Копейка. Заверть

Сергей Скурихин

Копейка. Заверть

1

На поиски гаража для «копейки» и её передислокацию у меня ушло две недели. В пяти километрах за городом находились заброшенные ремонтно-механические мастерские. В советское время они обслуживали сельскохозяйственную и автотранспортную технику местного колхоза, в который входили несколько окрестных деревень. Теперь от колхоза осталась лишь фанерная табличка на полусгнившем здании правления, а брошенные деревенские дома мёртво пялились пустыми глазницами окон на поля борщевика. Для обеспеченных горожан это загородное направление считалось непрестижным, поэтому коттеджная застройка миновала его стороной. Меня же это безлюдное место устраивало полностью.

Владел РММ один измельчавший бизнесмен. В своё время он по дешёвке приобрёл этот участок вместе со строениями, но его надеждам перепродать потом землю втридорога не суждено было сбыться. Ему пришлось законсервировать объект и, крепясь сердцем и кошельком, годами платить в казну налоги на землю и недвижимость. Телефон его я нашёл на сайте объявлений в разделе о продаже готового бизнеса. Там эти ремонтные мастерские были указаны основным активом в составе высокодоходного холдинга, а необходимость их продажи объяснялась переездом собственника в другой город.

Я связался с владельцем и предложил ему пообщаться на предмет долгосрочной аренды РММ. После звонка мы с ним встречались дважды, оба раза на его квартире. И этих встреч стало ясно, что Вадик, так звали бизнесмена, уверенно спивается, поэтапно переходя на более дешёвые сорта алкоголя. Он сразу же сделал мне сказочную скидку на покупку всего бизнеса, но, видя мою непреклонность, согласился сдать в аренду только мастерские. Поторговавшись, мы сошлись на приемлемой для меня цене. Когда же я сказал, что не настаиваю на заключении договора, то Вадик просто расцвёл. Он предложил немедленно скрепить сделку испанским вермутом из мутной бутылки с кривой наклейкой и винтовой пробкой. Видимо, моих денег за неофициальную аренду Вадику должно было хватить на текущие налоги и алкоголь, чем и объяснялась его радость. Но от выпивки я вежливо отказался. Мы договорились, что платить я буду вперёд за месяц ему на карту. И я через мобильный банк перечислил первый платёж, после чего Вадик отдал мне ключи от боксов РММ.

Недостаток у этих мастерских был только один: таксисты упорно не желали туда ехать, а если соглашались, то загибали двойную цену в один конец. С приобретением велосипеда этот вопрос, конечно, утратил актуальность, но первое время мне пришлось разоряться на «шашечки». Впрочем, я довольно быстро нашёл частника, который за тройную цену на круг возил меня туда и обратно.

Мастерские, окруженные мёртвыми полями, смотрелись сиротливо и убого. Зато сами боксы внутри были высокими и просторными, с эстакадами и смотровыми ямами. А вот станки и прочее ремонтное оборудование тут давно растащили на металлолом. Мне чудом удалось найти ржавую печку-буржуйку, заваленную промасленной ветошью. Похоже, кто-то и когда-то готовил её на вынос, но что-то пошло не так. Находка эта была очень кстати, ведь приближались холода. Я поставил буржуйку в кирпичном закутке, где раньше сидел начальник РММ, а печную трубу нарастил из подручных материалов и вывел в окно. За небольшую доплату Вадик разрешил на растопку пускать остатки деревянного забора, толку от которого всё равно никакого не было.

В бокс, соседствующий с отапливаемым закутком, я и привёз свою «копейку». Мою липовую доверенность на машину автоэвакуаторщики особо не разглядывали, их больше интересовали бумажки с видами Хабаровска и Ярославля. Площадь самого бокса и подъездной путь к нему были выложены бетонными плитами. На удивление, поверхность их была ровная и без серьёзных перепадов. Хоть и прилагая немалые усилия, но я мог один на нейтральной передаче закатить и выкатить «копейку». Запускать её внутри бокса я не решался. Мешали прочно засевшие в моей голове ассоциации «копейки» с ракетой. Для успешного запуска надо мной должно было быть открытое небо, а выше него только звёзды!

