу… Оставьте меня здесь, чтобы я спокойно покинул эту жизнь и воссоединился с любимой семьей.

Тогда Ланецкий сказал:

– Подумай, сын мой и, принимая решение, помни, что ты был торжественно посвящен в пасторы братства, и тогда ты давал клятву, что по первому зову послушно явишься перед лицом Бога и церкви, с чистым разумом и с готовностью служить Христу. Ты служишь церкви, божественному слову, тайным ключам и таинствам. Мы выбрали тебя, увидев, что ты питаешься божественным словом, ты можешь учить, ты трезв, благоразумен и одарен всеми качествами, которые нужны настоящему пастору. В глазах братьев ты посол от Христа, обещавший посвятить себя церкви, а не самобичеванию. Принимая решение, помни и то, что дети не умирают! Они есть наше бессмертное наследие. Ты должен знать прежде всех в нашем братстве, что смерти нет! То, что считается лишь концом, есть наше истинное духовное рождение.

Ян закрыл лицо руками и ответил сквозь слезы:

– Не могу…

Тогда епископ встал и сказал напоследок:

– Ян-Любящий, мой дорогой сын! Я приму любое решение твое. Продолжим разговор, когда захочешь. Знай, что скоро начинается совет старейшин и общий собор у часовни, где мы будем решать нашу дальнейшую судьбу. Ты знаешь, все нуждаются в тебе. Решай, будешь ли с нами, живыми, или похоронишь себя для тех, кого Бог уже призвал к себе.

Не поднимая головы, Ян повторил:

– Не могу…

Тогда епископ вышел из шалаша, оставив Яна одного со своим горем. За дверью он нашел близнецов и спросил удивленно:

– Что с вами?

– Мы бегали и искали Ясема!

– Но нигде не нашли.

Епископ кивнул:

– Посидите здесь. Возможно, учителю потребуется ваша помощь.

Эраст и Бенедикт с готовностью кивнули.

– Мы будем часовыми.

– Лучшими часовыми!

5. Рай сердца

Вечером беженцы Брандиса собрались перед палаточной часовней на общий собор. Плотники наскоро соорудили трибуну для выступающих, повсюду загорелись самодельные лампы и факелы, тут и там разожгли костры. Все с терпением ожидали выхода старейшин Братского Единства, которые уже несколько часов совещались в часовне. Шепотом распространялись слухи:

– Императорская армия наступает.

– Рассказывают, что папа болен…

– Черная смерть погубила почти все население Пшерова.

– Там погибли жена и дети учителя.

– Потому он не выходит, скорбит в шалаше.

– Как такое горе пережить?

– Только верой в Бога.

В это время Ян сидел у стола, склонив голову, и плакал. Ему было очень тяжело переносить сердечную боль. Он повторял себе:

– Конец моим надеждам! Горе мне, горе! Готов умереть тысячу раз, чтобы увидеть свою семью, нежели быть здесь и испытывать такую жестокость. Лучше бы мне никогда не родиться. Скрыться бы мне в пустыне от всего… Ах, Боже! Если ты существуешь, то смилуйся надо мной несчастным!

Сказав это, он ужаснулся…

Он только что усомнился в существовании Бога.

– Боже! Что со мной происходит? Я гибну…

Перед шалашом по–прежнему дежурили часовые.

Пока старейшины задерживались, Мария, мать Ясема, тихо запела у костра.

«Господи, помилуй, Господи прости…»

Эта тихая песня ореолом закружилась вокруг костра, и ее подхватили другие женщины:

«Помоги мне Боже крест свой донести…»

Тогда молитва усилилась, разлетелась по всему городу, и ее подхватили все.

«Ты прошёл с любовью Свой тернистый путь,

Ты нёс Крест безмолвно, надрывая грудь…»

Ян, ошеломленный от осознания своего сомнения в Боге, встал, дотянулся до свечки на столе и зажег ее.

Затем он сел перед свечкой и начал произносить свою внутреннюю молитву, которая приоткрывала для него дверь ко Христу. Она потекла током по всему телу, и Ян почувствовал головокружение. Мир начал уходить из–под его ног, и тогда перед ним возникли невероятные образы.