Приобретение велосипеда тоже прошло как нельзя лучше. Его хозяин, обрадовавшись несезонному покупателю, скостил цену и добавил существенный бонус – комплект зимних шин! В сложенном виде велик влазил на заднее сиденье «копейки», но его размещение на нём было тем ещё «тетрисом». В общем, обкатка велосипеда прошла успешно, и в дальнейшем он меня не подводил.

Как и планировал, с работы я уволился. Коллеги, конечно, недоумевали по поводу моего решения и подозревали, что я собираюсь податься в столицу на поиски лучшей жизни. Разуверять их в этом я не стал. Забрав документы и деньги, я без отвальной исчез из офиса, словно меня здесь никогда и не было. Я по-прежнему предполагал, что могу быть опасен для людей и число контактов с ними свёл до необходимого минимума. Даже в магазин я ходил один раз в две недели, затариваясь продуктами и средствами гигиены на весь этот срок. Впрочем, есть я стал мало и очень исхудал. На родной планете силы почему-то оставляли меня. Те же полуторачасовые велосипедные рейды давались мне с большим трудом. И лишь на Траве я, словно от синего солнца, подзаряжался энергией!

Первые «прыжки» я всецело посвятил исследованию Бункера. Правда, мне довелось изрядно побегать, чтобы его найти! Дело в том, что местоположение «копейки» на Траве также изменилось. Теперь она вставала в той самой ложбине со срезанными наростами, в склоне которой находится вход в Бункер. Для начала мне пришлось выбраться из ложбины и подняться по склону пологой возвышенности, чтобы найти бугры-наросты со своими маркерными метками. А потом, забирая влево, я вновь спустился в ложбину и медленно пошёл вдоль её склона. И так я передвигался, пока не нашёл вход в Бункер. Его дверь, как и раньше, бесшумно раскрылась передо мной!

Как выяснилось, относительно предыдущей локации «копейка» сместилась на триста метров назад. Зато вход в Бункер теперь был от неё в ста пятидесяти метрах по прямой, и этот короткий путь пролегал по дну выровненной ложбины. Это было очень удобно. Казалось, «копейка» опять подсказывает мне решение: «Займись Бункером!»

И я занялся! Вооружившись рулеткой и линейкой, я стал в масштабе чертить план Бункера на миллиметровке. Сооружение оказалось больше и сложнее, чем мне показалось в предыдущий раз. Впрочем, торопиться мне было некуда, и этой большой и интересной работе я мог отдать всё своё время. Я мог несколько земных дней работать в Бункере, пока не закончатся запасы бутилированной воды. Но от длительного пребывания здесь меня останавливал страх за «копейку». То, что она смогла тогда завестись после четырёх дней на пекле, ещё не означало, что её можно постоянно эксплуатировать в таком режиме. Из письма Ольги Николаевны я помнил, что Евгений Петрович не успел создать контур тепловой защиты, так как «прыжки» совсем подкосили его здоровье. А значит, я не мог подвергать риску техническое состояние машины. Ведь я стал Ключником – хранителем самой «копейки» и её невероятной тайны!

Поэтому режим моих исследований на Траве остался прежним: два часа ночью и обязательное возвращение домой, но с пятиминутной задержкой на восход синего светила, которое должно было хорошенько зарядить батареи «Блок-3» внутри машины. На наше редкое зимнее солнце в этом деле надеяться не стоило, поэтому мне оставалось только терпеть и потеть. Впрочем, к этой регулярной «банной» процедуре я быстро приноровился.

Таким образом, из намеченного я не выполнил только пункт по костюму защиты от высоких температур. Но для работы в Бункере он и не требовался.

2

Ольгу Николаевну с Сашей я навестил спустя пару месяцев после нашего расставания. Жили они в двух кварталах от меня в однушке старого хрущёвского дома. Встретили они меня как доброго друга, и наша общая радость была искренней!

Всё это время Ольга Николаевна положила на выправку Саше документов и оформлению на него группы инвалидности. Для этого ей пришлось пройти через все бюрократические круги. В полиции на основании заявления Ольги Николаевны подняли архивное дело двадцатилетней давности и возбудились по-новому. А затем Ольге Николаевне и Саше пришлось пройти ряд экспертиз, включая тест ДНК. Тогда же у них родилась легенда про временную Сашину амнезию и сопутствующие ей мелкие детали. Процесс, тяжело запустившись, заметно ускорился после получения Сашей паспорта, и присвоение ИНН и СНИЛС стали уже делом техники.

А вот с получением бумажки о инвалидности возникли сложности. Хоть профильные врачи и дали заключение, что Сашины связки неоперабельные и заговорить он не сможет, тем не менее медико-социальная комиссия отказала ему в присвоении статуса инвалида. Лишь повторное медицинское обследование уже в областной клинике выявило у Саши повреждение дыхательных путей и гортани. Только после этого ему дали вторую группу с диагнозом: хроническая легочная недостаточность. И наверное, тут сложились в одно сразу несколько факторов: и мелодраматичность истории про старушку-мать, которая спустя десятилетия чудом нашла беспамятного сына; и состояние здоровья Саши; и его внешний вид.

За это короткое время на Земле Саша постарел так, будто он прожил здесь много лет. Всё его лицо изрезали частые глубокие морщины. Он был по-прежнему без единого волоска, и вес ему набрать также не удалось. Со стороны Саша выглядел как тяжелый алкоголик или наркоман, которого удалось удержать в шаге от пропасти. Из-за худобы мы стали с ним похожи, но смотрелись уже не как ровесники, а скорее как сын рядом с отцом.

Благодаря усилиям Ольги Николаевны, Саша стал понимать на слух даже быструю разговорную речь. Но в ответ он мог только кивать головой или писать короткие предложения, состоящие из трёх-четырёх членов. После этого Ольга Николаевна смогла пристроить Сашу в местную управляющую компанию подсобным разнорабочим. Когда у коммунальщиков не хватало рук на уборку мусора или погрузку-разгрузку, то они посылали за Сашей. Платили ему за это символически, но Саша соглашался на любую грязную работу, если она была рядом с домом. Он всё ещё опасался далеко отходить и боялся открытых пространств. А на вырученные деньги Ольга Николаевна покупала для Саши шоколадные батончики, и это стало у них своеобразным обязательным ритуалом. Пенсии Ольги Николаевны и Сашиного пособия по инвалидности им хватало в обрез на квартплату, продукты и лекарства. Поэтому тёплые вещи, которые я принёс для Саши, были очень кстати.

Через месяц Саша пришёл ко мне сам. Ему пришлось побороть свой страх перед городом, а его наблюдательность, выработанная на Траве, не дала забыть дорогу до моего дома. Звонок домофона раздался будним днём. По звукам больше похожим на помехи в линии связи я понял, что пришёл Саша. Когда он вошёл и посмотрел на меня, то я увидел лицо старика, на котором застыло почти детское выражение беспомощности перед случившимся горем. Я быстро оделся, и мы пошли к нему.

Незадолго до смерти Ольга Николаевна сняла со сберкнижки все деньги. На них мы её и похоронили. Жаль, но положить её рядом с Евгением Петровичем не было уже никакой возможности. За эти несколько месяцев у его могилы выросли неровные ряды свежих оградок, в которых даты на памятниках и табличках молчаливо опровергали бодрые отчёты Минздрава. Местечко для Ольги Николаевны нашлось в соседнем кладбищенском квартале. На глинистом пятачке мёрзлой земли, отведённом под захоронение, рос куст дикой смородины. Я доплатил похоронной бригаде, и они сохранили этот куст, обрубив только его нижние ветки. На могиле Ольги Николаевны работники кладбища поставили металлический крест, а вокруг него невысокую оградку. И помянув обоих стариков, мы вернулись в город.

3

Сашу я забрал к себе, оставлять одного его было нельзя. Коммунальщикам и соседям Ольги Николаевны я, представившись троюродным племянником, оставил номер своего телефона и сообщил, что Саша пока поживёт у меня. На самого Сашу тогда было больно смотреть: после стольких лет испытаний его радость от обретения родного человека оказалась такой короткой. Внешне он ещё сильнее высох, а внутренне полностью ушёл в себя. И «вытащить» мне его оттуда удалось только тогда, когда я сказал, что хочу взять его с собой на Траву. В его потухшем взгляде зажглись искорки жизни, а память о далёкой планете вновь стала наполнять эту жизнь смыслом!

Спальное место для Саши я определил на кухне и выделил ему надувной матрас. Наверное, это выглядело не очень гостеприимно, но терпеть «ультразвук», издаваемый им во время сна, было выше моих сил. В ночь перед «прыжком» мы, как правило, не спали. А ложиться спать заранее в нашей звукопроницаемой многоэтажке не имело толку. Поэтому отсыпались мы уже по возвращении с Травы.