Сначала они появились в дальнем, западном, углу комнаты. Угол, казалось, расширился до беспредельности, и перед Учителем предстало какое-то поле брани или массовой казни. Оглядываясь, учитель увидел множество умирающих в мучении и в агонии людей. Их состояние было самое жалкое. Смертельно раненные ползали в грязи и рыдали; искали свои оторванные конечности и в ужасе пытались собрать и уложить свои органы обратно в себя. Были и те, кто умирал в почтенном возрасте, однако, их мучение было не менее ужасным.

Множество было и тех, кто умирал не от ран, а от бубонных опухолей. Их тела смердели, они мучились, обезображенные опухолями и нарывами, беспомощно возводили руки к небу.

Каждый с ужасом, рыданием, страхом и содроганием отдавал свою душу, не зная, что с ним будет, и куда попадет он из своего мира.

И ходили между этими несчастными чумные врачи в ужасающих масках. Они проверяли то одного несчастного, то другого, однако, помочь не могли никому. Их суета была излишней.

Ян в ужасе смотрел на страшную картину и искал свою семью среди этих несчастных. Он кидался от одного края к другому. Не было ни Магдалены, ни мальчиков. В их поисках он достиг края поля брани, где увидел, как чумные врачи выбрасывали в бездонную яму за край солнца и света всех без разбора, как умирающих, так и уже усопших.

Ян в ужасе заглянул туда, и перед его глазами предстал мрак кромешной тьмы, границ которой человеческий разум не в состоянии найти. Там были лишь черви, жабы, гады, гной, смрад, запах серы и смолы.

Это был неописуемый ужас.

Ян ходил среди несчастных и плакал. Все его внутренности коченели, его тело содрогалось, и он воскликнул в изнеможении:

– Какой ужасный свет! Жалкие, убогие, несчастные люди! Неужели это и есть последняя слава Человека?

Тут он услышал страшный смех из-за спины и обернулся.

Перед ним был один из чумных врачей. Его маска с длинным клювом придавала его голосу еще более ужасное звучание. Его глаза были покрыты круглыми очками, и их не было видно вовсе.

– Дурак! – казал он сквозь смех, – чего ты следишь за мертвыми с таким удовольствием?

Учитель возмутился и ответил со слезами на глазах:

– С удовольствием? Да я скорблю и плачу…

Чумной врач расхохотался громче.

– Тем более! – сказал он, – кто умер, с тем покончено навсегда!

– Не может этого быть! – крикнул Ян. – Не верю, что эта бездонная яма есть последняя слава Человека, венец прославленных действий! Не верю, что это есть цель всех искусств и всесторонней мудрости, которую превозносят люди. Не верю, что здесь навсегда моя Магдалена и дети…

Чумной врач надрывался со смеху:

– Да, да! Именно так!

– Не верю и не хочу верить тому, что этот конец есть желанный мир и отдых после бесчисленных работ и утруждений! В этом не может быть бессмертия Человека! Тогда лучше бы никому не рождаться, не проходить через врата жизни, если после всех сует мира суждено быть добычей кромешной тьмы!

Чумной врач кивал своим ужасным клювом:

– Да, да! Именно так! Все вы добыча кромешной тьмы! И некуда вам деваться от стрел моей дочки – смерти…

Ян воскликнул:

– Я понял! Ты не врач вовсе! Ты сатана! Олицетворяешь в себе ложь, обман и погибель. Ты надеваешь на нас очки заблуждения, водишь по жизни, переодеваясь в ложь и обман.

– Как же ты ошибаешься! – сказал, насмехаясь, чумной врач, – не думаешь ли ты, что верх мудрости – всю жизнь мучиться мыслью о смерти? Всякий знает, что это неизбежно. Так лучше не глядеть на нее вовсе, а смотреть за своим делом и быть веселее. Придет – так придет. Разве из-за того, что кто-нибудь умер, другие должны перестать веселиться?

– Заткнись, сатана! Ты Антихрист и губитель! Я не хочу с тобой говорить! – закричал Ян и обратил свой взор к небу. – Ах, Боже, Боже, Боже! Если ты Бог, спаси нас, погибающих! Спаси невинных! Спаси мою Магдалену и моих мальчиков…

Ян задыхался в слезах отчаяния.

Чумной врач смеется:

– Сомнения! Твои сомнения – моя пища. Мой шарбат! Я упиваюсь этим.

Ян кричит:

– Сгинь, сатана! Во мне нет сомнений! Все от Бога!

Вдруг он заметил, что дальний, восточный угол комнаты осветился прекрасными и блестящими лучами. Дрожа от ужаса, он смолк и с того угла услышал томный голос:

– Вернись!

Увидев из окна шалаша что-то неладное, близнецы часовые зашли к Яну и застали его лежащим на полу без сознания.

– Учителю плохо.

– Надо позвать врача.

– Надо помолиться.

– Как молитва поможет, если нет врача?

– Я знаю, молитва – лучшее лекарство!

– Правда?

– Давай, подпевай…

С площади доносилась молитва, и близнецы начали подпевать.

«И за нас распятый, много Ты терпел,

За врагов молился, за врагов скорбел…»

– Ты уверен, что не надо звать врача?

– Подпевай!

«Я же слаб душою, телом так же слаб,

И страстей греховных я преступный раб…

Эта песня откуда-то издалека, словно из другого мира, доносилась до слуха Яна, который находился в своих полупотусторонних видениях. Там он оглядывался, смущенный, на звук, призывающий его:

– Вернись…

Он не знал, как выйти из этого мрака и где увидеть того, кто призывал его вернуться. Блуждая во тьме, он искал и спрашивал:

– Где ты? Кто ты? Покажись, умоляю…

Тем временем пел уже весь Брандис, и голос достигал небес… И проникал в душу Яна-Любящего.

Я – великий грешник на земном пути,

Я ропщу, я плачу… Господи, прости!»

Это молитвенное песнопение осветило затуманенное от горя сознание Яна и, уразумев совет, он воскликнул:

– Господи, прости… Ты призываешь меня…

Томный голос ответил:

– Вернись, откуда ты вышел, в дом сердца своего, и затвори двери за собой!

Внимая совету, Ян собрался с мыслями, закрыл глаза и уши, заткнул рот и ноздри и… углубился в свое сердце…

Все погрузилось во тьму…

Исчезли ужасающие картины смерти, однако, вместо этого ничего не появилось. Лишь глубокая тьма. Широко открыв глаза, Ян пристально всматривался в темноту, моля Бога о свете, и заметил лучики, скважинами проникающие сверху в его внутренний, личный храм. При таком незначительном освещении он сумел усмотреть поблекшую картину с названием «Смирение»… Вскоре он заметил и другую, которая оказалось картиной с тем же названием – «Смирение». Напрягая зрение, он понял, что вся эта светлица украшена множеством одинаковых картин с одинаковым названием – «Смирение».

Поражала также тишина.

Вдруг его осенила надежда, что Тот, Кто Призвал его сюда, Наставит, как дальше быть.

Достаточно было подумать об этом, как внезапный свет осиял его свыше и, подняв взор, он увидел, что верхнее окно его светлицы наполнилось светом, и через этот свет к нему спустился Ангел, источающий необыкновенное сияние. От Ангела повеяло приятнейшим благоуханием, и учитель проникнулся какой-то неизреченной радостью, когда Ангел сказал:

– Привет тебе, сын и брат мой дорогой!

Ян не знал, что ответить на неожиданное приветствие и стоял перед гостем, объятый умилением.

Увидев это, Ангел сказал:

– У тебя горе, ты ищешь и не находишь утешение. Где же искать утешение, как не в Боге?

Ян спросил через слезы:

– Где найти Бога?

В ответ Ангел раскрыл свои светлые крылья, и в их сиянии учитель увидел Магдалену и своих сыновей. Это видение ввергло его в восторг, но слов выговорить он не смог.

– С нами все хорошо, – сказала тихо Магдалена, – вначале я жалела, что покинула тебя, но теперь я знаю, что все прекрасно. Смотри, как счастливы твои дети… Они летают по вселенной, с ними играют архангелы, их даже приняли в школу серафитов…

Ян удивлялся:

– Школа серафитов! Это же люди будущего. Они готовят нам счастливую эпоху тысячелетнего царствования Христа! Как мы ждем!