Саше я тоже купил складной велосипед, чем наверное несколько подправил региональную статистику продаж данных товаров в зимний период. Выезжали мы из города всегда засветло, потому что большая часть пути до наших РММ проходила по второстепенной дороге, на которую нужно было съезжать с трассы. После развала колхоза эта узкая дорога перестала освещаться, а электрические провода между фонарными столбами были давно срезаны. Изредка снег с дороги счищал в один проход неизвестный нам тракторист-энтузиаст. Мотивы, которые двигали этим человеком, оставались нам неведомы, но мы были ему заочно благодарны за эту неоценимую помощь!

Мы добирались к мастерским до темноты и первым делом занимались отоплением бокса. Я растапливал буржуйку, а Саша шёл доламывать многострадальный забор. Заготавливали мы дрова всегда с запасом, и к следующему «прыжку» очередная партия досок успевала в боксе подсохнуть. За боксами мы нашли ещё две металлические бочки с проржавевшими стенками и днищами. Их мы разместили в двух метрах от капота машины и прямо в них разводили костры. Вскоре наша походная одежда была вся пропитана дымом, но мы уже сами настолько привыкли к этому запаху, что перестали его замечать. Это были мелкие издержки для решения главной задачи: не допустить выхода из строя энергосистемы «копейки» под воздействием низких температур. На время «прыжка» мы в бочки подкидывали дрова, и после возвращения с Травы топили ещё пять-шесть часов до нашего отъезда в город.

А в городе нас, похоже, принимали за странных эко-отшельников, которые всё никак не могут полностью оторваться от благ цивилизации и вынуждены периодически возвращаться к месту прописки. Наш внешний вид, не говоря уже о запахе, прозрачно намекал на маргинальность, поэтому сограждане общения с нами не искали, а наоборот, избегали его. Мы, в свою очередь, стояли на тех же позициях и вели себя тихо и пристойно. Так нам удалось какое-то время находиться в равновесии с социумом.

В одну из ночей перед «прыжком» мы сидели в закутке бокса, уже хорошо прогретом на тот момент. Двери у закутка не было, но я был этому только рад, ведь больше тепла доставалось батареям «копейки». В пустой дверной проём были видны причудливые блики на полу и стенах, которые оставляло пламя сквозь коррозийные дыры в бочках. И я не смог тогда удержаться от вопроса, хотя понимал, что после недавней утраты для Саши это будут особенно тяжелые воспоминания. Но я всё же спросил про тот день, когда он ребёнком потерялся на Траве.

Как ни странно, но никаких истерик с Сашей не случилось. Наоборот, он обстоятельно стал отвечать на мой основной вопрос и все дополнительные, последовавшие за ним. Для этого ему пришлось исписать и изрисовать половину своей походной тетрадки. Я светил ему лучиной, и под её неровное мерцание передо мной снова разыгралась эта драма. Правда, смотрел я на неё глазами уже другого очевидца!

4

Из коротких предложений, рисунков и пиктограмм я пусть не сразу, но сложил в голове картину произошедшего.

В ту злосчастную ночь они находились на пологом склоне позади машины, где каменистые бугры-наросты встречались крайне редко. Расстояние между Сашей и Евгением Петровичем было не более пятидесяти метров, когда начался ливень. Стена из воды мгновенно лишила Сашу возможности ориентироваться в пространстве, а первый порыв ветра сразу же сбил его с ног. Саша упал на землю, которая стала быстро превращаться в жидкую грязь. Распластавшись в этой жиже, Саша делал неоднократные попытки встать на ноги, но каждый раз оскальзывался и падал вновь. Его детские крики тонули в шуме воды и ветра. Взрослый Евгений Петрович, скорее всего, устоял под первым натиском стихии, но тоже потерял ориентацию и застрял ногами в вязкой грязи. А Саша, барахтаясь рядом, постепенно двигался вниз по пологому склону. Он не увяз, потому что его лёгкое тело стало площадью контакта с поверхностью.