Магдалена ответила:

– Поверь, нам хорошо. Мы будем еще счастливее, если ты перестанешь страдать и заживешь полной жизнью, творя свои великие и добрые дела на земле. Я люблю тебя и буду всегда любить!

Ян плакал, слушая ее. Закончив, она растворилась в свете ангельского крыла.

Издалека, словно из другого мира послышалась песня:

«Помоги мне, Боже! Дай мне крепость сил,

Чтоб свои я страсти в сердце погасил…

Помоги мне, Боже! Щедрою рукой,

Ниспошли терпенье, радость и покой…»

Ангел сказал:

– Ты хочешь найти Бога? Где же искать, как не в храме его?

Ян сказал тихо, еле слышно:

– Научи меня, где Его храм?

– Где же храм Бога живого, как не в твоем собственном сердце?

– Как открыть сердце для Бога?

Ангел наклонился поближе, и Ян проникся его неземным благоуханием:

– Я видел, как ты заблудился, и ввел тебя в храм сердца твоего. Я привел тебя к себе. Только здесь, где нет обмана и тьмы, ты найдешь покой, утешение, славу и полное удовлетворение.

«Грешник я великий на земном пути…

Господи, помилуй. Господи, прости!»

Утопая в слезах, Ян сказал:

– Теперь я понимаю, ты – Господь Иисус Христос! Прими меня к себе, Твоим хочу я быть и Твоим остаться навеки!

Ангел ответил:

– Ты будешь под моим крылом.

– Поведай, чего хочешь и дай мне любоваться Тобой. Возложи на меня, что благоугодно Тебе, и дай мне нести бремя Твое. Поставь меня, к чему хочешь, и дай совершить. Прикажи, что хочешь, и дай исполнить Твои повеления. Пусть буду ничем, дабы Ты стал всем!

Ангел ответил:

– Сын мой, я обитаю в двух мирах: на небе, во славе своей, и на земле, в сердце смиренном. Хочу, чтобы и ты с этого времени имел две обители: одну здесь, в сердце твоем, где я обещаю быть с тобой, другую – на небе, у меня; и да пребудут с тобой крылья, чтобы возноситься туда – суть стремление к вечным благам и молитвам. Так и пребудешь со мной, как и я с тобой.

Сказав это, Ангел вознесся наверх, и издали послышалась песня:

«Помоги мне Боже, дай мне крепость сил,

Чтоб свои я страсти в сердце погасил.

Помоги мне Боже, щедрою рукой,

Ниспошли терпенье, радость и покой…»

Молитва ложилась на сердце Яна и возносилась прямо к Небу через верхушки самых высоких елей.

Сквозь пелену этой молитвы учитель очнулся и заметил, что сам сидит на полу, а рядом с ним – перепуганные близнецы.

Как только он открыл глаза, они заговорили:

– Учителю лучше!

– Слава Богу, вы очнулись!

– Мы увидели из окна, что вы упали.

– И мы прибежали на помощь.

– Как вы себя чувствуете?

– Вы совсем побледнели…

Ян обнял детей и сказал:

– Сейчас мне получше. Уже посветлело на душе… Где Ясем?

– Мы бегали и искали его.

– Но нигде не нашли.

– Вам что-то причудилось?

– Что вы видели?

Учитель думал, как лучше описать свои видения детям, но неожиданно дверь шалалша тихо приоткрылась, и на пороге Ян увидел человека…

– Не может этого быть… – прошептал Ян.

В комнату вошел человек в фламандском пурпурном плаще, с величественным золотым посохом с инкрустированным бриллиантами текстом молитвы «Отче наш» на латыни. На левой руке вошедшего сверкнул перстень из бургундских сокровищ, и Ян сказал:

– Кардинал Лохелиус…

Мальчики подскочили на месте от страха, и Ян обнял их, чтобы успокоить.

Увидев это движение, кардинал сказал:

– Приветствую тебя, пастор. Не беспокойся. Как видишь, я пришел один. Здесь нет солдат, нет охраны. В дверях меня ждет лишь мой верный помощник, пастор Флуктус. Я хочу только поговорить с тобой наедине.

Ян обратился к близнецам:

– Друзья мои, подежурьте часовыми у дверей, пожалуйста.