Саша руками и ногами пытался найти опору для себя: вырывал пучки травы, сломал и потерял свою линейку, которой как колышком пытался затормозить. Но увы, борьбой за жизнь он только отдалялся от Евгения Петровича, оставшегося выше по склону. А грязевой поток, набирая силу, упорно тащил Сашу вниз. Если бы на пути этого селя встретился хоть один бугор, а Саше хватило бы сил на нём удержаться, то после ливня они бы с Евгением Петровичем нашли друг друга. Но Саше в этом не повезло, а повезло в другом. Поток вынес его в ложбину, которая стала к тому времени руслом мутной реки. Гребя по-собачьи, Саша пытался держаться у крутого склона в надежде ухватиться за какой-нибудь выступ и не утонуть, а течение медленно несло его тело вдоль уреза воды. Наконец, теряя последние силы и остатки сознания, Саша провалился в чёрный колодец. Похоже, это датчики входной двери Бункера автоматически сработали на открывание, распознав антропоморфный объект в зоне своего покрытия.

Очнулся Саша в круглом коридоре, стены которого источали ровное зеленоватое свечение. Влево от Саши коридор, скругляясь, уходил дальше, а справа свечение обрывалось ярким ободком во весь свод, и за ободком была уже только пугающая чернота. Саша сидел в грязной луже на ровном полу. Радость от собственного спасения быстро улетучилась, а на смену ей пришли неизвестность и страх. Саша всё сидел и ждал, наблюдая как уменьшается под ним лужа. Он ждал, что вот-вот откроется потайная дверь, что мама с Евгением Петровичем его отсюда заберут. Иначе просто быть не могло! Евгений Петрович такой умный и добрый, он так много всего знает, он обязательно придумает как его, Сашу, найти! Но время шло, а спасительная дверь всё не открывалась. Наконец, нервное напряжение достигло своего пика, и детская психика включила защитные механизмы – Саша уснул.

Когда он проснулся, то обнаружил, что лежит на чистом и сухом полу в начале округлого коридора. О недавнем потопе напоминала только грязь и остатки травы на его одежде. Ему очень хотелось есть, а ещё сильнее пить. Жажда и голод подняли Сашу с места. Нужно было узнать: что там за круглым поворотом? Саша сделал несколько робких шагов, как жуткая мысль посетила его голову. Саша представил, что округлый коридор – это ход в логово гигантской змеи, и она уже чует и ждёт его там в глубине! В ужасе Саша отшатнулся и побежал назад. И чернота за ободком расступилась перед ним, превратившись в синий плотный туман. Саше сразу стало тяжело дышать, а жар, царивший вокруг, вытапливал из организма последние остатки влаги. Саша попятился было назад, но почувствовал, что его ноги кто-то держит. Чудовища, скрывающиеся в тумане, один за другим проползли в детской фантазии, и паника полностью овладела его душой!

Он не помнил как выбрался из загустевшей грязи. Не помнил как ввалился обратно в Бункер. Но запомнил на всю жизнь эту первую свою самостоятельную вылазку. Позднее, движимый отчаяньем, Саша делал ещё несколько попыток выхода из Бункера, но каждый раз попадал в душное синее марево. Так Саша пришёл к горькому выводу, что снаружи его ждёт только мучительная смерть. Значит, чтобы найти питьё и еду надо идти вглубь по коридору. Идти к той самой змее, которой, может быть, и вовсе нет.

Медленно, замирая от страха, Саша спускался вниз по спиралеобразной трубе коридора. Сколько длился этот спуск Саша не знал, он уже окончательно потерял счёт времени. Наконец, последнее скругление перешло в прямой отрезок пути, который закончился выходом с видом на противостоящую стену. И на стене этой сидела змея! Она была не гигантская, но всё равно очень большая. Ярко светясь, она уже свернулась в клубок и приготовилась к прыжку! Как кролик, парализованный взглядом удава, Саша замер перед знаком создателей Бункера. И стоял так, пока не понял, что это не змея, что это вообще не живое! А потом Саше пришлось многократно повторить один и тот же подвиг: заглядывать в проёмы и осматривать помещения Бункера! А что это было, если не подвиг? Ребёнку, которого только год назад приняли в пионеры, пришлось в страшном подземном Бункере вспомнить рассказы про Марата Казея и Валю Котика. Вспомнить и победить собственный страх!