Эраст с широко раскрытыми глазами рассматривал кардинальский посох, который сочетался с расшитым золотом и украшенным драгоценными камнями плащом кардинала, а Бенедикт уставился на бриллиантовую инкрустацию молитвы «Отче наш».

Заметив, что близнецы ошарашены, Ян привел их в чувства, повторив просьбу:

– Друзья, очнитесь! Вы – часовые. Идите дежурить снаружи.

Мальчики согласились и вышли, не отрывая глаз от сверкающего кардинала.

Некоторое время кардинал оглядывал шалаш Яна и всматривался в рукописи, разложенные по столу. Ян же чувствовал утешение и спокойствие. В его сознании пульсировала тихая внутренняя молитва, оставшаяся после его встречи с Ангелом в сердце своем, и он сказал кардиналу:

– Я потерял семью в войне, которую начали вы. Но мои тяжелые переживания ушли далеко. Теперь я знаю: все испытания, все человеческое насилие в делах земных, возносится к Богу и на Него же возлагается. Все это – дивные пути Господа, его уроки продвижения меня к себе. Я не ведаю, куда и как Он, руководитель всех, направляет своих избранных. Не способен я осознать Его действа, но Он был, есть и будет со мной всегда! Он водит меня окольными путями, только ради того, чтобы привести меня к себе. И теперь передо мной вы, ваше преосвященство, злейший враг нашего народа, тоже как урок Бога. Мне надо выучить все уроки, чтобы прийти к себе… Так вот, я приветствую, ваше высокопреосвященство. Чем могу служить?

Кардинал подошел к столу, осмотрел рукописи внимательнее и сказал:

– Это настоящее чудо, что твои рукописи восстали из пепла после того, как я их сжег.

Ян согласился:

– Бог пожелал их спасти.

Кардинал кивнул задумчиво и сказал:

– Я пришел к тебе с предложением о спасении всего вашего сообщества.

Горькая улыбка показалась на лице Коменского:

– Ваше высокопреосвященство, это звучит как насмешка. Вы губите нас, убиваете мужчин, женщин и детей. Разрушаете наши храмы. Не даете нам искать наш путь к Богу, запрещая нам причащаться хлебом и вином и молиться на понятном нашему народу языке. Теперь вы хотите нас спасать. Так не противоречите ли вы себе самому? Надо ли сначала губить, чтобы потом спасать? Не легче ли не губить, дабы не было необходимости спасать?

Выслушав это, кардинал ответил:

– Не я ваша гибель. Не я причина ваших бед. Поверь, я скорблю вместе с вами и разделаю вашу боль. Но причиной ваших бед является ваше собственное отступничество. Вы предали Бога и церковь. Вы отказываетесь подчиняться законам Бога. Это первопричина вашего бедствия.

– Вы же понимаете, что это ложь. Мы отказываемся подчиняться папе, а не Богу. Ибо папа не есть Бог на земле. Он сам должен первым показывать пример смирения и подчинения Богу, как первые апостолы. Но он этого не делает. Он разрушает устои церкви. Бога нет в церкви, Бог в моем сердце. Оттуда вы Его не можете отнять. Замкнувшись в этом убежище, я почувствовал истинное блаженство, ибо в сердце я имею лишь одного Господа Бога единственным советником, вождем, другом и товарищем во всех делах. Даже в миг великого горя лишь Он мне помогает, и все от Него.

Кардинал ответил:

– Мне искренне жаль. Вы вправе винить меня. Но я считаю себя рукой Господа. Я служу Ему и считаю своей обязанностью наставить всех отступников на верный путь. А вы – отступники. Вы еретики. Вы предаете Христа.

– Как же? Как мы предаем, когда единственное, что мы делаем – ищем связи со Христом. Объявляя себя защитником Христа, не надо ли первым делом следовать Его законам? Когда и где Он учил внедрять веру силой? Когда и где Он наставлял народы под дулом пушек, под острием сабель и под страхом разорения? Когда Он просвещал под запахом пороха? Когда и где Христос учил вас крестить мечом и проповедью? Когда и где Он проповедовал продавать искупление грехов за золото, а затем на это золото строить замки папе и его слугам?