Когда Саша нашёл помещение с гелем, то он, мучимый голодом, зачерпнул этот гель всей пятернёй правой руки и принялся его есть. Но на вкус гель был отвратителен! Сплевывая и вытирая рот, Саша только сильнее размазал эту субстанцию по своему лицу. И под действием геля Саша быстро отключился. А когда пришёл в себя, то обнаружил, что состояние его ладоней разительно отличается! На правой не было ни единой ссадины и царапины. А левая по-прежнему носила следы Сашиной борьбы за жизнь, когда он цеплялся руками за каменистый склон ложбины. Так опытным путём Саша определил анестезирующее и лечебно-восстанавливающее свойства этого чудо-геля. А когда он добрался до «пищеблока», то безвкусный батончик и вовсе показался ему божественной амброзией!

В первое время своего вынужденного заточения Саша часто поднимался по спиралеобразной трубе к выходу из Бункера. Там он подолгу сидел, не решаясь выйти на поверхность. Он ждал мать и Евгения Петровича. Ждал, что взрослые исправят свою неоправданную ошибку, допущенную в отношении него. Но время неумолимо шло, а его «самодельные» молитвы всё не находили адресата. И постепенно в неокрепшей Сашиной душе поселились обида и злость на самых близких людей. Он всё реже стал подниматься наверх, стал забывать дорогие когда-то образы. А потом он просто перестал ждать.

Во время нашего «разговора» с Сашей меня всё не оставляла мысль: как за столько лет полной изоляции он не деградировал, не опустился до уровня полуживотного существования? Конечно, изучение Бункера какое-то время заставляло его детский мозг напряжённо работать. Но когда Саша исследовал все отсеки с закутками и дал им свои определения, то поток новой информации для него прекратился. И в этом каменном мешке ему оставалось только медленно сходить с ума. Не спросить об этом я не мог, и Саша поразил меня своими ответами, которые писал в тетради:

– Саша, чем ты занимался всё это время?

– Спал. Смотрел сны.

– Это понятно. Чем ты занимался, когда не спал, не ел и не ходил в туалет?

– Очень много спал. Мало ел. Мало в туалет.

– Тебе снились мама и Евгений Петрович?

– Нет. Без людей.

– Что было в этих снах? О чём были эти сны?

– Не могу сказать. Нет старых слов.

– Что ты чувствовал во сне? Тебе было страшно или, наоборот, хорошо?

– Хорошо. Тепло. Интересно. Большая голова.

– Эти сны были цветные?

– Всегда. Ещё запах и вкус. И трогать.

– Что ты трогал во сне? У чего был цвет, запах и вкус?

– Не могу сказать. Нет старых слов.

– Сны были всегда разные или повторялись?

– Очень много разных. Повторялись.

– Ты помнишь все эти сны?

– Да. Все.

– У тебя были любимые сны?

– Да. Много.

– Ты смеялся во сне?

– Не смех.

– А что?

– Хорошо. Тепло. Интересно. Большая голова.

– Ты летал во сне?

– Плавать. Летать. Ходить. Всё сразу.

– Ты сам был в своих снах?

– Я был маленький. Я был очень большой. Всё сразу.

– Почему ты вышел наверх?

– Не стало снов. Ты забрал их.

– Я забрал твои сны?

– Я так думал.

– Ты следил за мной?

– Да. Много. Я показал – уходи!

– Почему ты напал на меня?

– Ты не уходил. Я показывал тебе.

– Почему ты не бросил меня наверху?

– Вспомнил старые слова.

– Какие?

– Жизнь. Человек.

– После того как ты забрал меня к себе, сны вернулись?

– Нет. Больше нет. Другое.

– Вернулось другое? Что?

– Старые слова.

5

Мне потребовалось время, чтобы «переварить» написанное Сашей. Оказывается он боролся не за укреплённую нору, не за чудодейственный гель и не за пищевой концентрат. Он защищал своё право смотреть «волшебные» сны! И его мозг, возбуждённый этими снами, потребовал двигательной активности, когда сновидения вдруг прекратились. Тогда Саша вышел на поверхность, определив методом проб и ошибок подходящее для этого время. И в одну прекрасную ночь он в туманной дымке разглядел непрошеного гостя, который с каждым последующим разом вёл себя всё более нагло. Немудрено, что исчезновение картинок в своей голове Саша связал с моим появлением на планете, ведь я нарушил хрупкий баланс этого полумёртвого мира! Саша попытался прогнать меня по-хорошему, но его предупреждение не возымело действия. А когда я перешёл последнюю черту: нашел ложбину и отметился в ней, то разбудил уже в нём холодную ярость!