Лохелиус сказал:

– Я понимаю тебя. В тебе сейчас говорит горечь, вызванная утратой семьи. Я правда сожалею и молюсь за их души. Царство им небесное. Но этот спор сейчас нас увлечет далеко. Тем более, что у нас не университетский диспут, а война, которая может погубить пол–Европы. Я этого не хочу, и у меня есть путь избавления от этого. Если ты хочешь выслушать, я скажу.

Ян тихо кивнул:

– Я слушаю вас.

Кардинал сказал:

– Я хочу, чтобы ты убедил Братьев обратиться в веру и вернуться к папе. Подчинитесь, и Бог спасет вас. Призови их, и они тебе поверят. Если обратитесь, вы немедленно вернетесь на родину, получите возможность жить и творить, наслаждаться всеми радостями жизни. Вы страдаете, потому что Бог вас наказывает. Я страдаю вдвойне, ибо я рука Бога и вынужден причинять вам страдания. Помоги мне исправить все. Убеди свой народ обратится в католичество, и ты спасешь всех. Бог наказывает вас, еретиков, за то, что вы не повинуетесь. Подчинись ты, и за тобой последуют другие. Тем самым вы вернете себе любовь Бога и папы, его наместника.

Ян ответил:

– Я вам не верю. Вы ведете войны ради богатства и власти, а не для спасения наших душ. Я верю, что Христа надо искать в своем сердце, а не в церкви. И в этом никто не сможет меня разубедить даже под страхом смерти. Но вас я тоже понимаю, ведь если люди найдут Христа в своих сердцах, то кто же будет платить вам за искупление грехов? Вам нужен мир, погрязший в грехах, а нам нужен мир праведников. И нам не нужны награды земные. Сейчас начинается наш собор, где будет решаться судьба беженцев. Идите и выступите перед ними сами. Сами предложите ваш план спасения.

Лохелиус ответил:

– Меня они не послушают, ибо слишком перевозбуждены. Но послушают вас. Потому я и здесь. Но даже если бы они меня послушали, у меня нет такой силы убеждения, как у тебя.

Ян отвечает:

– Христос – спаситель всех. Но Он спасает тех, кто не отрицает его. А вы именно отрицаете и призываете нас сделать то же.

– Я призываю вас к спасению. Иначе я буду вынужден сделать то, чего я никак не хотел.

Ян замолк. Он понял, что это очень серьезная угроза, однако, в его сердце было спокойствие и умиротворение. Он знал, что нечего бояться, кроме Бога. Его Магдалена и дети счастливы у Бога. Все хорошо! И он ответил:

– Не врите, кардинал, вы не будете делать того, чего не хотите.

Кардинал ответил раздраженно:

– Ты меня разочаровал. Хочу, чтобы ты помнил. Я тебя не оставлю и буду преследовать всю твою жизнь, чтобы ты не отравил своей ересью народы. Вижу, твои рукописи спасены каким-то чудом, но твоим идеям не суждено распрост–раниться. Это обеспечу я.

Сказав это, кардинал вышел из шалаша.

Близнецы склонили головы перед ним.

Тут же его ожидал Флуктус.

– Пастор, – сказал ему кардинал, – переговоры провалились. Отнеси мое послание старейшинам.

Флуктус молча подчинился и направился к часовне со свитком в руках.

Народ все еще пел:

«Господи помилуй, господи прости.

Помоги мне Боже, крест мой донести.

Ты прошел с любовью свой тернистый путь,

Ты нес крест безмолвно, надрывая грудь…»

6. Общий собор

«И за нас распятый, много ты терпел.

За врагов молился, за врагов скорбел…»

Народ продолжал петь, когда из часовни вышли старейшины. Они разместились по правую сторону от ораторского пьедестала. Председатель Братского Единства, архиепископ Кирилл, подозвал Ланецкого и сказал ему:

– Начинай, а мне дай слово в самом конце.

– Хорошо, – ответил Ланецкий и, заметив графа рядом с собой, спросил его, – Ян не появлялся?

– Нет, – ответил граф, – заточил себя в шалаше. Мне сходить к нему?

– Он сам должен разобраться со своей душой. Надеюсь, он справится. Я хочу вначале дать слово вашему величеству, чтобы вы сообщили людям обстановку, все как есть. Затем общими усилиями мы примем решение. Надеюсь, что оно окажется мудрым.